Не позвонил он и наутро.

Трижды я бралась за листок бумаги, где был написан дамасский номер Бена, и трижды снимала телефонную трубку. Но трижды моя рука опускалась. Если бы Чарльз хотел позвонить, он бы не откладывал. А раз он не звонит, значит я тем более не стану его беспокоить. Дни, когда я бегала, как девчонка, за моим кузеном Чарльзом, давно миновали, ушли безвозвратно.

Кроме того, я все равно еду в Дамаск.

Я оставила в покое безмолвный телефон и спустилась в вестибюль.

Утро выдалось жаркое и безоблачное. Ровно в десять к дверям подкатил знакомый автомобиль. Я села рядом с водителем. Хамид, безупречный, как всегда, одетый в обычную свою белоснежную рубашку без единого пятнышка, бодро приветствовал меня. Машина рванулась вдоль обочины, выскочила наперерез транспортному потоку на Баб-Идрис и помчалась по узким улочкам позади Главной мечети. Описав длинный поворот, мы выехали на Рут-де-Дамас, повернули прочь от побережья и поехали через залитые солнцем сады в богатых кварталах к предгорьям Ливанского хребта. Позади Бар-Элиас дорога раздваивалась, убегая на север к Баальбеку, а на юг – к развилке, левая ветка которой вела к Вади-эль-Харрир и далее – к перевалу между горой Хермон и Джебель-Шейх-Мандур, где и пролегала граница.

Я уже пересекала эту границу в обратном направлении – из Сирии в Ливан, когда ехала вместе с группой из Дамаска в Бейрут, поэтому знала, что меня ждет, и заранее настроилась на то, что придется часами простаивать, ползти с черепашьей скоростью от одного контрольного пункта к другому, выдержать четыре утомительные остановки с проверкой документов и выносить всю ту атмосферу лихорадочной подозрительности, которой пропитаны такие малозаметные на первый взгляд границы между арабскими странами.

На ливанской стороне мы пристроились в хвост очереди из трех машин, но в двухстах ярдах впереди, на ничейной полосе, выстроилась длинная вереница автомобилей, направляющихся на север, среди которых томился на солнцепеке в ожидании проезда через сирийскую границу большой рейсовый автобус.

Хамид взял документы на машину и мой паспорт и исчез в бетонном бараке, служившем пограничным постом.

Время тянулось удручающе медленно. Наконец первый автомобиль выехал за шлагбаум, остановился для таможенного досмотра и непременной взятки пограничнику и медленно пополз, чтобы повторить процедуру на другой стороне. Пятнадцать минут спустя за ним последовала вторая машина. Перед нами осталась только одна.

В неподвижно стоявшей машине стало невыносимо жарко. Я вышла из нее, взобралась на обочину, нашла валун, покрытый пылью чуть менее остальных, и опустилась отдохнуть. В отеле мне вручили пакет с едой, и я болтала ногами, жуя сэндвич, как вдруг встретилась глазами с невероятно тощей – кожа да кости – собакой. Несчастный пес подполз на брюхе по обочине поближе ко мне, улегся так, чтобы до него нельзя было дотянуться палкой, и тоскливо пожирал глазами кусок мяса у меня в руках. Я протянула ему недоеденный сэндвич. Пес впился в него горящим взглядом, но не подошел ни на шаг. Я хотела бросить ему сэндвич, но, едва я шевельнула рукой, пес испуганно отскочил. Тогда я неторопливо поднялась, спустилась к дороге на пару шагов, осторожно наклонилась и положила хлеб с мясом на пыльную землю, а потом отступила на несколько шагов к машине. Не сводя с меня глаз, голодный пес медленно – дюйм за дюймом – подполз к сэндвичу и схватил еду, едва заметно вильнув хвостом в знак благодарности.

– Вкусно? – спросила я, сдерживая накопившееся раздражение.

Пес признательно закатил глаза, сверкнув белками, и снова завилял хвостом. Хвост был так плотно прижат к телу, что шевелился один кончик, и я заподозрила, что псу доводится пускать его в ход впервые за много лет. Второй сэндвич, как я обнаружила, был с цыпленком. Между двумя кусками хлеба был зажат большой кусок нежного сочного мяса. Я положила его на землю. Пес схватил подношение, на сей раз более доверчиво, но вдруг проглотил его, не дожевав, и умчался. Я оглянулась. Из домика пограничного поста вышел и направился к машине Хамид.

Я приоткрыла дверь, собираясь сесть в машину, но Хамид вдруг покачал головой:

– К сожалению, у нас неприятности. Нас не пропускают.

– Не пропускают? Но почему же?

– Говорят, у вас паспорт не в порядке.

– Что за чушь! Он в полном порядке! Что в нем не так?

Хамиду было ужасно неловко.

– Нет въездной визы в Ливан… – произнес он извиняющимся тоном. – Пограничник сказал, что раз у вас нет выездной визы из Сирии, значит официально вы вообще не находитесь в стране, поэтому он не может разрешить выезд.

Я выпучила глаза. Все это не укладывалось у меня в голове.

– То есть как – официально меня нет в стране? Тогда как же, по его мнению, я сюда попала? Вырыла подкоп через границу?

– Не думаю, что он вообще утруждал себя такими вопросами. Он, конечно, понимает, что произошла какая-то ошибка, но в его власти находится не так уж многое.

– Прелестно, не правда ли? – сердито спросила я. – Вы принесли паспорт? Можно взглянуть? Черт побери, я проезжала через эту самую границу не далее как в пятницу, и там должен быть штамп… Хамид, ну что у вас за алфавит? Вы сами просматривали мой паспорт?

– Да, мисс Мэнсел, просматривал, и, боюсь, пограничник прав. Штампа нет.

Я торопливо пролистала паспорт. В нем было не так уж много печатей, и проверка не отняла много времени.

Похоже, мой шофер был прав. Въездной визы не обнаружилось. Я подняла глаза на Хамида, до сих пор отказываясь поверить, что из-за чьей-то пустяковой ошибки, в чем бы она ни заключалась, я не смогу попасть в Дамаск.

– Но, уверяю вас, я проезжала здесь в пятницу. Значит, визу обязаны были поставить, правда? А раз не поставили, значит в ошибке виновата не я, а сами пограничники. Я точно помню, что отдавала паспорт на проверку, меня благополучно пропустили… Вы рассказывали пограничнику, что я проезжала здесь в пятницу?

– Я ему говорил, что вы недавно приехали из Дамаска. Я не знал точно, в какой именно день.

– Я приехала в составе туристской группы на пяти машинах – двадцать два человека и руководитель-англичанин. Это было в пятницу, около полудня. Если дежурил тот же самый пограничник, то он, наверное, запомнил, как мы проезжали, а если и нет, то все равно, должны же были остаться какие-то записи? У руководителя был список, в нем должно значиться мое имя. Будьте добры, сходите, пожалуйста, обратно на пропускной пункт и перескажите им все это.

– Разумеется, перескажу. Но понимаете ли, именно в этом может оказаться вся загвоздка. Если вы прибыли в составе группы, то ваше имя наверняка значилось в групповом паспорте – том самом «списке», который показывал руководитель. В таких случаях они обычно не ставят печати в паспорт каждому туристу, если их об этом не попросят специально. Вы ведь не просили проставить вам визу, верно?

– Конечно не просила, мне и в голову это не пришло. Я считала, что наш руководитель все, что нужно, сделает сам – он знал, что я собираюсь остаться в Ливане… Но послушайте, Хамид, что за ерунда! Они прекрасно понимают, что я не могу здесь находиться как незаконный иммигрант! Наверняка они знают и вас, и вашу машину, правда? Вы, должно быть, часто проезжаете здесь.

– Почти каждую неделю. Да, они, конечно, меня знают… Я-то смогу проехать, у меня бумаги в порядке, и мои, и на машину. Но боюсь, вас не пропустят. Правила очень строги.

Еще одна машина, надсадно взревев, миновала пропускной пункт. В рокоте мотора мне послышались насмешливые нотки. С другой стороны к шлагбауму, подрагивая, рыча и взметая пыль, подъехал автобус. Я вышла из облака пыли на обочину. Пассажиры разглядывали меня из окон, но без особого интереса. Такие недоразумения случаются, наверное, каждый день. Правила, по словам Хамида, здесь очень строги.

– Что за идиотизм! – сердито воскликнула я. – Все равно что проверять документы на границе между Англией и Шотландией. Сдается мне, чем меньше страна, тем больше она поднимает шума из-за всякой чепухи… Простите, Хамид, я не хотела вас обидеть. Но эти бессмысленные запреты кого угодно выведут из себя. К тому же эта невыносимая жара… Прошу прощения.

– Ничего страшного, – великодушно отпустил мне грехи Хамид. Его обеспокоенный взгляд светился сочувствием. – Если не ошибаюсь, он возвращается завтра?

– Кто?

– Ваш кузен.

– О кузене я и не думала, – огрызнулась я.

Но это, разумеется, было не так. Я думала о Чарльзе, и Хамид понял это раньше меня. Внезапно я почувствовала себя слабой и уязвимой – ощущение, доселе мне незнакомое и крайне неприятное.

– Я знаю, наши пограничные правила часто раздражают иностранцев, – спокойно пояснил Хамид, – но, к сожалению, у нас есть свои трудности, и очень серьезные. Помимо всего прочего, процветает контрабанда… Нет, поймите меня правильно, я не хочу сказать, что вас подозревают в соучастии, но приходится вводить строгие законы, а законы для того и создаются, чтобы их соблюдать. А вы, к несчастью, их преступили.

– Нарушила.

– Простите?

– Я нарушила правила. Преступить закон – это кое-что совсем другое. Говорите, процветает контрабанда? Но что же, ради всего святого, мы можем ввозить нелегально? Неужели меня можно заподозрить в том, что в сумочке у меня спрятано оружие или партия бренди?

– Нет, бренди тут ни при чем. Но вы вполне могли бы провозить наркотики.

Я приподняла брови:

– Наркотики? Да, верно. Я совсем забыла, где нахожусь. В одной из книг моего кузена это называется «гонец с травкой».

Хамид рассмеялся:

– Вот, оказывается, какое выражение. Да, вынужден признаться, у Бейрута сложилась, скажем так, определенная репутация. И к сожалению, дело не ограничивается гашишем – в Турции и Иране выращивают опиум и переправляют его к морю. Потому я и говорю, что у нас на этот счет строгие правила, и с каждым днем они делаются все строже. Недавно Национальная ассамблея Египта внесла представления правительствам всех ближневосточных стран, и наказание за провоз наркотиков стало куда суровее, а пограничный надзор, как вы сами видите, заметно ужесточился.

– Да, понимаю, это суровая необходимость. Но, может быть, не стоит тревожить из-за этого туристов?

– Несколько туристов уже были пойманы с поличным. Совсем недавно арестовали двух студентов-англичан, их вина была доказана. Вы не читали об этом в газетах?

Я покачала головой:

– Что с ними случилось? Каково было наказание?

– Для них дело ограничилось тюремным заключением. Они все еще в Бейруте. Раньше за такие преступления давали три года, но теперь сроки увеличились и сопровождаются каторжными работами. Для ливанских граждан к тюремному заключению добавляется лишение гражданских прав, их ставят на учет в полиции как перевозчиков – я правильно выразился? – наркотиков. А в других странах наказание гораздо суровее. В Турции, например, контрабанда наркотиков карается смертной казнью. Теперь такой закон введен и в Египте, и, по-моему, в Иране. Сами видите, какой серьезный оборот приняло дело.

– Но если не ошибаюсь, совсем недавно вы говорили, что на Ближнем Востоке к наркотикам относятся очень снисходительно? По крайней мере, подразумевали, что никто не считает курение гашиша большим грехом.

– Если правительство начинает к чему-то относиться всерьез, значит тут замешаны не моральные аспекты, а экономические, – цинично заметил Хамид. – В Египте, например, эта проблема достигла критических размеров – дело в том, что наркоман никуда не годится как работник. Вот почему египетское правительство так озабочено нелегальным импортом наркотиков из Ливана, вот почему оно шлет в Национальную ассамблею одно представление за другим, а в настоящий момент наше правительство, к сожалению, склонно очень внимательно прислушиваться ко всему, что исходит из Египта. – Хамид улыбнулся. – Понимаете теперь, в какую переделку вы попали? Таможенникам, я бы сказал, самим приходится не легче. Только взгляните на этот автобус.

Пресловутый автобус наконец смилостивился над нами, выключил мотор и неподвижно застыл возле шлагбаума по ту сторону ливанской границы. Пассажиры высыпали наружу и терпеливо ожидали окончания проверки документов. Судя по их покорному виду, они смирились с неизбежностью ждать до самого вечера, и понятно, по какой причине: крыша автобуса напоминала груженную доверху тележку беженца или же грузовик, перевозящий с места на место семью бедняка. Казалось, все до единого пассажиры взгромоздили на несчастный автобус весь свой домашний скарб.

Среди груды свернутых ковров, тюков с одеждой и грязных брезентовых сумок, на которых различались следы маркировки «Эр Франс» или «БОДК», виднелись туго набитые матрасы, мягкие кресла и даже плетеная клетка с удрученного вида курами.

– Им предстоит все это досмотреть, – пояснил Хамид.

– Ради нескольких пакетиков с порошком? – удивилась я. – Вы шутите.

Хамид рассмеялся:

– Честное слово. Иногда находят гораздо больше чем несколько пакетиков. Существуют сотни способов припрятать и нелегально провезти гашиш. Не далее как на прошлой неделе задержали человека, который называл себя сапожником. В его сапожном инструменте обнаружили большой чемодан с кожаными подметками для ботинок. Подметки оказались сделанными из гашиша, измельченного в очень тонкий порошок и спрессованного в соответствующую форму. Иногда наркотик принимает вид жевательной резинки, или ветчины, или овечьего помета.

– Ну и ну, – сказала я. – Сдается мне, человека, которого поймают на границе с полным чемоданом овечьего помета, в любом случае нужно изолировать от общества.

– Истинная правда, – мрачно заявил Хамид. – Что ж, если хотите, я пойду объясню им все насчет вашего группового паспорта. Подождете здесь?

– Если не возражаете, я схожу с вами и сама поговорю с пограничниками. Здесь кто-нибудь говорит по-английски?

– Вряд ли, но я переведу.

Караульное помещение пограничного пункта оказалось небольшой комнаткой, где стояла удушающая жара. Она была битком набита статными оливково-смуглыми людьми, которые говорили все одновременно. При нашем появлении разговор прекратился, и человек в мундире за офицерской стойкой – статный и оливково-смуглый, как все, – безнадежно закатил глаза и покачал головой. Я объяснила, в чем дело, Хамид перевел, и офицер, напрягая все силы, выслушал. Тем временем снаружи скопилось целое стадо отчаянно гудящих машин. Их водители, размахивая потрепанными документами, прокладывали себе дорогу к стойке. Сонно гудели разморенные жарой мухи, в воздухе висел густой запах пота, чернил и турецкого табака.

Но я так ничего и не добилась. Офицер держался вежливо, но твердо. Пока я объясняла, в чем дело, он понимающе кивал, даже сочувствовал, но больше ничего поделать не мог. Вопрос был ясен. В паспорте нет въездной визы; как же он может разрешить выезд? Очень жаль, но это невозможно; у него есть должностные инструкции. Как это ни прискорбно, закон есть закон.

Очевидно было, что офицер не стремится нарочно чинить мне препятствия и терпеливо старается соблюдать вежливость перед лицом серьезных нарушений закона. В конце концов я, не дожидаясь, пока в липкой жаре сама потеряю остатки терпения, сдалась, поблагодарила офицера и локтями проложила себе дорогу к выходу.

После душной переполненной комнаты раскаленный воздух снаружи показался почти свежим. Я побрела к машине, уныло спрашивая себя, что же делать дальше. Очевидно было, что придется возвращаться. Лучшее, что я могла предпринять, это сделать так, чтобы день не был загублен окончательно, и уговорить Хамида отвезти меня куда-нибудь прогуляться. Например, в Баальбек… Я уже была в Баальбеке вместе с группой, но поездка выдалась какой-то суматошной; может быть, стоит подняться к долине Бекаа, не торопясь проехать через нее, еще раз осмотреть Баальбек и потом вернуться в Бейрут горной дорогой… Добравшись до отеля, я смогу позвонить Бену, это дело не спешное, и расскажу ему, что произошло. Да, конечно, такой поворот событий огорчал и даже бесил меня, но ничего действительно страшного не произошло. Не из-за чего плакать. Но мне отчаянно, до боли в груди хотелось заплакать.

Я встретилась глазами с Хамидом и вдруг заговорила, горестно, торопливо:

– Да, я знаю, что, скорее всего, встречусь с ним завтра, но мне хочется увидеть его сегодня, сейчас, как можно скорее. Как вам объяснить… Мой кузен – это больше чем просто двоюродный брат, мы почти близнецы. Знаю, о близнецах болтают много всякой чепухи, но, может быть, в этом и правда что-то есть. Близнецы бывают очень… близки, что ли, потому они так и называются. Знаю только одно: я хочу сегодня же увидеть Чарльза. Хочу услышать, что он мне собирается рассказать. Хочу быть с ним. Нет, не в том смысле, как вы могли подумать, вообще не могу объяснить, в каком смысле, но…

Я пожала плечами и простерла руки. Жест получился необычным для англичанки, но весьма обыденным и хорошо знакомым для арабов.

– Вы думаете, он попал в беду? – быстро спросил Хамид.

– О нет, нет, ничего подобного. Такого не может быть. Говорю вам, не могу объяснить, откуда у меня такое чувство. Ладно, раз нам не суждено попасть в Сирию, значит так тому и быть, и нет смысла стоять тут и переливать из пустого в порожнее. Придется нам вернуться, и из отеля я позвоню в Дамаск. Спасибо, Хамид, за ваше долготерпение – вы так любезно хлопотали за меня. О господи, подождите минутку, совсем забыла! Вы уже договорились о пассажире на обратную дорогу из Дамаска? Что будет, если вы не сумеете вовремя попасть в Дамаск и забрать его?

– Ничего страшного. Я все равно не собирался возвращаться до завтра. Позвоню, и эту работу за меня сделает кто-нибудь другой. – Хамид распахнул передо мной дверцу машины. – Не тревожьтесь об этом, сегодняшний день ваш. Куда еще вас отвезти? Вы уже были в Баальбеке?

Я нерешительно помолчала.

– Наверное, уже поздно ехать в Хомс?

– Не очень, но это тоже по ту сторону границы.

– Черт побери, совсем забыла. Ну и застряли мы, правда? Что ж, если вы уверены, что с вашим дамасским заказом все будет улажено, я не против посмотреть Баальбек еще раз, сама по себе, без спешки и суеты. – Но едва я села в машину, как в голову мне пришла другая мысль. Я застыла. – Знаете, пожалуй, хватит на сегодня экскурсий, давайте вернемся в Бейрут. Вот что я подумала: а что произойдет, когда я соберусь возвращаться из этой страны в Лондон? Что мне тогда делать – получать новую визу, или идти в консульство и разбираться с этой проклятой выездной визой, или еще что-нибудь? Наверняка возникнут сложности, понадобится время. Лучше заняться этим не откладывая.

– Пожалуй, вы правы, но вряд ли этим станет заниматься ваше консульство. Думаю, вам нужно идти прямо в Управление национальной безопасности в Бейруте и получить новую визу. Если вы не против подождать еще немного, я схожу на пограничный пункт и спрошу офицеров, куда нам следует обратиться. И кто знает, может быть, это не отнимет много времени. Не исключено, что мы еще успеем обернуться туда и обратно и до наступления ночи попасть в Дамаск.

Меня захлестнула такая радость, что я сама удивилась.

Я улыбнулась Хамиду:

– Да, это было бы чудесно, и к тому же вы успели бы взять вашего пассажира на обратную дорогу! Тысяча благодарностей, Хамид! Вы так любезны!

– За такую улыбку, – усмехнулся Хамид, – я бы горы свернул. Счастливчик ваш кузен.

Он снова исчез в бетонном бараке.

Машина раскалилась, как печка, и я вышла на обочину подождать Хамида. Из автобуса с табличкой «Баальбек» выгрузили весь багаж, и грязные тюки валялись прямо в придорожной пыли. В них рылись сердитые потные пограничники. Пассажиры без дела слонялись вокруг, курили, поглядывали по сторонам и сплевывали в пыль. Пара юнцов, косясь на меня, придвинулись ближе.

Я окинула взглядом сероватое здание пограничного поста. Сквозь открытую дверь мне была видна шумная многоголосая толпа вокруг стойки. Похоже, Хамид застрял надолго. Я отошла подальше от машины и снова вскарабкалась на высокий откос над обочиной.

На этот раз я поднялась повыше, туда, куда не долетали пыль и бензиновая гарь, но старалась не выпускать машину из виду и держаться прямо над ней. Дорога в этом месте пролегала по дну узкой лощины, и, поднявшись чуть выше, я тотчас же почувствовала, что воздух стал заметно свежее. Под ногами росла трава и пестрели цветы.

Здесь не было того изобилия цветов, какое я видела вдоль дороги на Афку, однако склоны были покрыты, хоть и негусто, свежей зеленью. Кое-где покачивалась на ветерке чахлая трава, темнели сероватые венчики чертополоха, белели подушечки каких-то мелких белых цветов, похожих издалека на изморозь. Чуть выше пламенели на серых камнях, ослепляя глаз пронзительно-желтым каскадом, золотистые метелки ракитника. И повсюду, нахально выпирая из морозно-белого шлейфа мелких белых цветов, торчали штокрозы – да-да, те самые штокрозы, каких полно в каждом английском палисаднике, белые, красные и желтые. Дикие сородичи привычных садовых цветов пестрым ковром усеяли каменистые склоны выжженных солнцем Ливанских гор.

А в четверти мили отсюда, на соседнем склоне, где на таких же серых камнях желтел тот же самый ракитник и росли те же самые штокрозы, была Сирия.

Я поднялась над лощиной футов на сто. С этой высоты передо мной открывался роскошный вид на окрестные горы. Дорога сбегала вниз по каменистому склону и за нейтральной полосой, за сирийским пограничным постом огибала высокий черный утес, а дальше спускалась к мосту через ручей, бегущий по дну долины.

Как обычно в этой изможденной жаждой стране, воде сопутствовала буйная зелень деревьев и сельскохозяйственных угодий. Вдоль извилистого русла реки по дну долины тянулась широкая зеленая лента. Среди фруктовых деревьев росла кукуруза и кудрявился виноград. То тут, то там, подобно зеленым прожилкам на огромном сухом листе, в главное русло вливались тонкие полоски притоков. Совсем неподалеку, в четверти мили от сирийской границы, я хорошо разглядела долину одного из таких притоков. По выжженному склону холма сбегала широкая зеленая лента. Вдоль нее кое-где темнели сочной зеленью лоскутки кукурузных полей, белели стволы стройных тополей с серебрящейся на ветру молодой листвой, по пыльной каменистой тропинке брел трусцой понурый ослик. Возле него несла на голове кувшин статная женщина. От нечего делать я следила за ней и вдруг от удивления едва не подскочила на месте, вся обратившись во внимание. Вдалеке, там, где каменистая тропинка вливалась в главную дорогу, мои глаза заметили нечто странное.

На обочине дороги зеленела небольшая рощица. Под деревьями в этой рощице сверкнуло металлическим отблеском что-то белое. Машина. В тени, передним концом к югу, стояла хорошо знакомая белая машина.

Мне кажется, я уже говорила, что очень хорошо вижу вдаль. Вглядевшись как следует, я через минуту убедилась, что передо мной не что иное, как белый «порше» Чарльза. Зеленая листва мешала мне разглядеть, сидит ли в машине он сам, но вскоре мне почудилось, что среди кустов кто-то расхаживает.

Я вскочила и принялась поспешно спускаться на дорогу. Не прошло и минуты, как я с громким топотом неуклюже соскочила на землю возле машины. В тот же самый миг Хамид вышел из домика пограничного поста.

Без лишних предисловий он приступил к делу:

– Не волнуйтесь, мы все уладим. Нам действительно надо обратиться в Управление национальной безопасности, так что если сразу ехать обратно… Что случилось?

От волнения и после быстрого спуска у меня перехватило дыхание.

– Я видела машину… машину Чарльза… моего кузена! Стоит в четверти мили по ту сторону границы. Я была там, – я указала наверх, – оттуда виден вон тот утес, возле реки, и там, под деревьями, его машина. Как вы думаете, может быть, Бен сказал ему, что я приезжаю, и он решил подождать меня?

– Может быть, и так, только я не вижу в этом особого смысла, – заметил Хамид. – Вы уверены, что это его машина?

– Совершенно уверена. Как бы то ни было, это белый «порше», а я не думаю, что такие машины встречаются здесь на каждом шагу. Это наверняка он!

– В какую сторону она повернута?

– На юг.

Неподалеку от нас шлагбаум с грохотом опустился позади машины, тоже направлявшейся на юг. Араб-пограничник присел на корточки у обочины и закурил очередную сигарету. Позади дальнего пограничного поста ослепительно сверкнуло на солнце ветровое стекло стоявшей машины. Я невольно зажмурилась.

– Да, вы правы, в этом нет никакого смысла. Если бы он так горел желанием увидеться со мной, мог бы дождаться меня вчера или хотя бы позвонить, а не полагаться на случай, на то, что ему удастся меня перехватить по дороге. Но тогда что он там делает? Если он в самом деле добрался вчера вечером до Дамаска, вряд ли ему вздумается тотчас же ехать обратно, не дождавшись мистера Сифара, да и Бен наверняка сказал ему, что я должна вот-вот приехать. И к тому же почему машина смотрит на юг?

– Вот что я думаю… – медленно произнес Хамид. – Может быть, он едет на юг из Хомса. Помните, вы говорили, что его приятель, этот мистер Сифара, должен вернуться домой именно из Хомса? Тогда возможно, что ваш кузен, позвонив в Дамаск, узнал это и решил направиться прямиком в Хомс, навстречу другу.

– И провел там прошлую ночь? Может быть, и так… но тогда почему он не вернулся утром в Бейрут? Логично было бы предположить, что, даже если у него остались дела в Дамаске, он мог бы заехать за мной или хотя бы позвонить.

– Не исключено, что он звонил. Возможно, он позвонил сегодня утром из Хомса и, узнав, что вы уехали, решил вернуться обратно этим путем, а не короткой дорогой через пустыню, и перехватить вас на границе. Если ему сообщили, что вы здесь еще не проехали, то он, вероятно, решил пересечь границу в одиночку, остановиться и дожидаться вас возле дороги…

– Может быть, и так… Или же все это произошло по чистой случайности, и он просто-напросто едет этой дорогой, чтобы не глотать пыль в пустыне. И вот что получилось! – Я в отчаянии взирала на пыльную дорогу. – Он может уехать в любой момент, а я не могу даже пройти к нему через границу и дать о себе знать!

– Вы не можете, – сказал Хамид, – зато я могу. – Он улыбнулся, успокаивая меня. – Не расстраивайтесь так, мисс Мэнсел, все очень просто. Я сейчас же поеду туда и предупрежу вашего кузена.

– Вы? Правда?

– Ну конечно. Скажу ему, что вы здесь застряли и что вас не пропускают. Может быть, он предпочтет вернуться и отвезти вас в Управление национальной безопасности в Бейруте. В таком случае я поеду прямо в Дамаск и заберу своего обратного пассажира. Если же нет, я вернусь за вами. Не возражаете, если я оставлю вас здесь?

– Конечно же нет. Я вам очень благодарна. Да, вы правы, нужно поторопиться, а то как бы он не уехал. Я возьму с собой остатки ланча, поднимусь на гору и подожду.

– Вот ваша сумочка… и куртка на всякий случай… – Хамид достал из машины мои вещи. – Здесь кофе, да? И фрукты… кажется, все. Если на границе будет большая очередь, придется подождать.

– Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Как бы то ни было, оттуда, сверху, все прекрасно видно.

– Ваш кузен быстро ездит?

– Бывает, – ответила я. – А что?

– Если он не знает, что вы здесь, если остановился здесь по чистой случайности, то не исключено, что он может уехать.

– В таком случае постарайтесь его догнать.

– Если получится. Не тяжело вам будет нести этот пакет? Я мог бы отправиться немедленно.

– Конечно донесу. Не дожидайтесь меня, трогайте.

Хамид сел в машину и включил мотор.

– Говорите, его машина стоит под деревьями? Под какими именно? Как вы думаете, увижу я его с дороги? Объясните поточнее.

– В четверти мили позади дальнего пограничного поста с правой стороны есть небольшая рощица, сразу за ней – горбатый мостик. Его ни с чем не спутаешь. Ага, дорога свободна, можете ехать к шлагбауму. И спасибо вам, Хамид, огромное спасибо…

– Не стоит… к вашим услугам…

Хамид сверкнул белозубой улыбкой, махнул на прощание рукой и отъехал. Я побрела наверх, к своему наблюдательному пункту на склоне горы.

«Порше» стоял на прежнем месте. Я опустила пакет на землю среди цветов и рукой прикрыла глаза от солнца. Несмотря ни на что, меня не покидал страх, что, может быть, Чарльз просто остановился ненадолго, чтобы отдохнуть. А может быть, я тревожилась напрасно. Кто знает, каковы его намерения на самом деле – то ли он остановился перекусить, то ли вправду ждет меня.

Я вгляделась в короткий отрезок дороги прямо у меня под ногами. В ответ на взятку, предложенную Хамидом, поднялся второй ливанский шлагбаум, и огромная машина, сверкая стеклами, покатила по нейтральной полосе и остановилась возле шлагбаума на сирийской стороне. Хамид выскочил из машины и направился к пропускному пункту показывать документы. Поскольку он был один и проезжал этой дорогой не в первый раз, проверка наверняка займет не более нескольких секунд.

Я перевела взгляд туда, где стоял «порше».

И вовремя. В тот же миг белая машина стремительно выскочила из-под деревьев, как гончий пес, спущенный с поводка, свернула направо и, взметнув облако пыли, помчалась по дороге в сторону Дамаска. Секунду спустя до меня донеслись рев мотора и громкий шорох колес на каменном мосту.

Но когда этот звук долетел до меня, машина уже скрылась из виду.