Глава 11
Тишину, которую нарушало лишь постоянное пощелкивание вязальных спиц Эдит Лоррингтон, вдруг разом прервала пронзительная трель дверного звонка. Жестом притворного смирения Пол Расселл отложил номер «Британского медицинского журнала».
– Только не говорите мне, что кому-то вздумалось появиться на свет именно сегодня! – вздохнул он.
– Успокойся, Пол, – промолвила жена, проходя мимо него к двери. – Это не вызов к больному – во всяком случае, не срочный. Скорее это не пациент, а гость.
Присутствующие в гостиной услышали, как Джин с кем-то поздоровалась в холле, а через пару минут вернулась вместе с Карен Хэммонд.
– А Пол уж принял вас, Карен, за встревоженного будущего отца, готового вытащить его из уютного кресла, – объясняла Джин.
– Этот вызов я жду лишь на будущей неделе, – с улыбкой уточнил Расселл, – но мало ли что может случиться.
Глядя на Карен Хэммонд, Мордекай Тремейн подумал, что в ее красоте появилось что-то неземное. Прелесть этой светловолосой женщины прежде не казалась настолько хрупкой, в голубых глазах не сквозила горечь. Как будто некая скорбь мягко, но настойчиво придавала ее обаянию форму, создающую иллюзию принадлежности к зыбкому нереальному миру.
– Надеюсь, я не помешала? – спросила Карен Хэммонд.
– Конечно, нет! – заверил он. – Вы всегда желанная гостья в нашем доме. Проходите, располагайтесь.
– Мне стало тоскливо, – призналась она, и Тремейну показалось, будто в ее голосе прозвучали отголоски страха и тоски. – Я поняла, что мне надо выйти из дома и с кем-нибудь поговорить.
– И совершенно правильно поступили, придя сюда! – жизнерадостно подхватил Расселл. – Двери нашего с Джин дома всегда открыты.
В гостиной «Страны роз», как обычно, царили уют и радушие. На кушетке рядом с глубоким креслом, где чопорно сидела Эдит Лоррингтон с клубком на коленях, устроилась миниатюрная Сандра Борн с журналом мод. Пол Расселл просматривал медицинский журнал, Мордекай Тремейн делал вид, будто раскладывает пасьянс на приставном столике. Картину довершало присутствие Джин в образе доброй и заботливой наседки, с гордостью взирающей на свой выводок.
Карен Хэммонд села и улыбнулась.
– Сегодня Филипп не приехал? – поинтересовался Расселл.
– Нет, – ответила она. – Сегодня нет.
– Наверное, позвонил днем, сказал, что занят – работает со счетами компании или еще чем-нибудь! Приглядывайте за своим мужем, Карен. А то как бы он не начал увиваться за какой-нибудь рыжеволосой девицей. Мы, мужчины, такие!
Вся деревня знала, что Карен и Филипп Хэммонд живут душа в душу, поэтому сразу ясно было, что Расселл шутит в попытке вызвать улыбку на лице гостьи, но Карен, напротив, поморщилась, как от боли, слушая Расселла, и ее гримаса не ускользнула от внимания Тремейна.
– Нет, – нехотя промолвила она. – Филипп не звонил.
Говорить о муже ей явно не хотелось. Пол окинул ее любопытным взглядом и сменил тему, похвалив теплый вязаный жакет, и вскоре уже присутствующие дамы оживленно обсуждали узоры для вязания.
– Может, включим радио? – предложил Расселл, продолжая играть роль радушного хозяина.
– Не надо, дорогой, – ответила Джин. – Наверняка сейчас передают свинг, а Санди его не выносит.
– Да, при первых же звуках или завизжу, или попрошу выключить приемник, – подтвердила Сандра Борн. – По-моему, так гораздо лучше – просто сидеть и беседовать.
– Я на вашей стороне, мисс Борн, – подал голос Мордекай Тремейн.
До сих пор он молчал, понимая, что рано или поздно в разговоре всплывет тема дознания или убийства. Через несколько минут эту тему действительно затронули. Эдит Лоррингтон поинтересовалась, присутствовал ли на дознании Джералд Фаррант.
– Да, он был там, – кивнула Джин.
Эдит Лоррингтон вздохнула:
– Несчастный! Как все это ужасно для него. Он ведь был без памяти влюблен в Лидию.
– А я как раз гадал, не позвать ли его к нам, – подхватил Расселл, – но это не так-то просто. Он нелюдим, я даже не знаю, как к нему подступиться.
– Джералд Фаррант изменился, – сказала Джин. – До неузнаваемости. Похоже, он подозревает всех вокруг. И почти не говорит, только смотрит на окружающих так, словно обвиняет их, всех до единого.
– Наверное, так и есть, – негромко заметил Мордекай Тремейн, и присутствующие обернулись к нему. – Фаррант перенес страшное потрясение. Он готовился к свадьбе – наверное, у них уже было все продумано, – и вдруг узнал, что все труды напрасны. Будто некий буйный великан схватил его жизнь и вдребезги разбил о камни. Если бы мисс Дэр умерла своей смертью, трагедия осталась бы трагедией, но пережить ее, пожалуй, было бы легче. А знать, что мисс Дэр убили, хотя в ее смерти не было никакой необходимости, – это невыносимо для Фарранта. Он ненавидит Далмеринг – и деревню, и ее жителей, – потому что убежден, что убийца здесь, что кто-то из тех, кто окружил его, убил женщину, на которой он собирался жениться.
– Мордекай! – воскликнул Пол Расселл. – Нет никакой уверенности, что убийца живет тут. Преступление мог совершить тот, кто познакомился с Лидией за пределами Далмеринга.
– А я и не говорил, что такая уверенность есть. Просто предполагаю, в каком именно ключе рассуждает Джералд Фаррант.
– Это правда, – вдруг вмешалась Сандра Борн. Она опустила ноги на пол и села лицом к собеседникам, стиснув руки. – По-моему, вы совершенно правы: убийца из Далмеринга. У Лидии было не много знакомых за его пределами. Если и нашелся бы хоть кто-нибудь, кто мог пожелать ей смерти, она сообщила бы об этом. Все дело в этом месте – оно ужасное. Оно наполнено злом.
– Да, – кивнул Мордекай Тремейн. – Оно наполнено злом.
– Вы тоже это заметили?
– Да, заметил.
– Почему вы двое вдруг заговорили загадками? – удивился Расселл.
– Все в порядке, Пол, – произнес Тремейн. – Просто это наш маленький общий секрет. Полагаю, – добавил он, – завещание будет оглашено после похорон?
– Завещание? А, завещание Лидии. Да, видимо. В сущности, я об этом не задумывался, но теперь, когда вы упомянули о нем, вспомнил, что у Лидии должно было остаться небольшое состояние.
Тремейн внимательно наблюдал за ним. Безразличие врача казалось неподдельным.
– Интересно, кому оно достанется? – вскользь заметил Тремейн.
– Наверное, Фарранту, – ответил Расселл. – Хотя я бы предположил, что в завещании будет упомянута и Санди – ведь она лучшая подруга Лидии.
– Мы давно договорились завещать друг другу свою долю коттеджа, – произнесла Сандра Борн. – Мы ведь купили его вместе. Но вряд ли будет что-нибудь сверх этого. Лидия знала, что я вполне обеспечена. Моих средств более чем хватает на все, что мне необходимо. Я даже как-то сказала, что ей вовсе незачем завещать мне что-нибудь еще.
До сих пор Пол Расселл не проявил хоть сколько-нибудь заметного интереса к вопросу завещания, его поведение выглядело совершенно естественно. Тремейн невольно вздохнул свободнее и только теперь понял, как угнетал его недавний разговор с Джонатаном Бойсом о наследстве.
Ему удалось наконец отвлечься от Расселла, чтобы понаблюдать за остальными. Карен Хэммонд не принимала участия в разговоре и не меняла позы. Она сидела прямо, рассеянно и нервно играя обручальным кольцом на своем тонком пальце. Несмотря на старания сделать вид, будто она слушает остальных, Тремейну показалось, что ее занимают собственные мысли. Он вспомнил, как впервые наблюдал за Карен Хэммонд в этой же комнате вечером, в день своего прибытия в Далмеринг. Отметил то же невольное подергивание уголков губ, ту же тень страха в голубых глазах и то же напряженное ожидание, которое выражала ее изящная фигурка.
– Хорнсби больше не беспокоил вас, миссис Хэммонд? – спросил Тремейн.
– Хорнсби?
Эту фамилию она повторила так удивленно, что стало ясно: она ей ни о чем не говорит.
– Да, – кивнул Тремейн. – Тот человек, который расспрашивал о вас и вашем муже. Мы говорили о нем в прошлый раз, когда вы приходили сюда. С тех пор я сам встречал его по соседству и задумался, не нанес ли он вам визит.
При этих словах она замерла: ему удалось застать ее врасплох.
– Домой к нам он не приходил, – сказала Карен так поспешно, что Тремейн понял: это отговорка. – Я с ним не знакома. Понятия не имею, с какой стати он продолжает расспрашивать о нас. Мистер Тремейн, а инспектор уже нашел… ему известно, кто убил Лидию?
– Скажу только, что его расследование продвигается успешно, – осторожно ответил он. – Боюсь, больше я пока что ничего не могу добавить, но, как вы понимаете, полиция не считает нужным разглашать все, что ей известно, пока не придет время.
В воспоминаниях Тремейн перенесся обратно в недавнее прошлое, на затененную дорогу, где Карен Хэммонд, дождавшись, когда он договорит с Джонатаном Бойсом, смотрела на него и умоляла помочь ей, единственный раз за все время знакомства выразив эту просьбу словами. Сейчас та же мучительная мольба читалась в ее глазах.
– Поскорее бы, – вздохнула она. – Пока не стало слишком поздно.
Положение спасла Эдит Лоррингтон. Как только пауза после замечания Карен Хэммонд начала затягиваться, Эдит вдруг подняла голову и со свойственной ей непоследовательностью заговорила совершенно о другом:
– Понятия не имею, что нашло на Мартина.
– Вы о мистере Воэне? А что такое? Что с ним случилось?
– Он продолжает задавать вопросы, – объяснила она. – Сегодня вечером явился ко мне и интересовался, что я делала в момент убийства Лидии, – как будто решил, что это я ее убила.
– Странно, – задумчиво промолвил Расселл. – Вообще-то Воэн и в разговоре со мной отпустил пару подобных замечаний. Мне сразу показалось: тут что-то не то, – но я не уделил этому факту особого внимания. Воэн спрашивал, что мне известно о Галески.
– О молодом человеке Полин Конрой? – уточнил Тремейн и, когда Пол кивнул, произнес: – Они ведь в близких отношениях?
– Да, но эта тема из числа запретных, – сообщил Расселл. – Большинство местных жителей подозревают худшее. Полин честолюбива, а у Галески есть связи в кинематографической среде. Распространено мнение, что Полин… бывает у него в коттедже в неурочные часы.
– Но никто ничего не говорит открыто?
– Нет. Полин зорко следит, чтобы этого не произошло. Видите ли, обычно она играет на сцене добродетельных героинь. Если не ошибаюсь, Полин пытается снискать славу актрисы, роли которой вызывают сочувствие, и, наверное, считает, что сплетни о личной жизни повредят ее профессиональной репутации. Конечно, она права. Жизнь актеров театра и кино всегда на виду, не то что у нас, простых смертных.
– Хоть я почти не знаю ее, – заметил Тремейн, – но мисс Конрой производит впечатление решительной женщины, склонной сделать карьеру, поэтому ее действия вполне понятны. В ее глазах ничто не сравнится по значимости со стремлением сохранить собственную славу. Ей нужна помощь Галески, однако она не желает, чтобы зрители, видя ее в роли обманутых женщин, мысленно ассоциировали ее с ним.
Тремейн повернулся к Карен Хэммонд, и его сентиментальное сердце сжалось при мысли, что он разбередил свежую рану. Но убийство невозможно раскрыть, отказываясь браться за неприятные задачи.
– Простите за личный вопрос, миссис Хэммонд. Несколько дней назад мне показалось, будто в отношениях между вами и мисс Конрой присутствует некий… антагонизм. Это правда?
Густой румянец медленно проступил под ее загаром.
– Да, – ответила она, – мы разошлись во мнениях. Но об этом мне больше нечего добавить. Видите ли, женщины порой недолюбливают друг друга. Полин обиделась за что-то на Филиппа, а я, наверное, тоже не проявила должной терпимости. Отношения между нами стали натянутыми – вы же знаете, как начинаются мелкие деревенские ссоры. Кто-то выразился резко, другой дал отпор, и никто опомниться не успел, как очутился в гуще конфликта.
Тремейн вспомнил, как о Галески упомянули в связи с допросами полицейских и как Полин делала намеки в адрес Карен Хэммонд. Полин стремилась обойти Сержа Галески молчанием, а Карен Хэммонд в отместку воспользовалась случаем и напомнила о нем.
– Понимаю, – кивнул он. – Жизнь порой каверзная штука.
Разговор перешел на несущественные темы. Тремейн поймал взгляд Джин, в котором сочетались и предостережение, и мольба. Он догадался, что ее встревожило упоминание известных лиц, и помог направить беседу в более безопасное русло.
Вскоре после этого гости стали расходиться. Пол Расселл как врач настаивал, что Сандре Борн пора в постель.
– Вы еле держитесь, Санди, – уверял он. – Если не отдохнете как следует, то совсем расклеитесь и на нас лягут заботы о вас.
– Я устала, Пол, – призналась она. – Неделя выдалась трудной.
– Вы слишком много взвалили на себя, – добавила Джин. – Вам надо было попросить у нас помощи хотя бы в некоторых делах.
– Вы так добры ко мне, – и вы, и Пол, – но я должна сама сделать все, что смогу. Ведь это мой долг, а не ваш. Вы же знаете, что Лидия и я… мы… – Она помолчала, а потом продолжила: – Скоро все останется позади. После похорон я немного переведу дух.
Признаки стресса и напряжения, которое до сих пор не отпускало Сандру Борн, были очевидны. Тремейн отметил, как осунулось и заострилось ее лицо. Сандра Борн принадлежала к тем людям, которым свойственно трудиться без устали, помогать, строить планы, избавлять окружающих от трудностей, брать на себя львиную долю работы, какую неизбежно требует организация чего бы то ни было. Вдобавок теперь она несла на себе груз полицейских допросов и устраивала похороны погибшей подруги.
Эдит Лоррингтон и Сандра Борн собрались уходить, Карен Хэммонд двинулась следом за ними, но задержалась в коридоре. Понизив голос, она обратилась к Полу Расселлу и протянула к нему руку. Находившийся достаточно близко Тремейн услышал ее прерывистый шепот:
– Доброй ночи, Пол. Спасибо вам за все, что вы сделали с тех пор, как мы здесь. Что бы ни случилось, прошу вас, пожалуйста, не судите меня слишком строго.
Прежде чем он успел ответить, Карен Хэммонд уже ушла и догнала своих спутниц на озаренной лунным светом тропинке.
Мордекай Тремейн лег в постель через двадцать минут. Он взял с собой машинописную копию пьесы «Для убийства есть мотив», автором которой являлся Алексис Кент. Пьеса так его увлекла, что только в два часа ночи он выключил в спальне свет и уснул.
За завтраком Тремейн заметил, что Пол Расселл внимательно смотрит на него.
– Вы поздно вчера уснули, Мордекай, – произнес Рассел. – Я видел свет под вашей дверью в два часа ночи. Мне тоже не спалось.
– Не припомню, чтобы Пол раньше вел себя так беспокойно, – заметила Джин. – Я даже сказала ему, что это, наверное, муки нечистой совести.
Тремейну показалось, будто на лице его друга мелькнула досада.
– Я уже думал, что по ошибке прописал кому-то из пациентов не то лекарство и мое подсознание таким образом пытается до меня достучаться, но поскольку в конце концов сумел-таки уснуть, возможно, все не так уж плохо.
– Да, свет я погасил довольно поздно, – признал Тремейн, – но не из-за бессонницы. Я читал вашу пьесу. Довольно любопытное произведение. Вы не встречались с автором?
Расселл покачал головой:
– Не припомню, чтобы я вообще когда-либо слышал о писателе по имени Алексис Кент до того, как мы приступили к репетициям. Понятия не имею, есть у него другие пьесы или нет. Если бы он приезжал сюда, в деревню, я наверняка знал бы об этом, даже если бы мне не довелось встретиться с ним лично. Но почему бы вам не расспросить Воэна? По его совету мы решили ставить «Для убийства есть мотив», когда выбирали пьесу.
– Да, вы говорили.
Тремейн начал завтракать, а потом спросил:
– Пол, что хотела сказать Карен Хэммонд своей последней репликой?
– Так вы слышали? Мы с Джин уже обсудили ее слова. И оба не можем сообразить, что она имела в виду.
– По-моему, она ожидает каких-то событий.
– Карен Хэммонд с тех пор, как убили Лидию, не в себе, – вздохнула Джин. – Неужели вы не заметили вчера, как она напряжена и встревожена?
– Да, я заметил, – кивнул Тремейн.
Самым важным событием этого утра в Далмеринге стали похороны Лидии Дэр. Почти вся деревня собралась посмотреть на шествие от коттеджа, где она жила, до старинной церкви, где прошла ее последняя служба, и до маленького кладбища при церкви, где гроб опустили в свежевырытую могилу, на которую возложили цветы.
Ближайшим родственником покойной был отец. Тремейн узнал, что он только сегодня прибыл в деревню, проделав путь из Йоркшира и проведя предыдущую ночь в Лондоне. Отец выглядел очень старым и слабым и, видимо, с трудом перенес известие о трагическом конце дочери. Его жена была прикована к постели, потому и не присутствовала на похоронах. Тремейн представлял, каким сокрушительным стал удар для их и без того ограниченной жизни, и искреннее сочувствие престарелой паре, сумеречные годы которой были так жестоко омрачены, вновь вызвало у него в душе негодование против убийцы.
Было ясно, что старик не в состоянии отдать необходимые распоряжения. Тревога и усталость, которые предыдущим вечером выказывала Сандра Борн, получили объяснение. Весь груз ответственности несла на своих хрупких плечах она. Бледная, но полная решимости не сдаваться, Сандра, не дрогнув, выстояла всю панихиду. Лишь бледность лица и неподвижный взгляд выдавали напряжение, с которым она боролась.
В числе тех, кто нес гроб, был и Джералд Фаррант – мрачный и строгий, серовато-бледный и осунувшийся от горя. Тремейн опасался, что Фаррант разрыдается, когда гроб станут опускать в могилу, но тот сумел справиться с собой.
Мартин Воэн отсутствовал. Тремейн ожидал увидеть его где-нибудь неподалеку от могилы, однако, обводя взглядом притихшую толпу на кладбище, не заметил знакомую массивную фигуру. Не видел он ее и в церкви. Другие тоже обратили внимание на отсутствие Воэна: Тремейн слышал, как его фамилию то и дело повторяют шепотом.
Неужели появиться на похоронах ему помешал страх? Или Воэн понимал, что находится под подозрением? Может, он спасался от такого испытания, как множество обвиняющих взглядов, которые были бы неизбежно обращены на него, появись он на похоронах?
Тремейн посмотрел поверх еще не засыпанной могилы, и выражение, какое он увидел на лице Джералда Фарранта, объяснило ему отсутствие Воэна. При встрече с человеком, которого он подозревал больше других, измученный, переполненный ненавистью ум мог подтолкнуть его к внезапному акту возмездия.
Мордекай Тремейн вздохнул. День был чудесный, на голубом небе опять ни облачка, легкий бриз, поднявшийся еще ночью, смягчал сияние солнца. Горько было сознавать, что среди всего этого света, красоты и благоухания затаились ненависть и страх, свершилось жестокое убийство.
Тремейн видел слезы, блеснувшие в глазах Эдит Лоррингтон, заметил маленькую, не успевшую распуститься розу, которую она уронила в могилу. Эдит выражала свои эмоции открыто. Может, знала о пяти сотнях фунтов в завещании Лидии Дэр и скорбела напоказ, на виду у всей деревни?
Эта мысль возникла в голове Мордекая Тремейна, прежде чем он понял, что происходит, и ему стало стыдно. Неужели то, что он взялся расследовать убийство, означало, что он стал циничным и подозрительным и теперь должен искать корыстные мотивы каждого людского чувства и поступка?
Ответ Тремейн знал. И реагировал соответственно – так же, как когда Джонатан Бойс сообщил ему, что Пол по завещанию является главным выгодоприобретателем. Убийцы не кричат о своей вине на весь мир. Они выдают себя в мелочах. Вот почему он обязан быть придирчивым, подмечать каждую деталь, ничто не принимать как должное, всегда быть начеку и учитывать малейшие промахи, которые могут оказаться свидетельством вины.
Выходя с кладбища, Тремейн посмотрел на Полин Конрой и Сержа Галески. На лице Галески застыло выражение вежливой скуки, а Полин держалась с достоинством одного из главных персонажей трагедии. Тремейн догадался, что темный галстук, который Галески надел вместе со спортивным пиджаком, был уступкой условностям, сделанной по настоянию Полин. Когда Мордекай Тремейн проходил мимо них, ему показалось, будто Полин взглянула на него с приветственной полуулыбкой. Она быстро сказала что-то Галески, и этот неряшливо одетый джентльмен удостоил пожилого джентльмена кивком. Тремейн улыбнулся в ответ и зашагал дальше. Подобных любезностей от Полин Конрой он не ожидал.
Дородный, внушительный и излучающий уверенность мистер Берджесс, средний партнер юридической компании «Дэрфорд, Берджесс и Дэрфорд», тем же днем посетил принадлежавший теперь уже одной Сандре Борн коттедж и огласил содержание завещания. Присутствовали лишь немногочисленные заинтересованные лица – сама Сандра Борн, Эдит Лоррингтон, Джералд Фаррант, Расселлы и отец Лидии Дэр, – они же выслушали завещание, но вскоре новости о том, кому досталось наследство, стали известны всей деревне.
Не прошло и нескольких часов, как самой обсуждаемой темой разговоров стал факт, что доктору Расселлу досталась значительная доля состояния Лидии Дэр. Сам доктор казался удивленным и немного растерянным. Он обратился к своим спутникам и к поверенному, выразив сомнения в том, что завещание действительно выражает подлинные намерения Лидии, привлекал внимание к дате, настаивал, чтобы отец Лидии, Сандра и Фаррант приняли хотя бы часть или всю сумму, завещанную ему, но Берджесс заверил его, что завещание подлинное, безусловно имеет юридическую силу, а остальные отказались даже слушать предложения прийти к компромиссу.
– Если Лидия сказала, что деньги достанутся вам, доктор, – заявил старик Дэр в прямолинейной йоркширской манере, – значит, так тому и быть. Лидия всегда знала, что делает, и я исполню ее желание. Ей было известно, что нам с ее матерью ничего не нужно. Нам хватит и того, что у нас есть, на всю оставшуюся жизнь. Берите эти деньги, доктор, и успехов вам в исследованиях.
– Я согласен с мистером Дэром, – проговорил Фаррант. – Совершенно ясно, что этого хотела Лидия.
– Вы же знаете мое мнение, Пол, – произнесла Сандра Борн. – Мы с Лидией понимали друг друга. Она восхищалась вами и так хотела вам помочь. Она была бы рада узнать, что с ее помощью вы сумели заняться тем, о чем всегда мечтали.
Однако в «Стране роз» царила подавленность. Пол Расселл чувствовал себя явно не в своей тарелке, и даже Джин вела себя как-то странно. Казалось, оба остерегаются наговорить лишнего; им приходилось взвешивать каждое слово, прежде чем произнести, чтобы не совершить ошибки.
Ощущая эту натянутость, Тремейн попытался выяснить, что тревожит его друга.
– Это наследство много значит для вас, Пол? – спросил он. – Его хватит, чтобы вы могли оставить врачебную практику?
– Сразу – нет, – ответил Расселл, – но благодаря наследству сделать это можно гораздо раньше, чем я представлял. Например, начать строить планы, подыскивать необходимые приборы и приличную лабораторию. В обычных условиях мне понадобилось бы несколько лет, чтобы достичь этого этапа, и к тому времени мои желания уже исчезли бы.
– Да, полагаю, вы правы, – отозвался Тремейн. – С возрастом желания угасают. А порой хочется достичь цели любой ценой.
Джин со стуком опустила свою чашку на блюдечко. Расселл тоже растерялся, и Тремейн не стал развивать свою мысль. Очевидно, удовольствие от чаепития она бы ему не прибавила.
На вечер была назначена репетиция пьесы «Для убийства есть мотив». Время определили еще до того, как стал известен день похорон, и не отменили ввиду несогласованности действий. В итоге репетиция не задалась с самого начала, и положение так и не выправилось, сложности нарастали и усугублялись.
Тягостное чувство, вызванное похоронами, повергло всех в беспокойство. Нервы были на пределе, Тремейн заметил несколько мелких вспышек, явно обусловленных атмосферой всеобщих подозрений и подавленности. Он направлялся к деревенскому клубу, когда узнал о репетиции. Пол как исполнитель одной из ведущих ролей был обязан присутствовать, и приглашение распространялось на сопровождающего его друга. Вдобавок Тремейну хотелось еще раз понаблюдать за действующими лицами жизненной драмы, которая разыгрывалась вокруг него, и выяснить их реакцию на недавние события. И наконец, сама пьеса вызвала у Тремейна такой интерес, что ему не терпелось вновь увидеть ее на сцене.
Мартин Воэн, необщительный, угрюмый, прибыл на репетицию одним из первых. Он на пять минут опередил Джералда Фарранта, который занял место в полумраке зала и сидел неподвижно, глядя на сцену.
С самого начала действие шло неровно и воодушевления не внушало. Сандра Борн заменила Джин в качестве суфлера (какие-то срочные домашние дела помешали Джин присутствовать на репетиции), сочетая его обязанности с работой режиссера и постановщика. Отвлекаться ей было некогда, поскольку на сей раз, в отличие от предыдущей репетиции, когда все знали свои роли назубок, игру прерывали досадные заминки – кто-то забывал реплики, не слышал подсказок. Вскоре стало ясно, что постановка движется к катастрофе: каждая сцена получалась чуть хуже предыдущей, с каждым действием ситуация выходила из-под контроля.
Воэн не выказывал и тени былого огня. Он уже не доминировал в труппе – напротив, играл посредственно и с каждой минутой все хуже. Свои реплики Воэн произносил машинально и невыразительно.
Тремейну пришлось признать, что аплодисментов заслуживает только Полин Конрой. Ее талант актрисы не вызывал сомнений. Рядом с ней Пол Расселл в роли обуздывающего ее злого гения смотрелся неуклюжей марионеткой, которой никого не обмануть.
Филлис Голуэй и Джеффри Маннинг прилагали все старания, чтобы вдохнуть в пьесу жизнь, но какой бы притягательной ни была красота юной девушки, каким бы воодушевлением ни пылал Маннинг, их способностей не хватало, чтобы противостоять хаосу на сцене. Вдобавок сами они, подавленные, как и остальные, часто допускали промахи. Говард Шеннон не мог сосредоточиться и забывал свои реплики. Сандре Борн приходилось снова и снова поправлять его, и Тремейн видел, что она уже теряет терпение. Ее нервы тоже были расшатаны, и хотя Сандра предпринимала усилия, чтобы сохранить спокойствие, было ясно, что долго сдерживаться она не сможет.
Ситуация усугубилась настолько, что любой мелочи, которая в обычных обстоятельствах вызвала бы смех, было достаточно, чтобы поднять бурю. Как уже было известно Тремейну, по ходу пьесы неверного мужа Говарда Шеннона убивает (за сценой) разъяренная ревнивая жена. Сюжет строился так, что жене предстояло «обнаружить» его труп в присутствии свидетелей в большом железном кофре, и поскольку этот кофр находился на сцене примерно десять минут, Шеннону требовалось провести некоторое время, скорчившись, в тесноте.
На предыдущей репетиции Тремейн отметил проявленное труппой внимание к деталям – настолько тщательное, что «труп» Шеннона действительно «находили» в кофре, несмотря на отсутствие зрителей в зале, – но сегодня упитанный участник труппы наотрез отказался следовать роли. Он заявил, что это всего лишь репетиция, и ему незачем терпеть неудобства. Шеннон повел себя как капризный мальчишка, упрямо отказываясь играть по тем правилам, какие соблюдают его товарищи. Он закатил такую сцену, что Сандра Борн раздраженно прикусила губу.
– Что с вами такое, Говард? Вы же раньше не возражали.
– Не понимаю, зачем мне торчать в этом проклятом сундуке, – недовольно поморщился тот. – Мы ведь просто репетируем!
– Да, но мы же всегда старались сделать репетиции похожими на представление.
– А я все равно не полезу. И вообще: вся эта дурацкая затея с пьесой – потеря времени.
– Хорошо, – поспешно отозвалась Сандра, уловив опасные нотки в его голосе, – сегодня пропустим этот момент. Но хотя бы поставьте кофр на место, Говард, чтобы мы могли представить, что происходит. Он вон там, за кулисами.
Все еще протестуя и ворча, Шеннон принялся выдвигать кофр из темноты за кулисами на указанное место у рампы, чтобы подготовиться к дальнейшим сценам.
– Очень тяжелый, – недовольно пробурчал он. – Может, вообще обойдемся без него?
– Если уж мы собираемся показать эту сцену, то должны сыграть ее как полагается! – заявила Сандра Борн.
Мордекай Тремейн впервые видел, как она выходит из себя, и гнев в ее голосе был настолько очевиден и силен, что отрезвил Шеннона, который перестал пререкаться и вскоре справился со своей задачей.
В этой сцене тон задавала в основном Карен Хэммонд, кульминацией становилось ее притворное удивление и ужас в тот момент, когда она «обнаруживала» труп своего мужа. Показано было, как продуманно и ловко Карен создает себе алиби. Ее виновность выяснялась только в последнем действии пьесы. Свою сцену Карен начала неуверенно и робко. Как и у Воэна, ее мысли витали где-то далеко, а слова, которые она произносила, не вызывали ни малейшего интереса у нее самой.
Тремейн оглянулся на полутемный зрительный зал. Филиппа Хэммонда в нем не было. Он посмотрел на красивую женщину на сцене. Чем была вызвана ее странная уклончивость в ответ на расспросы о муже? Что она пыталась утаить?
Драма кое-как доковыляла до кульминационного момента. Карен Хэммонд произносила свои реплики – вроде небрежные, но на самом деле продуманные, – с таким расчетом, чтобы ей представилась возможность открыть кофр в присутствии Пола Расселла и Джеффри Маннинга, которые были ее партнерами по сцене. Она направилась к кофру. Откинула крышку. И завизжала. Визг был предписан ее ролью. Он звучал на редкость реалистично. Но Мордекай Тремейн вдруг понял: что-то не так. Карен Хэммонд больше не играла роль. Но продолжала визжать – дико, истерически, будто не могла остановиться. Раздался голос Сандры Борн, резкий от паники и тревоги:
– Карен, в чем дело?
Тремейн вскочил со своего места и бросился к сцене. В спешке он не добежал до ступенек сбоку, а неуклюже перебрался через рампу. И рванулся к открытому кофру, возле которого с обезумевшим видом стояла Карен Хэммонд.
Там, в невероятный миг ужасного осознания, он понял, почему визг не прекратился. Внутри кофра Тремейн увидел неестественно розовое и искаженное лицо Филиппа Хэммонда. Его глаза были широко открыты, но не видели ничего: Филипп Хэммонд был мертв.
