Глава 11
Из Кингсмарша позвонили в восемь утра, когда Генри скреб перед зеркалом покрытое пеной лицо. Он быстро смыл мыло и спустился к телефону.
Голосом, тщательно лишенным любопытства, сержант Даккетт прочел результаты лабораторного анализа. Содержимое аптечного пузырька и высохшие следы на стакане тети Доры были идентичны: они состояли из лимонного сока, сахара и воды с небольшой добавкой солей барбитуровой кислоты – которые обычно входят в снотворные таблетки. Поблагодарив сержанта, инспектор повесил трубку.
Вернувшись к себе, он снова намылил лицо с необычной для себя энергичностью.
– Спешишь? – спросила Эмми.
– Да. Кажется, нащупал что-то. Надеюсь только, не слишком поздно.
– Ты куда? – спросила Эмми, но он уже вышел.
Первым делом Генри заехал к доктору Томпсону, который ответил на поставленный вопрос и согласился предпринять некоторые действия. Инспектор его поблагодарил и поехал в следующую намеченную точку.
Крегуэлл-Лодж выглядел недружелюбно. Шторы плотно задернуты, двери заперты на засов. Тем не менее после долгих звонков наконец появился Фрэнк Мейсон, небритый, зевающий, и явно страдающий простудой.
– Чего нужно? – спросил он нелюбезно и зашелся в приступе кашля.
– Посмотреть кое-что в Лодже, – ответил Тиббет.
– Ордер есть?
– Нет. Но получить его нетрудно.
– Думал, вы уже прочесали весь дом частым гребнем, – буркнул Фрэнк, но провел гостя в кабинет. – Чашку кофе?
– Спасибо, было бы хорошо.
– Сейчас, минуту.
Фрэнк шумно высморкался и двинулся в кухню.
Кабинет на первый взгляд выглядел точно так же, как два дня назад, но когда Генри присмотрелся, то заметил отчетливую разницу. Кто-то эту комнату тщательно обыскал.
Инспектор подошел к книжным полкам. Тома в кожаных переплетах явно снимали, потому что порядок их был нарушен, и некоторые стояли вверх ногами.
На письменном столе также имелись следы поспешного обыска, а ежедневника, который заинтересовал инспектора в прошлый раз, нигде не было.
Генри не стал терять времени на осмотр комнаты и сел в кресло. Когда Фрэнк Мейсон вернулся из кухни с двумя чашками на подносе, Генри с удовольствием дымил трубкой.
– Ну и как, нашли? – спросил Тиббет.
Мейсон положил себе сахара, взял печенье, хрипло закашлялся, сел напротив и отпил кофе. Потом ответил:
– Что нашел?
Генри легким движением бровей показал на стол и на полки.
– То, что искали.
– Ничего я не искал.
– Правда? А кто же тогда искал?
– Я вас не понимаю.
– Ну не стройте из себя глупца, – сказал инспектор. – Кто-то обыскивал эту комнату. И не говорите мне, что вы не заметили.
– Что заметил?
– Во-первых, книги. – Генри сделал глоток. – Кто-то почти каждую снимал с полки.
– За каким чертом?
Тиббет всмотрелся в, казалось бы, невинное лицо Мейсона.
– Вы не знаете?
Молодой человек, намеренно или нет, уклонился от вопроса. Но на его лице появилось гневное выражение, и он сказал:
– Есть только один человек, который хотел бы здесь порыться, и это тот, кто убил моего отца!
– Или это так выглядит, – ответил Генри. – А как там пистолет?
Мейсон резко и сердито покраснел:
– Какой пистолет?
– Тот, что на чердаке, – терпеливо ответил инспектор. – Пистолет майора Мансайпла. Он все еще там?
Наступила секунда смущенного молчания, потом Фрэнк сказал:
– Это как спросить человека, перестал ли он бить жену. Что ни ответь, все равно будешь не прав.
– Но вы же знали, что пистолет там?
Мейсон промолчал.
– Нашли его, когда искали что-то другое, – проницательно сказал Генри. – Случайно.
В наступившей тишине было практически слышно, как кипят мысли у Фрэнка Мейсона, в поисках наиболее подходящего ответа. Наконец он сказал:
– Ладно. Да, я нашел его вчера. Случайно, как вы и сказали. Я знал, что он никак не может быть связан со смертью моего отца, потому что полицейские мне сказали, что тот пистолет у них.
– И что вы с ним сделали?
Мейсон высморкался. И уже более свободно ответил:
– Он здесь, в ящике стола. Хотел отнести его майору Мансайплу. Как ни крути, это его пистолет.
– Понимаю. И когда вы предполагали его вернуть?
– Ну… хотел сходить туда сегодня. Думал, может быть…
Фрэнк снова запнулся. Генри широко улыбнулся:
– Думали, может быть, застанете Мод Мансайпл?
Лицо молодого человека опять побагровело:
– Вы ее сюда не припутывайте!
– Не буду, – сказал Тиббет. – Но вам придется найти иной повод зайти в Грейндж. Пистолет я забираю.
– Как скажете, инспектор. Воля ваша. Он вот здесь…
Фрэнк с некоторым шиком открыл ящик стола – тот самый, в котором Генри в прошлый раз обнаружил ежедневник, но сейчас, как Тиббет уже знал, ящик был совершенно пуст.
– Но… я же положил его сюда вчера…
Генри встал:
– А теперь он пропал, – сказал он. – И позволю себе сказать, что «Илиада» Гомера тоже пропала.
– «Илиада» Гомера?
– Именно. Книга шестая.
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
– Приятно слышать, – отозвался инспектор. – И все же я думаю, найти эту книгу будет нелегко. Будем надеяться, вы мне поможете.
Принадлежавшее Огастесу Мансайплу издание Гомера в красивых кожаных переплетах состояло из шести томов. На каждом был герб Мансайплов, изображенный тонким тиснением на корешках, все переплетены в бежевую телячью кожу и обильно украшены золотыми завитками. Оставшиеся четыре тома содержали «Илиаду» на греческом и на английском. Но из этих шести томов найти удалось, при всех стараниях Генри, только пять. Недостающая книга была первым томом «Илиады» на греческом (том третий из собрания), где содержались, очевидно, книги с первой по двенадцатую, поскольку том четвертый начинался с книги тринадцатой.
– И вы понятия не имеете, где она? – спросил наконец инспектор.
Фрэнк Мейсон запустил пальцы в рыжие волосы, растрепав их еще больше обычного.
– Я же вам говорю, что вообще не понимаю, что тут к чему. По-гречески я не читаю. И даже не знал, что у моего отца были все эти книги – думал, он их скупал оптом, чтобы произвести впечатление. Если вы мне хотите сказать, что среди них была очень ценная, ради которой его и убили…
– Я бы так не выразился, – возразил Генри, – но одна из них имеет очень большую ценность. Та, что пропала.
– Откуда вы знаете, что книга пропала? Была ли она у него вообще? Да он мог и не заметить, если ему вручили собрание без одного тома. Ради всего святого, отчего бы вам не пойти в Грейндж и не проверить, не там ли книга?
После небольшой паузы Мейсон добавил:
– Полагаю, вы знаете, что Мэннинг-Ричардс – специалист по античным языкам?
– Правда? Нет, я не знал.
Фрэнк засмеялся недобрым смехом:
– Я сказал – «специалист»? Он баловался греческим и латынью, как баловался вообще всем на свете… – Мейсон поискал наиболее обидное выражение: – Он думает, что образование – это развлечение.
Генри не смог подавить улыбку:
– Бедняга, наверное, один из последних живущих на земле, кто так думает.
– Я рад отметить, – сказал молодой человек агрессивно, – что мы практически искоренили привилегированный класс, который мог себе позволить учиться для забавы.
– Именно это я и хотел сказать, – согласился Тиббет.
– Да я же вижу, что вы сидите в кармане у Мансайплов и Мэннинг-Ричардсов, – сказал Мейсон. – Вы – печальный мелкий буржуа, и оба глаза отдали за то, чтобы быть «настоящим джентльменом», как у вас это называется.
Генри на миг посмотрел на него серьезно, потом сказал:
– Если вы собираетесь навестить Мод Мансайпл, то я, наверное, должен вам сообщить, что вчера вечером умерла ее двоюродная бабушка.
– Вот эта, девяностолетняя? Ну, что тут скажешь. Вышло ее время, наверное.
– Мне было сказано, – продолжал инспектор, – что траура не будет, потому что у Мансайплов он не принят. Тем не менее, я бы на вашем месте попытался быть несколько тактичнее. И осторожнее.
– Осторожнее?
– Этот пистолет, – сказал Генри, – сейчас в чьих-то руках. Если он не у вас… – Инспектор не стал договаривать, а спросил: – У вас тут много посетителей бывает?
– Посетителей? А, понимаю, к чему вы. Человек, который… – Фрэнк залился смехом, совершенно лишенным веселья, используемым как оружие против истеблишмента. Так смеется мальчик, показывающий старшим язык. – Вы же не думаете, что Крегуэлл проторил тропу к моей двери? Вряд ли у меня тут вообще могут быть посетители.
– Даже почтальон или молочник?
– Ну… эти – да, вчера оба здесь были. Но я их не считаю.
– Вот и я к тому же, – сказал Генри. – Есть еще кто-нибудь, кого вы не считаете?
– В воскресенье заезжал достославный сержант Даккетт, мудрец Фенширской полиции, – сообщил Фрэнк с тяжеловесным сарказмом. – Что-то насчет сверки показаний. Да, и еще могу сообщить: в воскресенье вечером изволил явиться великий сэр Джон Адамсон.
– Вот как? – Тиббет очень постарался, чтобы его голос не выдал интереса. – Полагаю, в связи с этим делом?
– Сообщить мне, что дознание назначено на следующую пятницу, – ответил Мейсон. – Очень предупредительно с его стороны. Вполне мог предоставить события обычному ходу. Я вчера официально получил извещение из офиса коронера – с чем было связано посещение почтальона.
– Я так понимаю, что сэр Джон думал, что вы предпочтете…
– Он хотел на меня посмотреть, – ответил Фрэнк. – Вполне понятно. Но, конечно, невозможно подумать, что аристократ может быть подвержен вульгарному любопытству.
– Если вы хотите трактовать это таким образом… – Генри пожал плечами. – Кажется, у вас сильная простуда, – добавил он.
– Как была бы у всякого, застрявшего в этой дыре. Какое это имеет отношение…
– Я просто подумал, не заезжал ли к вам доктор?
Мейсон посмотрел с неприязнью.
– Заезжал вчера, – ответил он. – Я позвонил спросить, когда у него приемные часы, и доктор ответил, что он будет по вызову рядом со мной, и тогда заедет. Выдал мне рецепт на какую-то микстуру от кашля и аспирин. В этом есть что-то зловещее?
– Не знаю, – сказал инспектор. – Когда это было?
– Вчера утром, около одиннадцати, кажется.
– Кто-нибудь из этих людей оставался в этой комнате хоть на какое-то время?
Молодой человек задумчиво сдвинул брови и снова закашлялся.
– Да, – сказал он, когда прошел приступ. – Все они.
– Вот как?
– Когда Даккетт здесь был, зазвонил телефон в холле, и я вышел снять трубку. Это дало ему три или четыре минуты. Потом сэр Джон Адамсон, Великий-И-Могучий, так откровенно ждал, когда предложат выпить, что пришлось налить ему. Я вышел в кухню за льдом – тоже несколько минут. Старина доктор Томпсон попросил показать ему мою карточку здоровья. Я знаю, что для таких простых случаев нет необходимости предъявлять карту, но не стал поднимать шума, а вышел и сделал вид, что ищу ее. Чертова бюрократия! Вот в правильно организованном обществе…
К счастью, его прервал очередной приступ кашля. Хотя Генри было бы интересно узнать, как Мейсон – отнюдь не глупец – предполагает согласовать коммунистическое общество с избавлением от бюрократии, но на это времени у инспектора не было. Переждав приступ, он спросил:
– Другие посетители были?
– Насколько я знаю, нет, но это не значит, что тут больше никто не мог шастать.
– И вы бы не заметили?
– Ну, если бы меня дома не было.
– Но вы бы обратили внимание на взломаные двери или окно…
– Я не запираю двери, – ответил Фрэнк Мейсон. – Своим собратьям, людям труда, я доверяю.
– Кажется, при этом имеется очень много людей, которым вы не доверяете, – заметил Генри.
И вдруг, совершенно обезоруживающе, Фрэнк Мейсон улыбнулся. Тиббет поразился, как настоящая улыбка вместо презрительной усмешки может осветить лицо и сделать его интересным.
– Те, кому я не доверяю, – ответил молодой человек, – все люди богатые. А в этом доме нет ничего, что требовало бы запирать его от людей такого сорта.
Генри в свою очередь тоже не мог не улыбнуться, но с некоторой горчинкой.
– Думаю, вы не правы, – ответил он. – Имелся предмет, который стоил кражи, но его уже нет, так что теперь нет смысла запирать конюшню, когда лошадь уже украли. Ладно, мне пора. А кстати, – сказал он, задержавшись на пороге, – я был бы рад почитать вашу книгу, когда вы ее закончите.
– Я смотрю, вы пытаетесь в этом что-то накопать, да?
– Не в том смысле, в каком вы подумали. Меня всегда интересовал Ксенофан. Он определенно предвосхитил множество современных радикальных идей, и мне было бы интересно увидеть, как вы свяжете его с Марксом.
– А что вы об этом знаете? – подозрительно спросил Фрэнк Мейсон.
– Ну, в частности, вспомните эту его забавную мысль о богах, созданных по образу и подобию людей.
– Вы меня удивляете, – сказал молодой человек. – Я полагал, что вы последователь Гераклита, учитывая ваше отношение к истеблишменту.
Несмотря на высокомерный тон, было заметно, что он заинтригован.
Генри засмеялся:
– Я не такой уж твердокаменный сторонник истеблишмента. Конечно, panta rhei…
– Все течет, – сказал Мейсон. – Но очень многое…
Он осекся.
– Все-таки вы читаете по-гречески? – мягко спросил инспектор.
Фрэнк стал пунцовым.
– Так вы меня просто подлавливали? Все знают, что значит «panta rhei», и не надо быть специалистом в греческом…
– Я не пытался вас подловить, – возразил Генри. – Не было необходимости.
– Что это значит?
– Только то, что человек настолько умный и добросовестный, как вы, не взялся бы за такую книгу, если бы не мог прочесть первоисточник.
Мейсон промолчал, а Тиббет добавил:
– И совершенно не было нужды это скрывать.
Он вышел в сад, где гулял ветер.
В Крегуэлл-Грейндже жизнь протекала по обычному сценарию, несмотря на смерть тети Доры. Выйдя из машины, Генри услышал со стрельбища звуки пальбы. С другого конца сада донеслись пронзительные, но не всегда верные ноты кларнета, попавшего в руки не слишком умелого музыканта. Входная дверь была распахнута настежь, и из глубины дома мерным аккомпанементом солисту доносилось ритмичное гудение пылесоса. Однако инспектор решил, что гнетущая атмосфера дома в трауре все же ощущается.
Эхо звонка не успело затихнуть, как раздались торопливые шаги на лестнице. Пылесос умолк, и тут же сверху прозвучал голос Мод:
– Мама, я иду! – Девушка тут же появилась из-за поворота лестницы, явно не ожидая увидеть Генри, она воскликнула: – А, это вы!
– Боюсь, что да, – ответил Тиббет. – Прошу прощения, что вынужден беспокоить вас в такие дни…
– Не надо извиняться, – ответила Мод, но голос ее был несколько напряжен. – Я надеюсь, мама вам сказала, что мы не соблюдаем траур.
– Да, – подтвердил Генри. – Она меня предупреждала.
Все же инспектор заметил, что Мод одета в белое платье, он знал, что в некоторых странах этот цвет считается траурным. В белом девушка казалась еще более хрупкой.
– Ладно, проходите. Что вы хотели?
Тиббет вошел в холл. Сразу же он отметил приятный и тяжелый аромат хризантем. Дом был наполнен ими – большие чаши мохнатых цветов, многие белого цвета. Конечно, сентябрь, и пик сезона для хризантем, но Генри отметил, что в саду Крегуэлл-Грейнджа их растет совсем чуть-чуть, и уж тем более нет таких образцов, которые могли бы украсить витрину дорогостоящего флориста. «Хризантемы, – вспомнил инспектор, – во многих европейских странах считаются цветами мертвых». Похоже, что кто-то в Крегуэлл-Грейндже решил не подчиняться требованию Директора и соблюдает траур по тете Доре.
– Боюсь, – сказал Генри, – мне нужно сказать пару слов майору и миссис Мансайпл.
Мод посмотрела на гостя в упор:
– Вы не могли бы хоть ненадолго оставить родителей в покое? Реймонд Мейсон мертв, и с вашим расследованием или как там оно называется вполне можно подождать хотя бы до окончания похорон тети Доры?
– То, что я должен сказать вашим родителям, не имеет отношения к Реймонду Мейсону, мисс Мансайпл.
– Что вы вообще имеете в виду?
– Только то, что мне нужно поговорить с майором и миссис Мансайпл.
Мод посмотрела на Генри так, словно он совершенно ей не нравится, и инспектор осознал – уже не в первый раз, – насколько сильна эта девушка при всей ее внешней кукольной хрупкости. Он также понял, что она может быть опасным врагом при всей ее красоте, остром уме и стальном характере, но в то же время способна стать полезным союзником. Еще инспектор задумался, как у Джорджа и Вайолет Мансайпл могло появиться на свет такое дитя, но сам тут же ответил на свой вопрос: Мод – точное отражение предыдущего поколения. Он вспомнил фотографии, которые показывал ему Джордж Мансайпл, и удивился, что не заметил сильнейшего сходства между Мод и давно покойной Роуз Мансайпл. И еще раз инстинктивно посмотрел на портрет Директора, властвующий над холлом. Девушка, проследив за его взглядом, тут же сказала:
– Да, я очень на него похожа.
– Вы, наверное, телепат, – отозвался Генри и улыбнулся ей.
Она улыбнулась в ответ, тут же из смертоносной эринии превратившись в маленькую беззащитную леди в белом платье.
Открывая дверь гостиной, Мод сказала:
– Подождите здесь, я скажу отцу.
Гостиная тоже была украшена двумя большими вазами с хризантемами. Генри смотрел в окно, как Мод идет через сад к стрельбищу. Когда она скрылась за изгородью, к дому с противоположной стороны подошел Эдвин Мансайпл. Увидев в окно инспектора, он приветственно помахал кларнетом и скрылся за углом дома в направлении двери.
Через минуту из-за изгороди появились майор с дочерью, направлявшиеся к дому. У окна гостиной Мод остановилась, что-то сказала отцу и снова скрылась в саду. Джордж Мансайпл вздохнул, сунул пистолет под мышку и вошел в гостиную через стеклянную дверь.
– Мод сказала, что вы хотите меня видеть, Тиббет.
– Боюсь, что да, – ответил Генри. – Вас и миссис Мансайпл.
– Вместе?
– Больше, конечно, это дело относится к вам.
– Ко мне? А о чем речь?
– Речь о мисс Мансайпл.
– Мод? – Майор сильно встревожился.
– Нет-нет, о мисс Доре Мансайпл.
– Бедная тетя Дора. Неужто нельзя оставить ее в покое хотя бы сейчас, когда она мертва?
– Боюсь, нет, – ответил инспектор. – Я понимаю, что вас это очень огорчит, но я обязан сказать. Меня не до конца удовлетворяют объяснения ее смерти, и я думаю, необходимо вскрытие.
Джордж Мансайпл уставился на Генри, открыв рот. Потом его прорвало. Майор со все усиливающимся ирландским акцентом указал инспектору, что тот был призван сюда для расследования смерти Реймонда Мейсона. Он этого не выполнил. С тем же успехом Тиббет мог сказать сэру Джону Адамсону, что Мейсон совершил самоубийство, то есть полнейшую чушь. Он, Генри, продолжает болтаться по Крегуэллу совершенно без дела. И теперь, венцом всего этого, становятся непристойные предложения касательно бедняги тетушки Доры, которая ничем не провинилась, кроме того, что тихо скончалась в собственной постели от слабого сердца, да упокоит ее Господь. И если уж она не имела права так поступить в девяносто три года, то он, Джордж, хотел бы тогда знать, кто имеет…
Тут майор сделал паузу, чтобы набрать воздуха, но Генри только и успел сказать: «Майор Мансайпл, я…», – как словесный поток хлынул снова.
Значит, вскрытие? А зачем, если позволено будет спросить? Уж не предполагает ли Генри, что тетю Дору убили? А Реймонд Мейсон совершил самоубийство, застрелившись на расстоянии ста или более ярдов? Так или нет? Действительно, приходится согласиться, что брат Эдвин был прав, выражая сомнение в ментальной стабильности инспектора. Боже ж ты мой, уж если кого убили, так это Мейсона, неужто не ясно? Конечно, его, Джорджа, особенно умным не считают, но у него хотя бы есть глаза и уши. Генри может быть совершенно уверен, что никогда, ни при каких обстоятельствах семья не даст согласия на вскрытие тела тети Доры. Томпсон подписал свидетельство о смерти или нет? И без того для Вайолет ситуация очень тяжелая, и он, Джордж, никак не собирается ее дополнительно расстраивать подобной чушью, и если…
Его речь прервалась с приходом Вайолет, как всегда, пребывающей в хлопотах, тут же рассыпавшейся в извинениях перед инспектором, что ее задержала домашняя работа. Пройдя в гостиную, она поняла, что прервала монолог. Тут же Вайолет обратилась к мужу:
– Джордж, в чем дело?
– Дело? Какое дело? Никакого дела нет, милая.
– Что-то все-таки произошло, – сказала миссис Мансайпл с твердой уверенностью в своей правоте. – Ты не в себе, Джордж. Я тебя таким видела только один раз – когда мистер Мейсон пожаловался в Совет на твое стрельбище. – Она обернулась к Генри: – Не скажете ли мне вы, мистер Тиббет? Что тут происходит?
– Тиббет, ни слова! – рявкнул майор.
– Я говорил вашему мужу, – сказал инспектор, – что не уверен в естественной смерти мисс Доры Мансайпл.
К его удивлению, Вайолет тут же ответила:
– Ох, как я рада, мистер Тиббет! Я с вами абсолютно согласна.
– Вайолет!.. – начал майор на взрывной ноте.
Жена не обратила на него внимания. Обращаясь к Генри, она сказала:
– У нее действительно бывали приступы, но этот был другой. Если бы не то несчастное заседание насчет Праздника… но когда я к ней поднялась, было уже поздно. И я не могла заставить доктора понять, что это не рядовой приступ. По правде говоря, мистер Тиббет: я все пыталась собраться с духом и попросить вас, нельзя ли сделать вскрытие. Она… как будто ее чем-то опоили, такое было впечатление.
Генри кивнул.
– Я думаю, это возможно, – сказал он. – Тетя Дора ведь не принимала снотворного?
– Снотворного? Нет, это исключено. Доктор сказал мне, что ни в коем случае ей нельзя принимать даже самых мягких барбитуратов. Он сказал, что при нынешнем состоянии ее сердца…
– Остальные члены семьи знали об этом, миссис Мансайпл?
– Конечно, – тут же ответила Вайолет. – Все знали, потому что лекарства очень легко перепутать, и нужна была повышенная осторожность. Рамона принимает снотворное, и Джордж, конечно, тоже.
– Вы принимаете снотворное, майор Мансайпл? – спросил Генри.
Джордж стал уже цвета спелого помидора.
– Да, ну и что? Томпсон мне выписал таблетки пару месяцев назад, когда я нервничал из-за всех этих дел с Мейсоном.
– Полагаю, – сказал инспектор, – каждый мог добраться до вашего флакона или флакона леди Мансайпл?
– Думаю, да. Мой стоит в аптечке в ванной, а где Рамона держит свой, – бог знает. Но если вы полагаете, что тетя Дора нарочно пошла и взяла эти таблетки…
– Боюсь, ничего подобного не случилось, – возразил Генри. – Я бы хотел, если не трудно, чтобы вы взглянули на свой флакон, майор. Просто проверить, не пропала ли часть таблеток.
– Дорогой мой, я их не пересчитываю. Это же не яд.
– Но вы хотя бы знаете, был ли пузырек целиком полон или наполовину, или…
– На самом деле, – неохотно уступил Мансайпл, – когда вы сейчас сказали, я вспомнил, что мне нужен был новый флакон, в старом таблетки закончились на прошлой неделе. Томпсон выписал рецепт, и Мод с Джулианом привезли мне пузырек вчера утром из аптеки. Так что…
Он вышел, не закончив фразу.
Вайолет сказала:
– Вы точно знаете, что тетя Дора приняла…
– Мы вряд ли можем утверждать определенно до вскрытия, – сказал инспектор, и миссис Мансайпл печально кивнула. – Но могу вам сказать, что на стакане, из которого вчера пила тетя Дора, найдены следы барбитурата.
Вайолет озадаченно посмотрела:
– А где этот стакан, вы не знаете, мистер Тиббет? Когда я вчера вечером взялась мыть посуду, то не нашла его.
Генри, несколько смутившись, ответил:
– Боюсь, что это моя вина, миссис Мансайпл. Я взял стакан из кухни, когда вы поднялись наверх. Хотел, знаете ли, отправить его на анализ.
– Значит, вы подозревали, – сказала она. – Еще вчера.
Дверь открылась – вернулся майор. Он резво вошел, держа в руках пузырек, и торжествующе заявил:
– Вот, пожалуйста! Видите? Все еще в аптечной обертке, даже печать не тронута. Вы удовлетворены?
– Давайте все же вскроем упаковку, – попросил инспектор.
– Что за чушь! – вскричал Мансайпл, веселясь от подобной глупости. – И все же, если вам так хочется… – Он сломал маленькую красную печать и развернул белую обертку. – Вот!
У него на ладони лежал запечатанный пластиком пузырек, точно такой же, какой Генри забрал из кухни накануне. Внутри он был полностью набит белыми таблетками.
– Мне придется взять эти таблетки на анализ, – сказал Генри, – но выглядит определенно так, будто…
Телефон прервал его на полуслове. Вайолет выбежала в холл снять трубку, оставив дверь открытой.
– Алло? Да, милая Рамона, как это любезно, что ты позвонила. Да, пятница, насколько я знаю… Да, пятница в половине третьего у приходской церкви, а потом в крематорий… Да, конечно, будем рады принять вас обоих… Что? Да…
У миссис Мансайпл перехватило дыхание, словно от волнения, и Тиббет с майором переглянулись. Но она продолжала:
– Да, я обязательно посмотрю, конечно… Где ты их последний раз видела? Понимаю… нет-нет, никаких хлопот… Ну, да, это должно быть важно… я в том смысле, что они тебе нужны… Поищу, конечно… да, до встречи.
Вайолет повесила трубку и вернулась в гостиную.
– Это была Рамона, – объявила она.
– Мы это поняли, – ответил Джордж.
– Она звонила по поводу… насчет похорон и так далее. – Миссис Мансайпл вопросительно посмотрела на Генри: – Я думаю, подготовка к похоронам может идти своим чередом? Да, мистер Тиббет?
– Насколько мне известно, да, – ответил инспектор. – В данный момент нет необходимости что-либо менять.
– Так что сказала Рамона? – нетерпеливо вмешался майор.
– Ну, спросила, уже напоследок, не находила ли я ее снотворного? – Джордж Мансайпл шагнул к жене, а она продолжала: – Рамона сказала, что оставила почти полный флакон на столике рядом с ее кроватью. Она его не заметила, когда складывала вещи, и только дома, в Бредвуде, обнаружила, что флакона нет, он остался на столике. Но… – Вайолет посмотрела на Генри с каким-то отчаянным призывом: – Но я только что убирала эту комнату, и там ничего не было.
