Гостиница не поражала размерами. Насколько позволял разглядеть мглистый сумрак, это было солидное, вытянутое в длину здание с побеленными стенами и с кровлей из серой деревянной дранки, столь обычной в долинах. С одной стороны вдоль дома тянулась крытая веранда, где летом расставлялись столики. Гастхауз – так по-немецки называется гостиница – стоял ярдах в двадцати от того места, где кончаются рельсы. С другой стороны к дому примыкала огражденная парапетом терраса. За парапетом скалы обрывались отвесно вниз на двести – триста футов, но со стороны станции, откуда мы подходили, дом выглядел просто как обычное приземистое длинное здание с закрытыми оконными ставнями и массивной дверью, сбоку от которой стояли мусорные ящики и коробки с пустыми бутылками.

Свет, который вывел нас с Льюисом к гостинице, шел именно отсюда – из единственного окна с открытыми ставнями. Один ставень и створка окна были открыты; возможно, это сделали после звонка Шандора специально, чтобы указать ему в тумане путь на вершину. Других огней не было.

Рельсы кончались под крышей станции – низкого продолговатого строения, больше всего похожего на сарай. Под прикрытием этого сооружения мы пробежали вперед и перебрались через барьеры из щебенки к мутному окну с задней стороны. Между этим окном и гастхаузом спрятаться было негде, если не считать ящиков, составленных штабелями, и контейнеров с бутылками у стены; но у нас оказался превосходный наблюдательный пункт: через окно станции было прекрасно видно все, что происходит в освещенном помещении с открытым ставнем. Картинка была не хуже, чем на киноэкране.

Действие разворачивалось в кухне.

Слева играли отблески пламени большой кухонной плиты, над которой красовались подвешенные в ряд медные сковороды и большое синее блюдо. У стены напротив окна можно было разглядеть верх кухонного стола, а над ним – еще какие-то полки с посудой и стопкой картонных коробок. Стена справа, где, по-видимому, находилась дверь, мне была не видна. Рядом с окном выдавался край большого, чисто выскобленного стола. Самое главное – на стене у кухонного стола висел на высоте плеч старомодный телефонный аппарат, около которого Шандор что-то резко выговаривал коренастому здоровяку – по-видимому, хозяину, – стоявшему у плиты спиной к окну. Насколько я могла рассмотреть, редеющую шевелюру хозяина уже тронула седина. На нем было старое пальто, накинутое второпях поверх пижамы или чего-то такого, что он надевал на ночь. Сейчас, сняв с плиты кофейник и полуобернувшись к Шандору, он, в свою очередь, обратился к канатоходцу.

Хватило одного беглого взгляда, чтобы вся эта картинка запечатлелась в моей памяти, поскольку в следующее мгновение Льюис, шепнув мне: «Стой здесь», резво понесся к стене кухни, оставив меня в одиночестве.

Он бежал по кривой, стараясь не попасться ненароком на глаза собеседникам, и через несколько секунд, никем не замеченный, притаился за стеной у открытого окна, откуда, вероятно, мог слышать разговор в кухне.

До сих пор не знаю, было ли зажжено в кухне электричество или горела керосиновая лампа, но в зыбкой рассветной мгле свет казался очень ярким и обрисовывал сцену действия с поразительной ясностью, хотя за окном все еще проплывали клочья тумана. Силуэт Льюиса, скрючившегося вне освещенной площади, едва проступал в тени, однако я разглядела в его руке револьвер…

Но в этот момент мое внимание привлекло какое-то движение в комнате. Полуодетый здоровяк поднес кофейник к столу и, продолжая говорить, стал разливать кофе по кружкам. Я видела поднимающийся над ними парок, и от этого зрелища у меня внезапно пробудился аппетит. До сих пор помню этот дивный голодный спазм, который заглушил даже острое ощущение опасности. По-моему, я почти почувствовала запах кофе, хотя, конечно, об этом не приходится говорить всерьез: ведь меня отделяли от окна добрых двадцать ярдов сырой полутьмы.

В следующую секунду кофе совершенно вылетел у меня из головы: я увидела, что Льюис прокрался вдоль стены от окна к двери и пытается ее открыть.

Дверь была заперта, – должно быть, ее закрыли, впустив Шандора. Беззвучно, как призрак, Льюис вернулся на прежнее место у окна. Меня удивило, что окно оставили открытым, но, вероятно, они не усмотрели в этом ничего существенного, да и Шандору, судя по всему, мысль о преследовании не приходила в голову.

Стоило мне подумать об этом, как открытое окно все-таки привлекло к себе внимание Шандора. Он что-то произнес, указывая пальцем, затем поставил кружку на стол и повернулся к телефону. Хозяин бросил взгляд в указанном направлении, пожал плечами и двинулся к окну, чтобы захлопнуть створки. Шандор ждал, сняв трубку. А Льюис – я глазам своим не поверила, – Льюис крепко прижал рукой створку вместе со ставнем к стене снаружи.

Хозяин, высунув руку, рванул створку посильнее, та дернулась, но осталась на месте. Он повторил попытку, и я даже со своего места расслышала его раздраженное восклицание, когда и на этот раз закрыть окно не удалось. Шандор, оглянувшись, повернулся к телефону и что-то коротко проговорил в трубку, видимо номер. Человек в окне перегнулся через подоконник и взялся за упрямую створку, чтобы подтащить ее к себе.

Льюис резко ударил его по голове. Грузное тело рухнуло на подоконник и медленно сползло в освещенную комнату. Но еще раньше Льюис с револьвером в руке оседлал подоконник; его черный силуэт четко выделялся на фоне освещенного окна.

Тотчас наверху зажегся свет.

Я покинула свое укрытие и стремглав помчалась к окну кухни.

Там царил ад кромешный. Льюису, само собой, пришлось прыгать, можно сказать, вслепую: он хоть и должен был по слуху определить, что Шандор у телефона, но в целом об обстановке внутри мог только догадываться. Несмотря на все проворство Льюиса, Шандор успел почуять неладное, поскольку именно в ту секунду, когда Льюис вспрыгнул на подоконник, он швырнул трубку на место и обернулся к окну; его рука уже потянулась к бедру…

Но прицелиться ему так и не удалось: Льюис выстрелил первым. Синее блюдо разлетелось вдребезги, и впору было подумать, что Льюис вполне удовлетворен таким результатом; отсюда следовало, что убивать он никого не собирался. Тем не менее выстрел сделал свое дело: Шандор словно примерз к месту, а затем – по отрывистому приказу Льюиса – переправил по полу свой револьвер к его ногам.

Я услышала его недоверчивый возглас:

– Ли Эллиот! Какого дьявола?..

– Кто этот человек? – перебил его Льюис.

– Ну, положим, Иоганн Беккер, но, черт побери…

– На втором этаже загорелся свет! – выкрикнула я, с трудом переводя дух. – Кто-то проснулся!

При виде меня лицо Шандора претерпело ряд забавных изменений: сначала на нем изобразилось изумление, потом мгновенный расчет и, наконец, хорошо разыгранная ярость.

– Вы? Так это вас я должен благодарить за этот бедлам? Что она тебе наплела? – Последний вопрос относился к Льюису.

Льюис не обернулся на мой голос и вообще не шелохнулся.

– Залезай внутрь, – скомандовал он мне. – Подними револьвер. Смотри не окажись между мной и Балогом. – Затем он резко бросил Шандору: – Кто еще в доме?

– Естественно, фрау Беккер. Слушай, Эллиот, спятил ты, что ли? Если ты выслушаешь меня, то я могу…

– Назад! – рявкнул Льюис. – Имей в виду, в следующий раз я выстрелю не в тарелку.

Шандор сник, а я быстренько пролезла в кухню и нагнулась за пистолетом.

– Это моя девушка, – объяснил Льюис, не отводя от Шандора ни глаз, ни дула. – Ты когда-нибудь раньше имела дело с такими игрушками?

– Нет, – призналась я.

– Тогда просто не направляй дуло на меня, хорошо? Что случится с Балогом, это, в общем-то, не так уж и важно, но я хочу, чтобы ты при помощи этой пушки удерживала фрау Беккер от необдуманных действий, так что…

– Слушай, ты мне скажешь наконец, в чем дело? – взъярился Шандор. – Эта девица… пистолет… чего она тебе наболтала? Ты, должно быть, свихнулся! Она думает…

– Заткнись! – нетерпеливо оборвал его Льюис. – Ты не хуже меня знаешь, почему я здесь. Я уже прекрасно расслышал все, что мне хотелось бы узнать, но ты избавишь себя от многих неприятностей, если объяснишь, при чем тут Беккер и его жена.

На этом месте речь Льюиса прервалась. Дверь распахнулась, и в кухне появилась одна из самых здоровенных женщин, каких я только видела в жизни.

Одеяние ее составляла просторная ночная рубашка из розовой фланели, поверх которой был наброшен синий шерстяной халат. Две тугие косицы спускались по спине. Вероятно, фрау Беккер разбудил приход Шандора, но свет она зажгла лишь при первых звуках начинающейся заварушки, а теперь выстрел заставил ее спуститься. Было очевидно, что вовсе не выстрел, прозвучавший в ночной тишине, стал причиной ее беспокойства, а звон разбитой посуды. Возможно, она подумала, что муж с гостем позволили себе устроить какой-то пьяный дебош, ибо она ворвалась в кухню подобно урагану Хлоя, бесстрашная и неукротимая, с кочергой в руке.

Я бросилась наперерез, тыча в нее пистолетом, – чем не Давид, размахивающий своей маленькой пращой перед Голиафом?

Дама и бровью не повела. Подняв руку размером с йоркширский окорок, она смела меня со своего пути и обрушилась на мужчин. И я головой ручаюсь, что остановил ее, заставив оцепенеть на мгновение, не вид мужа, лежащего без сознания, и не взбешенный Шандор, и даже не пистолет Льюиса.

– Мое блюдо! Мое блюдо! – возопила она. Уже потом Льюис перевел мне ее вопли, но причина ее отчаяния определялась безошибочно. – Моя великолепная посуда! Мой дом разгромлен! Грабитель! Убийца!

И, воздев кочергу, она ринулась на Льюиса.

До сих пор мне не совсем ясно, что произошло дальше. Я прыгнула к женщине и повисла на ее поднятой руке. Она попыталась стряхнуть меня, я сопротивлялась как могла, отчего нас заносило то туда, то сюда, и в какой-то момент мы оказались между Льюисом и Шандором.

Льюис метнулся в сторону, чтобы не упустить Шандора из виду, но было слишком поздно.

Шандор бросился на Льюиса в отчаянной попытке отобрать у того пистолет, и завязалась борьба.

Я не видела ее начала: была слишком занята сражением с фрау Беккер. Нельзя же было допускать, чтобы моего супруга в буквальном смысле раздавили объединенные силы неприятеля; значит, мне следовало любой ценой удерживать хозяйку дома подальше от дерущихся. Что ни говори, а Льюис вряд ли решился бы всадить пулю в женщину – так я, по крайней мере, надеялась.

Но пистолет, зажатый в моей руке, нагонял на меня панику – как бы не пристрелить ее ненароком. В течение двух-трех жутких минут я мертвой хваткой цеплялась за руку с кочергой и в то же время следила за тем, чтобы мое оружие не наделало беды. Меня швыряло по комнате, как терьера, повисшего на взбесившейся корове.

Внезапно фрау Беккер сникла: согнулась, как продырявленный мешок с зерном, и осела, словно я ее и в самом деле подстрелила. По счастью, под ноги нам попалось кресло, и на него-то мы обе и рухнули: я – на необъятное колено, по-прежнему приникнув к фрау Беккер, как младенец к материнской груди. Сначала мне показалось, что кресло развалилось под нашим двойным весом, но это оказалась качалка, которая, отчаянно скрипя, пустилась переваливаться по кухне, словно корабль по волнам, пока не остановилась перед дверью. В этот момент раздался грохот: это влетел через окно Тимоти, бледный как полотно и с горящими глазами. Он споткнулся о распростертого на полу Беккера, смел со стола кружки и приземлился на полу в луже кофе.

То ли вид третьего бандита оказался непосильным испытанием даже для фрау Беккер, то ли (как я подозреваю) разбившиеся кружки окончательно поколебали ее стойкость, но она была сломлена. Она выбыла из борьбы: сидела сгорбившись в кресле-качалке – огромная, оцепеневшая – и причитала по-немецки. Тем временем я сползла с ее колена и забрала у нее кочергу, а Тим, скатившись с ее мужа, поднялся и, в свою очередь, забрал кочергу у меня, после чего мы оба отдались лицезрению другого урагана, опустошавшего злополучную кухню.

Соперники стоили друг друга: сила Шандора и его великолепная атлетическая подготовка против несгибаемой воли и профессиональной выучки Льюиса. Сейчас Шандор железным захватом удерживал руку Льюиса, а тот напрягал все силы, пытаясь вернуть себе свободу действий и вновь овладеть ситуацией. В ту минуту, когда мы обернулись к бойцам, намертво сцепившимся друг с другом, они неотвратимо приближались к горячей стенке плиты. И именно Льюиса угораздило оказаться прижатым к ее раскаленному боку на две душераздирающие секунды. Я совершенно ополоумела и не вслушивалась в то, что он сказал, но Тимоти впоследствии с упоением вспоминал, что за эти мгновения узнал больше, чем за шесть лет, проведенных в престижной частной школе, – а этим, как я догадываюсь, сказано многое. Одним словом, Льюис разразился бранью, я завизжала, а Тим бросился на выручку; затем запястье Льюиса ударилось о край плиты. Пистолет вылетел из руки, проехался по половицам и застрял где-то за столом. Тут Льюис злобно двинул противника коленом в пах. Оба они отшатнулись от плиты и хлопнулись на край стола с риском переломать спины, в то время как кочерга Тима, просвистев мимо них в опасной близости, опустилась на плиту, смахнув кофейник.

– Мой кофейник!.. – словно обретая новые силы, завопила фрау Беккер.

– Тим! Сзади! – ахнула я, удерживая хозяйку в кресле.

Беккер очнулся и был уже на ногах. Завидев это, Шандор что-то прохрипел, и хозяин, шатаясь на ходу, двинулся с места.

Однако не на помощь к Шандору. Он потащился к телефону и был уже у аппарата.

– Останови его! – совершенно четко скомандовал Льюис и как-то умудрился оттеснить Шандора от стола, а тот одной рукой – я помнила его ужасные стальные руки! – обхватил горло Льюиса.

С обоих ручьем лил пот, а Шандор дышал со свистом, словно у него были прострелены легкие. Но Льюис сменил тактику. Он не стал вырываться, а перешел на еще более тесный контакт: обхватил Шандора поперек туловища и внезапным поворотом поднял врага над полом, опрокинул на бок… и так припечатал спиной к своему колену, что можно было только удивляться, почему у того не переломился хребет. Потом Льюис, поднатужившись, снова поднял его, так что кости захрустели, и завершил дело страшным ударом поперек горла. И только после этого Шандор, корчась от боли, упал на пол.

Беккер не снял трубку с рычага. Он изо всех сил дергал провод.

– Оставь телефон в покое! – заорала я и направила на него пистолет.

Беккер словно не слышал. Я не знала, вправе ли я в него стрелять, и очень сомневалась, что попаду в цель даже на таком расстоянии, поэтому повернула пистолет в другую сторону и кинулась к Беккеру.

Я опоздала. Тим развернулся, прыжком преодолел разделявшее их расстояние и нанес удар, но телефонный провод уже вылетел из гнезда вместе с кусочками штукатурки и деревянными щепками, а злополучный Беккер вновь распростерся на полу и затих.

– Моя посуда! – стенала фрау Беккер. – Мои чудные чашки! Иоганн!

– Все в порядке, – сообщила я еле слышным, срывающимся голосом. – Мы не причиним вам вреда. Мы из полиции. Ой, Тим…

Но ни в Тиме, ни в его кочерге уже не было нужды. Схватка кончилась.

Льюис поднимался на ноги, волоча за собой Шандора. Тот тяжело дышал и хотя все еще пытался сопротивляться, но, похоже, уже не питал больших надежд вырваться из железного захвата Льюиса.

Кажется, я собралась подойти к ним, но Тим перехватил меня и удержал на месте: он раньше меня сообразил, к чему идет дело. Как ни упирался Шандор, шаг за шагом он приближался к плите. Я все еще не догадывалась, чего добивается Льюис.

Все кончилось за считаные минуты. Я услышала изменившийся до неузнаваемости голос Балога.

– Что ты хочешь узнать? – выдавил он из себя и тут же, охваченный паникой, заторопился: – Я расскажу тебе все! Что ты хочешь?

– Это может подождать, – заявил Льюис.

Зажав, словно клещами, запястье Шандора, он тащил его руку к раскаленной плите.

Шандор не издал ни звука. Это обомлевший Тимоти и, видимо, я закричали в один голос:

– Льюис! Нет!..

С таким же успехом мы могли бы взывать к камню.

Все произошло как во сне. Обливаясь потом от напряжения, Льюис медленно подвел руку Балога к плите.

– Полагаю, это та самая рука? – осведомился он и придавил «ту самую» руку к горячей поверхности – на долю секунды, не больше.

Шандор вскрикнул. Льюис отшвырнул безвольное тело на ближайший стул и протянул руку за пистолетом, который я так и не выпустила из рук. Впрочем, он был уже не нужен.

Шандор сгорбился на стуле, баюкая обожженную руку.

– Впредь руки не распускай, – процедил мой муж.

Он помедлил пару секунд, переводя дух и обозревая результаты побоища: безжизненного Беккера, поврежденный телефон, негодующую женщину в кресле-качалке, Тима с кочергой и меня, наверное такую же бледную, как он сам, потрясенную и недоумевающую.

Первым пришел в себя Тимоти: нырнув под стол, он бережно извлек оттуда пистолет – драгоценную «беретту».

– Молодчина! – похвалил его Льюис.

Он улыбнулся нам обоим, отбросил со лба волосы и вдруг стал снова похож на человека.

– Вэн, дорогая, как думаешь, тут еще осталось сколько-нибудь кофе? Будь добра, налей нам по чашечке, пока мы с Тимом скрутим этих мерзавцев. А потом они расскажут нам все-все, что я хочу знать.