Глава 7
Рассвет
I
Скелтон уехал домой, а за ним Цезарь Бонн и Дэвид Хэн. Уборщицы скрылись в какую-то дальнюю часть здания. Осталась только полиция: Аллейн и Фокс, Бейли, Томпсон, трое сержантов, обыскивавших ресторан и комнату для оркестра, и констебль в форме, который останется на посту, пока его поутру не сменят. Времени было без двадцати три.
– Ну, Братец Фокс, – сказал Аллейн, – что у нас есть? Вы что-то держались тише воды, ниже травы. Послушаем вашу теорию. Валяйте.
Прокашлявшись, Фокс уперся ладонями в колени.
– Очень странное дело, – неодобрительно начал он. – Можно сказать, идиотское. Глупое. Если бы не труп. Трупы, – строго заметил мистер Фокс, – никогда не бывают глупыми.
Сержанты Бейли и Томпсон перемигнулись.
– Во-первых, мистер Аллейн, – продолжал Фокс, – я спрашиваю себя: почему именно такой способ убийства? Зачем стрелять обломком зонта, когда можно выстрелить пулей? Особенно это относится к его светлости. А ведь, по всей видимости, сделано было именно так. От этого никуда не денешься. Ни у кого не было шанса заколоть парня во время представления, как по-вашему?
– Ни у кого.
– Тогда ладно. Итак, если кто-то затолкал этот дурацкий снаряд в револьвер после того, как его осматривал Скелтон, свою штуковину он должен был прятать при себе. Она не длинней перьевой ручки, но чертовски острая. И это приводит нас, во-первых, к Морено. Рассматривая Морено, следует учитывать, что его светлость очень тщательно обыскал его перед выходом на сцену.
– Более того, его светлость со всем пылом невиновности утверждает, что у несчастного Морри не было никакого шанса спрятать что-то в карман после обыска… или добраться до оружия.
– Вот как? – сказал Фокс. – Подумать только!
– По сути, его светлость, который, признаю, далеко не глуп, приложил на удивление много усилий, чтобы обелить всех, кроме себя самого.
– Возможно, не глуп, – хмыкнул Фокс, – но, скажем, несколько не в себе, умственно?
– Так, во всяком случае, твердят все остальные. Однако, Фокс, готов под присягой заявить, что никто не закалывал Риверу ни в тот момент, когда в него стреляли, ни до того. Он находился в добрых шести футах ото всех, кроме лорда Пастерна, который был занят своей треклятой пушкой.
– Вот видите! И среди пюпитров его тоже не прятали, так как ими пользовался другой оркестр. И вообще никто из музыкантов и близко не подходил к дурацкой шляпе его светлости, под которой лежал пистолет, а учитывая все вышеизложенное, я спрашиваю себя, не его ли светлость, вероятнее всего, прибег бы к глупому и надувательскому методу, если бы решил с кем-то покончить? Все указывает на его светлость. От этого никуда не денешься. А он, однако, как нельзя более доволен собой и нисколечки не встревожен. Разумеется, у убийц-маньяков такая манера встречается.
– Действительно. А что с мотивом?
– Откуда нам знать, что он думал о том, что его падчерица связалась с таким типом, как покойник? Другая молодая леди предположила, что ему все равно. Возможно, что-то случилось. Учитывая обстоятельства на данный момент, лично я – за его светлость. А вы, мистер Аллейн?
Аллейн покачал головой.
– Я в тупике, – признался он. – Возможно, Скелтон сумел затолкать снаряд в револьвер, когда его осматривал. Лорд Пастерн – а ему в наблюдательности не откажешь – клянется, что он этого не делал. Они были наедине около минуты, пока Морри делал объявление, но Скелтон говорит, что и близко не подходил к лорду Пастерну, который пистолет держал в брючном кармане. Маловероятно, что он лжет, так как Пастерн мог бы это опровергнуть. Послушали бы вы Скелтона. Он странный малый. Ярый коммунист. По национальности, кажется, австралиец. Несгибаемый и узколобый философ. Его на мякине не проведешь, и он совершенно искренен. Прямолинеен до чертиков. Несомненно, он презирал Риверу – как из общих принципов, так и потому, что Ривера поддержал желание лорда Пастерна выступать сегодня вечером. Скелтон горько на это обижен, о чем прямо и сказал. Он полагает, что предает то, что считает искусством, и попустительствует тому, что идет вразрез с его принципами. Мне он в этом показался фанатично искренним. Риверу и лорда Пастерна он считает паразитами. Кстати, Ривера поставлял Морри Морено те или иные наркотики. Кертис стоит за кокаин, и сдается, дирижер нашел что-то, чем себя поддержать, когда обыскивал труп. Нам это придется раскрутить, Фокс.
– Наркотик, – проникновенно изрек Фокс. – Вот видите! Едва получаем неожиданный подарок, а он уже труп. Тем не менее в его комнатах может оказаться что-нибудь, что даст нам зацепку. Он из Латинской Америки, говорите? А вдруг это связано с бандой «Снежных Санта». Они орудуют как раз через Латинскую Америку. Приятно было бы, – мечтательно протянул мистер Фокс, чьи таланты уже некоторое время были направлены на пресечение торговли запрещенными препаратами, – в самом деле чудесно было бы подцепить на крючок этих «санта-клаусов».
– И то правда, – рассеянно согласился Аллейн. – Но что же дальше с вашей теорией, Фокс?
– Слушаюсь, сэр. Учитывая, что Ривере не полагалось падать, а он упал, можно утверждать, что снаряд вошел в него как раз в тот момент. Знаю, может показаться, что я постулирую очевидные вещи, но это пресекает саму мысль о нечистой игре после падения, ведь никто не знал, что он упадет. А если вам вздумается сказать, что кто-то метнул орудие убийства, как дротик, в тот самый момент, когда его светлость выпустил первую пулю… ну… – с отвращением протянул Фокс, – это была бы до крайности идиотская идея, верно? А это возвращает нас к предположению, что штуковиной все-таки выстрелили из револьвера. Что подтверждается царапинами внутри дула. Правда, тут для верности нужно мнение эксперта.
– Непременно к нему обратимся.
– Но если на мгновение предположить, что отметины в дуле оставлены застежкой с камушками, игравшей роль своего рода стопора, то у нас есть заявление Скелтона о том, что, когда он осматривал оружие, царапин на нем не было. А это опять-таки приводит нас к его светлости. С какой стороны ни взгляни, все крутится вокруг его светлости.
– Мисс де Суз, – с досадой потер переносицу Аллейн, – действительно шарила под проклятым сомбреро. Я ее видел, и Мэнкс тоже, и официант. Мэнкс как будто ее увещевал, а она рассмеялась и убрала руку. Она не могла бы взять оружие тогда, но это показывает, что до револьвера мог дотянуться любой, сидевший на ее стуле. Леди Пастерн оставалась за столом одна, пока другие танцевали.
Фокс демонстративно поднял брови.
– Чистая ледышка, сэр. Надменная дамочка, у которой та еще сила воли и темперамент. Вспомните, как она противостояла его светлости в прошлом. Крайне умело.
Аллейн глянул на своего старого коллегу и улыбнулся, а после повернулся к группе ждущих полицейских.
– Бейли, – позвал он, – теперь ваш черед. Нашли что-нибудь новое?
– Ничего стоящего, мистер Аллейн, – отозвался тот угрюмо. – На орудии убийства никаких отпечатков. Я упаковал его в защитную бумагу и могу проверить еще раз.
– А револьвер?
– Тоже ни одного отпечатка.
– Вот почему я рискнул дать его ему в руки.
– Да, сэр, так вот, – продолжал Бейли с некоторым профессиональным пылом, – револьвер. Отпечатки лорда Пастерна по всей пушке. И этого дирижера Морри Морено, или как его там.
– Да. Лорд Пастерн передал оружие Морри.
– Верно, сэр. Я так и понял.
– Томпсон, – спросил вдруг Аллейн, – вы хорошо разглядели левую руку мистера Мэнкса, когда снимали с него отпечатки?
– Да, сэр. Костяшки пальцев чуть покорябаны. Самую малость. Носит кольцо-печатку.
– А что на сцене, Бейли?
Уставившись на свои башмаки, Бейли сообщил, что они обшарили каждый дюйм вокруг ударной установки. На полу нашлось четыре отпечатка, которые, как удалось установить, принадлежали мисс де Суз. Больше ничего.
– А Ривера? Что на теле?
– Не слишком много, – расстроенно ответствовал Бейли, – но, вероятно, удастся проявить латентные отпечатки там, где трупа касались Морено и доктор. Это пока все.
– Спасибо. А как насчет остальных парней в ресторане и в комнате оркестрантов? Нашли что-нибудь? Гибсон?
Вперед выступил один из сержантов в штатском.
– Не много, сэр. Ничего необычного. Окурки и тому подобное. Мы подобрали отстрелянные гильзы и носовой платок Морено, но это на сцене.
– Он промокал им выпученные глаза, когда устроил шоу с венком, – пробормотал Аллейн. – Еще что-нибудь?
– Есть еще пробка, сэр, – как бы извиняясь, сказал сержант Гибсон, – на сцене. Возможно, ее уронил официант, сэр.
– Только не там. Покажите.
Из кармана Гибсон достал конверт, а из него вытряхнул на стол маленькую черную пробку. Аллейн осмотрел ее не касаясь.
– Когда убирают сцену?
– Ее натирают мастикой по утрам, мистер Аллейн, и протирают влажной тряпкой перед тем, как придут вечерние клиенты.
– Где именно вы ее нашли?
– На полпути к задней стенке алькова и в шести футах слева от центра. Я отметил место.
– Хорошо. Хотя и проку от этого мало. – Аллейн достал лупу. – На ней черная отметина. – Наклонившись, он понюхал. – Вакса для обуви, кажется. Скорее всего, ее пинали по всей платформе музыканты. Но есть и другой запах. Не вина и не чего-то покрепче, и вообще не такая это пробка. Она меньше и вверху широкая, а книзу сужается. Без значка торговой марки. Но что же это за запах? Понюхайте вы, Фокс.
Фокс зычно потянул носом. Распрямившись, он подумал и сказал:
– Что-то он мне напоминает.
Все ждали.
– Цитронелла? – изрек он наконец рассудительно. – Или вроде того.
– А как насчет ружейной смазки? – спросил Аллейн.
Повернувшись, Фокс воззрился на начальника с чем-то сродни возмущению.
– Ружейная смазка? Не собираетесь же вы утверждать, мистер Аллейн, что кто-то не только затолкал в револьвер кусок изукрашенной рукоятки от зонтика, но и заткнул его пробкой, как детский пугач?
Аллейн усмехнулся.
– Это расследование то и дело проверяет на прочность вашу доверчивость, Братец Лис. – Он снова прибег к лупе. – Нижняя поверхность как будто разломана. Надежда слабая, Бейли, но можно попробовать на отпечатки.
Бейли убрал пробку, а Аллейн повернулся к остальным.
– Думаю, вы можете собираться. Боюсь, мне придется задержать вас, Томпсон, и вас, Бейли. Наш концерт идет без антракта. Гибсон, заедете за ордером на обыск и отправляйтесь на квартиру Риверы. Возьмите с собой кого-нибудь. Мне нужен доскональный осмотр всех помещений. Скотт и Уотсон занимаются комнатами Морено, а Солис поехал со Скелтоном. Доложите мне в Ярде в десять часов. Найдите людей, пусть вас сменят, когда закончите. Проклятие, и Морено, и Скелтона придется держать под наблюдением, хотя, полагаю, ближайшие восемь часов Морено не причинит головной боли никому, кроме себя самого. Мы с инспектором Фоксом прихватим еще людей и возьмемся за Дьюкс-Гейт. Ладно. Идемте.
В офисе зазвонил телефон. Фокс пошел ответить, и было слышно, как он кого-то распекает. Когда он вернулся, вид у него был возмущенный.
– Новенький парень, которого мы послали с группой его светлости, Маркс. Как по-вашему, что он учинил? – Фокс свирепо осмотрел свою аудиторию и бухнул широкой ладонью о стол. – Идиот желторотый! Когда господа приехали домой, то заявили, мол, все идут в гостиную. «О, – сказал Маркс, – тогда мой долг вас сопровождать». Джентльмены сказали, что хотят сперва оправиться, и удалились в гардеробную внизу. У дам возникла та же мысль, и они пошли наверх, а сержант Маркс пытается разорваться надвое, что еще мелочи в сравнении с тем, что я с ним сделаю. И пока он изматывает себя, бегая вверх-вниз и наблюдая за происходящим, одна из юных леди проскальзывает по лестнице для слуг и исчезает через черный ход!
– Которая? – быстро спросил Аллейн.
– Только не требуйте, – с горьким презрением ответил мистер Фокс, – слишком многого от сержанта Маркса, сэр. Не осложняйте ему жизнь. Откуда ему знать которая. О нет. Он, видите ли, рыдает в телефон, пока остальные разбегаются, куда душа пожелает. Выпускник, черт бы ее побрал, школы полиции Маркс! В чем дело?
От переднего входа пришел констебль в форме.
– Считаю нужным доложить, сэр, – сказал он. – Я на посту снаружи. У нас инцидент.
– Хорошо, – сказал Аллейн. – Что за инцидент?
– На некотором расстоянии остановилось такси, сэр, и вышла леди.
– Леди? – так властно вопросил Фокс, что констебль бросил на него нервный взгляд.
– Да, мистер Фокс. Молодая леди. Она говорила с водителем. Он ждет. Она огляделась и помедлила. Я стоял в дверях, меня не было видно, меня скрывали тени. Думаю, она меня не видела.
– Узнали ее? – спросил Аллейн.
– Не могу сказать наверное, сэр. Одежда другая, но мне кажется, это одна из гостей лорда Пастерна.
– Двери вы за собой заперли?
– Да, сэр.
– Отоприте и исчезните. Все вон отсюда! Рассейтесь. Да поживее!
В пять секунд фойе опустело, двери в офис и комнату музыкантов бесшумно закрылись. Аллейн метнулся к выключателям. Оставили только светиться розоватым одинокую лампочку на стене. Фойе заполнилось тенями. Он скользнул на колени за креслом в самом дальнем от света углу.
Тихонько тикали часы. Где-то в подвале звякнуло ведро и хлопнула дверь. Дали о себе знать бесчисленные мелкие звуки: постукивание свободно раскачивающегося шнура где-то в алькове, потайные шорохи за стенами, неопределенное гудение главного коммутатора. Аллейн чувствовал запах ковра, обивки, дезинфекции и затхлого табачного дыма. Снаружи в фойе можно пройти через две пары дверей: одни выходили на улицу, другие, внутренние из листового стекла, обычно стояли распахнутыми, но сейчас были прикрыты. Сквозь них он видел лишь смутную серость, по которой плыли отражения в самом стекле, так в центре правой створки маячил отсвет розоватой лампочки. Он впился в него взглядом. Вот за стеклянными дверями возникло светлое пятно. Открылась дверь с улицы.
К стеклянной двери внезапно приникло лицо, размытое отражением лампы и искаженное кривизной стекла. Открываясь, дверь тихонько скрипнула.
С мгновение женщина постояла, прикрывая нижнюю часть лица шарфом. Потом быстро шагнула вперед и опустилась на колени перед креслом. Ее ногти царапнули обшивку. Она так поглощена была поиском, что не услышала, как Аллейн прошел у нее за спиной по толстому ковру, но когда он извлек из кармана конверт, тот издал едва заметный шелест. Еще стоя на коленях, она обернулась и, увидев его, резко вскрикнула.
– Вы не это ищете, мисс Уэйн? – спросил Аллейн.
II
Подойдя к стене, он щелкнул выключателями. Карлайл наблюдала за ним не шевелясь. Когда он вернулся, в руках у него все еще был конверт. Прижав руку к пылающему лицу, она нетвердо произнесла:
– Наверное, вы считаете, что я затеяла что-то дурное? Наверное, вам нужно объяснение.
– Я был бы рад ответу на мой вопрос. Вы это искали?
Он поднял конверт повыше, но не отдал ей. Она поглядела на него с сомнением.
– Не знаю… Я не уверена…
– Конверт мой. Я вам скажу, что в нем. Письмо, которое было заткнуто между сиденьем и подлокотником кресла, которое вы так старательно обшаривали.
– Да, – запинаясь, ответила Карлайл. – Да. Это оно. Можно мне его взять, пожалуйста.
– Прошу, сядьте, – отозвался Аллейн. – Лучше нам все прояснить, как по-вашему?
Он подождал, когда она поднимется с колен. После минутной заминки она села в кресло.
– Конечно, вы мне не поверите, – сказала она, – но это письмо… Вы ведь его прочли, верно? Письмо не имеет никакого отношения к ужасной истории сегодня вечером. Решительно никакого. Оно совершенно личное и довольно важное.
– Вы его читали? – спросил он. – Сумеете изложить содержание? Мне бы хотелось, чтобы вы это сделали, если вы не против.
– Но… не совершенно точно… то есть…
– Приблизительно.
– Это… это важное сообщение. Оно касается одного человека… не могу сказать вам, какими словами оно написано…
– И тем не менее оно настолько важное, что вы возвращаетесь в три часа утра, чтобы попытаться его отыскать. – Он замолчал, но Карлайл не произнесла ни слова. – Почему мисс де Суз сама не приехала за собственной корреспонденцией? – спросил он.
– О боже! – воскликнула она. – Все так сложно!
– Бога ради, не отступайте от своей репутации и расскажите честно.
– Я и рассказываю честно, будь вы прокляты! – вспылила Карлайл. – Письмо личное и… и… крайне конфиденциальное. Фелиситэ не хочет, чтобы кто-то еще его видел. И я не знаю точно, что в нем.
– Она струсила сама за ним вернуться?
– Она немного потрясена. Все потрясены.
– Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на это письмо, – помолчав, сказал Аллейн.
Она запротестовала. Очень терпеливо он повторил обычные свои доводы. Когда убит человек, о приличиях и такте необходимо на время забыть. Он должен, к полному своему удовлетворению, прояснить, что письмо не имеет отношения к убийству, а тогда он о нем забудет.
– Вы же помните, – говорил он, – письмо выпало у нее из сумочки. Заметили, как она его у меня вырвала? Вижу, что заметили. Заметили, что она сделала после того, как я сказал, что вас всех обыщут? Она засунула руку между сиденьем и подлокотником вот этого кресла. Потом она ушла в гардеробную, а я сел на ее место. Вернувшись, она провела мучительные полчаса, выискивая письмо и стараясь делать вид, что ничего такого не ищет. Хорошо.
Вынув письмо из конверта, он развернул перед ней листок.
– Отпечатки с него уже пытались снять, но без особого успеха. Слишком уж оно терлось о крепкую обивку. Вы его прочтете или…
– Да, хорошо, – гневно буркнула Карлайл.
На письме, напечатанном на листе простой писчей бумаги, не было ни адреса, ни даты.
«Моя дорогая!
Ваша красота – моя погибель. Из-за нее я нарушаю торжественнейшее обещание, которое дал себе самому и другим. Мы так близко, как вам и не мечталось. Сегодня в петлицу я продену белый цветок. Он ваш. Но если вы цените ваше будущее счастье, ничем себя не выдайте – даже мне. Уничтожьте записку, но сохраните мою любовь.
НФД».
Карлайл подняла голову, встретила взгляд Аллейна и тут же отвела свой.
– Белый цветок, – прошептала она. – НФД? НФД?!!! Не верю.
– У мистера Эдварда Мэнкса, кажется, была белая гвоздика в петлице.
– Я не стану обсуждать с вами это письмо, – сказала она с нажимом. – Мне вообще не следовало его читать. Я не стану его обсуждать. Позвольте мне отвезти его ей. К тому, другому, делу оно не имеет отношения. Никакого. Отдайте его мне.
– Вы же сами понимаете, что я не могу, – отозвался Аллейн. – Задумайтесь на минуту. Существовали чувства, сильные чувства того или иного свойства между Риверой и вашей кузиной – приемной кузиной. После убийства Риверы она приложила множество усилий, чтобы скрыть это письмо, потеряла его и так озабочена была его возвращением, что уговорила вас попробовать его вернуть. Как я могу отмахнуться от такой последовательности событий?
– Но вы не знаете Фэ! Она вечно попадает в переплет из-за своих молодых людей. Это пустяк. Вы не понимаете.
– Хорошо, – добродушно согласился он, – тогда помогите мне понять. Я отвезу вас домой. А по дороге расскажете. Фокс.
Фокс вышел из офиса. Карлайл молча слушала, как Аллейн дает ему указания. Из гардеробной вышли еще люди, завели краткий неразборчивый разговор с Фоксом и удалились через главный вход. Аллейн и Фокс собрали свои вещи и надели пальто. Карлайл встала. Вернув письмо в конверт, Аллейн убрал его в карман. Она чувствовала, как глаза ей щиплют слезы. Она попробовала заговорить, но из горла у нее вырвался лишь невнятный скрип.
– В чем дело? – Старший инспектор посмотрел на нее.
– Это не может быть правдой, – заикалась она. – Ни за что в это не поверю. Никогда.
– Во что? Что Эдвард Мэнкс написал это письмо?
– Он не мог. Он не мог ей так писать.
– Нет? – небрежно переспросил Аллейн. – По-вашему, нет? А ведь она красивая, правда? Довольно привлекательная, верно?
– Не в этом дело. Совсем не в этом. Дело в самом письме. Он не мог бы так писать. Так пошло.
– Вы никогда не обращали внимания на любовные письма, зачитываемые в суде или публикуемые в газетах? Разве они не звучат довольно пошло? Однако некоторые были написаны исключительно умными людьми. Идемте?
На улице было холодно. Густой туман окутал жесткие очертания крыш.
– Левая рука рассвета, – сказал в пространство Аллейн и поежился.
Такси Карлайл уехало, зато у обочины ждала большая полицейская машина. Второй мужчина сел рядом с водителем. Фокс открыл дверь, и Карлайл села. Мужчины последовали за ней.
– По пути заедем в Ярд, – объяснил Аллейн.
В машине она чувствовала себя в ловушке и ощущала безликое давление плеча и руки Аллейна. Массивный мистер Фокс тоже занимал много места. Повернувшись, она увидела силуэт головы Аллейна на фоне голубоватого окна. Странная мысль закралась ей в голову: «Если Фэ наконец успокоится и хорошенько к нему присмотрится, с НФД будет покончено и с памятью о Карлосе и о ком-либо еще тоже». При этой мысли сердце у нее свинцово ухнуло раз или два. «О, Нед, – думала она, – как ты мог!!!» Она постаралась осознать, что подразумевает, но почти тут же мысленно отпрянула. «Я несчастна, – думала она. – Такой несчастной я уже много, уйму лет не была».
– Интересно, – спросил вдруг у ее уха голос Аллейна, – как расшифровываются инициалы НФД? Они как будто отзываются чем-то в моей дырявой памяти, но я никак не выужу. Откуда, по-вашему, НФД? – Она не ответила, и он через минуту продолжил: – Хотя погодите-ка. Кажется, вы что-то говорили про журнал, который читали перед тем, как пойти в кабинет к лорду Пастерну? «Гармония»? Так ведь? – Он повернулся на нее посмотреть, и она кивнула. – И ведущий той «поплачь в жилетку» колонки называет себя Наставник, Философ и Друг? Так он подписывает свои рецепты лучащейся жизни?
– Вроде того, – промямлила Карлайл.
– И вы спрашивали себя, не писала ли ему мисс де Суз, – безмятежно сказал Аллейн. – Да. Как по-вашему, сделать ли какие-нибудь выводы?
Она издала неопределенное хмыканье. Непрошено на ум пришли горькие воспоминания про рассказанную Фелиситэ историю, как она писала кому-то, кого никогда не видела, а он в ответ прислал «чудесное» письмо. Как Ривера прочел ее ответ на это письмо и устроил сцену. Про статью Неда Мэнкса в «Гармонии». Про поведение Фелиситэ, когда они собирались ехать в «Метроном». Про то, как она вынула цветок из петлицы Неда. Про то, как он наклонил к ней голову, когда они танцевали.
– У мистера Мэнкса была белая гвоздика, – спросил совсем близко голос Аллейна, – когда он сел за стол?
– Нет, – ответила она чересчур громко. – Нет. Только потом. Белые гвоздики стояли на столе за обедом.
– Возможно, это одна из них.
– Тогда, – быстро сказала она, – не сходится. Письмо должны были написать до того, как Нед вообще увидел гвоздики. Не сходится. Фэ сказала, письмо принес посыльный. Нед не мог знать.
– Она сказала, посыльный? Надо будет проверить. Возможно, сыщется конверт. Как по-вашему, – продолжал Аллейн, – он сильно ею увлечен?
(Эдвард сказал: «По поводу Фэ. Случилось нечто очень странное. Не могу объяснить, но мне хочется думать, что ты поймешь».)
– Очень к ней привязан? – говорил Аллейн.
– Не знаю. Не знаю, что и думать.
– Они часто видятся?
– Не знаю. Он… он жил на Дьюкс-Гейт, пока искал квартиру.
– Возможно, роман завязался тогда. Как по-вашему?
Она покачала головой. Аллейн ждал. Теперь его мягкая настойчивость показалась Карлайл невыносимой. Она чувствовала, как удерживающие ее душу якоря обрываются, а саму ее уносит в темноту. Ее обуяли обида и душевная боль, которых она не могла ни понять, ни контролировать.
– Я не хочу об этом говорить, – произнесла она запинаясь. – Это не мое дело. Я не могу так продолжать. Отпустите меня, пожалуйста. Ну пожалуйста, отпустите меня.
– Конечно, – сказал Аллейн. – Я отвезу вас домой.
III
К тому времени, когда они приехали на Дьюкс-Гейт, рассвет уже настолько вступил в свои права, что дома с их слепыми окнами и запертыми дверями были ясно различимы в слабом полусвете.
Выступая из ночи, знакомая улица приобрела вид изнуренный и таинственный, и Карлайл испытала некоторое облегчение, когда позвякивание молочных бутылок в проулке нарушило мрачную тишину.
– У вас есть ключ? – спросил Аллейн.
Они с Фоксом и мужчина с переднего сиденья терпеливо ждали, пока она рылась в сумочке. Подъехала вторая машина, из которой вышли четверо. «Все это придает нам значительности, – подумала она. – Ведется важное расследование. Расследование убийства».
В былые времена она раз или два возвращалась в такой час с Эдвардом Мэнксом с вечеринки. Неопределимый домашний запах ударил им в нос, едва они переступили порог. Карлайл зажгла лампу, и в безмолвном фойе стало светло, а тогда она увидела свое отражение во внутренних стеклянных дверях: ее лицо было залито слезами. Аллейн вошел первым. В вечернем смокинге, со шляпой в руке, он имел вид человека, который проводил ее домой и вот-вот пожелает доброй ночи. Остальные быстро вошли следом. «Что теперь? – задумалась она. – Теперь он меня отпустит? Что они собираются делать?»
Аллейн вынул из кармана документ.
– Это ордер на обыск, – сказал он. – Не хочу поднимать с постели лорда Пастерна. Думаю, достаточно будет, если…
Он прервался, быстро шагнул к затененной лестнице и взбежал на десяток ступеней. Фокс и остальные тихонько застыли у дверей. Маленькие французские часы на площадке торопливо тикали. На втором этаже распахнулась дверь, и на лицо Аллейна упал слабый отблеск света. Голос, безошибочно принадлежащий лорду Пастерну, громко говорил:
– Плевать мне, как ты расстроена. Да хоть из себя выйди, если угодно, но не пойдешь в кровать, пока я не выработаю расписание. Сядь.
Со слабой улыбкой Аллейн двинулся наверх, и после минутной заминки Карлайл стала подниматься следом.
Все были в гостиной. Леди Пастерн, все еще в вечернем платье, но теперь с очень темными тенями у глаз и губ, сидела в кресле у двери. Фелиситэ, переодевшаяся в пеньюар и снявшая часть макияжа, казалась прекрасной и хрупкой. Эдвард, очевидно, сидел с ней рядом и встал при виде Аллейна. Лорд Пастерн, сняв смокинг и закатав рукава, сидел за столом посреди комнаты. Перед ним были разложены листы бумаги, в зубах зажат карандаш. Чуть в стороне от этой группы, сложив руки на коленях, обернутых шерстяным домашним халатом, с аккуратно заплетенными в косу волосами, сидела мисс Хендерсон. У двери стоял полицейский в штатском. Карлайл его узнала. Это он сопровождал их из клуба много часов назад, можно подумать, в иную эпоху. От него она улизнула, чтобы вернуться в «Метроном», и теперь впервые задумалась, насколько же подозрительным должна была показаться полицейским эта выходка. Полицейский смущенно смотрел на Аллейна, который как будто собирался заговорить с ним, когда вошла Карлайл, но посторонился, чтобы ее пропустить.
Эдвард быстро направился к ней.
– Где ты была? – спросил он сердито. – В чем дело? Я… – Он заглянул ей в лицо. – Лайл? В чем дело? – повторил он.
Лорд Пастерн поднял глаза.
– А, привет, – бросил он. – Где, черт побери, тебя носило, Лайл? Ты мне нужна. Садись.
«Как сцена в пьесе, – подумала она. – Все сидят, измученные, в прекрасно обставленной гостиной. Третий акт триллера». Она поймала взгляд полицейского в штатском, который смотрел на нее с отвращением.
– Извините, – сказала она. – Боюсь, я просто вышла с черного хода.
– Это я понял, мисс, – ответил он.
– Нельзя же быть в двух местах одновременно, верно? – с деланой веселостью добавила Карлайл. Она старательно избегала встречаться взглядом с Фелиситэ. А та смотрела на нее озабоченно и настойчиво, вопросительно подняв брови.
– Рад, что вы приехали, Аллейн, – бодро сказал лорд Пастерн, – хотя, должен сказать, вы не особо спешили. Я делаю за вас вашу работу. Садитесь.
Голос леди Пастерн, замогильный от усталости, произнес:
– Могу я предположить, Джордж, что, раз, по всей вероятности, эти джентльмены намерены тебя арестовать, твой выбор выражений неуместен.
– Какие утомительные вещи ты говоришь, Си, – отозвался ее супруг. – Ничего тебе это не даст. А вот вам, – продолжал он, грозя карандашом Аллейну, – требуется расписание. Вам нужно знать, чем мы занимались перед отъездом в «Метроном». Надобна система. Ладно. Я вам ее выработал. – Он хлопнул ладонью по листу. – Без показаний Морри расписание, конечно, неполно, но их мы получим завтра. Лайл, мне от тебя кое-что нужно. Иди сюда.
Встав позади него, Карлайл посмотрела на Аллейна. Лицо у того было вежливо-внимательное, глаза устремлены на заметки лорда Пастерна. В свою очередь и повинуясь нетерпеливому постукиванию карандаша, она тоже на них посмотрела.
Увидела она краткое расписание, составленное в разграфленных карандашом клетках. Наверху, во главе каждой колонки, она прочла имена: ее собственное, леди Пастерн, Фелиситэ, Эдварда, лорда Пастерна, Морено, Риверы, мисс Хендерсон и Спенса. Слева лорд Пастерн указал время, начиная с 8.45 и заканчивая 10.30. Каждый промежуток был отчеркнут горизонтально, и в клетках под каждым именем шли заметки о местонахождении гостей и домашних. Так, в «прибл. 9.15» она и леди Пастерн были в гостиной, мисс Хендерсон поднималась к себе наверх, Фелиситэ находилась в кабинете, Ривера – в коридоре, лорд Пастерн и Морри Морено – в бальном зале, Спенс – в комнатах слуг.
– Время, – с важным видом объяснял лорд Пастерн, – указано по большей части лишь приблизительное. Иногда мы знаем точно, но не всегда. Суть в том, что можно увидеть, кто был с кем и кто был один. Метод. Теперь ты, Лайл. Прочти внимательно и проверь свою графу.
Откинувшись на спинку стула, он запустил руки в волосы. От него так и несло самодовольством. Взяв карандаш, Карлайл поймала себя на том, что рука у нее дрожит. На нее вдруг навалилась огромная усталость. Ее подташнивало, голова кружилась от изнеможения. Расписание лорда Пастерна плыло у нее перед глазами. Она услышала собственный голос:
– Думаю, тут все верно, – и почувствовала, как чья-то рука подхватила ее под локоть. Рука принадлежала Аллейну.
– Сядьте, – произнес он из невероятного далека.
Она села… Нед, совсем рядом с ней, гневно из-за чего-то протестовал. Подавшись вперед, она опустила голову на руки. Наконец в голове у нее прояснилось, и она стала слушать – с престранной отстраненностью, – что говорил Аллейн.
– …очень помогли, спасибо. А теперь, уверен, вам всем хотелось бы отправиться спать. Мы проведем тут остаток ночи. Боюсь, этого не избежать, но мы постараемся вас не беспокоить.
Все вскочили. Карлайл, чувствуя себя совсем больной, спросила себя, а что будет, если она попробует встать. Сквозь пальцы она смотрела на остальных и думала, что со всеми ними что-то не так, какие-то они искаженные, искривленные. Например, тетушка. Почему она никогда не замечала, что тело у леди Пастерн слишком длинное, а голова слишком большая? А ведь так и есть. А Фелиситэ уж точно фантастически узкая. У нее, наверное, что-то со скелетом? Крошечный таз, из которого, как камни, кости выпирают. Из укрытия за пальцами взгляд Карлайл перешел на лорда Пастерна: как чудовищно, подумала она, что лоб так нависает над лицом, точь-в-точь ставень над витриной, а его обезьяньи щеки так морщатся, когда он злится. Даже Хенди: горло у Хенди было как у птицы, и когда волосы заплетены, видно, что они редеют на макушке. Даже скальп виден. Они же, по сути, все до единого карикатуры. Чуть перекошенные, самую малость расстроенные инструменты. А Нед? Он стоял позади нее, но если она повернется на него посмотреть, что увидит с восприимчивостью, рожденной нервным истощением? Разве глаза у него не черные и маленькие? Губы, когда улыбаются, не кривятся и не открывают слишком длинные клыки? Но на Неда она смотреть не хотела.
– …не намереваюсь идти спать. Люди слишком много спят. В этом нет нужды, взгляните на мистиков. Исходя из этого расписания я могу вам показать…
«Ну вот, – думала совсем сбитая с толку Карлайл, – дядя Джордж сейчас ему устроит».
– Вы крайне добры. – Голос Аллейна звучал ясно и любезно. – Но лучше не надо. Нам необходимо заняться рутинной работой. Она невыразимо скучна, и пока мы ею занимаемся, нас лучше предоставить самим себе.
– Рутина! – крикнул лорд Пастерн. – Официальный синоним неумелости. Вам предлагает все на тарелочке кто-то, кто потрудился поработать головой, а вы что делаете? Отправляете его в постель, чтобы носиться галопом по его дому, составляя списки, как придурочные приставы. Будь я проклят, если пойду спать. Вот!
«О боже, – с отчаянием думала Карлайл. – Как же он с этим справится?» Она ощутила давление руки на плече и услышала голос Неда:
– Могу я предположить, что вне зависимости от решения кузена Джорджа для нас, остальных, нет необходимости и дальше наблюдать за исполнением служебного долга?
– Решительно никакой.
– Карлайл, дорогая, – негромко сказала леди Пастерн, точно подавала сигнал женщинам удалиться после обеда, – не пойти ли нам?
Карлайл встала. Эдвард стоял совсем близко, и ей показалось, что вид у него все еще сердитый.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– В полном. Не знаю, что на меня нашло. Я немного переутомилась в Греции, и наверное… – Ее голос замер. Она думала о длинном лестничном пролете, ведущем к ее комнате.
– Моя милая девочка, – сказала тетя. – Никогда себе не прощу, что тебе пришлось пережить такое испытание.
«Но она спрашивает себя, – думала Карлайл, – что я затеяла и чем занималась. Все они умирают от любопытства».
– Возможно, немного вина, – продолжала тетушка, – или виски. Бесполезно предлагать, Джордж, чтобы ты…
– Я принесу, – быстро вызвался Эдвард.
Но мисс Хендерсон уже исчезла и вернулась со стаканом в руке. Забирая его, Карлайл ощутила особый, присущий Хенди запах мыла и талька. «Как у ребенка», – подумала она и выпила. От почти неразбавленного виски ее передернуло.
– Хенди! – охнула она. – Ну ты и наливаешь! Со мной все хорошо, честное слово. Это вам, тетя Сесиль, нужен «оживитель трупов».
Леди Пастерн на мгновение прикрыла глаза на такой вульгаризм, зато подала голос Фелиситэ, которая за все это время не произнесла ни единого слова:
– А я хочу выпить, Нед. Давай устроим оргию в столовой, а?
– Графин там, если хочешь, дорогая. – Мисс Хендерсон также высказалась впервые.
– В таком случае, – сказал Эдвард, – если вы не против, Аллейн, я откланяюсь.
– У нас ведь есть ваш адрес? Хорошо.
– До свидания, кузина Силь. Если я чем-то могу… – Нед стоял в дверях. Карлайл отказывалась на него смотреть.
– До свидания, Лайл, – сказал он. – До свидания, Фэ.
Фелиситэ быстро шагнула к нему и, внезапно закинув руки ему на шею, бурно поцеловала. С мгновение он стоял, наклонив голову и сжав ее ладонь в своей. Потом ушел.
Под тяжелой маской изнеможения на лице тети Карлайл увидела слабый отблеск удовлетворения.
– Идемте, девочки, – почти бодро сказала леди Пастерн. – В постель.
Она величаво провела их мимо Аллейна, который открыл перед ними дверь. Когда Карлайл поворачивала на лестницу, то услышала голос лорда Пастерна.
– А я тут! – кричал он. – И тут я останусь! Вы не отошлете меня в кровать или еще куда-нибудь, разве что под арестом.
– Пока я ничего подобного не предполагаю, – внятно ответил Аллейн, – хотя мне кажется, сэр, что стоит вас предупредить…
Конец его фразы отрезала закрывшаяся дверь.
IV
Аллейн закрыл дверь за удалившимися дамами и задумчиво посмотрел на лорда Пастерна.
– Думаю, – повторил он, – следует предупредить вас, что если вы вопреки моему совету решите остаться с нами, все, что вы скажете или сделаете, будет занесено в протокол и может быть использовано…
– Вздор! – визгливо прервал его лорд Пастерн. – К чему эта канитель? Я никого не убивал, и вы не можете доказать обратного. Приступайте к своей драгоценной рутине и не мелите чепухи.
Аллейн глянул на него в некотором изумлении. «Треклятый старикашка!» – невольно подумал он. Лорд Пастерн моргал, ухмылялся и тряс брылями.
– Как вам угодно, сэр. Но чепуха чепухой, а вам было сделано положенное предупреждение, и, более того, я должен повторить его при свидетелях.
Перейдя лестничную площадку, он открыл дверь в бальный зал и позвал:
– Фокс, можно вас на минутку? – после чего вернулся в гостиную, где ждал молча, пока не вошел инспектор Фокс. Тогда он сказал:
– Фокс, я предложил лорду Пастерну отправиться спать, но он отказывается. Прошу вас засвидетельствовать следующее. Я предупреждаю его, что с этого момента все его слова и поступки будут занесены в протокол и впоследствии использованы как улики. Конечно, это пустая формальность, но не знаю, что еще можно сделать, не прибегая к более решительным мерам. Дополнительный персонал прибыл?
Глядя с явным неодобрением на лорда Пастерна, Фокс подтвердил – мол, да.
– Попросите их работать повнимательней, хорошо? Спасибо, Фокс. Я продолжу тут.
– Спасибо, мистер Аллейн, – сказал Фокс. – Я тогда возьмусь за кабинет.
Он повернулся уходить.
– Эй! – воскликнул лорд Пастерн. – Куда это вы? Что вы задумали?
– Если мне будет позволено заметить, милорд, – строго сказал Фокс, – вы ведете себя крайне неразумно. Крайне неразумно и глупо делать то, что вы делаете, если могу так выразиться. – Он вышел.
– Идиот рукастый, – отозвался лорд Пастерн.
– Напротив, сэр, – с полнейшей вежливостью ответил Аллейн, – исключительно способный офицер полиции, которого уже давно следовало повысить в звании.
Выйдя на середину гостиной, он несколько минут разглядывал длинную комнату, держа руки в карманах. Он медленно ее пересек, потом снова и снова, осматривая при этом любой предмет, оказывающийся у него на пути. Наблюдая за ним, лорд Пастерн вздохнул несколько раз и громко застонал. Наконец Аллейн остановился у кресла, рядом с которым стоял рабочий столик на колесиках. На столике имелись пяльцы и шкатулка для рукоделия изысканного и элегантного устройства. Осторожно подняв крышку, он наклонился осмотреть ее содержимое. Внутри были аккуратно разложены бесчисленные пасмочки вышивального шелка. Шкатулка была снабжена всеми мыслимыми инструментами, и каждый лежал в отведенном для него углублении: игольницы, ножницы, длинные шильца, наперсток, мерка слоновой кости, сантиметр в футляре с перегородчатыми эмалями, шелковые ленточки удерживали на месте тупые ковровые иглы и острые шильца. Сев, Аллейн принялся с дотошным тщанием изучать шкатулку.
– Жаль, вы вышивание с собой не прихватили, – сказал лорд Пастерн, – правда?
Достав блокнот, Аллейн глянул на часы и сделал короткую запись.
– Я был бы вам благодарен, – добавил лорд Пастерн, – если бы вы держались подальше от собственности моей супруги. – Он попытался подавить зевок, пустил оттого слезу и вдруг рявкнул: – Проклятие, где ваш ордер на обыск?
Аллейн закончил еще одну запись и только после этого встал и предъявил ордер.
– Пф! – отреагировал лорд Пастерн.
Аллейн вернулся рассматривать вышивку леди Пастерн. Она была натянута на пяльцы и почти закончена. Множество купидончиков в позах крайней беззаботности кружили вокруг изумительной красоты фантазийного букета. Работа была тончайшая. Аллейн одобрительно хмыкнул, и лорд Пастерн тут же его спародировал. Аллейн возобновил обыск. Он методично продвигался по комнате со скоростью улитки. Проползло полчаса. Вдруг его внимание привлек слабый звук. Он поднял глаза. Лорд Пастерн, все еще на ногах, опасно покачивался. Глаза у него были остекленелые и ужасные, рот открыт. Он храпел.
Пройдя на цыпочках к двери в дальнем конце комнаты, Аллейн открыл ее и проскользнул в кабинет. Услышав за спиной возмущенный рев, он закрыл поскорее дверь и, обнаружив ключ в замке, повернул его.
Инспектор Фокс, сняв пиджак, изучал содержимое открытого ящика на письменном столе. Перед ним рядком были разложены тюбик шпатлевки, пластилин в вощеной бумаге, пустой пузырек с наклейкой «Ружейная смазка», но без пробки и белая рукоятка слоновой кости, в которую, вероятно, вставлялся какой-то инструмент.
V
Фокс положил на стол рядом с этими предметами толстый палец, не столько указывая, сколько обозначая их наличие и значимость. Кивнув, Аллейн быстро прошел к двери, ведущей на площадку. Заперев ее, он подождал, склонив голову набок.
– Уже идет, – удовлетворенно констатировал он.
Снаружи раздался быстрый топоток. Дверная ручка повернулась, потом гневно затряслась. Приглушенный голос произнес:
– Прошу прощения, милорд, но, боюсь, в настоящий момент это помещение осматривают.
– Да кто вы такой, черт побери?
– Сержант Маркс, милорд.
– Тогда позвольте вам сказать…
Голоса стихли.
– И в бальный зал он тоже не попадет, – сказал Фокс, – разве что затеет потасовку с сержантом Уайлоу.
– Как насчет столовой?
– Там мы закончили, мистер Аллейн.
– Что-нибудь нашли?
– На пол было пролито вино. Портвейн, я бы сказал. И на столе отметина рядом с центральной вазой, словно туда упало несколько капель воды. В вазе белые гвоздики. Больше ничего. Со стола, разумеется, убрали.
Аллейн оглядел предметы на столе:
– Где вы все это выискали, Фокс?
– Вот в этом ящике, который был вытащен и оставлен на письменном столе, в точности как лежит сейчас. Прямо-таки лавка старьевщика, а, сэр? Эти предметы лежали поверх общей свалки.
– Бейли уже за них брался?
– Да. Ни на одном никаких отпечатков, – ответил Фокс. – То-то и странно.
– Как насчет пишущей машинки?
– Мы взяли пробу шрифта и отпечатки. Пальчики только его светлости, и очень свежие.
– На тюбике шпатлевки нет колпачка.
– Он был на полу.
Аллейн осмотрел тюбик.
– С открытого конца, разумеется, засохло, но не слишком глубоко. Тюбик на три четверти полон.
– Крошки шпатлевки в ящике, на столе и на ковре.
– Ну надо же, – рассеянно отозвался Аллейн и взял белую рукоятку. – Вещественное доказательство «Б». Знаете, что это такое, Фокс?
– Могу только выдвинуть обоснованное предположение, мистер Аллейн.
– Это одно из многих приспособлений в очень элегантной шкатулке для рукоделия, что стоит в гостиной. Вязальные крючки, ножницы и так далее. Все закреплены в отделеньицах под крышкой. Одно углубление пустует.
– Как вы, наверное, заметили, сэр, тут только рукоятка.
– Да. Как по-вашему, в отверстие вставлялось вышивальное шильце?..
– Рискну предположить.
– Думаю, не ошибетесь.
Открыв саквояж, Фокс достал узкую картонную коробку. Там, закрепленная и упакованная в стружку, лежала стрелка. Драгоценные камни в застежке, крошечные изумруды и бриллианты, весело блеснули. Только узкий платиновый кант и сам стилет потускнели от крови Риверы.
– Бейли надо будет снять скрытые отпечатки, – сказал Фокс.
– Да, разумеется. Нам не стоит ее трогать. Позднее стрелку можно будет разобрать, но по виду, Фокс, мы кое на что наткнулись.
Аллейн поднес рукоятку к стилету.
– Клянусь, подходит, – сказал он и положил рукоятку на стол. – Далее вещественное доказательство «В». Пустой пузырек из-под ружейной смазки. Где от него пробка?
Фокс ее представил.
– Подходит, – сказал он. – Я пробовал. Она подходит, и воняет от нее тем же. Хотя почему, черт побери, она очутилась на сцене…
– То-то и оно, – согласился Аллейн, – почему черт побери? Посмотрите только, что обнаруживается в ящике вашего любимчика! Видано ли, чтобы улики так играли на руку?
Тяжело поелозив в массивном в кресле, инспектор Фокс несколько секунд задумчиво смотрел на начальника.
– Согласен, на первый взгляд странно, что улики так повсюду разбросаны. И к тому же подозреваемый не сделал ни одной попытки очистить себя, даже больше, словно бы сам против себя громоздит обвинения. Впрочем, он и сам странный. Можно даже сказать, что не несет ответственности, точно не сознает смысла содеянного.
– Я и сам никогда не понимал, в чем точно смысл данного поступка и что значит, нести или не нести ответственность. Кто разделит человеческое поведение на то, что нам хочется называть коренящимся в здравом рассудке, и бредовое помешательство? Где та грань, когда человек перестает сознавать, что делает? О, определения мне известны, и я знаю, что мы выжимаем из них что можем, но, сдается, в вопросах патологии любая пенитенциарная система проявляет себя преглупым образом. Вот сейчас перед нами явно помешанный лорд, который так далеко зашел в эксцентричном бреде, что способен публично убить человека нелепо сложным способом, который указывает прямо на него, а затем делать, по сути, все от него зависящее, чтобы его арестовали. Случалось расследовать и такое, но будет ли так в нашем деле?
– Должен сказать, сэр, – флегматично отозвался Фокс, – будет. Судить пока рано, но по тому, как мы продвинулись, я склоняюсь к этой мыслишке. Послужной, так сказать, список этого джентльмена и общее его поведение указывают на состояние психики, мягко говоря, эксцентричное. Все знают, что он не в себе.
– Да. Все. Вот именно, все знают, – согласился Аллейн. – Все скажут: «Это в его духе. Так на него похоже!»
С толикой раздраженности, какой Аллейн никогда не прежде не видел у своего опрятного и выдержанного инспектора, Фокс сказал:
– Ладно, мистер Аллейн, ладно. Знаю, к чему вы клоните. Но кто мог бы подбросить ему оружие убийства? Вот это мне объясните. Вы считаете, что любой за столиком ресторана мог взять револьвер, когда тот лежал под сомбреро, и затолкать в него дурацкую стрелку? Вы полагаете, Морено мог изготовить стрелку, припрятать где-то и забрать ее после того, как милорд его обыскал? Где он мог ее прятать? В пустой комнате оркестрантов, где нет ничего, кроме инструментов и людей? И как он мог затолкать это в револьвер, если его светлость держал револьвер при себе и клянется, что никогда с ним не расставался? Скелтон? Скелтон вертел в руках револьвер, а уйма людей за ним наблюдали. Мог ли Скелтон затолкать эту штуковину в дуло? Да курам на смех. Вот так.
– Ладно, старина, – согласился Аллейн. – Давайте продолжать. Скоро проснутся слуги. Как далеко вы тут подвинулись?
– Не дальше того, что вы уже видели, сэр. Почти все нам ящик дал, сэр. А пули, которые он извлек, когда мастерил холостые патроны, вон там, в мусорной корзине.
– Карлайл Уэйн наблюдала, как он их делал. Как насчет бального зала?
– Там Бейли с Томпсоном.
– Ну ладно. Давайте еще раз взглянем на револьвер лорда Пастерна, Фокс.
Достав оружие из сумки, Фокс положил его на стол. Сев, Аллейн извлек лупу.
– Очень хорошая лупа есть прямо тут, в ящике его светлости, – заметил Фокс. Аллейн хмыкнул. Он смотрел в дуло.
– Сделаем фотографию с увеличением, – бормотал он. – Там две длинные царапины и еще какие-то шероховатости.
Он протянул револьвер Фоксу, сидевшему в том самом кресле, которое занимала девять часов назад Карлайл. Как и Карлайл, Фокс воспользовался лупой лорда Пастерна.
– Вы заметили, – сказал Аллейн, – что когда я дал посмотреть оружие чокнутому старикану, его больше всего заинтересовала нижняя часть рукояти прямо под предохранителем? Ничего не могу там найти. Клеймо мастера на самой рукояти. Что он, по-вашему, там искал?
– Бог его знает, – раздраженно хмыкнул Фокс и понюхал дуло.
– Вы похожи на старую деву с нюхательной солью, – заметил Аллейн.
– Может, и так, сэр, но не чувствую никакого запаха, кроме смазки.
– Знаю. Есть еще кое-что. Слушайте.
В дальнем конце дома послышалось шевеление: хлопнула дверь, поднялся ставень, открылось окно.
– Слуги просыпаются, – сказал Аллейн. – Опечатаем комнату, поставим полицейского на страже, а вернемся попозже. Давайте соберем наши находки, выясним, что у остальных, и поспим часа три. Не забудьте, в Ярде в десять часов. Пошли.
Но сам он не двинулся с места. Фокс посмотрел на него с сомнением и начал убирать в саквояж револьвер, шпатлевку, пустой пузырек и рукоятку слоновой кости.
– Нет, черт побери, – буркнул Аллейн. – Я еще поработаю. Забирайте улики, Фокс, и отдайте экспертам. Позаботитесь о смене для дежурящих здесь и отправляйтесь на боковую. Увидимся в десять. В чем дело?
– Я предпочел бы остаться, мистер Аллейн.
– Знаю-знаю. Фанатично преданный своему делу инспектор. Домой.
На что Фокс, проведя рукой по коротким седоватым волосам, ответил:
– Я в хорошей форме, право слово. Специально не думаю про пенсию. Вот, спасибо вам большое, мистер Аллейн.
– Мне, возможно, удастся еще копнуть свидетелей.
– Те наверху до десяти не проснутся.
– Растолкаю, если потребуется. Почему им достается все веселье? А еще я хочу позвонить жене. Доброго вам утра, мистер Фокс.
Открыв дверь на площадку, Фокс повернул ручку. Дверь распахнулась внутрь, ударив его в плечо. Выругавшись, он отступил на шаг, и под ноги ему свалился лорд Пастерн.
VI
Глаза свирепо смотрели прямо перед собой, а когда Фокс склонился над ним, открылся еще и рот.
– Что это вы тут вытворяете? – взвился лорд Пастерн.
Ловко перекатившись, он вскочил на ноги. Щеки и подбородок у него блестели от седой щетины, как от изморози, глаза покраснели, смокинг измялся. Окно на лестничной площадке безжалостно заливало его светом раннего утра, в котором он выглядел жутковато. Манера его, однако, не утратила агрессивности.
– На что уставились? – добавил он.
– С тем же правом мы можем спросить вас, – отозвался Аллейн, – что вы задумали, когда, по всей очевидности, устроились, привалившись спиной к двери.
– Я задремал. То еще дельце, когда человека не пускают в его собственные комнаты в пять часов утра.
– Ладно, Фокс, – устало сказал Аллейн. – Идите.
– Очень хорошо, сэр, – ответил Фокс. – Доброе утро, милорд.
Обойдя лорда Пастерна, он ушел, оставив дверь приоткрытой. Аллейн слышал, как он распекает сержанта Маркса на площадке:
– И это называется наблюдением?
– Мне велели только присматривать, мистер Фокс. Его светлость заснули, едва коснулись пола. Я решил, что пусть тут поспит, какая разница.
Фокс величественно заворчал и начал спускаться, его не стало слышно.
Закрыв дверь кабинета, Аллейн отошел к окну.
– Мы еще не закончили с этой комнатой, – сказал он, – но, думаю, кое-что в ней уже можно потревожить.
Откинув занавески, он поднял окно. Снаружи уже совсем рассвело. В окно влетел свежий ветерок, подчеркнув, перед тем как развеять, застоявшиеся запахи ковра, кожи и стылого сигаретного дыма. Настольная лампа все еще проливала неуместную теперь желтизну на окружающий ее мусор. Аллейн повернулся от окна лицом к лорду Пастерну и обнаружил, что тот ловкими любопытными пальцами роется в ящике на столе.
– Хотите покажу, что вы ищете? – предложил Аллейн. – Вдруг оно то самое? – Открыв саквояж Фокса, он достал коробку. – Пожалуйста, ничего трогайте, просто посмотрите.
Его светлость посмотрел, но раздраженно-нетерпеливо и, насколько понял Аллейн, без особого удивления.
– Где вы это нашли? – спросил лорд Пастерн, дрогнувшим пальцем указав на рукоятку слоновой кости.
– В ящике. Можете опознать?
– Вероятно, – прошептал тот.
Аллейн указал на орудие убийства.
– Шильце, которое было закреплено здесь шпатлевкой, изначально, возможно, вставлялось в эту рукоятку. Мы попробуем вставить. Если войдет, это будет означать, что оно взято из шкатулки для рукоделия леди Пастерн, которая стоит в гостиной.
– Это вы так говорите, – оскорбительно заявил лорд Пастерн.
Аллейн сделал пометку.
– Не могли бы вы сказать, находилось ли это шильце в вашем ящике, сэр? До вчерашнего вечера?
Лорд Пастерн, однако, рассматривал лежащий поодаль револьвер. Выпятив нижнюю губу, он глянул на Аллейна и вдруг стремительно выбросил руку, намереваясь его схватить.
– Хорошо, – согласился Аллейн, – можете его взять, но, пожалуйста, ответьте на мой вопрос о шильце.
– Откуда мне знать? – безразлично отозвался его светлость. – Я не знаю.
Не разворачивая пленку, он перевернул револьвер и, схватив лупу, всмотрелся в нижнюю часть рукояти, а после издал визгливый кудахчущий смешок.
– Что вы ожидали увидеть? – небрежно спросил Аллейн.
– Вот те на! – отозвался лорд Пастерн. – Уж вы-то наверняка хотите узнать!
Он смотрел на Аллейна в упор. Его налитые кровью глазки нахально подмигивали.
– Чертовски весело, – удовлетворенно заметил он. – С какой стороны ни взгляни, просто смех.
Он рухнул в кресло и с явным злорадством потер руки.
Закрывая коробку, Аллейн совершил нечеловеческое усилие, чтобы взять себя в руки. Он встал над лордом Пастерном и пристально посмотрел ему в глаза. Лорд Пастерн тут же зажмурил свои и надул щеки.
– Спать хочется, – заявил он.
– Послушайте меня, – сказал Аллейн. – Вы хотя бы представляете себе, какая опасность вам угрожает? Вы отдаете себе отчет в том, какие последствия будут иметь сокрытие или отказ дать важную информацию в ходе расследования убийства? Мой долг предостеречь вас, что подозрения против вас весьма серьезны. Вы получили официальное предупреждение. У тела человека, к которому вы питали, надо думать, некоторое уважение, вы повели себя ужасающим образом. Должен сказать вам сэр, что если вы и дальше будете так нелепо разыгрывать фривольность, мне придется попросить вас проехать в Скотленд-Ярд, где вы будете допрошены и при необходимости задержаны.
Он ждал. По ходу его речи лицо лорда Пастерна понемногу расслаблялось. Теперь губы у него надулись и выдули пузырек воздуха, от которого вздыбились усы. Его светлость, по всей очевидности, спал.
Аллейн несколько минут рассматривал его, потом сел за стол так, чтобы не терять из поля зрения лорда Пастерна, и, немного подумав, подтянул к себе пишущую машинку, достал из кармана письмо Фелиситэ и, найдя лист бумаги, начал снимать копию.
При первых же ударах клавиш глаза лорда Пастерна открылись, встретили взгляд Аллейна и закрылись снова. Пробормотав что-то невразумительное, его светлость захрапел с еще большим пылом. Закончив печатать, Аллей положил копию рядом с оригиналом. Они были напечатаны на одной машинке.
На полу, у кресла, где предыдущим вечером сидела Карлайл, лежал журнал «Гармония». Подняв его, Аллейн перелистнул страницы. С десяток выпало, потом и переплет немного разошелся. Журнал открылся на странице НФД, и Аллейн, как до него Карлайл, заметил в ложбинке пепел от сигареты. Он прочел письмо, подписанное «Тутс», перелистнул еще несколько страниц и наткнулся на статью о торговле наркотиками и театральную рецензию Эдварда Мэнкса. Он снова посмотрел на возмутительную фигуру в кресле.
– Лорд Пастерн, – сказал он громко. – Просыпайтесь. Просыпайтесь, ваша светлость.
Лорд Пастерн неожиданно дернулся, щелкнул языком и издал горлом кошмарный скрежет:
– Й-эй-хэ?
– Будет вам, вы же не спите. Ответьте-ка на один вопрос. – Аллейн сунул ему под нос «Гармонию». – Как давно вам известно, что Эдвард Мэнкс и есть НФД?
