Глава 12
Газеты выжали из случившегося все, что могли. «Ужас объял Далмеринг» – гласил заголовок крупными буквами в «Дейли вью», над снимками деревенского клуба и наглухо запертой калитки, ведущей в рощу. «Неизвестный убийца лишил жизни вторую жертву». «Морнинг глоб» вступала в общий хор голосов: «Страшное испытание для прекрасной вдовы. Тело мужа найдено в кофре. Кто он, таинственный убийца?»
Заголовки наглядно свидетельствовали о содержании дальнейших статей. Обстоятельства, при каких был обнаружен труп Филиппа Хэммонда, показались бы достаточно драматичными, даже будь они описаны в сухой и деловитой манере, но из-под резвых перьев самых речистых писак Флит-стрит они вышли в виде целых столбцов убористого шрифта и цветистой прозы, изобилующей эпитетами.
Гибель Лидии Дэр уже привлекла внимание публики к деревне. Известие о втором убийстве стало семенем, упавшем на хорошо взрыхленную, плодородную почву. Материала, собранного журналистами, приезжавшими освещать первую трагедию, хватило также на подробную предысторию для второй.
Пожалуй, не следовало удивляться акценту, сделанному на элементе чудовищности. Его новостная ценность была слишком велика, чтобы пренебречь ею. Случившееся в деревенском клубе воспроизвели во всех подробностях, проявив в них определенную вольность, а Карен Хэммонд превратили в трагическую и прекрасную героиню драмы, ужасающей своей гротескностью.
Статью Барри Энстона в «Дейли рекорд» Мордекай Тремейн перечитал несколько раз. Его новый знакомый написал, пожалуй, самый детальный отчет из всех опубликованных. Было сразу ясно, что время в Далмеринге он провел не даром. Осведомленность репортера о деревне и ее обитателях свидетельствовала о скрупулезных исследованиях.
Помимо перечисления фактов, которые, несмотря на всю свою точность и сенсационность, не содержали ничего такого, чего не знал бы Мордекай Тремейн, Энстон написал также общую статью о двух убийствах. В ней он позволил себе такую роскошь, как несколько весьма художественных абзацев. Тремейн представлял, с каким удовольствием Энстон работал над ними.
«В чем тайна Далмеринга? Какая странная и мрачная истина скрыта за ужасом, зловещая тень которого упала на эту живописную и еще недавно мирную деревушку?
Здесь невозможно жить, как я жил несколько последних дней, и не чувствовать трагедии, пронизывающей, похоже, все эту красоту. В самом воздухе ощущается зло. Невероятное заявление для бывалого репортера криминальной хроники? Тем не менее это правда. В атмосфере можно уловить гнусное присутствие убийства. Будто в округе завелся некий вызванный из глубин преисподней демон, которого надо подвергнуть экзорцизму, прежде чем тут вновь воцарится покой.
Перед нами – прелестнейшие из пейзажей, какие только можно увидеть в наших английских райских кущах. Однако они не радуют. Разум нашептывает, что именно здесь убили Лидию Дэр. Здесь погиб Филипп Хэммонд. Ужас их смерти губит благоухание, от него увядает красота.
Уже дважды это зло нанесло смертельный удар. Будет ли третий? Разразится ли третья страшная трагедия, появится ли новая жертва?
Этот вопрос стал насущным в жизни маленькой общины. Вот почему, пока я пишу эти строки, люди говорят приглушенными голосами, а дети не играют на озаренной солнцем улице за моим окном. Вот причина невысказанного ужаса, в настоящий момент парализовавшего деревню Далмеринг».
Мордекай Тремейн аккуратно сложил газету и, откинувшись на спинку шезлонга, поднял голову и посмотрел в голубое небо. Статью он счел примечательной. Она подкрепляла версию, которая постепенно вырисовывалась у него в голове.
Убийства Филиппа Хэммонда Тремейн не ждал в прямом смысле слова. Разумеется, оно потрясло и ужаснуло его. Но вскоре он понял, что в результате какой-то странной убежденности все это время знал, что именно должно случиться, потому убийство и не стало для него настолько неожиданным.
Он пытался уверить себя, что это просто уловка психики – ощущение из тех, с каким люди часто сталкиваются, входя в помещение и зная, что оно им не знакомо, и тем не менее испытывая чувство, будто они здесь уже бывали. Все это имело какое-то отношение ко времени и к подсознанию, получающему впечатление за долю секунды до того, как оно будет воспринято.
Но почему-то подобные рассуждения казались неубедительными. Тремейн никак не мог избавиться от стойкого ощущения, что ему было известно о предстоящем убийстве. Абсурд, конечно. Знать о нем он не мог. Если бы он хотя бы заподозрил такую возможность, то сразу обратился бы к Джонатану Бойсу и изложил ему факты. Ему вновь вспомнилось залитое слезами, искаженное страхом лицо Карен Хэммонд. Никогда в жизни Тремейн не пожелал бы снова увидеть такую бездну горя и отчаяния в человеческих глазах. Нет, он не мог знать, что ее ожидает настолько сокрушительный удар, и бездействовать. Иначе был бы не меньшим злодеем, чем сам убийца.
Но теперь хаос у него в голове постепенно начал исчезать. Однако идея сформировалась лишь наполовину, он все еще двигался ощупью впотьмах хоть к какой-нибудь определенности, на которую мог бы с уверенностью указать. Тем не менее, каким бы невероятным ни казалось решение, Тремейну постепенно открывалась истина.
Он поднялся и медленно направился по садовой дорожке, одновременно с напряженной работой мысли восхищаясь опрятностью и красотой цветочных клумб Пола Расселла. Дойдя до небольшого садового сарая, остановился и минуту-другую задумчиво смотрел на него. Да, и это тоже возможно.
В дом Тремейн зашел за своей панамой. Он знал, что в это утро у Пола прием, а у Джин полно домашних забот. Тремейн просунул голову в дверь кухни, где она готовила еду и присматривала за работницей из деревни, усердной, но непредсказуемой в своих действиях, и сообщил, что намерен уйти на пару часов. Джин пыталась дружески улыбнуться ему, но ее лицо по-прежнему осталось встревоженным. До Тремейна вдруг дошло, что с тех пор, как стало известно о наследстве Пола, спокойная и деловитая Джин не похожа сама на себя.
Неспешным шагом Тремейн направился по дороге. Увидеть Джонатана Бойса он не рассчитывал, а встретившись с ним случайно, не надеялся, что у инспектора найдется свободная минутка для разговора. Второе убийство до раскрытия первого – неважная реклама для детектива из Скотленд-Ярда. Наверняка Бойс сейчас не в лучшем настроении.
Единственным светлым пятном в преобладающем мраке оставался факт, что Бойс находился в деревне в тот момент, когда обнаружили труп Филиппа Хэммонда, и не пришлось терять времени на приведение в действие следственной машины. Деревенский клуб подвергся тщательному обыску. Фотографы и эксперты-криминалисты приступили к работе через считаные минуты после того, как стало известно о страшной находке. Бойс бросил все имеющиеся в его распоряжении силы на такие задачи, как измерения, поиски, расспросы, записи. И ничего не оставлял на волю случая.
Основные факты, касающиеся преступления, прояснились почти сразу. Филиппа Хэммонда убили примерно за сорок восемь часов до того, как его труп обнаружили. Убийца нанес ему сильный удар по затылку молотком, который использовался для мелкого ремонта в клубе и хранился в одной из комнат за кулисами, где его и нашли, – кстати, без каких-либо отпечатков пальцев. По мнению судебно-медицинского эксперта, удар был достаточно силен, чтобы оглушить жертву, но не убить ее. Бесчувственное тело Хэммонда волоком дотащили до большей из трех комнат, засунули его голову и плечи в духовку и открыли газ. Эксперт утверждал, что причина смерти – отравление угарным газом. И указал с жутковатым, хоть и явно профессиональным удовлетворением, что ярко-розовый оттенок кожи типичен для подобных отравлений. Самоубийство, продолжал рассуждать он, могло иметь место. Оправившись от сильного удара по голове, нанесенного неизвестным, Хэммонд мог решить покончить с собой, сунуть голову в духовку и открыть газовые краны. Но с другой стороны, неразумным представляется предположение о том, что после смерти он снова закрыл краны и улегся в кофр ждать, когда его обнаружат.
Заметив выражение лица инспектора Бойса, эксперт поспешно добавил, что просто стремился обрисовать все возможности. Разумеется, поскольку второй человек явно был необходим, чтобы нанести удар молотком, и в равной степени нужен, чтобы закрыть краны и затолкать труп в кофр за кулисами, почти наверняка этот же человек и открыл газ. В сущности, самоубийство настолько маловероятно, что он поднял эту тему лишь для того, чтобы закрыть ее раз и навсегда.
Итак, произошло хладнокровное убийство. И совершили его отнюдь не сгоряча. Преступник бесстрастно стоял поодаль и ждал, когда газ умертвит его бесчувственную жертву.
Впереди на дороге Тремейн заметил рослую фигуру Барри Энстона и, ускорив шаг, вскоре нагнал его.
– Здравствуйте! – произнес Тремейн. – Слушаете приглушенные голоса?
Журналист озадаченно повернулся к нему:
– Какие еще голоса?
– Ну, помните: «…дети не играют на озаренной солнцем улице…» Все вокруг ждут судного дня!
Энстон заметил, как иронично поблескивают глаза Тремейна, и его лицо прояснилось.
– А, так вы читали? Пожалуй, местами получилось слишком мрачно, но публика ничего не имеет против сгущения красок.
– Меня просто позабавил абзац про озаренные солнцем улицы, – объяснил Тремейн. – Поскольку об убийстве узнали вчера вечером, было, наверное, уже совсем темно, когда вы писали эти строки, – вам ведь пришлось продиктовать их по телефону, чтобы статья попала в утренний номер.
– Назовем это разумным предвидением, – промолвил Энстон. – В конце концов, сейчас светит солнце, а я что-то пока не видел беззаботной детворы, играющей на деревенской улице. Если уж на то пошло, деревню заполонила полиция.
– Из вашей статьи я сделал вывод, что вы обращались с расспросами к местным жителям.
– Да, походил по округе. Ведь это как-никак моя работа. Знаете, Тремейн, я писал все это совершенно искренне: здесь действительно чувствуется что-то настораживающее. Может, и не настолько жуткое, как следует из моего описания, – признаться, я намеренно призвал на помощь все эти упоминания об атмосфере ужаса и так далее, – но я убежден, что это не пустая болтовня.
– Хотите сказать, – подхватил Тремейн, – что вы заметили некие ощущения… страха, ужаса, предчувствия, которые не остались незамеченными и для жителей деревни. Подобное возникало и у Лидии Дэр перед смертью. Вы об этом знали?
Энстон внимательно посмотрел на него:
– Да. Похоже, вы поняли, что я имею в виду.
– Я тоже походил по округе. И какого же вы мнения об убийстве Хэммонда?
– Если вы спрашиваете, знаю ли я, кто его убил, мой ответ – «нет», зато могу назвать вам подозреваемого номер один.
– Воэна, конечно?
– Естественно, – кивнул Энстон. – Наш общий друг инспектор Бойс как раз сейчас допрашивает его. Если выяснится, что у него нет алиби, похоже, ему не на что рассчитывать.
– И дело будет выглядеть очевидным, – добавил Тремейн. – Хэммонд открыто говорил о том, что Воэн убил Лидию Дэр. Он заявил мне, что, если нам нужны доказательства, он позаботится, чтобы мы их получили. Но вам, наверное, это уже известно?
– От инспектора. Скверная история. Воэн убил Лидию Дэр. У Хэммонда появилось доказательство, способное отправить Воэна на виселицу, поэтому тот убил и его, чтобы заставить замолчать.
– Это же очевидно, – подытожил Мордекай Тремейн и спросил: – Вы сегодня виделись с Карен Хэммонд?
– Нет… Бедняжка, она так тяжело перенесла этот удар… – вздохнул Энстон. – Они с мужем были преданы друг другу. Не завидую инспектору Бойсу, когда придет время допрашивать ее. Хотел бы я знать, виделись ли с ней вы… Хэммонд был убит за сорок восемь часов до того, как обнаружили труп. То есть он пропадал довольно долго, и не было задано никаких вопросов по поводу его отсутствия.
– Именно, – согласился Тремейн.
Он полагал, что Энстон ждет от него рассуждений по данному поводу, но по неким причинам, которые не мог объяснить, говорить об этом не желал. Через несколько минут Тремейн простился с репортером и направился в сторону деревенской площади. Карен Хэммонд вызывала у него смутные сомнения. Она вписывалась в отведенное ей место его версии, но не совсем. Что-то было не так, чего-то недоставало. Неужели он выбрал не тот путь? Тремейн уже признался себе, что решение, выстроившееся у него в голове, кажется невероятным. Или все-таки ошибочным?
На деревенской площади жители ближайших коттеджей стояли группами по двое и по трое, будто бы увлеченные разговорами, но на самом деле ожидающие дальнейшего развития событий. Здесь было и немало приезжих. Газетчиков можно было распознать по их бесцеремонной манере являться на собрания местных жителей, очевидно, в поисках сведений для статей, которые предстояло отослать редакторам. Полицейские тоже выделялись – тем, что, где бы ни появлялись, действовали целеустремленно, всем видом давая понять, что заняты серьезным делом и им некогда терять время.
Возле деревенского клуба, который Бойс превратил в свой оперативный штаб, Тремейн увидел его самого, совещавшегося с коллегами. Отвлечь инспектора Тремейн даже не пытался, зная, что у Бойса сейчас и без того полно хлопот. Развернувшись и направившись обратно к центру деревни, Тремейн заметил Полин Конрой. У него сразу возникло ощущение, что она следила за ним, а когда он подошел ближе, его подозрения частично подтвердились, так как она улыбнулась ему и ясно выразила намерение заговорить с ним. Тремейн замедлил шаг.
– Доброе утро, мисс Конрой!
Она ответила на приветствие и зашагала рядом с ним.
– Ваш друг инспектор сегодня очень занят, – произнесла Полин Конрой. – Поднялся ни свет ни заря.
– Инспектор Бойс не теряет времени, – ответил Тремейн, пытаясь понять, к чему она клонит. – В случае убийства необходимо начать поиски преступника сразу. Важные улики порой исчезают, если промедлить с их поиском.
– Да, я понимаю, что так надо, – кивнула она.
На лбу Полин Конрой появились морщины, словно она старательно обдумывала слова собеседника. Ее всегда чуть излишне подчеркнутая смуглая красота излучала притягательность. Тремейн уловил аромат крепких и вместе с тем изысканных духов, который вскружил ему голову, несмотря на погруженность в размышления. «Молине»? «Шанель»? «Герлэн»? Он позволил себе улыбнуться. Полин разыгрывала сцену ради него.
– Ужасная трагедия! – воскликнула она. – Бедный Филипп, кто бы мог подумать, чем все обернется! Газеты подняли шум, съехались репортеры. С прошлого вечера я только и делаю, что отвечаю на чьи-нибудь вопросы. Да, это реклама, ради этого актеры и живут, но я бы предпочла не иметь вовсе никакой рекламы, чем обеспечить ее себе таким путем.
– Полагаю, в ближайшие несколько дней у вас не будет отбоя от репортеров и фотографов, – сказал Тремейн. – Особенно из «Дейли вью».
Полин Конрой резко повернулась к нему, и он увидел, что самообладание покинуло ее. Значит, «Дейли вью», спеша порадовать читателей, уже воспользовалась фотогеничностью мисс Конрой. А видимое нежелание этой леди пожинать плоды рекламы, связанной с ее участием в пьесе об убийстве, где труп оказался настоящим, – просто уступка условностям. Но все эти рассуждения не отразились на его лице, которое хранило выражение невозмутимости.
– Я искренне сочувствую Карен, – продолжила Полин, потом разыграла пристыженное замешательство и нерешительно спросила: – Вы, наверное, уже знаете, что мы с ней… не очень-то ладили в последнее время?
– Да, я слышал нечто подобное, – нехотя признался Тремейн, словно намекая: если и слышал, то не обратил внимания.
– Получилась глупая ссора, – объяснила она. – В ней виноваты в равной степени мы обе. Разумеется, я понятия не имела, что будет дальше, иначе забыла бы свою гордость и попыталась помириться с ней. Вряд ли Карен все еще готова продолжать эту глупую вражду. Ей и без того тяжело. Представить не могу, как она выдержала этот ужас. Они с Филиппом так любили…
Полин вдруг замолчала и взглянула на Тремейна. Он понял намек и поспешил подать реплику:
– Да?
– Трудно говорить об этом, – вздохнула Полин Конрой. – Разумеется, газетчики от меня ничего подобного не услышат. Но вы или инспектор должны об этом узнать. Они производили впечатление преданной пары. Но было кое-что…
– Кое-что? – словно актер с большим опытом, отозвался Тремейн.
– Филипп часто отлучался. Он постоянно ездил по долгу службы в Лондон. Невозможно было угадать заранее, когда он будет дома. Филипп никогда не брал Карен с собой в город; в сущности, он ее вообще никуда не брал, хоть и казался преданным супругом. А в ночь, когда убили Лидию… кое-что показалось мне странным. Карен говорила, что Филипп все время находился с ней, а на следующее утро никто не видел его потому, что он рано уехал в Лондон, но я не слышала шума его машины.
– В то утро, наверное, вы на что-то отвлеклись, ведь Филипп уехал раньше обычного.
– Нет, – возразила Полин, и уверенность в ее голосе показалась Тремейну чрезмерной. – Я убеждена, что услышала бы машину, если бы Филипп уехал на ней, – я сплю чутко и слышу, как он выезжает из гаража. Вот я и подумала, мистер Тремейн… Может, у Филиппа была какая-то тайна или враги, потому он и жил так… скрытно?
– А что именно навело вас на мысль, что у мистера Хэммонда могли быть враги? Вам известно, что у него возникали какие-то проблемы?
Она покачала головой:
– На самом деле я ничего не знаю наверняка. Вот только несколько дней по деревне блуждал какой-то человек, и Карен, по-моему опасалась его.
Очевидно, Полин Конрой имела в виду Хорнсби. Тремейн уже взял себе на заметку, что пора заняться этим похожим на хорька джентльменом.
– Что-нибудь еще? – спросил он.
– Одно время у Филиппа были трения с Джеффри Маннингом. Но вскоре все закончилось. Они снова стали друзьями.
– Какого рода трения?
– Не знаю. Но вроде что-то серьезное. Они чуть не сцепились друг с другом. Но потом как будто обо всем забыли.
– Давно это происходило?
– Месяца два-три назад, – ответила Полин. – Но, по-моему, сейчас это не важно.
Они снова вышли на площадь, а ярдов через двести-триста, приближаясь к улице, ведущей к той же площади с противоположной стороны, увидели впереди неуклюже шагающего Сержа Галески в фланелевом костюме. Заметив его, Полин Конрой извинилась и отошла, Тремейн посмотрел ей вслед. Галески оглянулся в его сторону и жестом дал понять, что узнал его. Тремейн с трудом удержался, чтобы не помахать ему рукой. Он был прав. Теперь Тремейн уже не сомневался, что прав. Его версия подтверждалась.
Днем он отправился автобусом в Кингсхэмптон, и в этом приморском городке первым делом поспешил на поиски книжного магазина и машинописного бюро, принадлежавших друзьям Эдит Лоррингтон. Сам книжный магазин был невелик, но поражал богатством ассортимента и, судя по тому, что в нем толпились покупатели, процветал. Машинописное бюро размещалось над магазином. Остановившись у лестницы в глубине помещения, Тремейн услышал деловитый стук клавиш пишущих машинок, доносящийся сверху.
Выбрав момент относительного затишья, он подошел к пожилой седовласой даме, заведовавшей магазином.
– Простите, – произнес он, – но вы, если не ошибаюсь, дружите с мисс Эдит Лоррингтон, проживающей в Далмеринге?
Дама окинула его недоверчивым взглядом:
– Вы из газеты?
– Нет, – с обезоруживающей улыбкой заверил Тремейн. – Полагаю, меня тоже можно назвать другом мисс Лоррингтон. Я сейчас в гостях в той же деревне, у доктора Расселла.
Упоминание имени доктора оказалось своего рода талисманом.
– Извините, – проговорила дама. – С тех пор, как произошли эти ужасные убийства, мы здесь готовы к самым разным визитам, потому что знакомы с Эдит, а вы же знаете, какие они, эти газетчики: вечно пристают с расспросами. Так чем я могу помочь вам, мистер?..
– Тремейн. Да, пожалуй, вы могли бы мне помочь. Меня чрезвычайно заинтересовала пьеса, которую ставят в клубе Далмеринга.
– Вы имеете в виду «Для убийства есть мотив»? Я видела упоминания о ней в газетах сегодня утром. Как ужасно, что мистера Хэммонда нашли вот так! Наверное, его жена, бедняжка, была потрясена. Меня поразило это обстоятельство еще и потому, что пьесу перепечатывали здесь. Вы знаете, что мы держим не только книжный магазин, но и машинописное бюро?
– Да, – кивнул Тремейн. – Кстати, это и есть причина моего визита. Можно ли мне побеседовать с тем, кто перепечатывал пьесу?
– Пожалуй, это можно устроить. – Дама с любопытством взглянула на него. – Будьте добры, пойдемте наверх.
Мордекай Тремейн послушно последовал за ней и через несколько минут уже разговаривал с машинисткой, ради встречи с которой предпринял поездку в Кингсхэмптон. Он задал ей ряд вопросов относительно пьесы «Для убийства есть мотив», и ответы его полностью удовлетворили, потому что из здания Тремейн вышел, уверенный в себе, хоть и озадачил дам, с которыми распрощался.
Остаток дня после возвращения в Далмеринг Тремейн выглядел не более чем гостем, праздно созерцающим картины деревенской жизни, но когда стемнело, направился к «Адмиралу», где договорился встретиться с Джонатаном Бойсом. В здание он вошел через боковую дверь и поднялся в отведенную инспектору комнату – довольно уютную, хотя и с низкими потолками. Бойса он застал мрачным, пьющим пиво из кружки, которая вмещала пинту.
– Добрый вечер, – угрюмо произнес инспектор. – Садитесь куда-нибудь.
Тремейн принял приглашение и с удобством расположился на плетеном стуле.
– Критики уже взялись за дело? – осведомился он.
– Пока нет, – ответил Бойс, – но скоро возьмутся. Я весь день ждал личного сообщения от комиссара.
– Вы сделали все, что в ваших силах!
– Я мог произвести арест.
Тремейн внимательно посмотрел на инспектора:
– Вы что-то выяснили? У Мартина Воэна нет алиби?
– Да, – кивнул Бойс. – Он сам признался, что выходил из дома в то время, когда, по мнению, экспертов, скорее всего убили Хэммонда. После репетиции в клубе Воэн не возвращался довольно долго. В ночь первого убийства, как вы помните, его слуга Бленкинсон сказал, что хозяин находился у себя в кабинете с того момента, когда Лидия Дэр покинула дом, и до тех пор, как он лег спать. Но отвечая на расспросы о той ночи, когда убили Хэммонда, Бленкинсон заявил, что Воэн вернулся домой очень поздно.
– Воэн не отрицает это?
– Он не в состоянии – ввиду свидетельства Бленкинсона.
– Полагаю, его объяснения, где он находился, звучат неубедительно?
– Вы угадали. По его словам, бродил по округе, ему не хотелось спать, и он решил подышать свежим воздухом.
– На репетиции прошлым вечером Воэн выглядел довольным собой – по крайней мере, мне показалось, что он держится весьма уверенно. Какого вы мнения о его отношении к смерти Хэммонда?
– Неопределенного, – ответил инспектор. – Воэн не пролил ни слезинки, но в то же время вел себя совсем не так, словно пытался что-либо скрыть. В целом казался почти равнодушным.
Плетеный стул скрипнул под Тремейном, он поднял голову и уставился в потолок.
– Если Воэн убил Лидию Дэр… Если Филипп Хэммонд знал об этом и мог это доказать… Если Воэн знал, что он знает, и если он убил Хэммонда, чтобы спастись самому… в таком случае сейчас он очень доволен собой, поскольку устранил источник опасности, и демонстрирует равнодушие на грани черствости.
– Для того чтобы осуществить подобный план, Воэн должен быть хладнокровным, как демон, – заметил Бойс. – По сути дела, безумным.
– Тот, кто убил Хэммонда, действительно был хладнокровным, – подтвердил Тремейн. – А поведение Воэна далеко не всегда можно назвать нормальным. Но я согласен с тем, что доводы против него, хотя они и складываются один к одному, большей частью предположения. Есть ли какое-нибудь веское доказательство? К примеру, удалось установить его причастность к отпечаткам ног возле трупа?
– Отпечатки оставлены ботинками, – ответил инспектор, – а Воэн обычно носит туфли. С другой стороны, найденные отпечатки больше отпечатков Воэна, поэтому он с легкостью мог оставить их, если надел ботинки подходящего размера. И мы возвращаемся к тому, с чего начали.
Он снова взялся за кружку с пивом и замолчал. А вскоре неожиданно заявил:
– Я по-прежнему недоволен, Мордекай. Воэн мог быть тем, кто нам нужен. Он совершил оба убийства. В сущности, все выглядит так, будто он их и совершил, но мне это не нравится.
– Хотите сказать, это слишком очевидно?
– Как подозреваемый Воэн бросается в глаза.
– Предположим, убийца знал, что, как бы умно ни действовал, ему не следует надеяться на то, что он избежит подозрений. Не кажется ли вам, что в данном случае удачной мыслью было бы намеренно выглядеть убийцей?
– Мой мозг сейчас туговато соображает, – признался инспектор. – День выдался нелегкий.
– Если преступник знал, что рано или поздно предположение о его виновности всплывет в ходе следствия, то мог намеренно привлекать к себе внимание с самого начала: он мог даже решить действовать, как и полагается виновному: к примеру, вопреки обыкновению, стать необщительным и ясно давать понять, что он под подозрением. Конечно, эта игра была бы опасной, особенно если в его планах имелся изъян, но она подвела бы полицию к мысли, что он настолько очевидный кандидат в убийцы, что на самом деле быть им не может. Мелочи, которые полицейские могли бы счесть очень важными, стали бы восприниматься как незначительные, если бы он постарался навести на них глянец.
– Я понимаю, к чему вы клоните, но не горю желанием выдвигать конкретные обвинения против Воэна до тех пор, пока не проясню несколько моментов. Вот с этим Шенноном, к примеру. После того, что вы рассказали мне тогда за чаем, я решил снова пересмотреть его показания. Пока я не получу последние отчеты и не расспрошу Энстона, чтобы выяснить, что известно ему, я не смогу выкинуть из головы мысли о Шенноне. Почему он отказался вчера вечером лезть в кофр? Вот еще одна деталь, какую нам необходимо прояснить.
– Все были сильно взвинчены. Шеннон ощущал напряжение, как и остальные, и кофр стал для него поводом для срыва.
– Но ведь раньше Шеннон всегда забирался в кофр без возражений, – напомнил Бойс, – а репетиций провели множество. Почему же именно этим вечером он отказался наотрез? Неужели потому, что знал, где находится труп Хэммонда?
Ответов на свои вопросы, которые были риторическими, он не ждал.
– Потом еще миссис Хэммонд, – продолжил инспектор, и Мордекай Тремейн вздохнул.
– Так я и знал, – сказал он. – Вы недовольны ее показаниями.
– Да, недоволен. Я уже начинаю привыкать к тому, что в этой деревне все рассказывают мне лишь половину правды. Филипп Хэммонд посетил репетицию в деревенском клубе и ушел оттуда вместе с женой. После этого никто не видел Хэммонда до того момента, как был обнаружен его труп, – через сорок восемь часов. Почему Карен Хэммонд не заявила о том, что муж пропал? Почему не сообщила хотя бы мне?
– Какие-нибудь объяснения были?
– Она сказала, что бизнес ее мужа отнимает массу времени и ему часто приходится срочно и без предупреждения уезжать в Лондон. Мол, Филиппу позвонили из конторы, как только они вернулись домой. Почти сразу муж уехал, и живым она его больше не видела.
– Карен Хэммонд упоминала, что сама приняла сообщение для мужа? Или он подошел к телефону, потом сообщил ей, что звонили из офиса и просили приехать?
– По ее словам, к телефону подошел муж. Но в тот вечер звонили не из Лондона. Конечно, я не стал верить на слово и справился на местной телефонной станции. Кроме того, я узнал, что Филипп Хэммонд ездил в Лондон не на поезде – к станции он даже не приближался – и не по шоссе, потому что его машина в настоящий момент по-прежнему стоит в гараже.
– Следовательно, в показаниях Карен Хэммонд полно неувязок.
Он поднялся со стула, который протестующе скрипнул. Выпрямившись, Тремейн посмотрел на инспектора сверху вниз.
– Джонатан, – негромко произнес он, – по-моему, вы опасаетесь третьего убийства.
Инспектор едва не выронил свою кружку на пол.
– Вы спятили?! – воскликнул он.
– Мне страшно, Джонатан, честное слово, мне очень страшно. – Тремейн наклонился над столом и негромко проговорил: – Если вы хотите предотвратить новую трагедию и ужас в этой обреченной деревне, не спускайте глаз с Полин Конрой!
– С Полин Конрой? – Инспектор удивленно взглянул на него. – Вы имеете в виду, она…
– Не могу вам сказать, что я имею в виду. Но следите за ней, Джонатан, следите днем и ночью. Не спускайте с нее глаз ни на минуту!
Мордекай Тремейн выпрямился и повернулся. Инспектор Бойс, продолжая держать в руке кружку, услышал, как эхом отозвались шаги Тремейна по дубовым ступеням лестницы, как он распахнул входную дверь и как она захлопнулась за ним.
