Я думала, что не сумею уснуть, однако стоило мне лечь в постель, как я отключилась, будто электрическая лампочка, и спала добрых пять часов, проснувшись только к завтраку.

Сияло раннее утро, в залитом солнечным светом гаремном саду царила умиротворенная тишина, лишь по воде в пруду, там, где ее касался легкий ветерок, пробегала пятнистая рябь да весело распевали птицы на деревьях.

Несмотря на солнечное утро, мне припоминается, что в первый миг при пробуждении меня поразила не спокойная романтическая прелесть дворца, а ощущение надвигающихся серых туч. Смутное предчувствие чего-то зловещего окрашивало наступающий день в сумрачные тона. Даже после того, как я поняла, что причина моих тревог кроется в загадочных намеках Чарльза относительно Джона Летмана, с которым мне предстояло встретиться утром, и утешила себя тем, что весь остаток дня я проведу с кузеном, мне не стало легче. Уютный сад сераля, весь дворец, запертый в жаркой долине, отравили мне душу чем-то вроде клаустрофобии. Я поспешно встала, оделась и проглотила кофе. Мне не терпелось поскорее выбраться из Дар-Ибрагима, вернуться в отель, к нормальной жизни, к краскам, запахам и шумному буйству Бейрута. И к Чарльзу.

Хамиду было велено заехать за мной в половине десятого, но уже в полдевятого я допила принесенный Насируллой кофе, задержалась на минутку, чтобы обвести прощальным взглядом залитый солнцем сад, зеленый островок, где на золотистом куполе павильона играли солнечные блики, потом решительно – обычным путем, через дверь – покинула гарем.

Первое из моих дурных предчувствий улетучилось в тот миг, когда на пороге появился Насирулла с завтраком на подносе. Если он здесь, значит река вернулась в свои берега. Я решила немедленно отправиться в путь, пешком подняться до деревни и встретить там Хамида. Я изо всех сил пыталась знаками объяснить Насирулле, что хочу покинуть дворец спозаранку, и хотя юноша лишь стоял и смотрел на меня в обычной своей манере, без улыбки, и ни единым жестом не показал, что понимает мои слова, тем не менее он, должно быть, рассказал о моих планах Джону Летману, так как чуть позже тот вышел меня проводить. Мы встретились во втором внутреннем дворике, где, прожив на свете один-единственный жаркий день, вяли и умирали в саду Адониса ярко-алые анемоны.

Нынче утром он выглядел далеко не лучшим образом, и я мимоходом спросила себя, нельзя ли сказать то же самое и обо мне.

– Вы рано поднялись, – заметил Летман.

– Я очень беспокоилась из-за переправы через реку. Насколько я понимаю, вода спала и я смогу перебраться на тот берег?

– О да, конечно. Удалось вам все-таки выспаться после всех ночных треволнений и вторжений?

– После чего? А, вы о собаках. Да, спасибо. Вы заперли бедняжек? Признаюсь, поначалу я здорово испугалась, но потом поняла, что они очень милые зверушки. Так что все свелось к еще одному романтическому эпизоду, о котором я буду с удовольствием вспоминать. Но они ведь не со всеми такие ласковые, правда?

– Ни в коей мере. Вы их чем-то очаровали. – Летман улыбнулся, но улыбка так и осталась на губах, не добравшись до глаз. – Я бы не сказал, что они обычно очень свирепы, но сторожевую службу несут неплохо, хотя бы потому, что, заслышав постороннего, поднимают страшный лай. Да, я в самом деле запер их, и, видимо, это было ошибкой.

Мне не хотелось спрашивать почему, но он замолчал, словно ожидал именно этого вопроса. В конце концов, мое любопытство было вполне естественным. По крайней мере, эта пауза дала мне время овладеть своим лицом.

– Почему? – спросила я.

– Надо было оставить их стеречь дворец. Утром мы обнаружили, что боковые ворота открыты. Ночью кто угодно мог войти.

– Боковые ворота? Значит, здесь есть еще один вход?

– Да, эти ворота выходят на плато позади дворца. Видимо, Хассим вчера вечером решил подшутить – оставил ворота незапертыми, а собак впустил в сераль.

Я спросила, стараясь держаться как можно небрежнее:

– Надеюсь, никто не вошел? Неужели вы нашли чьи-то следы?

– О нет. Однако с тех пор, как я поселился в этой стране, мне пришлось отказаться от привычки верить в то, что весь мир желает мне только добра. Во сколько приедет ваш шофер?

– В девять, – солгала я. – Но мне хотелось бы уйти прямо сейчас и пешком отправиться к деревне, ему навстречу. Очень любезно с вашей стороны столько дней терпеть меня на своей шее и мириться с моим присутствием. Знаю, что говорила все это вчера, но поверьте, что сегодня моя признательность возросла вдвое.

– Рад был познакомиться. Я провожу вас.

Сегодня он даже не пытался делать вид, что говорит искренне. Вчерашнее спокойствие исчезло, Джон Летман выглядел усталым и раздраженным. Он проводил меня через маленький двор торопливыми, нервными шагами, то и дело поднося руку к лицу тем же рассеянным жестом, что я заметила в первый день нашего знакомства, точно вся кожа на лице у него болела. Он немного вспотел, глаза воспаленно покраснели. Я заметила, что он избегает смотреть прямо мне в лицо, норовит отвернуться, словно чего-то стесняется или стыдится. Мне подумалось, что, может быть, его терзает потребность в затяжке гашиша и потому он, смущаясь, отводит глаза.

– Ваши сады Адониса гибнут.

– Да. Таково их предназначение.

– Конечно, я понимаю. Тетушка не знает, что я возвращалась?

– Нет.

– Все правильно, я и не ожидала, что вы ей расскажете. Просто хотела узнать, не сказала ли она чего-нибудь нового о моем кузене.

– Ни слова.

Резко, но коротко и ясно. Что ж, все, что мне надо от Джона Летмана, – это чтобы он поскорее вывел меня за ворота. Он не только не противится этому, но и, напротив, желает избавиться от меня не менее горячо, чем я желаю убраться. Он вышел со мной за ворота, приблизился к самому краю плато и постоял, глядя, как я начала спускаться по тропинке.

Дойдя до брода, я оглянулась и увидела, что он стоит на том же месте, словно желая убедиться, что я в самом деле ушла насовсем.

Я во второй раз повернулась спиной к Дар-Ибрагиму и осторожно зашагала через реку с камня на камень.

Камни уже выступали над поверхностью и даже успели высохнуть, но вода до сих пор стояла гораздо выше, чем в тот день, когда я переправлялась в прошлый раз. Река бурлила и пенилась, неся к морю красно-бурые воды, красные от ржавчины – нет, от крови, крови убитого Адониса. В кипящей стремнине кружились бесчисленные веточки, листья, алые цветы; волны прибивали их к берегам и складывали в неопрятные кучи.

Среди мокрого мусора уныло паслись две козы, но мальчика нигде не было видно. Добравшись по камням до противоположного берега, я принялась карабкаться на каменистый склон и тут увидела, что навстречу мне спускается Хамид – на сей раз не кто-нибудь другой, а именно Хамид.

Мы встретились в тени смоковницы, где, сбившись в один пыльный комочек, дремали еще три козы. Покончив с приветствиями, я задала вопрос, который не давал мне покоя с той минуты, как Насирулла принес мне утренний кофе.

– Вы сегодня утром видели моего кузена?

– Нет. – Хамид улыбнулся. – Этот юноша, он очень похож на вас, правда? Я думал, вы брат и сестра.

– Нас всегда принимали за близнецов. А по дороге сюда из Бейрута вам не встречался белый спортивный автомобиль? Или где-нибудь припаркован?

– Сегодня утром? На дороге не было совсем никого. Встретилась только одна машина, черная, водитель – араб, да еще «лендровер» с тремя отцами-маронитами. – Хамид с любопытством взирал на меня. – Я знаю машину вашего кузена, видел ее вчера. Вы хотите сказать, что он тоже провел ночь во дворце?

Я кивнула:

– Значит, он, по всей вероятности, успел скрыться прежде, чем его увидели. Это хорошо… Хамид, обещайте, что никому не расскажете. Дело в том, что тетушка даже не знает, что он был во дворце. Она в самом деле приняла меня в воскресенье ночью – я вам потом расскажу, как это было, – но сказала, что не желает видеть моего кузена Чарльза и чтобы он даже не пытался являться в Дар-Ибрагим. Что было вчера утром, вы сами знаете. Чарльз приехал сюда из Дамаска, чтобы забрать меня, а дальше случилось вот что: он вышел мне навстречу, но река разлилась, и поэтому мне все равно пришлось бы остаться во дворце еще на одну ночь. Отчасти это и подтолкнуло моего кузена на то, чтобы проникнуть ночью в Дар-Ибрагим и своими глазами посмотреть, что там происходит.

Я вкратце рассказала Хамиду о том, что произошло дальше: о нашем свидании у древнего храма и о планах «штурма крепости».

– Я впустила его, и мы немного побродили по дворцу. Мы больше не видели тетушку, и Чарльз решил, что нехорошо будет вламываться к ней без разрешения, так что потом я легла спать, а он ушел и выбрался через заднюю калитку. Надеюсь, ему удалось увести машину прежде, чем кто-нибудь ее увидел.

– Я-то ее точно не видел. – Хамид, хоть и был на первый взгляд заинтересован моей историей, удовлетворился тем, что утешил меня этими словами. – У него, если не ошибаюсь, белый «порше»? По-моему, вам нечего беспокоиться. Я знаю, о какой лощинке вы говорите, и думаю, что, если бы машина была там, я бы по дороге ее заметил.

За разговором мы поднимались все выше. Наконец я увидела то, что давно искала взглядом, – футах в тридцати впереди под деревом темнело пятнышко тени. Там стояли или лежали с полдюжины коз. Они меланхолично пережевывали траву и взирали на нас с высокомерной скукой в глазах. Среди них восседал в пыли на корточках, скрестив ноги, наш старый знакомый – лохматый фавн. Ухмыляясь, он жевал листик, отдаваясь этому занятию с той же глубокомысленной сосредоточенностью, что и его подопечные козы.

– А вот и ты! – воскликнула я.

– Я всегда здесь, – отозвался фавн с той космической простотой, в которую почему-то охотно веришь.

– Ничего страшного, – успокоила я Хамида, который взглянул на мальчишку немного испуганно. – Это всего лишь пастух.

– Я его никогда не встречал. – Хамид с сомнением оглядел мальчика с головы до ног. – Если он видел вашего кузена, мисс Мэнсел, то всей деревне уже известно, что ваш кузен провел ночь в Дар-Ибрагиме.

– Не думаю. Мне почему-то кажется, что этого мальчика нельзя назвать досужим болтуном. Как бы то ни было, если бы Насирулла что-нибудь знал, то мистер Летман сегодня утром разговаривал бы со мной совсем в другом тоне. – Я окликнула фавна. – Ахмад, ты видел, как сегодня утром из Дар-Ибрагима вышел англичанин?

– Да.

– Во сколько?

– Сразу после рассвета.

– Значит, часа в четыре, – заметил Хамид.

– Выходит, после того как мы расстались, он где-то немного задержался. Почему, интересно? Однако… – Я снова обратилась к мальчику: – Он поднимался в деревню этой дорогой?

– Да. Пошел к белой машине, которая стояла в лощине у дороги.

Я встретилась глазами с Хамидом и рассмеялась. Он недовольно пожал плечами.

– Ты слышал, как он уехал? – спросила я.

Мальчик коротко кивнул и махнул рукой в сторону Бейрута.

На меня нахлынул такой прилив радости, что я сама удивилась.

– Он с тобой говорил?

– Нет. Я был там. – Кивком головы мальчик указал на хаотичное нагромождение скал в четверти мили от нас, куда на первый взгляд было совершенно невозможно взобраться. – Он вышел из калитки позади дворца.

В голосе мальчика не слышалось любопытства, но глаза сосредоточенно ощупывали меня. Я задумчиво взглянула на него.

– Это было очень ранним утром? Когда поблизости никого не было?

Мальчик кивнул.

– И никто больше его не видел?

– Никто, только я.

– Надеюсь, Ахмад, ты уже забыл, что видел англичанина? И что там вообще была машина?

Мальчик сверкнул белоснежными зубами, в которых был зажат зеленый лист.

– Я все забыл.

Я достала из сумочки несколько купюр, но мальчик, по-прежнему не сводя с меня пристального взгляда черных глаз, даже не шелохнулся. Я нерешительно остановилась, мне не хотелось унижать его достоинство. Я положила деньги на крупный валун и прижала камнем, чтобы их не унесло ветром.

– Большое спасибо, – сказала я. – Да пребудет с тобой Аллах.

Не успела я отойти на два шага, как в воздухе взметнулся столб пыли, мелькнули смуглые руки, и банкноты исчезли в кармане грязного кафтана. Похоже, здравый смысл у мальчишки одерживал-таки верх над достоинством.

– А то козы съедят, – осторожно пояснил мальчуган и разразился потоком слов на арабском.

Хамид рассмеялся и, когда мы зашагали дальше вверх по тропинке, перевел мне смысл пламенной речи: «Да пребудет благословение Аллаха на вас, ваших детях, детях ваших детей, детях детей ваших детей и на всем потомстве вашего рода…»

Странно было видеть, что отель ничуть не изменился. Мне казалось, что я, подобно Спящей красавице, пробыла в мире волшебных сказок лет сто. Даже за конторкой дежурил тот же самый клерк. Увидев меня, он улыбнулся, поднял руку и что-то сказал, но у меня не было сил разговаривать. Я лишь ответила: «Пожалуйста, не сейчас» – и прошагала мимо конторки к лифту. В голове у меня вертелось только две мысли: поскорее сбросить с себя эту грязную одежду и принять роскошную горячую ванну, и уж только потом я буду в состоянии поговорить с кем-нибудь или хотя бы разок подумать о Чарльзе.

О, каким блаженством было снова очутиться в моем современном, просторном, безликом и в высшей степени уютном номере, скинуть с себя на пол пропахшие потом тряпки и залезть в теплую ванну. Пока я нежилась в ароматной пене, дважды звонил телефон и один раз кто-то постучал из коридора во входную дверь, но я даже не подумала подняться. Я пребывала на седьмом небе. Пропарившись в концентрированном растворе косметических масел столько времени, что это могло, пожалуй, оказаться опасным для здоровья, я нехотя встала, вытерлась и надела самое легкое свое платье, бело-желтое и свободное от условностей, как маргаритка. Потом я позвонила портье, попросила кофе и заказала телефонный разговор с кузеном.

Но тут до меня добрался наконец гостиничный клерк, слегка огорченный тем, что не успел вовремя исполнить поручение, и, следовательно, чуть-чуть радуясь возможности сообщить мне неприятную новость. Не без тени злорадства в голосе он уведомил, что мистера Мэнсела в отеле нет. Да, он в самом деле занимал номер пятидесятый, но сейчас куда-то выехал. Он, клерк, искренне пытался в вестибюле остановить меня и передать письмо от мистера Мэнсела, но я не стала ждать… Потом он дважды звонил, но никто не снял трубку. Письмо? Да, мистер Мэнсел действительно написал письмо, он оставил его сегодня утром и просил передать мне, как только я появлюсь… Да, разумеется, мисс Мэнсел, письмо доставили прямо в номер. Когда никто не ответил на телефонные звонки, он, клерк, самолично послал коридорного отнести мне это письмо. Дверь не отворили, и мальчик подсунул конверт под дверь…

Конверт действительно лежал в коридоре моего номера, белым пятном на синем ковре, пугающий, как сигнал тревоги. Я коршуном ринулась на него, схватила и поднесла к свету.

Не знаю, что я ожидала прочесть. Даже после событий прошлой ночи удивительное свидание с тетушкой Гарриет представлялось мне не более чем забавным приключением, однако мне не терпелось поскорее обсудить все с кузеном, и его внезапный отъезд так разозлил меня, что я в яростном раздражении разорвала конверт и уставилась на клочок бумаги так, словно рассчитывала увидеть перед собой анонимку с непотребной бранью или, по крайней мере, подложное письмо.

Однако записка была, несомненно, написана рукой моего кузена. Ее бесстрастный, до предела обыденный тон привел меня в ярость. Письмо гласило:

Я дважды перечитала письмо, решила, что к четвергу успею отточить коготки до остроты бритвенного лезвия и что Чарльзу крупно повезло, раз он находится уже на полпути в Дамаск.

Я налила себе кофе, села и потянулась к телефону. Да, если человек привык из года в год жить своим умом, то он может считать себя совершенно независимым. Если человеку исполнилось двадцать два года и он происходит из семьи, которая во всеуслышание заявляет о своей беспристрастности… Если человеку не нужна никакая помощь или советы и он никогда не питал особых чувств к тетушке Гарриет…

Но как здорово было бы рассказать обо всем этом папе. Разумеется, просто для смеха. Я заказала разговор с Кристофером Мэнселом из Лондона, потом села и приготовилась ждать, потягивая кофе и делая вид, что читаю альманах «Ближний Восток», изданный «Библиотекой Ашетт». На самом же деле я глядела в неизменно синее небо над серыми бетонными небоскребами и думала о том, как меняется Восток…

Папин совет был краток и недвусмыслен.

– Дождись Чарльза.

– Но, папа…

– Что же в таком случае ты хочешь предпринять?

– Сама не знаю. Дело не в этом, просто я на него ужасно сердита. Мог бы меня дождаться! И во всем он такой – всегда поступает как последний эгоист!

– Конечно, – ответил папа. – И все-таки, если он хотел застать отца Бена дома, он никак не мог дожидаться тебя, верно?

– Но отчего такая спешка? Для чего ему понадобился отец Бена? Если нужно было наладить очередной полезный контакт, мог бы воспользоваться помощью кого-нибудь из наших людей в Бейруте.

Отец немного помолчал.

– Не сомневаюсь, у него были на то веские причины, – сказал он наконец. – Откуда ты знаешь, наладил ли он там вообще какие-нибудь контакты?

– Нет, если только не позвонил второпях кому-нибудь сегодня утром. Наверное, успел поговорить с кем-нибудь вчера, после того как встретился со мной, но ни разу не заговаривал об этом.

– Понятно.

– Мне связаться с нашими людьми?

– Как хочешь… Но я бы пока предоставил семейные дела Чарльзу.

– Ладно, так и быть, – сказала я. – Но во-первых, я не могу понять, для чего ему понадобилась такая спешка, особенно если он говорит, что его «смутные намеки» в конце концов оказались ложными догадками.

– Ты пересказала мне все, что он написал? Ничего не забыла?

– Да.

– Тогда разумнее всего было бы выкинуть все это из головы. Парень, похоже, прекрасно знает, что делает, и достаточно ясно выразился на этот счет.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу, милочка, чтобы ты не затевала никаких глупостей только из-за того, что Чарльз наступил тебе на любимую мозоль, – без обиняков заявил мой родитель. – Забудь об этом до поры до времени, отправляйся посмотреть достопримечательности, а вечером позвони Чарльзу и узнай, что у него на уме. И не вздумай без него снова отправляться во дворец… Кристи!

– Я слушаю.

– Поняла?

– Поняла, – отрезала я. – Черт бы вас всех побрал, папа, вы, мужчины, все одинаковы, словно из каменного века. Ты прекрасно знаешь, что я вполне способна сама о себе позаботиться. Да и что такого произошло? Почему я не могу еще раз съездить во дворец, если захочу?

– А ты хочешь?

– Честно говоря, не очень.

– Тогда сделай милость, не строй из себя бо́льшую дуреху, чем тебя создала природа, – ледяным тоном заявил отец. – Как у тебя с деньгами?

– Спасибо, нормально. Но, папа, не думаешь же ты…

Но тут нас прервал ровный механический голос телефонистки.

– Ваше время истекло. Хотите продлить разговор?

– Да, – торопливо ответила я.

– Нет, – перебил меня отец. – А теперь иди, детка, поразвлекись и подожди кузена. До сих пор, насколько я понял, ничего плохого не случилось, но на всякий случай я хотел бы, чтобы Чарльз был рядом с тобой, только и всего. У него уйма здравого смысла.

– Ты сам говорил, что он до чертиков избалован и не думает ни о чем, кроме развлечений.

– Разве это не свидетельствует о здравом смысле?

– A y меня разве его нет?

– Ни капельки. Ты вся в свою мать, – заявил отец.

– И слава богу, – язвительно ответила я.

Отец рассмеялся и повесил трубку.

Каким бы нелепым это ни показалось, после разговора с отцом у меня точно гора с плеч свалилась. В прекрасном настроении я повесила трубку и занялась более серьезными делами. Надо было привести в порядок лицо и прическу, а потом подумать о ланче.

Первоначально я планировала хорошенько осмотреть Бейрут в полном одиночестве, в свое удовольствие, и глупо было злиться из-за того, что мне выпал случай осуществить свое намерение. Как бы то ни было, в этот день больше заняться было нечем. Я отправилась на прогулку.

Бейрутские рынки грязны, переполнены народом и не более романтичны, чем дешевые универмаги «Вулвортс». После множества прочитанных за последние месяцы восторженных книг о Бейруте, а в особенности после недавних приключений в Дар-Ибрагиме мне повсюду мерещилась восточная экзотика, однако на сей раз вынуждена сообщить, что ничего экзотического со мной не произошло, если не считать того, что я поскользнулась на груде тухлой рыбы и испортила сандалию, а чуть позже меня заинтересовал таинственный порошок в голубом пакете. Я спросила, что это такое, ожидая, что в мешке окажется гашиш или, на худой конец, опиум-сырец, но в ответ услышала, что это стиральный порошок «Омо». Интереснее всего оказался ювелирный рынок. Я влюбилась в прелестное ожерелье из крупной бирюзы и чуть было не решилась по примеру Халиды превратить свой банковский счет в золотые браслеты – изящные, недорогие, тончайшей работы, они сотнями блестели и позвякивали на деревянных перекладинах, протянутых поперек витрин. Но я преодолела соблазн и, вынырнув наконец из лабиринта рыночных рядов на солнечный простор Мартирс-сквер, обнаружила, что за целый день хождения по базарам могу похвастаться лишь тюбиком крема для рук да оправленными в золото бирюзовыми четками – я приобрела их в качестве талисмана для «порше» Чарльза и только после покупки вспомнила, что я на него сержусь, не желаю больше о нем слышать и что чем быстрее настигнет его дурной глаз, тем лучше.

Наступили сумерки. Скоро стемнеет. Наверное, Чарльз уже приехал в Дамаск. Может быть, уже звонил мне… Я села в такси и в считаные минуты подкатила к подъезду отеля.

Первым, кого я увидела, войдя в вестибюль, был Хамид. Грациозно облокотившись о конторку, он разговаривал с клерком. Клерк был незнакомый, не тот, что вчера, но Хамид, заметив меня, улыбнулся через все фойе и что-то сказал собеседнику. Не успела я приблизиться к стойке, как клерк уже успел заглянуть в мою ячейку и огорченно покачал головой. Писем не было.

Наверное, на лице у меня явственно отразилось разочарование, ибо Хамид тотчас спросил:

– Вы ждали важных известий?

– Всего лишь письма от кузена. Я не видела его со вчерашней ночи.

– Неужели? А когда вы вернулись утром, разве его здесь не было?

– Он уже уехал в Дамаск, – ответила я.

– В Дамаск?

Я кивнула:

– Он оставил письмо. Мне передали его утром, когда я вернулась. Ему нужно было уехать ни свет ни заря. Я думала, он уже вернулся или хотя бы звонил мне… Что такое?

Последние слова относились к клерку, который, ответив на вопросы, заданные ему печальноликим арабом в красной феске, пытался теперь привлечь мое внимание.

– Простите, мисс Мэнсел, я случайно услышал ваш разговор. Осмелюсь сообщить, что, возможно, произошла ошибка. Сегодня был звонок из Дамаска. Мне послышалось, что спрашивали мистера Мэнсела, но не исключено, что я не расслышал и спросили мисс Мэнсел. – Клерк развел руками. – Извините, ради бога.

– Жаль. Впрочем, даже если звонок был адресован мне, – резонно заметила я, – меня все равно не было на месте. Я только что вошла. В котором часу был звонок?

– Совсем недавно, примерно час назад. Я как раз только что заступил на дежурство.

– Понятно. Хорошо, большое спасибо, наверное, это тот самый звонок, которого я ждала. Не волнуйтесь, дело не очень серьезное – а если бы было серьезно, он бы перезвонил. Полагаю, звонивший не оставил номера?

– Вряд ли, но на всякий случай давайте проверим.

Из ячейки Чарльза клерк достал листок бумаги и протянул мне. В записке говорилось лишь одно: что звонили из Дамаска в 5:05. Ни имени, ни номера.

Я вернула записку клерку:

– Спасибо. Сегодня вечером я больше никуда не собираюсь, поэтому, если мне позвонят снова, пожалуйста, сообщите.

– О, конечно. Я сейчас же предупрежу телефонистку.

Клерк снял трубку и заговорил на арабском.

– Если вы знаете, где остановился ваш кузен, – заметил Хамид, – то можете сами позвонить ему.

– В том-то и дело, боюсь, я не знаю наверняка. Он отправился навестить друга, но мне только сейчас пришло в голову, что я не могу припомнить его фамилию – не помню даже, называл ли Чарльз ее при мне, но, наверно, называл. Я даже была в доме у этого друга, но совершенно не знаю адреса. – Я рассмеялась. – Все это было бы нетрудно выяснить, сделав несколько звонков… у этой семьи большие связи в Бейруте, а зять главы семьи работает в кабинете министров – если не ошибаюсь, министр внутренних дел.

– Помимо всего прочего, можно позвонить в полицию, – бодро предложил Хамид. – Они помогут разыскать вашего кузена. Хотите, чтобы я навел справки?..

– Нет, нет, спасибо, не беспокойтесь. Предпочла бы не беспокоить этих друзей. Мой кузен наверняка перезвонит.

– Когда он вернется в Бейрут?

– В среду или в четверг, он точно не знает.

– Мисс Мэнсел, – снова вмешался клерк, – вам улыбается удача. Пока я говорил с телефонисткой, поступил еще один звонок. Спрашивали мистера Мэнсела, но, услышав, что его нет, звонивший спросил вас. Он на связи.

– Значит, это не мой кузен? Хорошо, куда мне пройти?

– Вон в ту будку, пожалуйста.

Телефонная будка представляла собой одно из тех открытых сооружений, которые, как предполагается, не пропускают звуков, если вам удастся засунуть голову достаточно далеко в глубину, но на самом деле разносят разговор по всему залу не хуже, чем Галерея шепотов в соборе Святого Павла. Прямо возле этой будки делились впечатлениями о развалинах древнего Библа в Джубейле две пожилые англичанки, болтала о восточной кухне компания американцев и крутил ручки транзистора юноша-француз, а в соседней будке уныло бормотал что-то по-арабски, добиваясь соединения с нужным абонентом, печальноликий араб. Я зажала ладонью свободное ухо и обратилась в слух.

Звонил, как выяснилось, Бен. Слышимость была плохая, и сквозь треск и гомон мы не сразу узнали друг друга. Когда он понял, с кем разговаривает, в его решительном голосе прозвучало удивление.

– Чарльз? Здесь? Нет, не появлялся. В котором часу он выехал?

– Точно не знаю, где-то рано утром. Разве он не звонил?

– Нет. Понимаете, я, конечно, буду очень рад снова увидеться с ним. Но разве не мог он дождаться вас и привезти ко мне свою знаменитую кузину?

– Это было бы замечательно, но, насколько мне известно, он хотел поговорить с вашим отцом о каком-то срочном деле и торопился застать его дома.

– Именно поэтому я ему и звоню. Мой отец должен вернуться домой из Хомса только завтра. Мы ждем его к обеду, я обещал сообщить Чарльзу…

– Но он говорил, – озадаченно произнесла я, – говорил совершенно определенно… Ага, наверное, он ошибся в расчетах.

– В каких расчетах?

– Ничего, не беспокойтесь. Я нахожусь в гостиничном вестибюле, и здесь стоит страшный гвалт, прямо у меня за спиной. Я вас почти не слышу. Дело в том, что Чарльз, наверное, перепутал дни – решил, что ваш отец приезжает сегодня. Да даже и в этом случае мог бы, в конце концов, дождаться меня, а не ускользать из-под носа! Послушайте, ужасно неудобно вас беспокоить, но не могли бы вы, когда он приедет, попросить его перезвонить мне?

– Разумеется, я передам. Не тревожьтесь за него, все будет хорошо.

– Я и не тревожусь, – возразила я. – Просто злюсь до чертиков.

Бен рассмеялся:

– Послушайте, у меня есть одна мысль. Мне самому очень хочется познакомиться с вами, да и отец был бы рад. Почему бы вам не приехать сюда и не встретиться с Чарльзом лицом к лицу? Присоединитесь, так сказать, к общему собранию. Поживете у нас дня два-три, я сам покажу вам Дамаск, а если Чарльз в конце концов так и не появится, тем хуже для него и лучше для нас. Как вам нравится моя идея?

– Звучит соблазнительно.

– Ну так за чем же дело стало? Что толку в соблазнах, если против них можно устоять? Приезжайте не откладывая. У вас есть машина?

– Нет, я пользуюсь арендованной… – Я в нерешительности замолчала. – Знаете, – задумчиво добавила я, – мне бы очень хотелось приехать, честное слово. Если вы уверены, что я не помешаю…

– Разумеется, не помешаете. – В голосе Бена звучало искреннее радушие. – Буду очень рад познакомиться. Я очень жалел, что не сумел с вами встретиться в прошлый раз, и отец, я уверен, тоже будет доволен. Так что решено! Мы вас ждем. Кстати, удалось вам увидеться с Ливанской леди?

– С кем с кем? Ах да, я забыла, что вы тоже о ней знаете. Да, я с ней увиделась, но Чарльза она не пустила. По правде говоря, он этим немного уязвлен. Потом у нас возникли непредвиденные осложнения, и, насколько я понимаю, именно об этом он хотел переговорить с вашим отцом. Просто ему хочется напустить побольше таинственности. У нас с Чарльзом в замке были такие приключения! Но это не телефонный разговор, я все расскажу при встрече.

– Вы меня заинтриговали. Надеюсь, с вами не случилось ничего плохого?

– О нет, не волнуйтесь, просто Чарльз считает, что здесь дело нечисто. Во дворце, мол, кроется какая-то страшная тайна. Раздул из мухи слона и умчался к вам сломя голову, не сказав мне ни слова. Вот почему я на него так разозлилась.

Бен рассмеялся:

– Я его предупрежу.

– Можно подумать, его это волнует!

– Ладно, пусть только приедет, мы из него все вытянем. Ужасно хочется послушать о Дар-Ибрагиме! Значит, увидимся завтра? У вас есть мой адрес?

– Ой, и правда нету! Представляю, кем вы меня посчитаете… Погодите минуту, найду карандаш… Готово, диктуйте… Мистер… Как-как? Спасибо… А заодно скажите и номер телефона. Так, записала. Сейчас прочитаю, проверьте… Все верно? Отлично, мой шофер найдет. Очень любезно с вашей стороны, я ужасно рада. В какое время лучше приехать?

– Когда вам угодно. Будем ждать вас с нетерпением и на этот раз покажем настоящий Дамаск.

Шорохи и трески в трубке утихли. Линия, наверняка прослушиваемая на границе, отключилась. Пожилые англичанки позади меня перешли на обсуждение развалин Крак-де-Шевалье, американцы продолжали восторгаться восточной кухней, а печальный араб в соседней будке, вцепившись в телефонную трубку, взирал на меня с горькой завистью. Я сочувственно взглянула на него и вышла из будки.

У конторки все еще ждал Хамид. Клерк поднял глаза.

– Не тот звонок, какого вы ждали?

– В некотором роде именно тот, что нужен. Звонил тот самый человек, к которому мой кузен отправился в Дамаск. Говорит, он еще не приехал. Может быть, перезвонит, когда приедет.

– Я переключу звонок к вам в номер, – пообещал клерк.

– Спасибо. – Я обернулась к Хамиду. – У вас есть заказ на завтра?

– Пока нет. Хотите, чтобы я отвез вас?

– Да, пожалуйста, отвезите меня в Дамаск. Я решила сама навестить друзей Чарльза. Их фамилия Сифара, вот адрес. Сумеете найти?

– Конечно.

– Я в тот же день не вернусь, но, разумеется, я заплачу вам и за обратную дорогу.

– Вы и так заплатили мне за массу работы, которой я не сделал. Нет, не беспокойтесь, я сумею на обратный путь найти пассажира в один конец из Дамаска в Бейрут. Это обычное дело, мы совершаем такие поездки каждую неделю. В котором часу заехать за вами утром?

– В десять, пожалуйста.

– А если кузен позвонит?

– Пусть звонит, – ответила я. – Мы все равно поедем в Дамаск.

Но вечером Чарльз так и не позвонил.