Глава 10
В Крегуэлл-Мэноре имелось все, чего не доставало Крегуэлл-Грейнджу. Прежде всего, он был построен в царствование королевы Анны, когда архитекторы понимали красоту пропорций, без излишней вычурности. Сады Крегуэлл-Мэнора выглядели тщательно ухоженными, газоны пострижены, клумбы аккуратно высажены. Когда пожилая горничная в белом переднике открыла дверь инспектору, он вошел в прохладный холл со строгим интерьером, где пахло лавандой и мебельным лаком. В сравнении с Крегуэлл-Грейнджем, с его своеобразной индивидуальностью Крегуэлл-Мэнор казался безликим, как кукольный домик.
Сэр Джон ждал Тиббета в кожаном кабинете с книжными полками. Он держался свободно и жизнерадостно и настоял, чтобы Генри выпил с ним виски.
Наполняя бокалы, констебль сказал:
– Ну, что ж, Тиббет, нам всем было приятно вас здесь принимать и, конечно, вас будет не хватать. Но, с другой стороны, затягивать с подобного рода делом никому не хочется. Очень ценно, что вы так быстро его раскрыли, и мы все вам благодарны. – Он поднял стакан: – За ваше здоровье и успехи! Пусть следующий ваш визит будет более долгим – и неофициальным.
Инспектор улыбнулся:
– Вы очень добры, сэр Джон, – сказал он. – Более, чем я заслуживаю.
– Отнюдь. Исключительно хорошая работа…
– Я о том, – пояснил Генри, – что пока еще не уезжаю из Крегуэлла.
Растерянность сэра Джона была почти комичной.
– Не уез… – начал он. Потом взял себя в руки. – А, понял. Вы остаетесь отдохнуть на несколько дней!
– Не отдохнуть, сэр Джон. Я не завершил расследование.
Но на этот раз констебль сохранил самообладание. Однако по голосу было очевидно, что приятных ощущений эта новость не вызвала.
– Что за экстраординарное поведение, Тиббет? – спросил он. – Вы мне по телефону совершенно ясно дали понять, что раскрыли загадку смерти Мейсона и что арестов не будет.
– Это была чистая правда.
– Что же тогда…
– Сэр Джон, – спросил инспектор, – вы игрок? В смысле, вы играете на скачках?
Вопрос застал Адамсона врасплох.
– Черт побери! – сказал он. – Вопрос совершенно неуместный, бестакт…
– Искренне заверяю вас, – перебил его Генри, – что не стал бы задавать его, но он очень важен.
– Я даже не буду делать вид, что понимаю, куда вы клоните, Тиббет. Но, если вы настаиваете – да, я ставлю сколько-то фунтов на Дерби, на Национальной, ну, и так далее. Как большинство людей. Но я бы определенно не назвал себя игроком.
– Вы никогда не размещали ставки, например, у Реймонда Мейсона?
На этот раз было отчетливо заметно колебание сэра Джона перед ответом.
– Я вам уже сказал – делал иногда небольшие ставки, и обычно у Реймонда Мейсона. В конце концов, если у тебя есть сосед-букмекер…
– У вас не было с ним никаких дел до его приезда в Крегуэлл?
Главный констебль был определенно шокирован:
– Конечно, нет, – ответил он. И после очень небольшой паузы добавил: – Когда этот человек сюда приехал, он к очень многим – к Мансайплам, например, или ко мне, – подходил с предложением открыть у него счет. Мейсон говорил, что нам это будет просто и приятно, поскольку он – личный друг. Я случайно узнал, что Джордж Мансайпл просто рассмеялся в ответ – вряд ли он или Вайолет за всю жизнь хоть шестипенсовик поставили. Но для себя я решил, что это может быть полезно…
– И вы открыли счет в «Букмекерской конторе Реймонда Мейсона»?
И снова незначительное колебание. Затем сэр Джон ответил:
– Нет-нет. Ничего столь серьезного. Я просто обращался к Мейсону, когда хотел сделать небольшую ставку. Послушайте, Тиббет, мне не понятно, к чему вы ведете.
– Сегодня утром я был в лондонском офисе Мейсона, – ответил Генри, – и ознакомился с его записями.
– Тогда вы должны знать, что никаких счетов у меня в этой фирме не было, – сказал Адамсон с некоторым напором. – Зачем было меня расспрашивать?
– У вас не было счета в фирме «Букмекерская контора Реймонда Мейсона», – начал инспектор.
– Именно это я и сказал.
– Но у вас был личный счет. Лично у Реймонда Мейсона.
Сэр Джон был слегка шокирован, но тут же нашелся:
– Разве не это я пытаюсь вам сказать?
– Мистер Адамсон, – сказал Генри. – Я должен вам сообщить, что просмотрел этот счет.
Тут уже не пришлось сомневаться, что реакцией сэра Джона был гнев.
– Верх бесстыдства! – взревел он. – Значит, этот молокосос-сынок…
– Фрэнк Мейсон не имеет к этому отношения, – возразил Тиббет.
– Так кто тогда…
Генри торжествующе улыбнулся:
– Я имел дело с мистером Мамфордом.
– Каким-каким мистером?
– Мамфордом. Генеральным менеджером.
– Генеральный менеджер не знал бы…
Сэр Джон осекся.
– Он и не знал, – заверил инспектор. – Ему было известно о существовании личных счетов, но ключа от шкафа с папками он не имел. Мистер Мамфорд проявил сильное недовольство, когда я сам открыл священный шкаф. Это оказалось не очень сложно – вопрос был лишь в правильном выборе ключа на связке Мейсона.
К удивлению Генри, констебль расхохотался.
– Значит, позорная тайна вышла наружу, – сказал он. – Естественно, я не рвался кричать на всю деревню о своих делах с Мейсоном.
– Позволю себе добавить, – вставил Тиббет, – что вряд ли вы хотели бы кричать на всю деревню, что должны ему три тысячи фунтов.
– Три тысячи… – На лице Адамсона отразилось чистейшее удивление. – Что вы, черт побери, имеете в виду?
Генри почувствовал, что ему начинает надоедать происходящее.
– Вы отлично знаете, что я имею в виду, сэр Джон. Я сегодня утром видел ваш счет. Вы были должны Реймонду Мейсону три тысячи фунтов – неоплаченные игорные долги.
– Но это просто смешно. Я ничего ему не был должен.
– Там все написано черным по белому.
– Дорогой мой Тиббет, – ответил сэр Джон эмоционально, – я знаю, на что ставлю деньги, какие из моих лошадей выигрывают, а какие проигрывают. Может быть, я делал больше ставок, чем пытался вам внушить, но… – Тут ему в голову пришла новая мысль: – Конечно, они подложные. Поддельные документы. Видимо, Мейсон думал, что они дадут ему власть над… а что будет теперь? Когда этот его жалкий сын потребует от меня денег…
– Никто ничего не станет от вас требовать, мистер Адамсон, – перебил Генри. – Мистер Мамфорд дал мне слово, что все долги по личным папкам будут списаны.
Сэр Джон резко сел.
– Это правда?
– Да.
– Тогда это ставит меня еще в более неприятное положение.
– Что вы хотите этим сказать, сэр?
– Я не идиот, молодой человек! – огрызнулся констебль. – Если смотреть на внешнюю сторону фактов, как поступаете вы, то этот проклятый счет дает мне сильнейший мотив для убийства Мейсона…
Его прервал пронзительный телефонный звонок.
Сэр Джон быстро снял трубку, словно радуясь поводу прервать неловкий разговор.
– Адамсон слушает. Кто? Да, Джордж, что на этот раз? Надеюсь, не новый труп?
С другой стороны донесся поток речи, во время которой сэр Джон стал красенеть. Наконец словестная лавина начала затихать, и констебль смог вставить хоть что-то:
– Джордж, мои соболезнования… Все, что смогу сделать… Да-да, бедная Вайолет… Да, конечно, так об этом и надо думать, но всегда неожиданно… Да, не совсем неожиданно, конечно, но… Тиббет? Он сейчас у меня… конечно, скажу ему… да, да… хорошо, дай мне знать, если что… да, пока, Джордж.
Он повесил трубку, достал из кармана большой платок и громко высморкался.
– Звонил Джордж Мансайпл.
– Да, я это понял, – ответил Генри.
– Звонил сказать… умерла тетя Дора.
– Тетя Дора, – повторил инспектор. Он очень огорчился, но неожиданной новость для него не была.
– Нет-нет, ничего по вашей линии. – Сэр Джон, взволнованный трагическим известием, пытался сохранить улыбку. – Ей было все-таки девяносто три… Такой исход ожидаем, вечно жить невозможно. Вайолет сегодня находилась в Грейндже на каком-то заседании комитета, и тетю Дору не видела целый день. В половине пятого она поднялась к ней спросить, не хочет ли старая леди чаю. И нашла ее без сознания. Сразу же позвонила Томпсону, но он отмахнулся – мол, обычный приступ и сказал, что приедет позже. Появился он несколько минут назад, но слишком поздно. Старая леди, бедняжка, уже умерла.
– Очень жаль, – сказал инспектор, чуть запнувшись.
– Ее нам будет очень не хватать, – произнес констебль.
– Уверен в этом.
– Да, кстати… Джордж сказал, что тетя Дора ждала вас сегодня вечером с какими-то брошюрами. Просил вам передать, что теперь нет смысла ехать.
– Я знаю, – сказал Генри. У него был очень несчастный вид, и настроение не лучше. – И все-таки… наверное, мне нужно заехать в Грейндж.
Дверь ему открыла Вайолет Мансайпл. Глаза у нее были красные от недавних слез, но она заставила себя улыбнуться и сказала:
– А, мистер Тиббет! Я думала, Джон вам сообщил…
– Да, миссис Мансайпл, он передал эту неожиданную новость. Я хотел вам выразить свое глубокое сочувствие.
– Я рада, что вы приехали, – ответила Вайолет. Открыв дверь шире, она пригласила Генри войти. – Тетя Дора очень хотела с вами поговорить.
– Мне очень неприятно вторгаться к вам в такое время…
Миссис Мансайпл резко оборвала его:
– Нет, мистер Тиббет, мы всегда вам рады. Да и в любом случае, в этой семье не принято соблюдать траур.
– Не принято?
– Директор этого не одобрял. Конечно, Эдвин, учитывая его положение… но в глубине души он с нами согласен. Даже когда умерла мать Джорджа, Директор не велел опускать шторы и не стал отменять ни одной деловой встречи. Наутро он уже был за своим письменным столом в Кингсмарше, как всегда.
Генри подумал, что, учитывая дальнейшее поведение Огастеса Мансайпла, ему стоило бы согласиться на соблюдение публичного траура. Но это уже не его дело. Он сказал:
– Могу я ее видеть? Тетю Дору? Я хотел бы… выразить почтение.
– Конечно, мистер Тиббет. Она в морге похоронного бюро Паркинса в Кингсмарше. Можете прийти туда в любой момент до похорон.
Тиббет этого не ожидал.
– Вы хотите сказать… что уже?
– Да, конечно. Они, знаете ли, работают быстро и эффективно. Доктор Томпсон подписал свидетельство о смерти в пять часов, и я тут же позвонила Паркинсу.
Генри растерялся. Он не мог придумать ни одного предлога, чтобы осмотреть комнату тети Доры. Инспектор огляделся в поисках какого-нибудь повода, и совершенно случайно его взгляд проник в кухню – там был заметный беспорядок.
Вайолет Мансайпл покраснела:
– Ой, мистер Тиббет, прошу вас, не смотрите туда. У меня не было времени помыть посуду после ленча, все из-за этого дурацкого заседания. Я даже не успела сделать чай, когда поднялась к тете Доре, а там…
Голос ее дрогнул и она замолчала. Потом, взяв себя в руки, сказала:
– Но, конечно, вы же хотите взять те брошюры…
– Брошюры?
– Те, что тетя Дора собиралась вам дать. Вы же за ними приехали? Подождите здесь, я схожу и принесу вам их. Она отложила брошюры возле кровати, для вас. Сию минуту.
Вайолет Мансайпл исчезла наверху. Генри быстро вошел в кухню. Стакан тети Доры он узнал без труда. Тот был пуст, но на нем остались следы высохшего лимонада. Генри огляделся вокруг. На полке стоял небольшой аптечный пузырек с пробкой. Невозможно было понять, чист он или нет, но времени думать не оставалось. Инспектор отлил лимонад в пузырек, заткнул его и сунул в один карман, в другой спрятал стакан тети Доры. Генри успел выйти в холл до того, как вернулась Вайолет. Но тут, к своему ужасу, он увидел, что Джордж Мансайпл стоит в дверях своего кабинета и внимательно наблюдает за происходящим.
Генри промямлил какие-то слова соболезнования, но Джордж пропустил их мимо ушей и кратко сказал:
– Не спрашиваю, что вы делали в кухне – это ваше дело. Только прошу вас не расстраивать Вайолет больше, чем это необходимо. Время для нее нелегкое, а тут еще этот Праздник в субботу.
– Но вы же его отмените?
– Нет, конечно. Моя жена вам не сказала? Директор никогда не одобрял траура. Все будет идти как обычно. А вот и Вайолет.
Майор вернулся к себе в кабинет, а миссис Мансайпл вышла из-за поворота лестницы.
– Надеюсь, я все их нашла, мистер Тиббет.
У нее в руках была большая пачка печатных материалов.
Генри быстро взял брошюры и вложил в портфель.
– Уверен, что нашли, миссис Мансайпл. Это так заботливо с вашей стороны… Нет-нет, не беспокойтесь, не провожайте, я сам выйду.
В кармане пальто постукивал о трубку стакан тети Доры, но, к счастью, Вайолет этого не заметила. С максимальной быстротой, насколько позволяло достоинство, инспектор вышел и сел в машину.
Сперва он поехал к дому доктора Томпсона, где – как и ожидалось, – явно оказался не совсем желанным гостем. Молодая девушка в белом комбинезоне, которую Генри раньше не видел, сообщила ему, что доктор и миссис Томпсоны сейчас заняты ужином, и беспокоить их нельзя. По срочным случаям следует звонить доктору Бренту из Нижнего Крегуэлла.
От Тиббета потребовались некоторые усилия для убеждения юной церберши в том, что хотя его случай является срочным, доктор Брент никак не сможет заменить доктора Томпсона. Девушка еще смотрела на посетителя в глубоком сомнении, когда открылась дверь – видимо, из столовой, и оттуда появилась Изобель Томпсон с весьма недружелюбным лицом.
– Мэри, в чем дело? – спросила она. – Я три раза звонила, и… – Тут хозяйка увидела Генри. – А, это вы.
Энтузиазма в ее голосе не присутствовало совсем.
– Да, миссис Томпсон. Мне очень неловко вас беспокоить, но я должен поговорить с вашим мужем.
– Ох ты боже мой. Неужели нам нельзя иметь хоть минуту покоя?
– Мне действительно жаль, миссис Томпсон, но это важно.
– Что, прах побери, здесь происходит, Изобель?
В холл вышел доктор с салфеткой в руке.
– Сегодня вечером, – сказал Генри, – вы подписали свидетельство о смерти мисс Доры Мансайпл.
– Да, подписал. Есть возражения?
– Нет, я только хотел бы узнать причину смерти.
Алек Томпсон улыбнулся:
– Дорогой мой Тиббет, ей было девяносто три.
– Мне это известно, но даже люди ее возраста не умирают без причины.
– Естественно, причина есть. В данном случае – сердечная недостаточность. У нее уже давно было слабое сердце.
– Вы ее осмотрели?
Алек Томпсон стал проявлять нетерпение:
– Послушайте, Тиббет! Вы были у меня в кабинете, когда позвонила Вайолет Мансайпл. У тети Доры был обычный приступ. Вы слышали, как я велел дать ей прописанные мною таблетки.
– Если это был обычный приступ, почему тогда миссис Мансайпл вам позвонила?
Доктор нетерпеливо взмахнул салфеткой.
– Наверное, приступ оказался серьезнее обычного, иные симптомы, видимо. Я приехал туда, как только смог, обслужив сначала более срочный вызов. Но старая леди уже умерла. Явно от сердечной недостаточности – это каждому понятно.
– Да и мне тоже, – ответил Генри. – У меня все, спасибо.
От дома доктора инспектор поехал в полицейский участок. Сержант Даккетт встретил его с горячим дружелюбием, предложив едва теплый чай, и стал с нескрываемым любопытством слушать телефонный разговор Тиббета с инспектором Робинсоном в Кингсмарше. Последний с профессиональным спокойствием согласился послать в Крегуэлл машину за стаканом и аптечным пузырьком, чтобы провести лабораторный анализ.
Когда Генри повесил трубку, сержант Даккетт, стараясь, чтобы вопрос прозвучал между делом, спросил:
– Это стакан из Крегуэлл-Лоджа, сэр, как я понимаю? Из дома покойного мистера Мейсона?
– Нет, – ответил Тиббет. – Не из Крегуэлл-Лоджа. – Достав стакан и пузырек из кармана, он положил их на стол. – Эти предметы, сержант, следует тщательно завернуть и отдать шоферу из Кингсмарша.
– Да, сэр. – Даккетт разглядывал предметы с большим интересом, потом спросил с интонацией человека, знающего, что у него есть мозги. – Наверное, стоит их надписать, сэр?
– Да, – ответил Генри. – Надпишите.
Сержант, облизав губы, достал ручку и пачку стикеров. Потом посмотрел на начальника с ожиданием.
– Напишите: «На химический анализ. Главный инспектор Тиббет».
Разочарование Даккетта могло бы тронуть любое сердце.
– И больше ничего, сэр?
– Больше ничего, – твердо ответил Генри. – Я возвращаюсь в «Викинг», позвоните мне, если будут новости.
Эмми ждала мужа в баре, попивая легкий эль и жалуясь на острый голод.
– Тебе пришлось задержаться у сэра Джона? – спросила она, почти не скрывая любопытства.
– Я был не у сэра Джона, – ответил Генри. – Точнее, был у него до шести часов. А потом я был в Грейндже. Сегодня вечером умерла тетя Дора.
Настроение у Эмми поменялось мгновенно.
– Умерла? Какой ужас. Она казалась совершенно здоровой за ленчем.
– Знаю, – мрачно ответил инспектор.
– Боже мой, какая жалость, – сказала Эмми. – Бедная миссис Мансайпл! Сперва Реймонд Мейсон, а теперь еще и это. Хотя стоило ожидать…
– Почему ты так говоришь?
– Ну, ей же было за девяносто…
Тиббет рассеянно кивнул.
– Да, знаю. – Помолчав, он добавил: – И это скажет каждый.
– Генри! – Эмми поставила стакан на стол. – Ты же не станешь утверждать…
– Я не знаю, – ответил он. Вдруг на Генри навалилась усталость. – Вот правда, не знаю. – Он улыбнулся жене. – Может, опять это проклятое чутье.
– Но… – Она быстро оглядела бар. Если не считать двух мужчин в твидовых костюмах, громко обсуждающих в дальнем конце зала вопросы свиноводства, никого больше не было. И все же Эмми понизила голос: – Если смерть тети Доры оказалась неестественной, то тогда и смерть Реймонда Мейсона тоже была такой же.
– Это мы знаем, милая. Его застрелили.
– Да, но ты думал, что это был несчастный случай. А теперь ты полагаешь, что его убили намеренно, также как и тетю Дору, которая слишком много знала.
Настала долгая пауза. Потом Генри сказал:
– Боюсь, что это может быть правдой или хотя бы частично. От всей души надеюсь, что это не так. А теперь давай убедим вот этого пережитка феодального общества дать нам поесть.
Через два часа, когда супруги поужинали, выпили еще по кружке пива в баре и поднялись по шаткой лестнице к себе в комнату, инспектор открыл портфель и достал пачку бумаг, полученных от мисс Мансайпл. Он положил их на стол, придвинул стул и стал внимательно изучать.
– Что это у тебя? – спросила Эмми, направляясь в ванную. Она остановилась и заглянула через плечо мужа.
– Брошюры тети Доры, – ответил Генри.
– «Экстрасенсорные проявления в царстве животных», – прочла Эмми. – «Ауры и эманации», «Свидетельство о духе собаки-поводыря» – ты же не думаешь, что здесь обнаружишь ключ к разгадке?
– Не знаю, – ответил инспектор, – но я должен их просмотреть.
Тетя Дора собрала для Генри странный ассортимент литературы. Эмми уже давно легла и уснула, а он все еще усердно пробивался сквозь откровения духа индейского проводника (открывшегося одной леди в Илинге), который говорил о проявлениях духов людей в животных и наоборот. Он обратил внимание, что старушка подчеркнула несколько пассажей лиловыми чернилами: «Действия человека всегда объяснимы, но только если известны все обстоятельства. Вот почему чистым безумием является попытка прожить жизнь, а уж тем более интерпретировать ее, без помощи Мира Духов». Генри поразило сходство данной фразы с чувствами, которые испытывал по поводу людского поведения сэр Клод.
Другие подчеркнутые выдержки относились к черепаховой кошке по имени Манон, которая дважды являлась владельцам после смерти и каждый раз пыталась ограбить кладовую, а также к гнедому мерину, настоятельно отказывавшемуся проезжать там, где случайно была убита на охоте его мать.
Но возле кровати тети Доры Вайолет Мансайпл нашла не только брошюры. Было еще несколько пожелтевших экземпляров «Буголаленд таймс» двадцатилетней давности и последнего номера прошлого года с огромным заголовком на первой полосе «НЕЗАВИСИМОСТЬ!!». На полях старушка написала: «Бедняжки. Да смилуется над ними Господь!»
Отмеченный абзац в номере годичной давности сообщал об отставке в связи с состоянием здоровья Его Преосвященства Эдвина Мансайпла, горячо любимого народом Буголаленда независимо от расы и вероисповедания. Двадцатилетней давности газета вроде бы не имела raison d’être в этой коллекции, пока Генри не заметил небольшой абзац, пером тети Доры не отмеченный, где сообщалось о трагической гибели мистера Энтони Мэннинг-Ричардса и его семьи в автомобиле, сорвавшемся в пропасть при попытке преодоления печально знаменитого перевала Оквэйб в восточном Буголаленде.
Тиббету трудно было поверить, что тетя Дора действительно подготовила для него эти вырезки. Скорее, вспоминая сентиментальный рассказ Эдвина, он решил, что она их хранила как память о своем несостоявшемся браке.
Последним предметом были листы писчей бумаги, сколотые ржавой булавкой. Текст был написан характерным почерком тети Доры – энергичной женщиной средних лет, но лиловые чернила с годами выцвели. Сверху содержалась надпись:
«Копия письма, написанного доктором Уолтером Томпсоном из Крегуэлла для моего племянника Джорджа Мансайпла по поводу смерти его отца, моего брата Огастеса Мансайпла, М. А.». Ниже шли слова тети Доры, написанные недавно менее уверенной рукой: «В случае моей смерти я хотела бы, чтобы это письмо передали моей внучатой племяннице Мод Мансайпл. Таково было бы, без сомнения, последнее желание ее деда».
Сильно заинтригованный, Генри открыл сам документ. В заголовке стоял тот адрес, по которому сейчас жил доктор Алек Томпсон. Текст был таков:
«Дорогой Мансайпл!
Читая это письмо, Вы уже будете в курсе трагических событий – аварии и последовавшей за ней смерти Вашего отца. Я могу лишь выразить свои глубочайшие соболезнования Вам и миссис Мансайпл.
Как Вы, вероятно, знаете, мне выпал печальный долг ухаживать за Вашим отцом в последние его часы, и не может быть сомнений, что он хотел передать Вам нечто, для него важное. Поскольку речь его была неясной, я записываю этот разговор, пока события свежи в моей памяти, чтобы Вы могли судить о последних желаниях «Директора».
В полдень его привезли в больницу, он находился без сознания, но пришел в себя в три часа пополудни, когда я находился в его палате. Первая мысль у него, что понятно, была о его старом друге Артуре Прингле. Он произнес «авария», несколько раз, с усиливающимся нажимом, а потом спросил: «Что с Принглом?».
Артур Прингл был, конечно, к тому времени уже мертв – погиб на месте аварии, но я счел, что подтверждение этого факта могло бы повредить здоровью больного, и потому уклонился, сказав нечто о его тяжелых травмах. На это мистер Мансайпл резко ответил: «Он выживет?» – и когда я заколебался, он сказал: «Не дурите меня, Томпсон. Артур мертв?»
Я был вынужден признать правду.
Эта весть очень сильно расстроила мистера Мансайпла. Он несколько раз повторил слова: «мертв» и «Прингл». Глаза у него были закрыты. У меня возникло впечатление, что он сосредотачивается: точно такое же выражение лица у него наблюдалось при сражениях с кроссвордом. И еще, Директор быстро терял силы – вероятно, не совсем осознавая. Потом он открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:
«Томпсон».
«Да, мистер Мансайпл?» – ответил я.
«Отошлите всех. Хочу говорить с вами».
В палате не было никого, кроме сестры, но все же я попросил ее подождать за дверью. Тогда мистер Мансайпл сказал:
«Джорджу сказать. Очень важно. Надо сказать Джорджу».
Я осторожно напомнил, что вы на другой стороне земного шара. Это, видимо, вызвало его раздражение, и он сказал:
«Знаю, знаю. Надо сказать Джорджу».
Раздражение его утомило, и молчание затянулось. Наконец он слабым голосом заговорил:
«Сказать Джорджу. Томпсон, скажите Джорджу: дом, дом».
«Грейндж? Что именно?»
«Не продавать… дом… – произнес он совершенно твердо. – Никогда. Джорджу скажите…»
К этой минуте он очень ослабел, и снова наступило долгое молчание. Дыхание стало затрудненным, он пробормотал несколько раз:
«Ад… здесь…»
«Мистер Мансайпл, об аде вам еще думать слишком рано, и уж во всяком случае он не здесь. Мы вас вылечим».
На это Директор открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Чистым и громким голосом он произнес:
«Вы всегда были набитым дураком, Томпсон».
И, как будто это напряжение отняло у него последние силы, он лишился сознания и более в себя не приходил.
Смерть наступила в 16:37. Вряд ли я должен добавлять, что этот случай меня сильно взволновал, и не в последнюю очередь – из-за предсмертных слов мистера Мансайпла.
С глубочайшим сочувствием,
Искренне ваш,
Уолтер Томпсон».
Генри прочел этот документ несколько раз. С кровати донесся сонный голос Эмми:
– Ты вообще спать собираешься?
Инспектор встал.
– Есть сумасшедшая мысль, – сказал он. – Но она может оказаться верной.
