Мы въехали в деревню Оберхаузен около пяти часов следующего дня.

Поскольку со мной был Тимоти, я отказалась от первоначального намерения добраться поездом до Брука или Граца и там взять напрокат машину. Кроме того, было воскресенье, и я не была уверена, что в воскресный вечер в провинции можно все это организовать так, как мне желательно. Зато в Вене, казалось, можно устроить все, что угодно и (более или менее) когда угодно, если воспользоваться помощью деловитых и благожелательных служащих отеля «На Штефансплац».

В результате мы с Тимоти выехали из Вены в прокатном «фольксвагене» на следующий день незадолго до полудня. По счастью, движение на улицах было не таким оживленным, как по будням, и мы прокладывали свой путь без особых затруднений. Я сидела за рулем, а Тимоти, развернув карту на коленях, исключительно толково руководил мною – по Триестской улице, мимо кладбища автомобилей и далее на шоссе Вена – Нойштадт.

День выдался прекрасный. Мы катили по шоссе, ведущему от Вены на юго-запад. Ландшафты по обе стороны дороги вначале показались нам довольно однообразными; к тому же их портили многочисленные вкрапления городских промышленных построек. Однако вскоре плоская монотонность равнины осталась позади. Свернув с магистрали Вена – Нойштадт, мы обнаружили, что находимся в краю заросших лесом холмов, зеленых пастбищ, журчащих ручьев и романтических утесов, увенчанных замками.

Это была сцена из идиллии, но отнюдь не из старинного романа; сцена из пасторали, но не приспособленная ни для какой готики. В низинах созревал богатый урожай, на склонах золотились скошенные луга. Даже тогда, когда дорога – проложенная в соответствии с самыми современными требованиями – начала свой извилистый подъем к перевалу Земмеринг, окружающие пейзажи не являли взору ничего грандиозного или величественного; просторные склоны, покрытые сосновым лесом, воспринимались всего лишь как рама для мирной жанровой картины.

Мы пообедали в Земмеринге – небольшом курорте, где почти всю зиму стоит ясная солнечная погода, а уж сейчас, в разгар лета, воздух был столь головокружительно свеж, что волчий аппетит Тимоти разыгрался еще сильнее, чем обычно, да и у меня – впервые за последние дни – мысль о еде не вызывала отвращения.

Мы снова тронулись в путь около трех часов дня. Дорога шла под уклон; открывающиеся взгляду места становились с каждой минутой все более очаровательными. Проехав несколько километров дальше Брука, мы свернули с главного шоссе, ведущего вдоль реки, в долину одного из ее притоков.

Я съехала на обочину, усыпанную сосновой хвоей.

– Слушай, Тимоти, у тебя есть водительские права? Хочешь порулить?

– Еще бы, – быстро ответил он. – Устала?

– Немножко. Перенапряглась слегка из-за этого левостороннего движения. Все время кажется, что заехала на встречную полосу, а тут еще все эти автомобили, которые несутся сломя голову из города по случаю воскресенья. Должна признать, в дорожных знаках ты разбираешься здорово. Надеюсь, я тоже пригожусь на роль штурмана… или ты уже сам освоился?

– Думаю, да, – сказал он. – Так или иначе, на этой захолустной дороге вряд ли можно ожидать очень уж оживленного движения.

Мы поменялись местами. Ему понадобились какие-нибудь две-три минуты, чтобы ознакомиться с рычагами управления и поиграть с коробкой скоростей; после этого мы снова устремились к цели.

Тимоти оказался превосходным водителем, и меня это не слишком удивило, поскольку я давно уже поняла, что не следует его недооценивать. Наконец-то мне представилась возможность расслабиться и подумать о том, что мне предстоит. При этом, самолюбия ради, я старалась делать вид, что восхищаюсь местными красотами.

Впрочем, это было не трудно. Сначала дорога шла лесом вдоль широкой говорливой речки; затем она заметно пошла в гору, огибая зеленые овраги с крутыми откосами и петляя среди холмов. Речка же неизменно оставалась справа от нас, текла уже по более обрывистому руслу, образующему целый каскад порогов; на дальнем от нас берегу вздымались скалистые утесы. Однако мы вскоре выехали из тесного ущелья к широкому водоему, окруженному холмами. Дорога выпрямилась; со всех сторон к ней подступали зеленые луга с высокой, по колено, травой, пестреющие белыми и желтыми цветами. Позади лугов вздымались холмы; их мягкие очертания, обрамленные соснами, создавали такое впечатление, будто они сбегают к подножию холмов, заполняя каждую складку и расщелину на склонах. Впору было подумать, что сосновым лесам на вершинах слишком тесно и они переливаются через край и скатываются вниз, подобно взбитым сливкам, украшающим пудинг. У верхних границ этих густых лесов снова возносились скалистые утесы, сияющие серебром и, в свою очередь, простроченные белыми прожилками падающей воды.

Но и эти кручи отнюдь не подавляли величием, оставаясь как бы на периферии зрения, пока глаза не могли оторваться от более близкого пейзажа с его покатыми склонами, золотистыми и зелеными лугами и радостным, уютным очарованием маленьких домиков, теснившихся то здесь, то там вокруг церквушек или на подворьях ферм. Убранное сено, навитое для просушки на шесты, напоминало темно-золотую пряжу на веретенах, а ровно выкошенные луга казались гладкими, как махровые полотенца. Время от времени попадались гробницы, похожие на крошечные церквушки со срезанным на уровне апсиды верхом, с цветами перед какой-нибудь раскрашенной статуей и ласточками, то и дело влетающими под деревянную крышу и выпархивающими оттуда. Сельские домики тоже были окрашены в розовый, голубой или белый цвет; у каждого окна располагался цветочный ящик с яркими петуньями, геранью и маргаритками. Казалось, что при каждом доме имеется маленький фруктовый сад, где ветви деревьев гнутся под тяжестью наливающихся яблок и персиков. Все сверкало и дышало изобилием. Над скромными деревенскими церквами с оштукатуренными стенами и крышами из дранки возносились шпили или купола-луковки с флюгером наверху. Коровы медово-желтой масти невозмутимо щипали траву; подвешенные на шее у каждой большие колокольчики издавали неумолчный звон. Зрелище долины было исполнено такого благоденствия, солнечного света и покоя, что даже желания не возникало перевести взгляд на дальние горы. Они лишь составляли фон этой очаровательной пасторали, расчерченной косыми тенями дня, клонившегося к закату.

Первым, что бросилось мне в глаза, когда мы въехали в деревню Оберхаузен, была афиша «ЦИРК ВАГНЕРА», подвешенная на стволе дерева. Вторым оказался сам цирк на поляне справа от дороги – пестрое скопище шатров, телег и фургонов, расположенных в обдуманном беспорядке вокруг главного купола.

Тимоти сбавил скорость, мы почти ползли, вытянув шею, чтобы получше все разглядеть.

– Ну что ж, – сказал он, – они пока здесь. Это уже кое-что. С чего начнем?

– Поезжай прямо вперед и постарайся найти гостиницу. По словам того портье, она находится в дальнем конце деревни, верно? Давай отыщем ее и устроимся там, а уж потом станем предпринимать какие-то шаги.

– Хорошо.

Мы двинулись по узкой, ничем не замощенной улице, по обеим сторонам которой были оставлены полоски протоптанной земли шириною в один-два фута, отделенные от проезжей части рядами деревьев. Эти полоски, по-видимому, должны были изображать пешеходные дорожки; однако их то и дело перегораживали оконные навесы или крылечки домов, вынуждая пешеходов перебираться на проезжую часть, невзирая на транспорт. Их беспечность казалась вполне оправданной: дорога была не в пример ровнее и удобнее для ходьбы, чем боковые тропинки.

Жители деревни, неспешно прогуливающиеся по случаю воскресенья, пересекали улицу, где им заблагорассудится, не глядя на оказавшиеся здесь машины. Поскольку использование гудков запрещалось (как в большинстве австрийских деревень), нам приходилось ехать очень медленно и в высшей степени осторожно. По счастью, никто, кроме меня, не мог расслышать ехидные, хотя и вполне бодрые комментарии Тимоти. Наконец мы выбрались из уличной тесноты на открытую площадь, где находился старинный колодец, а под деревьями, окружающими вымощенную булыжником террасу, были расставлены кресла. Впереди виднелась церковь с прелестным куполом-луковкой, а над ним – позолоченная стрела флюгера. Дорога здесь делала развилку, обтекая церковь с обеих сторон.

Я сказала:

– По-моему, надо бы остановиться и спросить дорогу. Если мы ошибемся в ее выборе, то одному богу известно, куда она нас заведет, прежде чем нам удастся развернуться – среди всей этой толпы!

Он плавно подрулил к обочине, остановился в тени платана и высунулся из окна, чтобы обратиться к веселому трио женщин, коротавших воскресный часок на дороге вместе с полудюжиной ребятишек, которые играли в войну вокруг материнских юбок. Все трое ответили на вопрос Тима в один голос, сопровождая объяснения выразительной жестикуляцией, тогда как детишки, оцепенев и лишившись дара речи от акцента Тима, столпились вокруг и воззрились на нас округлившимися голубыми глазенками.

Наконец он втянул голову внутрь машины.

– Не говори ничего, – попросила я. – Попробую догадаться. Нам нужна правая дорога.

Он ухмыльнулся:

– И нам без нее никак не обойтись. Они говорят, что там очень симпатично и нам спокойнее, потому что левая дорога – главная. Слушай, мне очень нравится это местечко. А тебе? Ты только погляди на эту штуковину в середине – колодец, или как он там называется, с кованым железным куполом? Здорово сработано, верно? Ух ты, а вон там Konditorei, видишь? Пекарня с кафе внутри. Я бы не прочь подкрепиться парой-другой из тех плюшек, а ты? Когда устроимся в гостинице, мы могли бы выйти и что-нибудь купить…

Приятно возбужденный, он продолжал тараторить, выставив голову в окно под жаркое солнце. Но я уже не могла ничего слышать, и даже зрение, казалось, мне изменило. Очаровательная картинка – деревушка в горах с ее оживленными, принарядившимися обитателями – разом померкла, мгновенно превратившись в смутный, неразличимый фон для одной-единственной персоны. Я увидела блондинку Льюиса.

Она задержалась у колодца, чтобы поговорить со старой женщиной в черном, которая несла огромную охапку цветов. Сейчас блондинка была видна совсем не в том ракурсе, в котором ее запечатлел оператор хроники, и расстояние от нее до машины составляло не меньше сорока ярдов, и все-таки я полагала, что не ошиблась. Потом она повернулась к нам лицом, и мое предположение переросло в уверенность. Да, это была та девушка, которую я видела в выпуске новостей. Более того, в жизни, в ярком дневном свете, она казалась еще красивее, чем на киноэкране. Ростом несколько ниже среднего, со стройной фигуркой, с белокурыми волосами, гладко зачесанными назад и стянутыми в прическу «конский хвост». Не осталось и следа от «эксцентричности», которую придавали ей непромокаемый плащ и растрепанные кудри; теперь она была очень мило одета в белую крестьянскую блузу, широкую пеструю юбку и передник. На вид ей было лет восемнадцать.

Пока я наблюдала за ней, она, засмеявшись, попрощалась с пожилой собеседницей и направилась прямо к нашей машине.

– Тим, – сказала я тихо, – втяни голову и закрой окно. Быстро.

Он немедленно повиновался.

– Эта девушка, которая приближается, такая хорошенькая, в голубой юбке, – та особа, которую я видела в хронике. Нет, не пялься на нее, а просто присмотрись, чтобы потом мог ее узнать.

Она направлялась к нам, держась в тени древесных крон, но, поравнявшись с машиной, прошла мимо, не удостоив чужаков ни единым взором. Я не повернула головы, но видела, что Тим следит за ней, глядя в зеркало заднего вида.

– Она идет прямо по дороге. Мне продолжать наблюдение?

– Да. Постарайся увидеть, куда она идет.

После паузы он сказал:

– Теперь мне за ней не уследить, слишком много народу толчется между нами, но она направлялась прямо по улице в ту сторону, откуда мы приехали.

– К цирковой поляне?

– Да. Хочешь, я совершу быстрый рейд и посмотрю, куда она войдет?

– А ты хочешь?

– Уж будь уверена. – Он уже наполовину вылез из машины. – Я всегда воображал себя кем-то вроде Джеймса Бонда, да и кто из мальчишек об этом не мечтал? Ты оставайся здесь и заплати штраф за парковку.

Дверца за ним захлопнулась, а я подрегулировала положение зеркала, чтобы, в свою очередь, поглядеть, как перемещается в толпе его высокая юношеская фигура. Он шел посреди дороги, по-видимому вполне усвоив присущее местным жителям великолепное презрение к транспорту. Затем наконец и он скрылся из виду.

Я откинулась на спинку сиденья, но не позволила себе расслабиться. Не приходилось удивляться, что меня слегка пробирал озноб, пока я с тяжелым сердцем, но и с жадностью обшаривала взглядом толпу.

Стало быть, зрение меня не подвело: все сходилось одно к одному. Теперь, когда я получила подтверждение, оказалось, что убедиться в своей правоте не всегда бывает приятно. Явление Льюиса с девушкой в темном зале кинотеатра, эта мимолетная сценка, все еще отзывающаяся в памяти разыгравшейся здесь трагедией и тем более таинственная из-за иноземных декораций, воспринималась теперь как сновидение, как нечто далекое, нереальное, отошедшее в небытие в тот момент, когда сменилось изображение в кадре. И как всегда, дневной свет за пределами кинозала еще дальше отодвигал сновидение от реального мира. Мои собственные поспешные действия – и прежде всего перелет в Австрию – тоже отдавали каким-то наваждением, отголоском сна, и до сих пор непривычная, чарующая красота страны усиливала иллюзию, что я блуждаю где-то в звездных высях, далеко от твердой земли.

Но теперь… Оберхаузен, цирк, та самая девушка… А теперь кто на очереди? Льюис?

– Что такое? Никакой квитанции на штраф? – неожиданно прозвучал за окном голос Тима.

– Никакой. Я из-за тебя чуть не подпрыгнула. Даже не слышала, как ты подошел.

– Я же тебе говорил, что нашел свое призвание. – Тим втиснул свою длинную фигуру в салон и уселся на водительское место рядом со мной. – Я крался за твоим подозреваемым объектом со всем искусством, на которое способен. Она направлялась к цирку. Думаю, там она и живет, потому что она прошла прямиком через ворота, а потом повернула к фургонам. Местным жителям – из них очень многие были с детьми – разрешали войти, но все они поворачивали в другую сторону; там зверинец, открытый для публики, или что-то в этом роде. У ворот стоял какой-то тип, который принимал плату за вход, но я не стал задавать вопросы. Я правильно поступил?

– Да, конечно.

– И у меня есть для тебя новости. Завтра они снимаются с места. Поперек афиши приклеено объявление, что последнее представление сегодня в восемь часов вечера.

– О, вот как? Выходит, нам повезло. Спасибо тебе, Тим.

– Никаких благодарностей. Это было занятно. Я же тебе рассказывал, что просто помешан на испанской школе верховой езды. Джеймс Бонд тут ни при чем… хотя, если честно признаться, мой любимый сыщик – это Арчи Гудвин; ну, ты знаешь, это помощник Ниро Вульфа – такой весь из себя красивый, расторопный и сущий дьявол в отношениях с женщинами.

– Ну что ж, теперь ты получаешь свой шанс, – заметила я. – Если в ближайшее время мы не наткнемся на Льюиса, я пошлю тебя на охоту за девушкой.

– Кажется, это называется методом навязчивого незнакомца? Может сработать, – радостно заявил Тим, но тут же сменил тон, перейдя к шутовскому отчаянию: – Господи, если эта дорога станет намного у́же, мы тут застрянем до второго пришествия… Нет, погоди минутку, кажется, вот оно.

Гостиница «Эдельвейс» оказалась очаровательной и, несмотря на свое название, свободной от всяких притязаний на шик. Это был длинный низкий одноэтажный дом с дощатой крышей, где грелись на солнышке голуби, и с полными цветов ящиками под окнами. Гостиница действительно располагалась на самом краю деревни, и, обогнув ее, улица продолжалась далее уже в образе проселочной дороги, ведущей на какую-нибудь ферму. Между домом и дорогой, на покрытой гравием площадке, под кронами каштанов были расставлены столики, где немногочисленные клиенты проводили время за чашкой кофе или чем-нибудь более горячительным. Прямо под ногами у них с важным видом расхаживали и ворковали голуби. Над головами проносились ласточки, которые, по-видимому, уже готовились к перелету в более жаркие края и наполняли воздух громким щебетанием. Можно было уловить запах сосен.

Мне и Тимоти были предложены соседние номера, выходящие на широкую веранду с тыльной стороны здания. Здесь из окон открывался вид на поля; маленькие чистые комнатки сулили отдых и покой. В моем номере пол был из сосновых досок, отмытых добела; здесь же имелись два псевдоперсидских ковра, мебель из сосны и одно достаточно удобное кресло, а кроме того – по-настоящему красивый старинный сундук темного дерева с расписными стенками, не слишком удобный платяной шкаф и большое количество кованого железа в конструкциях настенных светильников и на дверях, обитых гвоздиками с декоративными шляпками и снабженных засовами, словно предназначенными для готического собора. На стенах висели две картины, написанные яркими масляными красками на дереве; одна из них изображала некоего неопределенного святого в голубой тунике, поражающего дракона, а другая – очень похожего святого в красной тунике, поливающего цветы. Могло показаться, что в Австрии имеется широкий выбор признаков святости.

Я быстро распаковала свои вещи. Раньше я думала, что буду рада побыть в одиночестве, просто чтобы подумать о предстоящих мне часах, но в действительности оказалось, что мне не под силу об этом думать. Пришлось как бы отключить рассудок от столь сомнительных материй и сосредоточиться целиком на разглаживании складок, на выборе чего-нибудь свежего для появления на людях и на том, какие напитки мы с Тимоти закажем, когда наконец сможем посидеть за столиком под каштаном.

Но когда я уже была вполне готова к выходу, что-то заставило меня помедлить. Широко распахнув окно, я вышла на веранду. Она была выше земли всего лишь на каких-нибудь два-три фута, и мне показалось, что буквально у меня под ногами, сразу же за перилами, начинаются поля. Здесь недавно закончился сенокос, и в этот предвечерний час воздух был напоен почти забытым мною запахом свежего сена. Вдали, за полями, среди деревьев бежала река, а еще дальше склон за склоном увлекали взгляд к серебряным горным вершинам. Одна сторона долины была вся в тени, а времени было половина седьмого.

Услышанный звук заставил меня оглянуться. Это Тимоти вышел на свою часть веранды. Он переоделся в чистую рубашку и выглядел собранным и воодушевленным.

– Вот ты где, а я как раз думал: что ты решила предпринять для начала?

– Ничего я не решила. Извини. Боюсь, у меня сейчас полоса невезения. Я даже как следует не рассмотрела ту девушку. Это было вроде грома с ясного неба… как будто я увидела призрак.

– Ты хочешь сказать, что до сих пор не уверена, та это девушка или не та? Я тебя очень хорошо понимаю, – неожиданно добавил Тимоти. – Я почувствовал что-то в этом же роде, когда увидел Кристль. Но почему ты тревожишься именно из-за этой девушки, мне непонятно… Я хочу сказать… если бы здесь была какая-то связь… ты видела их вместе в киножурнале… это было бы… – Он заколебался, пытаясь подобрать подходящие слова, а потом резко отбросил церемонии: – Да черт побери, она, может быть, действительно симпатичная и все такое, но тебе не нужно из-за нее беспокоиться! Ты же красивая! Тебе что, никто об этом никогда не говорил?

Да, действительно, время от времени мне об этом говорили разные люди, но никогда раньше я не была так тронута… во всяком случае, на несколько секунд у меня отнялся язык.

В конце концов я собралась с силами для ответа:

– Спасибо на добром слове. Но я… меня тревожит не та сторона дела, о которой ты подумал. Просто у меня нет никаких причин, которые оправдали бы мое присутствие здесь, и я ломаю себе голову не над тем, как его найти, а совсем над другим: что же я скажу ему при встрече? – Я повернулась спиной к полям и выпрямилась с таким видом, который мог бы сойти за решимость. – Ладно, что сделано, то сделано, и цирк – очевидная зацепка. Ты говорил, у них начало в восемь? Стало быть, времени у нас предостаточно. Мы можем поесть и побеседовать с фрау Вебер, а потом пешком пройтись по улице. Если эта деревня хоть в малой степени похожа на нашу деревню в Англии, пересуды здесь распространяются во все стороны быстрее света. Если Льюис еще тут, он, вероятно, все про нас узнал в течение тридцати секунд после того, как я расписалась в регистрационной книге гостиницы.

– Если сегодня они выступают в последний раз, то наверняка начнут собирать вещички в ту самую минуту, когда окончится представление, – к утру их и след простынет. – Он внимательно взглянул на меня. – Я подумал, может, мне стоит прогуляться туда прямо сейчас и поглядеть, как там насчет билетов?

– Но если они торчат тут уже целую неделю, вряд ли можно ожидать ажиотажа, и… – Я засмеялась. – О-о, понимаю. Ну что ж, почему бы нет? Если ты выследишь нужного «субъекта», то, надеюсь, воздержишься от всяких опрометчивых выходок?

– Буду тише воды ниже травы и нем как рыба, – пообещал он. – Вернусь вовремя, чтобы успеть пообедать.

– Вот в этом я уверена, – ответила я, но его уже не было на веранде.