Глава 10
Как и предсказывал Джонатан Бойс, коронерское дознание по делу Лидии Дэр не принесло никаких неожиданностей. Представленные свидетельства были сугубо формальными, ожидаемый вердикт – преднамеренное убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами, – утвердили присяжные, вполне удовлетворенные тем, что их заключение неопровержимо.
Было очевидно, что это просто стандартная процедура и ее необходимо осуществить ради дальнейшего развития гораздо более значительных событий. Похоже, полиция изложила далеко не все известные ей обстоятельства и главное происходило за кулисами. На это завуалированно намекал коронер. Вполне возможно, заявил он, что в ближайшем будущем в распоряжении властей появятся ценные свидетельства. Он выразил уверенность в том, что полиция знает свое дело. Расследование продолжается. Несомненно, вскоре виновный или виновные будут взяты под стражу и преданы суду.
Никаких подозрений в адрес Мартина Воэна не высказывалось. Он дал показания, но перекрестный допрос касался лишь определенных моментов, и никакой попытки приписать свидетелю вину не было сделано.
Мордекаю Тремейну показалось, что Воэн удивлен отсутствием интереса к нему. Выходя давать показания, он, как обычно, держался воинственно, но в почти дружелюбной атмосфере здания суда, ввиду сочувственного тона, каким задавали ему вопросы, быстро утратил агрессивность. И стал более отзывчивым и общительным, чем когда-либо видел его Тремейн. На свое место Воэн вернулся озадаченный, но так, словно у него с души сняли камень.
Тремейн наблюдал, как Воэн сидит, скрестив руки, и слушает, попытался прочитать выражение его лица, заметил, что напряженное ожидание постепенно сменяется облегчением, а потом и уверенностью.
В суде присутствовало также еще несколько представителей далмерингской «колонии». Тремейн увидел Карен Хэммонд – одну, без мужа. Почти все заседание она просидела, подавшись вперед, подперев рукой светловолосую голову и ловя каждое слово. Сандра Борн тоже находилась здесь, как и Расселлы: Полу удалось выкроить из своего плотного графика несколько часов, – а места за ними заняли Джеффри Маннинг и Филлис Голуэй.
В дальнем ряду сел Джералд Фаррант. Под его глазами были тени. Наверное, он не спал несколько дней и был измучен. Тремейн понимал, о чем он думает. Несколько раз замечал, что Фаррант следит за Мартином Воэном и на его лице отражается ненависть. Несомненно, он уже признал Воэна виновным, хотя коронер и полиция не спешили с выводами.
Когда дознание завершилось и Мордекай Тремейн вышел на озаренный солнцем тротуар, его охватило ощущение нереальности происходящего. Неужели совсем недавно он слушал спокойные, официальные объяснения, касающиеся насильственной смерти человека, и что, вероятно, среди его спутников есть некто, чья совесть отягощена сознанием вины?
Всех убийц мучает совесть, Тремейн был в этом твердо убежден. Каким бы черствым ни казался человек, его душе знакомы муки самобичевания.
Тремейн огляделся по сторонам. Расселлы вышли из здания суда следом за ним. Пол повернулся к Сандре Борн.
– Как насчет чашки чаю, Санди? – спросил он. – Не хотите ли сходить на набережную? Мы могли бы потом подвезти вас на машине.
Она благодарно улыбнулась ему, однако покачала головой:
– Нет, спасибо, Пол. Это очень любезно с вашей стороны, но я уже пообещала выпить чаю с Эдит и ее друзьями.
– Кстати, вспомнил! Я не видел Эдит во время заседания.
Сандра Борн смутилась:
– Да, она говорила мне, что вряд ли придет. По ее словам, для нее это будет слишком… мучительно. Случившееся Эдит приняла близко к сердцу. Она очень любила Лидию.
– Тогда неудивительно, что она не пришла. – Эти слова Рассел произнес так, словно и впрямь не видел в отсутствии Эдит ничего из ряда вон выходящего, но на самом деле не был в этом убежден. – В таком случае до встречи, Санди.
Сандра Борн кивнула, соглашаясь и одновременно прощаясь со всеми, включая Мордекая Тремейна, и они проводили ее взглядом: тонкую фигурку, деловито и быстро уходившую прочь по тротуару. Расселл обернулся к другу:
– А как насчет вас, Мордекай? Чашка чаю вас не прельщает?
– Обо мне не беспокойтесь, Пол, – ответил Тремейн. – Я не задержусь здесь надолго – мы договорились встретиться с Джонатаном. Я понимаю, вы занятой человек, так что не ждите меня: обратно доберусь автобусом.
– Да, мне надо поспешить, – признал врач. – А Санди я предложил прогуляться по набережной только потому, что надеялся помочь ей воспрянуть духом.
– Тогда вы с Джин поезжайте, – предложил Тремейн, – я на пару часов задержусь.
Когда его друзья уехали, Тремейн направился к павильону на набережной, где договорился встретиться с инспектором Бойсом. Тремейн шагал не спеша, наслаждаясь прогулкой. Кингсхэмптон не принадлежал к числу больших и популярных приморских курортов: расположенный между более процветающими – и колоритными – соседями, он зачастую оказывался упущенным из виду, но от этого не становился хуже, считал Тремейн. Напротив, избежал менее приятных атрибутов, свойственных туристическому раю. Длинная набережная была тихой и малолюдной, не внушающей страха или неприязни. С нее открывался вид на пляж, который не портили бесконечные лотки с мороженым, брошенные бутылки и газеты. Отели вдоль набережной весело пестрели разноцветной рекламой и вместе с тем выглядели солидно и достойно.
Следовало признать, что глубоко в душе Мордекая Тремейна жила толика любви к доброму честному обывательству. Он обожал шумные толпы, детишек с ведерками и лопатками, лотки с мидиями и карнавальную грубоватую атмосферу официальных праздников. Но бывали минуты, когда он сознавал, что стареет и приятно просто посидеть на солнышке, посмотреть, как блестит вода, послушать, как прибой с мелодичным звуком перебирает прибрежную гальку, не отвлекаясь на бурлящее веселье толпы. Тремейн пришел к выводу, что Кингсхэмптон мог бы стать для него идеальным местом, чтобы проводить там часы досуга.
Ему оставалось пройти ярдов сто до павильона на набережной – впрочем, размерами она едва оправдывала свое громкое название, будучи не более чем выступом променада, на котором размещались ресторан и концертный зал под одной крышей, – когда, наклонившись над перилами и взглянув вдаль, на пляж, он заметил неподалеку знакомую фигуру. Это был Энстон. Тремейн приблизился к репортеру.
– О чем задумались? – спросил он пусть и без особой оригинальности, но с надеждой.
– А, привет! – отозвался Энстон, узнав пожилого джентльмена в пенсне, с которым познакомился в «Адмирале». – На дознании были?
– Нужно ли расценивать ваш вопрос как наводящий? – уточнил Тремейн.
Энстон улыбнулся:
– Вообще-то нет. Просто пытаюсь поддержать разговор. Кстати, я видел вас там.
Тремейн перегнулся через перила, пытаясь отыскать взглядом то, что привлекло внимание репортера до начала разговора. Энстон заметил его маневр. Подумав немного, он, словно наконец приняв решение, объяснил:
– Я был занят тем же самым, как и перед нашей встречей в «Адмирале» сегодня утром: наблюдал за нашим общим знакомым Хорнсби.
И он указал в сторону. Тремейн проследил направление, куда указывал палец Энстона, и впервые заметил двух мужчин, стоявших на песке между двумя стальными опорами, на которых был воздвигнут павильон. Они держались ближе к стене, поэтому он и не заметил их сразу. Одним из этих двоих был похожий на хорька мистер Хорнсби, а другим – Говард Шеннон.
Оба были увлечены беседой. Стояли они так далеко, что Тремейн не слышал, о чем они говорили, но, судя по всему, Шеннон был полностью поглощен своим занятием. Он напряженно слушал, застыв на месте и подавшись к собеседнику.
– Вы знаете этого человека, который рядом с Хорнсби? – спросил Тремейн.
Репортер кивнул:
– Да. Его фамилия Шеннон. Он живет в Далмеринге.
– Верно. – Тремейн устремил взгляд поверх ограждения. – Когда вы сказали инспектору Бойсу, что у вас есть кое-что для него, вы имели в виду Шеннона?
– Когда я сказал об этом инспектору Бойсу, я также добавил, что не хочу делать никаких заявлений, пока не удостоверюсь в подлинности имеющихся у меня фактов.
– И все-таки речь шла о Шенноне? – мягко, но настойчиво произнес Тремейн.
Энстон смерил его проницательным взглядом:
– Может быть.
В этот момент двое мужчин, за которыми они наблюдали, закончили разговор и разошлись. Когда они двинулись каждый в свою сторону, Шеннон поднял голову и вздрогнул, увидев, кто на него смотрит. Он помедлил, а потом, стараясь придать себе беспечный вид и притворяясь, будто передумал по причинам, к которым его наблюдатели не имеют ни малейшего отношения, повернулся и зашагал по песку в противоположную от них сторону.
– Испугался, – отметил Тремейн. – Интересно почему? – Он выпрямился и взглянул на свои большие карманные часы. – Опаздываю, – объявил он. – Я собирался выпить чаю с инспектором Бойсом. Всего хорошего, мистер Энстон. Несомненно, скоро мы с вами вновь увидимся.
Он кивнул и двинулся по набережной в сторону павильона. С лица репортера не сходило озадаченное выражение. Мордекаю Тремейну было свойственно порой вызывать раздражение у окружающих. Своим доброжелательным видом, пенсне и явной потребностью в опеке он создавал впечатление безобидного, даже простоватого человека, которого незачем опасаться. Но иногда его голос звучал тверже, поведение становилось более уверенным, а взгляд – пристальным, испытующим, указывающим на то, что беспомощность – просто маска. В итоге у того, кто наблюдал это, возникало ощущение, что он внезапно, ни о чем не подозревая, забрел в глубокие воды.
Тремейн, конечно, прекрасно понимал, что производит фурор, пусть и небольших масштабов, и в глубине души был доволен. Вот и сейчас он усмехался, шагая по набережной: легко было представить, какие вопросы терзают Барри Энстона.
По-прежнему с усмешкой на лице, он вошел в павильон. Там было многолюдно, но, оглядевшись, Тремейн заметил плотную фигуру Джонатана Бойса, махавшего ему рукой из-за столика на двоих в уединенном уголке, у окна с видом на море.
– Привет, Джонатан, извините за опоздание. Здесь очень мило. – Тремейн одобрительно посмотрел в окно на длинную полосу пляжа и волны, лениво лизавшие прибрежную гальку. – Люблю выпить чаю в таком месте, как это.
– По-моему, вы чрезвычайно довольны собой, – произнес инспектор. – Вам удалось что-то выяснить?
– Чем особенно плоха работа полицейского, – заявил Мордекай Тремейн, угощаясь хлебом, маслом и кексом, которые уже заказал Бойс, – так это тем, что поневоле становишься подозрительным. Я вам этого еще не говорил? Да я просто побеседовал с прессой в лице мистера Барри Энстона. В сущности, поэтому и опоздал немного.
– Что же вы ему сказали?
– Почти ничего, Джонатан. Но надеюсь, что в самом ближайшем времени он кое-что сообщит вам.
– Судя по тону, вы опять в загадочном настроении. Ну что ж, слушаю.
– У Говарда Шеннона и таинственного Хорнсби состоялось совещание на песчаном берегу. Шеннон увидел, что мы наблюдаем за ним, и встревожился.
– Он говорил с вами?
– Нет. Напротив, сделал все, чтобы ускользнуть прежде, чем мы успели перемолвиться с ним хоть словом. Есть нечто странное в этом мистере Говарде Шенноне. Его алиби подтвердилось?
Инспектор сверился со своей маленькой записной книжкой:
– Он уехал из Далмеринга лондонским поездом без четверти четыре накануне убийства. И билетный контролер, и начальник станции вспомнили, что видели его. Вернулся Шеннон на следующий день поездом в половине четвертого с вокзала Виктория. Вы сами были тому свидетелем.
Тремейн взял еще ломтик кекса.
– Пока неплохо. А в промежутке? Вы уверены, что он действительно находился в Лондоне?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что я считаю, что Шеннона там не было, – объяснил Тремейн.
– С чего вы взяли?
– Когда Мартин Воэн спросил его, попал ли он в тот день в Лондоне под сильную грозу, Шеннон ответил, что сумел спастись от нее, поскольку взял такси от самого вокзала. Если не ошибаюсь, в тот день вы сами находились в городе и знаете, что не было не только грозы, но даже не моросило. Если бы Шеннон действительно побывал в Лондоне, то стал бы отрицать, что там прошла гроза или по крайней мере озадачился бы и завел расспросы, но, поскольку в городе его не было, он попал в затруднительное положение. В общем, Шеннон поступил именно так, как и следовало ожидать, – принял как само собой разумеющееся, что гроза в городе была, и каким-то образом объяснил, где находился в это время. Безусловно, для человека, которого не было в городе и кому неизвестно, что там происходило, это наиболее безопасный путь – при условии, что Воэн не пытался заманить его в ловушку.
Инспектор оживился:
– По-вашему, Воэн хотел подловить его?
– Не уверен, – ответил Тремейн. – В то время мне показалось, будто он сделал это не нарочно. Выяснилось, что Шеннон ездил в Лондон, и Воэн заметил, что, его друг из Кингсхэмптона попал под летнюю грозу, что впрочем, в нашем непредсказуемом климате неудивительно. Воэн выразил надежду, что Шеннону повезло больше, чем его другу. Разговор был безобидным и непринужденным, но теперь я задумался, не имел ли он скрытого смысла. Как и о том, что не так с Шенноном и что известно об этом Воэну.
Тремейн отпил чаю и вопросительно взглянул на инспектора.
– Что рассказал вам Шеннон о своей поездке в Лондон? Я слышал, как он объяснял, что ездил туда повидаться вроде бы с деловым партнером, с которым ему обязательно надо было встретиться, потому что спустя какое-то время сделать это будет затруднительно.
Бойс снова сверился с записной книжкой:
– В своих показаниях Шеннон сообщил, что ездил на встречу с неким Миллуордом, партнером одной транспортной компании. Миллуорд останавливался на одну ночь в отеле «Ридженси». Шеннон утверждает, что встречались они не в отеле, а в ресторане «Корнер-Хаус» у Мраморной арки.
– А он объяснил, зачем встречался с этим Миллуордом?
– Да, причем довольно откровенно. У Шеннона есть доля в небольшой мебельной фабрике на окраине Лондона. Часть рейсов кораблей компании Миллуорда составляют каботажные перевозки, поэтому Шеннон хотел обсудить возможность заключения контракта на периодическую доставку партий древесины из Ливерпуля на одном из каботажных судов. В Ливерпуль его груз прибывает потому, что его возят вместе с другими, более крупными, – это обходится гораздо дешевле, чем фрахтовать отдельный транспорт. Шеннон намекнул, что компания едва держится на плаву, потому и сокращает издержки при любой возможности. Ему хотелось встретиться с Миллуордом лично, поскольку они немного знакомы, и Шеннон надеялся выпросить себе более выгодные условия, чем если бы просто написал письмо на адрес компании.
– Миллуорд все это подтвердил?
Бойс покачал головой:
– Нет. По крайней мере, на словах. Мы справились о нем в отеле «Ридженси» и выяснили, что он действительно провел там ту самую ночь. На следующее утро Миллуорд отбыл в Голландию на одном из судов своей компании. Его ждут обратно не ранее чем через неделю.
– Это подтверждает слова Шеннона о том, что встретиться с ним он мог лишь в ограниченный промежуток времени, – произнес Тремейн. – На первый взгляд все подробности так хорошо увязаны друг с другом, что вы, видимо, не стали ничего предпринимать, чтобы установить местонахождение Миллуорда?
– Да, – кивнул Бойс, – не стал. Явных подозрений против Шеннона не имелось, и те факты, какие мы смогли проверить, подтвердили его показания. Но если ваши утверждения, что в Лондон он не ездил, небезосновательны, это в корне меняет дело. У нас есть свидетели, они видели, как Шеннон уезжал, как он вернулся, и есть подтверждение, что человек, с которым он якобы встречался, действительно останавливался в «Ридженси», но нет никаких доказательств, что эта встреча действительно состоялась. Расспрашивать в «Корнер-Хаусе» бесполезно. Там за день бывает столько людей, что нам вряд ли подтвердят, заходили ли туда в конкретный день двое мужчин, соответствующих описаниям Шеннона и Миллуорда.
– По-моему, в ближайшее время Барри Энстон задаст вам несколько вопросов обо мне, – проговорил Тремейн.
– Что вы имеете в виду? – Тон Бойса стал резковатым.
– Беседуя с ним недавно, я дал понять, что меня интересуют Хорнсби и Шеннон. Думаю, он спросит вас, кто я такой и почему проявляю любопытство к этим двум джентльменам. – Он подался вперед и понизил голос почти до заговорщицкого шепота: – Между Шенноном и Хорнсби существует некая связь, и если Энстон не знает, какая именно, полагаю, он способен высказать весьма точную догадку. Я не прочь узнать его подозрения.
– Понятно. А мое дело – употребить свою власть, чтобы убедить Энстона посвятить меня в них, чтобы потом я рассказал все вам.
Бойс помешал ложечкой свой чай, чтобы в нем растворились последние крупинки сахара, с довольным видом отпил глоток и откинулся на спинку стула, глядя на Тремейна из-под кустистых бровей.
– Знаете, Мордекай, похоже, вы начинаете вгрызаться в это дело. До сих пор вы бродили по деревне, создавая у окружающих впечатление, будто вы безобидны, беспомощны и меньше всего похожи на человека, способного раскрыть убийство, а теперь выказываете симптомы готовности ринуться в бой.
– Я бы выразился иначе, – неодобрительно возразил Тремейн. – Нельзя просто ввязаться в расследование и без колебаний указать виновного. Прежде нужно немного осмотреться: понять, что к чему, расставить людей по местам. Вот этим я и занимался – проникался атмосферой, старался прочувствовать ее. И теперь кое-что проясняется. Это как если бы я хотел перевязать сверток и взял горсть перепутанных обрезков бечевки. Поначалу кажется, будто этот узел не распутать, но постепенно, потянув одну бечевку, другую, откладываешь в сторону те, какие тебе не нужны, и находишь ту самую единственную, которая годится для твоего свертка.
– Только в этом случае, – подхватил Бойс, – бечевка – это крепкая веревка, а сверток – чья-то шея.
– Да, чья-то шея. – Тремейн посмотрел поверх стола на собеседника и спросил: – А что, я в последнее время часто выставлял себя на посмешище? То есть вел себя как… бестолковый старик, который ничего не смыслит?
– Вы не производили впечатления человека, усилия которого увенчались успехом.
– Незачем пытаться подсластить пилюлю, Джонатан, – грустно усмехнулся Тремейн и, помолчав немного, добавил: – Помните, что сказал Воэн при первой нашей встрече с ним? Мол, с Далмерингом что-то не так, здесь скрывается зло и скверна. И что Лидия Дэр тоже чувствовала это. То же самое я слышал и от других людей – от Сандры Борн, от Джин и Пола. В Далмеринге что-то и впрямь не так. Я сам чувствую это. Трудно объяснить, но нечто мутное, удушливое, злобное в самом воздухе. Вы, Джонатан, полицейский. Накануне вы сказали мне, что должны придерживаться установленных фактов. Вы не можете позволить себе подпасть под влияние атмосферы. Но я не скован правилами и потому ощущаю тут присутствие зла.
– Мне бы не хотелось предлагать реакцию вашей психики в качестве доказательства в суде, – сухо промолвил Бойс.
– Разумеется. Но вы могли бы воспользоваться ею как фундаментом, чтобы выстроить на нем факты, которые пригодны для суда. Беда в том, что я позволил себе слишком сильно поддаться влиянию местной атмосферы. Иначе говоря, увлекся и забылся. Но действие этого наркоза уже заканчивается, и теперь я даже не уверен, что совершил ошибку. Это все равно что выйти из тумана в ярко освещенную комнату. Вероятно, помог сухой отчет о следствии, выслушанный в зале суда, но теперь все видится мне совершенно отчетливо.
– Хотите сказать, вы знаете, кто убийца? – насторожился Бойс.
– Не то чтобы знаю, но вижу возможные пути. В конце одного из них я найду преступника. Еще чаю?
Инспектор кивнул.
– Итак, перейдем к делу, – произнес Тремейн. – На дознании стало ясно, что вам нужен только правильный вердикт, чтобы действовать дальше и найти убийцу в положенный срок, а не впопыхах, так что сегодня в суде я не узнал ничего нового. А что насчет завещания? Вы, конечно, виделись с поверенными Лидии Дэр? С Дэрфордом и еще кем-то, если не ошибаюсь? Эти люди, похоже, всегда собираются по двое-трое.
– Речь идет о конторе «Дэрфорд, Берджесс и Дэрфорд», – уточнил Бойс. – Похороны завтра утром – с задержкой, поскольку требовалось кое-что уладить, – а потом будет оглашено завещание.
– Но вам уже известно, что там?
– Да. Лидия Дэр располагала небольшой, но все же приличной суммой – получила наследство от дяди несколько лет назад. Она оставила примерно три тысячи фунтов в виде различных вложений – уже чистыми – вместе с половиной коттеджа, в котором проживала с мисс Борн, а также личные вещи. Свою долю коттеджа и все личные вещи Лидия Дэр завещала мисс Борн – вместе с пятью сотнями фунтов. Еще пятьсот по завещанию отходит мисс Эдит Лоррингтон.
– Эдит Лоррингтон? – Тремейн вскинул брови. – В таком случае они были дружны. А кто остальные наследники?
– Наследник только один, – медленно произнес инспектор. – Все остальное состояние, примерно две тысячи фунтов, достанется доктору Расселлу.
– Полу? – Мордекай Тремейн резко выпрямился на стуле. – Неужели?
– Вряд ли «Дэрфорд, Берджесс и Дэрфорд могли ошибиться, – усмехнулся Бойс. – «Все прочее мое состояние я завещаю своему дорогому другу Полу Расселлу в знак признания за всю доброту ко мне его самого и его жены и чтобы предоставить ему небольшую возможность посвятить себя медицинским исследованиям, к которым, как мне известно, лежит его душа…» – примерно так говорится в завещании.
– Уверен, Пол понятия не имеет об этом и будет потрясен, когда узнает! Ни о чем подобном он даже не мечтал. Конечно, Пола всегда привлекала исследовательская деятельность, но он был таким великодушным и щедрым на протяжении всей своей карьеры, так часто оказывал врачебную помощь даром, что в конце концов оставил всякую надежду на то, что сумеет выкраивать хоть сколько-нибудь времени на медицинские исследования помимо врачебной практики. Однако Пол ни словом не намекал мне, что они с Лидией Дэр настолько близко знакомы. Я полагал, они просто соседи, и никогда не слышал от него, что он рассчитывает на существенное состояние, завещанное Лидией Дэр.
– Возможно, он не думал о подобных перспективах. Но доктор Расселл из тех людей, кто творит добро, не распространяясь об этом. Удивительно, что окружающие замечают такие поступки и запоминают их.
– А Фаррант в завещании не упомянут? – спросил Тремейн.
– Нет. По словам поверенных, пару месяцев назад мисс Дэр говорила о своем намерении составить новое завещание, но так и не удосужилась. Вероятно, она хотела включить в него Джералда Фарранта, однако слишком долго откладывала это дело. К счастью, – добавил Бойс, – для вашего друга врача, иначе он наверняка лишился бы двух тысяч.
– На самом деле сумма не так уж велика, – возразил Тремейн.
– Невелика, однако весьма существенна и полезна, – заметил Бойс, отодвинул свой стул от стола и поднялся. – Простите, Мордекай, но мне уже пора. Я условился о встрече с коронером перед возвращением в Далмеринг. – Он положил руку ему на плечо. – Я понимаю, доктор Расселл ваш друг, – понизив голос, произнес инспектор. – Но я обязан продолжать расследование, кто бы ни был втянут в него. Вы ведь понимаете, Мордекай?
Джонатан Бойс ушел, а Мордекай Тремейн остался за столиком, не слыша гула голосов и звона посуды в многолюдном зале. Объясняя Джонатану Бойсу, что задача об убийстве представлялась ему дорогой с многочисленными ответвлениями, способными привести к разгадке, он сказал правду. Но Тремейн даже представить не мог, что на указателе возле одной из этих развилок будет написано имя Пола Расселла. Лидия Дэр оставила Полу две тысячи фунтов по завещанию, которое намеревалась изменить – почти наверняка не в его пользу. Однако она умерла, не успев осуществить своего намерения, так что наследство все-таки достанется Полу.
Счастливец Пол. Даже нескольких дней могло хватить, чтобы его положение изменилось. А если он знал о содержании завещания?
Мордекай Тремейн отказался выслушивать выводы, которые подсказывал ему внутренний голос. Это предательство. Он повел себя невероятно по отношению к другу. Он не мог и не должен был думать так о Поле.
