Сесил Темпест был до ужаса встревожен. Букмекерская контора становилась все более настойчивой и требовательной. Его уклончивые объяснения о скором получении гонорара воспринимались с недоверием, которого полностью заслуживали. Букмекерам уже приходилось иметь дело с писателями, и они прекрасно знали, что авторы дешевых романов никогда не получали в виде вознаграждения чеки с четырехзначными суммами. А если литератор был к тому же еще и женат, ему никак не удалось бы скрыть поступившие деньги от жены, не говоря уже о том, чтобы оставить себе все до последнего фунта. Мистер Бересфорд, старший партнер букмекерской фирмы «Бенс», прислал выдержанную в самых резких тонах записку с угрозой: если в течение семи дней Сесил с ними не расплатится, они будут вынуждены передать дело адвокатам и в мировой суд.

Сесил от волнения места себе не находил, поскольку положение становилась поистине отчаянным. В его доме уже не осталось ничего, что он мог бы продать, погасив даже ничтожную часть долга. Если что-то и имелось когда-то, то было давно продано. А Лилиас не принадлежала к числу тех незаменимых кудесниц-жен, которые неожиданно получали крупные наследства, ухитрялись экономить на хозяйственных расходах или имели заработок на стороне. Все, что она успевала, так это управляться по дому без помощи прислуги, шить новую одежду, штопать старую, готовить еду, делать уборку, стирать, гладить, варить джемы, не имея даже достаточно сахара, мариновать фрукты, сушить овощи, собирать пожертвования для местной кассы взаимопомощи и ухаживать за членами семьи, если кто-то заболевал. А потому Сесил считал, что ему крупно не повезло в жизни в целом и с супругой в частности. Между тем тень мистера Бересфорда постоянно нависала над ним.

Венцом же его несчастий стал отказ Дороти Кэппер, на чью помощь он всерьез рассчитывал, принять приглашение его жены. Будучи человеком старомодной закваски, Сесил все еще продолжал верить в чудеса.

– Какого дьявола! Почему она так поступает с нами? – злобно вопрошал Сесил.

– Быть может, наш чай не внушает ей доверия, – предположила Лилиас.

– А ты пригласила ее всего лишь попить у нас чайку? Богом клянусь, это поступок в духе самого кузена Эверарда! Надо было зазвать ее на роскошный ужин и приготовить дичь.

– Дичи теперь нигде не купишь, – мягко заметила Лилиас. – Но даже если бы ты умудрился раздобыть хотя бы пулярку, я не понимаю, почему мы должны тратиться на дорогое угощение для той, кому скоро достанутся сто тысяч фунтов. Да за эти деньги она сама могла бы накормить нас чуть ли не мясом павлинов.

– Но для меня ее визит был особенно важен, – в отчаянии сказал Сесил.

Он только все окончательно испортил, допустив прошлым утром непростительно глупую ошибку в работе, и слышал, как мистер Уэйли снова бормотал что-то о своем племяннике, который наконец возвращался со службы в армии. Все-таки военные врачи нашли у него заболевание сердца. У многих парней вдруг обнаруживается нечто подобное, злобно отметил про себя Сесил. Человек, умеющий мыслить более логически, уже понял бы, что может потерять работу в любом случае, и перестал бы переживать из-за отношения к себе мистера Уэйли, но Сесил был из другого теста. Всегда остается шанс, надеялся он. Сердце племенника может, если на то пошло, вообще остановиться, и потом, когда Сесил все уладит со своими долгами букмекерам, его позиции в издательстве сохранятся незыблемыми. Но только, не дай бог, мистер Уэйли обо всем узнает, поскольку глава фирмы придерживался твердого убеждения, что азартные игроки к тому же обязательно злоупотребляли спиртным, дурно обращались со своими женами и воплощали в себе все остальные пороки, решительными противниками которых были реформаторы. Для них подобные вещи обязательно рассматривались вместе, как море и волны, уксус и растительное масло, как полисмен и его свисток.

Когда Сесил окончательно убедился, что Дороти не собиралась, говоря словами мисс Карбери, играть с ними одним мячиком, он начал обдумывать, какую свежую наживку положить в мышеловку, хотя он сам, разумеется, никогда не высказался бы в подобных выражениях. Как угодно и где возможно, но он должен встретиться с Дороти. Роясь в уже достаточно запыленных уголках своей памяти, он вспомнил, что во времена ухаживаний за Лилиас умел доставить будущей супруге удовольствие, постоянно преподнося букеты цветов. Все женщины любят цветы, но в особенности, вероятно, те из них, кто достиг зрелого возраста, так и не встретив мужчину, который сделал бы им предложение руки и сердца. И Сесил поспешил к одной из станций центральной линии метро, раздумывая, кому можно было доверить доставку цветов по адресу в эти трудные военные дни. Скорее всего, мрачнея, размышлял он, только достаточно дорогому цветочному магазину. Сесил часто слышал расхожие поговорки, что без труда не вытащишь и рыбку из пруда и нельзя поймать медведя, не пожертвовав изрядным количеством меда, вот только с медом у него сейчас возникли проблемы. Он вздохнул, припомнив историю жизни своего деда, женившегося три раза, пережившего всех трех жен и на каждые похороны заказывавшего роскошный венок из лавров и прочих вечнозеленых растений. Позже выяснилось, что дед всякий раз брал венок напрокат, а после церемонии заворачивал в чехол и возвращал в похоронную контору, заплатив лишь символическую сумму. Да, думал Сесил, его современники могут много чему поучиться у прошлых поколений.

Он задержался у витрины одного из флористов. Что, если купить этот горшок с нарциссами? Однако три шиллинга и шесть пенсов казались чрезмерной ценой за такой товар: и посмотреть-то особенно не на что. К тому же он не мог знать, любит ли Дороти нарциссы. И вообще нарцисс считался цветком, символизировавшим молодость, и хотя Сесил приходился наследнице ровесником и считал, что сам лишь вступает в период расцвета сил, он прекрасно осознавал, насколько иначе относятся к таким вопросам дамы. Поэтому отказался от идеи приобретения нарциссов и купил горшок с гортензией за целых пять шиллингов. «С поздравлениями от Сесила и Лилиас», – написал он на прилагавшейся маленькой карточке. Будь он готов потратить гинею, перед ним открывалась возможность выбора действительно прекрасных цветов, но он решил, что в подобном расточительстве нет необходимости, ведь в первую очередь ценится не сам подарок, а оказанное тебе внимание.

Затем под первой строчкой он вывел своим невероятно ровным, мелким и невыразительным почерком клерка:

Не могли бы Вы оказать мне честь совместным посещением воскресного концерта церковной музыки в «Александра-Холле»? У меня есть билеты. Если предложение вам нравится, пожалуйста, приходите к билетной кассе зала к 14:20.

Он хотел присовокупить еще и повторное приглашение к чаю, но места на карточке уже не осталось, а покупать вторую за отдельную плату не стал. Более того, Дороти уже отвергла первое приглашение. Он добавил только номер своего рабочего телефона, поскольку присутствие Лилиас на концерте не предполагалось. Ему казалось, что все пройдет удачнее без нее. У Лилиас была раздражающая манера поднимать в разговорах темы, которые лучше было не затрагивать. Как большинство жен, она совершенно не умела ценить романтическую натуру человека, ставшего ее спутником жизни.

Покинув магазин, Сесил поспешил вернуться в свой офис. Никаких билетов у него, разумеется, не было, и он пока даже не собирался покупать их. Ему совсем не хотелось остаться с бесполезными билетами на руках, поскольку у мисс Кэппер могли быть совершенно иные планы на воскресенье: встреча еще с кем-либо, собрание Молодежной христианской ассоциации или нечто иное. А в военное время, внушали им всем, деньги были нужны для сражений наряду с пулями, и их не стоило растрачивать впустую.

Гортензию доставили в пятницу утром, и Дороти, спустившись по лестнице, чтобы открыть входную дверь посыльному, не сразу поверила, что цветок предназначался именно ей. Такое развитие событий представлялось совершенно невероятным. Еще в прошлую пятницу Дороти даже не слышала об Эверарде Хоупе, а теперь у нее в квартире поселилась его бывшая секретарша-домоправительница-компаньонка, его кузены прислали ей отравленные конфеты, прибыл горшок с растением, и она могла только гадать, что ожидает ее дальше. Преисполненная гордости, Дороти принесла гортензию наверх, на радостях не потрудившись прочитать весь текст на приложенной карточке. Мисс Карбери как раз стирала в ванной чулки, разведя при этом невероятную грязь. Когда же увидела горшок в руках Дороти, то пригвоздила ее к месту взглядом, каким могла бы вколотить гвоздь в крышку гроба.

– Лучше скажи мне, – спросила она в ответ на попытки Дороти поделиться с ней удовольствием от презента, – от кого он? От Санта-Клауса? Или, быть может, от викария?

– Цветок прислали Сесил и Лилиас, – очень медленно ответила насторожившаяся Дороти, стараясь припомнить те уже казавшиеся такими далекими дни, когда жизнь принадлежала ей целиком и она даже смела (да простит ее за это Господь) считать свое существование очень скучным. – Они хотят, чтобы я вместе с ними посетила концерт религиозной музыки в воскресенье. (До нее пока не доходило, что Лилиас определенно не могла там присутствовать.)

Мисс Карбери громко фыркнула.

– Все, что делается якобы во имя религии, не заслуживает доверия, – провозгласила она.

– Но это будет в «Александра-Холле», – продолжала сообщать Дороти.

– Трудно даже вообразить более опасное место, где можно легко упасть с высоченной парадной лестницы, – тут же выдвинула свой аргумент Джулия. – Но я тебя уже предостерегла. Только еще одного падения с лестницы нам не хватало. Как я предполагаю, Сесил не включил меня в число приглашенных?

– Он… То есть в самом деле не включил, – пришлось признать несчастной Дороти.

– Ну разумеется. Я не ожидала ничего другого. Что ж, если тебя убьют, я, по крайней мере, была против такой встречи. А сейчас веди себя поосторожнее с этим растением. Основательно промой его, прежде чем совать в горшок свой нос. Там среди стеблей может таиться один из тех отравленных шипов, которые часто встречаются в Африке.

– Но цветок привезли прямо из магазина, – возразила Дороти.

– Вот только выбирал его Сесил, в этом я уверена, – едко заметила мисс Карбери. – Что могло помешать ему поместить в горшок нечто смертоносное, когда продавщица на секунду отвернулась? Он очень хорошо осведомлен обо всех таких штучках. Ведь Сесил пишет приключенческие книжки для подростков в своем идиотском издательстве, а его герои постоянно стреляют из трубочек ядовитыми стрелами или переезжают на каноэ через распростертые тела жертв.

– Мне кажется… – начала Дороти, но Джулия уже разошлась во всю мощь своего воображения, и ее речь захлестнула собеседницу высокой приливной волной.

– Впрочем, он едва ли сделал нечто такое с цветком. В противном случае не стал бы тратиться на билеты в «Александра-Холл». Кстати, он не упоминает, на каких местах вы будете сидеть там?

– Для этого карточка слишком мала, – пояснила Дороти.

– Тогда позволь высказать догадку. – Джулия говорила уже с каким-то радостным ужасом в голосе. – Наверняка это будет первый ряд балкона. Ты когда-нибудь сидела на балконе в «Александра-Холле»?

– Нет, не припоминаю, чтобы бывала там прежде, – отозвалась Дороти. При этом она начала понимать, отчего с виду любящие мужья порой убивали своих жен: для них становился невыносимым их торжествующий и поучительный тон, от которого звон долго стоял в ушах.

– Он очень высокий. Идеально для затяжного падения, – добавила мисс Карбери, выразительно взглянув на собеседницу.

– Но я все равно с ними пойду, – сказала Дороти, готовая к этому моменту войти даже в клетку тигра, лишь бы сбить чрезмерную спесь со своей компаньонки и отстоять чувство собственного достоинства. – Не могу же я всю оставшуюся жизнь прятаться по углам, как мышь, отвечая отказом на любые приглашения?

– А если начнешь принимать приглашения без разбора, то у тебя останется для тревоги за свою жизнь совсем мало времени, – вновь угрюмо предостерегла ее Джулия.

Однако Дороти больше не внимала ее советам.

Она позвонила в офис Сесила, как ей было предложено.

– Значит, вы сможете пойти на концерт? Это замечательно. Буду ждать в два тридцать у билетных касс, – сказал Сесил своим торопливым и тонким голосом. – Я… Мне просто не терпится поскорее познакомиться с вами.

Дороти подумала:

«Они вполне могли бы пригласить меня на сей раз к обеду. Хотя вполне вероятно, что к выходным у них кончается отпущенный им рацион мяса».

Пятница и суббота прошли спокойно. Субботним вечером две дамы отправились в местный кинотеатр «Гомон», где посмотрели увлекательный фильм о женщине, изобретательно убившей своего работодателя и спрятавшей труп в печи. В приподнятом настроении они вернулись домой, чтобы съесть по тосту с маргарином и печенье под звучным наименованием «Пирожное к обеду».

Воскресное утро выдалось дождливым. Как обычно, Дороти отправилась на службу в церковь, где совершенно необычным ей показался нескрываемый интерес в глазах многих прихожанок, наблюдавших, как она идет к своей скамье. Дороти, как могла, скрыла лицо ладонью, сожалея, что шляпники до сих пор не создали модель, подходившую для скромных и набожных женщин. Внезапно кто-то толкнул ее локтем в ребра, и она увидела рядом с собой Джулию.

– Подвинься! – сказала та, наметанным взглядом осматриваясь вокруг. – Что здесь будет происходить? Я сто лет не была в церкви, если не считать дня похорон мистера Хоупа.

Она не потрудилась понизить голос, отчетливо разносившийся под церковными сводами. Не обратить на нее внимание было просто невозможно. Среди прихожан пробежала волна удивления и любопытства, смешанного с легким шоком. По мере того, как продвигалась служба, мисс Карбери то и дело неодобрительно фыркала, а однажды громогласно заявила:

– Тоже мне развлечение! Лучше бы в цирк сходили. Куда как веселее.

Но удалиться досрочно не пожелала, хотя Дороти очень хотелось бы избавиться от нее до начала проповеди.

В то утро викарий избрал своей темой простоту.

– Дети мои, не сотворите себе кумира, не поклоняйтесь золотому тельцу, – вещал он, глядя прямо на Дороти.

Однажды придется навестить ее, размышлял святой отец, продолжая развивать свою идею перед паствой. Но не слишком скоро. Ему не следовало создавать впечатление, что деньги имели для него значение и хоть сколько-нибудь меняли отношение к людям, что отчасти было правдой. Сами по себе деньги не очень-то привлекали его, но как местный пастырь он обязан был заботиться о стаде своем, считая выпавшее на прихожан бремя отчасти и своим. А сто тысяч фунтов, вне всякого сомнения, становились бременем особо тяжким, а посему долг велел ему по мере сил облегчить его.

Джулия впитывала в себя каждое слово проповеди и не сводила сверкающего взора со священника. Как только служба закончилась, она ухватила Дороти за руку и торопливыми шагами вывела на улицу.

– В итоге я очень рада, что пришла сюда, – заявила Джулия. – Тут мне пришло в голову то, о чем я не задумывалась прежде.

– О чем же ты не подумала прежде? – страдальческим голосом спросила Дороти, готовая услышать, что мисс Карбери заметила прятавшегося за колонной дьявола, только и ждавшего подходящего момента, чтобы испепелить свою жертву адским пламенем.

– Вернее, о ком. Я говорю о вашем викарии, – ответила Джулия. – Держись с ним настороже тоже, чтобы он не лишил тебя денег, заставив к тому же поверить, будто оказал тебе тем самым огромную услугу. – Джулия нахмурила брови. – Как только получишь состояние, – добавила она, – непременно нужно будет сразу же составить завещание.

– Наверное, ты права, – согласилась Дороти почти безропотно.

– И ничего не оставляй церкви, как бы ни было велико твое желание совершить богоугодное дело.

– Но у меня нет семьи. Церковь и прихожане заменяют мне все, – возразила Дороти.

– Подумать только! Никогда не встречала такой женщины, как ты, – моментально вспыхнула Джулия. – Ты же глубоко религиозна и должна знать, что церковь осуждает самоубийц.

– Разумеется, мне об этом известно, – сказала удивленная Дороти. – Как любая другая церковь и общество, где тоже придерживаются высокой морали.

– Тогда почему же ты, как кажется, постоянно готова совершить его сама? Начать с того, что ты наследуешь деньги семьи, о которой никогда прежде даже не слышала, и сразу же даешь ее членам множество возможностей устранить себя. Но и потом, если мне удастся справиться со сложнейшей задачей предотвратить все их козни против тебя до того, как истечет месячный срок, ты начнешь вводить в соблазн разделаться с тобой тех, кто с древности слывет мастерами в таких делах, завещав деньги церковникам, – самым известным попрошайкам и стяжателям в нашем мире.

«Мономания, – подумала Дороти. – Или точнее будет назвать это навязчивой идеей? Именно от этой болезни страдает Джулия. Она настолько одержима, что видит опасность там, где ее нет и в помине. Вполне вероятно, что даже те шоколадные конфеты вовсе не были отравленными».

Ответа от мистера Холлинса пока не поступило, хотя мисс Карбери следила за приходившей почтой ястребиным оком, мрачно сообщая, что молчание аптекаря она воспринимает как дурное предзнаменование. И тот же Сесил, скорее всего, хотел лишь проявить к Дороти свои дружеские чувства. В таком случае стыдно было лишать его возможности продемонстрировать их. Если же он действительно представлял опасность… Как же тогда отнестись к ее собственному стремлению стать свободной птичкой в Небесах, даже рискуя угодить в силки птицелова? И Дороти с откровенным нетерпением ожидала намеченной на тот же день встречи.

Дороти прибыла на место рандеву несколько раньше назначенного времени. Пока что не слишком густая толпа людей входила в величавые двери «Александра-Холла». Дороти заняла позицию на верхней площадке лестницы, чтобы быть ближе всего к билетным кассам. Судя по тому, что она слышала, публика просила в основном самые дешевые места. Ей стало действительно интересно, куда посадит ее Сесил. Если билеты ему подарили, что казалось вероятным – ведь никто не покупает билеты на подобные концерты, чтобы произвести хорошее впечатление (для этой цели куда как лучше приглашение в театр), то, скорее всего, это будет партер. Дороти знала о свойстве амфитеатра этого зала, где эхо портило эффект восприятия музыки людям, способным оценить ее звучание, но она, не обладая утонченным музыкальным слухом, хотела бы просто занять удобное кресло. Дороти некоторое время наблюдала за толпой, подчас чуть не сворачивала себе шею, когда крутила головой из стороны в сторону, пока ее не осенило: она же не узнает своих родственников, когда те появятся, а они ее. Нужно было условиться о каком-то опознавательном знаке. Стоило Дороти уведомить их: «На мне будет шляпка с букетиком лютиков», и они смогли бы сразу же разглядеть ее. Или Сесил мог бы вставить, скажем, нарцисс в петлицу своего пиджака.

На площадке вместе с ней находились в ожидании еще несколько одиноких женщин, но рано или поздно к каждой из них присоединялись друзья, хотя чаще – подруги, и они вместе входили через одну из распахнутых дверей. Дороти посмотрела на свои наручные часики. Было уже почти половина третьего. Она ощутила легкий приступ паники. Предположим, он не узнал ее, а она его? Не торчать же здесь до вечера? Ей уже начинало казаться, что она выглядит нелепо. Потом Дороти заметила мужчину, вроде бы не слишком уверенно приглядывавшегося к ней. Возможно, это и был Сесил. Дороти сделала пару шагов вперед, робко улыбаясь ему. Когда показалось, что он тоже шагнул к ней навстречу, ее улыбка стала радостней и радушнее. На губах уже начали складываться фразы приветствия. Но затем мужчина повернулся и обнял девушку в сером костюме, взбежавшую вверх по ступеням. Густо покраснев от неловкости, Дороти поспешно развернулась к афише на стене и сделала вид, что сосредоточенно читает ее. «Какой ужас! – подумала она. – Он мог решить, что я пытаюсь заигрывать с ним».

Она уже всерьез сердилась на Сесила, виновного в почти невыносимой для нее ситуации. Вероятно, тот мужчина, выглядевший весьма привлекательным, сейчас рассказывал своей девушке, как странная женщина, похожая на старую верблюдицу, хотела только что навязаться ему. Хотя на самом деле мужчина вообще не обратил на нее никакого внимания. К этому времени оркестру уже пора было приступать к увертюре. А значит, если даже Сесил все-таки явится, они опоздают, и им придется оттоптать ноги множеству незнакомых людей, пробираясь к своим местам. Дороти была зла: ведь она так редко бывала где-либо за чужой счет, что не хотела терять ни минуты бесплатного для нее развлечения. Кроме того, она сама терпеть не могла опоздавших и теперь представляла негодующие взгляды и перешептывания зрителей, которых невольно побеспокоят, прежде чем они с Сесилом наконец усядутся. Она почувствовала горячую волну гнева, а ее пульс заметно участился.

– Мисс Кэппер? – Голос раздался прямо у нее над ухом.

Она резко развернулась и увидела перед собой тщедушного, слегка потрепанного жизнью мужчину с нервными манерами, приподнявшего в приветствии черный котелок.

– Да, это я, – ответила она, чувствуя разочарование от внешности своего спутника. Это был поистине огромный шаг назад по сравнению с «Волшебным грилем», большими гиньолями и молодым компаньоном. До чего же неряшливо был одет и насколько старым казался Сесил, хотя мисс Карбери успела информировать Дороти, что ему тоже едва исполнилось тридцать восемь лет. Ровесник Дороти. «Неужели я похожа на него? – подумала она. – Такая же затрапезная, усталая и износившаяся?» Но сразу отмела эту мысль, поскольку мы все стремимся думать о себе лучше, чем того заслуживаем.

– Извините, что заставил ждать, – сказал Сесил, которому оказалось не так-то легко удрать от Лилиас, которую не собирался посвящать в свои дела. – Мы с вами сидим наверху. Я всегда считал, что слушать музыку лучше всего откуда-то с верхней точки.

Сесил, по всей видимости, действительно так полагал, причем довел свое пристрастие до крайности, потому что взял билеты на самую верхотуру, где у Дороти поначалу даже чуть закружилась голова. При этом он непрерывно с энтузиазмом что-то рассказывал о сегодняшних исполнителях, пока они взбирались, как показалось Дороти, под самый небесный свод. Она, разумеется, понимает, несколько раз повторил он, что в рабочие дни у него никогда не бывает свободного времени для такого рода вольностей, как посещение музыкальных мероприятий.

Дороти, преодолевая головокружение, могла лишь изредка вставлять свои реплики. Например, напомнила, почему воскресные концерты и называются воскресными: их не проводят в будни. Сесил рассмеялся, преодолевая одышку от долгого подъема. Причем его смех напоминал скрип плохо смазанной бетономешалки. Они в спешке добрались до своих мест, потревожив при этом всего лишь одну богемной внешности даму с прической в виде пустого птичьего гнезда. Сесил хотел продолжить разговор, но соседка так неприязненно посмотрела на него, что он осекся на полуслове.

Концерт начался.

Как и подозревала Дороти, его программа оказалась обширной и рассчитанной на продолжительное время. Атмосфера в зале воцарилась торжественная, соответствовавшая характеру события. Религиозная музыка всегда способствует возникновению среди публики такого настроения. Сесил склонился вперед, показывая, насколько очарован мелодией. Дороти же украдкой осматривалась по сторонам, готовая в любой момент выслушать его комментарий, когда первый номер программы, к ее облегчению, закончился. Ей хотелось казаться интеллигентной женщиной, поскольку Сесил, по его собственному выражению, «знал о музыке все». Для невежд такие положения всегда неприятны. Им не хватает честности признаться в своей мещанской неосведомленности по части искусств. После затянувшегося соло на фортепиано, исполненного музыкантом, о котором Дороти никогда прежде не слышала, Сесил откинулся на спинку кресла и спросил:

– Слышали когда-нибудь, как эту вещь играет Соломон?

– Нет, – теперь уже без стеснения призналась Дороти. – Я его игры вообще никогда раньше не слышала.

Сидевшая рядом артистического вида леди громко сказала:

– Как и никто другой.

Сесил не мог не услышать ее реплики и сразу же сменил тему:

– Надеюсь, вам понравились мои скромные цветы?

– Они восхитительны, – отозвалась Дороти. – А синий цвет я всегда особенно любила.

– Я тоже предпочитаю его другим, – сказал Сесил. – По крайней мере, если речь о растениях, – поспешно уточнил он, опасаясь, что она воспримет его слова как критику ее кричащего ярко-желтого платья.

– Это цвет здоровья, – добавила Дороти.

Она отчего-то чувствовала себя усталой. Вероятно, причиной стали эмоции, навеянные музыкой. Разве не могло случиться так, что она, сама того не ведая, была крайне восприимчива к этим звукам? Но Дороти пришлось признать: более вероятно, утомительное воздействие оказывал на нее Сесил. Он воспринимался как раздражающая медицинская процедура. Она украдкой посмотрела на часики. Более прямая женщина типа Джулии Карбери заявила бы, что у нее разболелась голова, или без обиняков призналась: музыки с нее на сегодня вполне достаточно. Но Дороти не обладала столь жестким характером. Она лишь вздохнула, заметив, с каким благоговением внимал Сесил следующему номеру музыкальной программы. Когда же и он завершился, спутник повернулся к ней с улыбкой и сказал:

– Я часто воспринимаю субботы и воскресенья нашей жизни как два дня, проведенные в гостинице среди гор, отдохновение после трудной рабочей недели.

Произведения беллетристики, выходившие из-под пера Сесила, делали подобные лирические реплики частью его повседневного лексикона. Он никогда не выражал на бумаге свои мысли в простой форме, опасаясь, что читатель усмотрит в этом некий подвох с его стороны или даже отнесет покупку столь примитивной книги к пустой трате денег.

– Да, – кивнула Дороти, не зная, как еще реагировать на его слова. – Мне кажется, у вас крайне утомительная работа.

Сесил улыбнулся всезнающей улыбкой опытного писателя.

– Нас всех преследует проклятие, наложенное на Адама, – произнес он. – В поте лица будешь есть свой хлеб и так далее… Ну вам это хорошо знакомо.

Хотя на самом деле особенно потеть в издательстве ему не приходилось.

– Мисс Карбери рассказала мне, что вы написали целую груду романов, – продолжала Дороти, сожалея, что не запомнила ни одного названия. – Я часто размышляла, насколько писательское ремесло привлекательно для меня, хотела бы владеть им. Но потом я неизменно задумывалась: кому захочется читать мои глупости и банальности?

Сесил, не менее Дороти утомленный церковной музыкой, отреагировал, потеряв ориентировку в ходе разговора.

– В самом деле, кому?

Повергнутая в шок столь грубой откровенностью, Дороти пыталась справиться с ним, но в этот момент некто вышел на авансцену и начал петь арию из итальянской оперы.

Дороти снова пришла в ужас:

– Как вы думаете, неужели допустимо исполнять итальянские мелодии во время войны с Италией?

Богемная леди, слушавшая до этого музыку, уронив голову на грудь, подняла ее, чтобы прошипеть в их сторону:

– Вот дикари!

А затем опять уткнула гордый подбородок в свой пышный бюст.

– Искусство не знает границ, – торжественно заявил Сесил, и его лицо приобрело восторженное выражение. Дороти подавила зевок. Хью, быть может, и пытался убить ее, но он хотя бы сначала доставил ей весьма дорогое удовольствие. К тому же Дороти явно сопровождал ее ангел-хранитель, чтобы нарушить преступные планы злоумышленника. Но вот если ангел-хранитель сбежал сейчас из «Александра-Холла», его трудно было бы даже винить за это. Когда арию допели, Дороти не отважилась высказать о ней свое мнение, а просто сидела, слушая, как крупные капли дождя барабанят по крыше концертного зала. К счастью, она захватила с собой зонтик, но плащ оставила дома, потому что хотела предстать перед Сесилом в своем лучшем из нарядов. Но сейчас вдруг подумала с несвойственной ей резкостью, что если бы она натянула на себя даже шторку из ванны, это не имело бы никакого значения. И она с первого взгляда определила: такой мужчина на такси тратиться не станет.

Люди вокруг них начали вставать из кресел, и она сама удивилась, насколько это обрадовало ее. «Наконец-то все закончилось! Мои мучения остались позади». Она испытала такое облегчение, что охотно присоединилась к общим аплодисментам. Потом достала из сумки зонт и тоже поднялась.

– Захотели размять ноги? – спросил Сесил. – И правильно. Здесь было тесновато сидеть.

Но сразу же осознал свою ошибку и поспешил похвалить доставшиеся им места «почти рядом с богами», хотя умолчал об их главном достоинстве – невероятной дешевизне.

– Восхитительный концерт, – сказала Дороти, стараясь придать голосу искренности, и это ей неожиданно легко удалось.

– Но лучшее нас всегда ожидает впереди, – снова бросил профессиональную реплику Сесил. – Это пока лишь антракт.

Дороти теперь уже с трудом скрыла сразу овладевшее ею беспокойство. Сесил взял кузину за руку и вывел в коридор. Часть публики стояла небольшими группами, остальные прогуливались из одного конца в противоположный. Сесил подошел к одному из открытых окон, и они стали смотреть на мокнувший под дождем город. Казалось, дождь зарядил надолго. Сточные канавы превратились в настоящие реки, а прилегавшие к залу улицы полностью опустели.

– Погода не слишком благостная, верно? – Сесил перегнулся через подоконник, под которым располагался насквозь отсыревший парк.

«Вот и подвернулся твой шанс, старина, – говорил он сам себе. – Воспользуйся им, пока не поздно. Другого может не случиться».

– Да, погода не слишком удачная, – согласилась Дороти.

– Хотите увидеть отсюда, как фрицы разбомбили статую, символизировавшую Музыку? – предложил Сесил.

– Я уже ее видела на следующее после бомбежки утро. Не могу забыть оторванную руку, валявшуюся на мостовой.

– В самом деле? Ладно… Но на нас обрушился настоящий ливень, верно?

– А мне говорили, что дожди приносят свежесть и здоровье, – сказала Дороти.

– Я бы назвал это самоочищением в природе, – поддержал ее мысль Сесил.

Он искоса бросил на нее еще один изучающий взгляд. Ничего выдающегося Сесил и не ожидал встретить, но сейчас ему представлялось чрезмерной несправедливостью, что столь невзрачное существо со слабо развитым интеллектом станет обладательницей ста тысяч фунтов.

«Она же не будет даже толком знать, как распорядиться такими деньгами», – озлобленно подумал он.

Дороти понимала, что ее молчание затянулась, и потому отчаянно перебирала возможные варианты продолжения разговора, а затем решилась:

– Право, мне жаль, что ваша супруга не смогла сегодня присоединиться к нам.

Он мрачно подумал о том, что «жена» прозвучало бы уместнее, чем «супруга». Да, но откуда у этой женщины могло взяться чувство стиля? Зато Дороти подкинула ему новую тему как нельзя более кстати, и он мгновенно ухватился за нее.

– К слову сказать, она очень расстроена, но надеется, что вы все-таки побываете у нас в гостях в ближайшее время. Она же послала вам уже одно приглашение, но вы не смогли принять его.

– Я бы с удовольствием наведалась к вам домой, – сказала Дороти. – Теперь все будет по-другому после моего знакомства с вами, Сесил.

Действительно, трудно было вообразить себе червяка в человеческом облике, каким она увидела Сесила Темпеста, способным на какие-либо отчаянные поступки. Еще одно доказательство простой истины: не пытайтесь определить характер человека по одной только внешности.

– Один из наших детишек простудил себе горлышко, – дал самое невинное объяснение отсутствию жены Сесил.

– Надеюсь, ничего серьезного? – вежливо спросила Дороти.

– В этом-то и проблема, – ответил Сесил. – Никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Никакой риск недопустим, если речь идет о здоровье твоего ребенка.

– А вот моя мама, – сказала Дороти, отбрасывая в сторону всякую дипломатичную корректность, – любила повторять, что не следует уж слишком переживать из-за детей, носиться с ними как с писаной торбой.

Сесил не сразу понял смысл ее слов, вновь потеряв нить разговора.

– Вероятно, у вашей матери не было детей, – неожиданно бросил реплику он, но сразу же понял всю глупость сказанного. – Извините за бестактность. Просто наши детишки отличаются особой чувствительностью, – поспешил добавить Сесил. – А ты не можешь снять с себя ни малейшей доли ответственности за них. К примеру, мой сынок Дуглас отлично учится в школе. Мне остается только надеяться, что он сможет продолжать образование там. Ему исполнилось четырнадцать, а времена… Сложные времена настали, если честно.

– В какой школе он учится? – спросила Дороти, подавляя очередной зевок и отгоняя мысль, что если Дуглас был таким же занудой, как папаша, не представлялось особенно важным, сможет он продолжить образование или нет.

– В школе Святого Бенедикта. Прекрасное учебное заведение, но они берут за все настолько непомерную плату…

– А почему ваш сынок не получает государственной стипендии? – настал черед Дороти проявить бестактность.

Сесил окинул ее взглядом, исполненным почти откровенной неприязни. А потом ударился в объяснения, насколько тонкой была нервная система мальчика, которую он, по всей вероятности, усмехнулся Сесил, унаследовал от такого отца. Поэтому Дуглас обладал склонностью устраивать истерики по самым ничтожным поводам. А вот двенадцатилетняя дочка пошла целиком в мать. Сесил часто завидовал умению Лилиас легкомысленно смотреть на все в этой жизни, но ей, конечно, проще, поскольку не она отвечает за благосостояние семьи. Это лежит целиком на его плечах, вздохнул Сесил. А ему так тяжко содержать их всех… Он посмотрел на Дороти.

– Как я слышал, вы сами нигде не работаете, – сказал он.

– Работаю, но не получаю за это вознаграждения, – пояснила Дороти, вспомнив долгие годы ухода за больной матерью и бесконечные хлопоты по хозяйству.

– Что ж, теперь сама судьба выплатит вам вознаграждение с огромными процентами, – остроумно, как ему показалось, заметил Сесил.

Впрочем, это тоже была фраза, не раз использованная им в своих романтических сериях книжек.

– Хотелось бы надеяться, – улыбнулась Дороти. – Или вы тоже хотите предостеречь меня от чего-то?

Вопрос совершенно ошеломил Сесила. «Бедняжка, – подумал он. – Хотя в ее положении такое восприятие вполне естественно. Не этим ли объяснялась ее необычная реакция на церковную музыку во время сегодняшнего концерта?»

Он еще раз перегнулся через подоконник. Какими же крошечными выглядели фигурки людей внизу! Ему доводилось слышать, что если ты мог изучать мир сверху, то это очень помогало успокоиться и собственные волнения казались ничтожными, не стоившими особого внимания. Сейчас, к сожалению, взгляд сверху нисколько не унял его волнений, хотя и высота здесь все же была недостаточной для необходимого результата. Такси передвигались мимо здания, похожие на блестящих черных насекомых. Не поворачивая головы, он сказал:

– Подойдите и взгляните на это! – Дороти придвинулась на шаг или два. Его настроение вызывало у нее приступ глубочайшего недоверия к нему. – Здесь у меня появилась новая идея, – продолжал Сесил. – Я искал сюжет для будущей книги, и вот он передо мной. Посмотрите туда.

Подчиняясь его повелительному тону, она посмотрела вниз. И у нее сразу же закружилась голова. Казалось, асфальт улицы стал стремительно приближаться к ней – его чернотой заполнился весь коридор, где они стояли. У Дороти возникло ощущение, что рука сдавила ей горло. Вторая рука, и это уже ей не мерещилось, мертвой хваткой обвила Дороти за талию.

– Нет, – хрипло прошептала Дороти. – Нет.

Сесил украдкой бросил взгляд назад через плечо. Второе отделение концерта уже началось. И если не считать их самих, коридор был совершенно пуст. Он надеялся, что никто внутри зала не сможет услышать ни звука, донесшегося снаружи. Дороти боролась с демоническим упорством. Самого по себе этого сопротивления стало бы достаточно, чтобы желание выбросить ее из окна только усилилось. Внезапно она разразилась потоком слов:

– Кузен Уильям погиб, вывалившись из окна. Говорят, история неизбежно повторяет саму себя. Кто-то получил очень много денег после его смерти.

– Все это бесполезно, – презрительно сказал Сесил. – Никто вас не слышит. Все напрасно.

Он прижался к ней теснее. Дороти почувствовала, как что-то слегка царапнуло кисть ее руки. Посмотрев вниз, она увидела блестящее и тонкое острие.

«Он хочет ввести мне наркотик, – подумала Дороти. – А когда я потеряю сознание, сможет сделать что угодно. Вот тогда со мной будет покончено».

И она последним отчаянным усилием сумела высвободиться из его объятий. Две или три капли крови упали с руки на подол желтого платья. Сесил занес над ней кулак. Дороти успела заметить направленный себе в лицо удар. Каким-то чудом ей удалось уклониться от него, и, как показалось, уже в следующий момент она подбежала к началу спуска с лестницы, скатываясь с нее быстрее, чем вода бежит по трубе. Вниз, вниз по сумасшедшей траектории, чувствуя, что в любую секунду может оступиться и упасть, погибнув так же жутко, как погиб Эверард Хоуп, но только свалившись в холл концертного зала. Дороти напрягала слух, пытаясь понять, гонятся ли за ней, звучат ли вслед шаги. Если бы она услышала их, думалось ей, сама бы добровольно бросилась в проем необъятной лестницы. Любая смерть виделась предпочтительнее возможности оказаться в полной власти этого мерзавца.

Вниз, вниз, вниз. Еще один пролет, а потом другой. При этом Дороти еще успевала поражаться коварству Сесила, заманившего ее сюда. Его зловещему замыслу, когда он покупал самые дешевые билеты, чтобы их места оказались на самом верху зала. Наконец она выбежала в вестибюль. Пораженный охранник устремился ей навстречу, но она лишь бешеным толчком отбросила его от себя и выскочила, даже не попытавшись открыть зонтик, под яростный ливень, бушевавший снаружи.