К счастью, темнота скрыла выражение моего лица. Наступила долгая, томительная пауза. Я никак не могла придумать, что сказать, как выкрутиться. В мучительном отчаянии я снова и снова перебирала в уме слова, которыми встретила его, и пришла к выводу, что, пожалуй, я не сболтнула лишнего, потому что в ответных словах Летмана не прозвучало ни малейшего удивления. Я возблагодарила Аллаха за то, что не успела назвать его Чарльзом, и решила, что лучший способ защиты – нападение.

– Господи, как вы сюда попали?

Мне показалось, что молчание Летмана стало неуверенным. Потом он мотнул головой:

– Там, в дальнем углу, есть дверь. Разве вы, прогуливаясь здесь, не наткнулись на нее?

– Нет. Она открыта?

– К сожалению, открыта. Обычно мы этой дверью не пользуемся, за ней начинается целый лабиринт пустых комнат. Он тянется отсюда до самых покоев принца. Наверное, когда-то эмир держал там личную свиту и особо приближенных рабов. – Летман коротко рассмеялся. – Сейчас эти покои не годятся даже для прислуги, там обитают только крысы. Вот, наверно, почему собаки сюда ворвались – обычно им не разрешается приближаться к покоям принца, но в этот раз, должно быть, Хассим оставил где-нибудь открытую дверь. Они вас напугали?

Он говорил едва слышно – мне кажется, люди инстинктивно стремятся не нарушать покоя тихой ночи. Я слушала его вполуха, спрашивая себя, что за шорохи доносились до моих ушей перед этим – то ли Чарльз карабкался на стену, то ли в тишине звучали шаги Джона Летмана. В последнем случае, если Чарльз тоже услышал их, он, возможно, решил подождать у подножия стены. Или же он вот-вот появится из окна?

Я заговорила довольно громко, не понижая голоса:

– Еще бы не напугать. Почему, скажите, ради бога, вы предупреждали, что они ужасно злые? На самом деле очень дружелюбные создания.

Он рассмеялся снова, пожалуй, преувеличенно весело.

– Бывают и злые, если вы умудритесь их как следует раздразнить.

– Наверно, они признали меня за члена семьи – видели меня вчера вместе с вами и решили, что я допущена ко двору. У тетушки только две этих собаки? Разве у нее нет комнатных любимчиков помельче?

– Одно время она держала свору спаниелей, потом нескольких терьеров. Последний из них издох месяц назад. Будь он здесь, вам вряд ли удалось бы так легко отделаться. – Снова короткий смешок. – Эту зверюшку трудно было назвать комнатным любимчиком… Послушайте, мне в самом деле очень жаль, что так получилось. Как я понимаю, вы еще не успели лечь в постель?

– Нет. Как раз собиралась. Только что погасила лампу и вышла прогуляться в сад. Чувствуете, как пахнут жасмин и душистый табак? А розы – я вижу, они не закрываются на ночь? – За разговором я незаметно, но решительно шагала к воротам, и Летману ничего не оставалось, кроме как следовать за мной. – А вы сами, если на то пошло, разве не собираетесь лечь спать? Совершаете ежевечерний обход или вышли поискать собак?

– И то и другое. Хотел уточнить, не желаете ли вы еще раз встретиться с тетушкой.

– Нет. Честное слово, я совсем не из-за этого до сих пор на ногах. Я как раз собиралась лечь спать. Не терзайте себя раздумьями об этом, мистер Летман. Я все прекрасно понимаю. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. И не тревожьтесь, что вас снова побеспокоят, я запер дальнюю дверь и прослежу, чтобы эта тоже была закрыта.

– Я сама запру ее изнутри, – пообещала я.

Ворота за Летманом закрылись. Приветствуя его, сдавленно заскулили собаки, и вскоре все звуки стихли в глубине дворца. По крайней мере, непредвиденная интерлюдия дала мне железный предлог для того, чтобы запереть изнутри ворота гарема. Успокоительно щелкнул ключ в замке, и я бегом устремилась обратно к открытому окну.

Поистине сегодня у меня была ночь сюрпризов. Не успела я проделать двух третей обратного пути вдоль берега озера, как меня остановил тихий оклик:

– Кристи!

Из темного дверного прохода выплыла черная тень и материализовалась в моего кузена Чарльза.

Я ахнула и обрушилась на него с яростными, совершенно несправедливыми упреками:

– Ах ты, бестолочь, таракан двухметровый, напугал меня до смерти! Я подумала… Ты когда сюда пробрался?

– За минуту до твоего гостя.

– Значит, ты его видел?

– Как тебя вижу. Это и есть Летман?

– Да. Он вошел через дверь в дальнем углу сада. Собаки, наверное…

– Черта с два. Он пришел с острова, – оборвал меня Чарльз.

– С острова?! Не может быть!

– Говорю тебе, я его видел. На полпути вверх по стене услышал какие-то странные звуки и полез осторожнее. Забравшись, не стал сразу вылезать из окна, а потихоньку выглянул из-за подоконника. Увидел, что ты с собаками уходишь по тропинке. Дождался, пока ты дойдешь до самой калитки, а потом устал висеть, руки заболели, и перевалился через подоконник. В следующий миг увидел, что Летман идет через мостик.

– Но… ты не ошибся?

– Смеешься, что ли? Он прошел в считаных футах от меня. Я согнулся в три погибели и спрятался вон за тем кактусом. Видишь, как поцарапался. А когда он прошел мимо, я вернулся в какую-то из этих комнат и притаился.

– Но если он все это время был на острове, то наверняка видел, как я открываю окно. Эти ставни скрипели, как ржавая телега. Он не мог не догадаться, зачем я их открываю, так почему же не перехватил меня на месте преступления или не подождал подольше, чтобы увидеть, что я замышляю? Чарльз, мне это не нравится! Легко тебе было говорить, что ничего страшного, даже если тебя поймают, но в этом дворце царят такие порядки, что тебе не задумываясь могут пустить пулю в лоб, просто так, на всякий случай. И почему он не стал ждать? Что у него на уме?

– Милая девочка, сбавь обороты. Если бы Летман увидел тебя у окна, непременно поинтересовался бы, какого черта тебе здесь нужно. Какие бы предположения он ни строил, он обязательно остановил бы тебя. А раз не подошел, значит он тебя не видел. Quod erat.

– Пожалуй, ты прав… – задумчиво произнесла я и поспешно добавила: – Да, теперь я понимаю… Собаки вполне могли быть на острове. Я видела Сафира – того, что покрупнее, – возле моста, и Звездочку тоже – при ее появлении раздавался громкий плеск, и она была вся мокрая. Может быть, Летман услышал, что они там, и пришел загнать их обратно?.. Нет, не может быть, в таком случае он увидел бы меня. Но если бы он шел от двери в дальнем углу, он тоже увидел бы меня. Он должен был пройти мимо как раз в ту минуту, когда я возилась возле окна. Нет, сдаюсь! Чарльз, что все это значит? Почему он лжет?

– Понятия не имею. Но если мы узнаем, как он вошел, то поймем, для чего ему все это нужно. В дальнем углу в самом деле есть дверь?

– Не знаю, не видела. Там все заросло кустарником, и я не шарила там как следует, потому что понимала, что там совсем неподходящее место для задней калитки.

– Тогда давай посмотрим. Ведь проник же он сюда каким-то образом, причем отнюдь не через главный вход. А если он все время был на острове и не спросил тебя, какого черта ты затеваешь, то хотелось бы знать почему. На всякий случай давай проверим, заперт ли главный вход.

– Я сама его заперла.

– Ах, милая Кристи, ты радость моя. А это еще что за красавчик?

– Павлин. Осторожнее, Чарльз, не разбуди их, они все спят.

– Ступая крадучись, как кошки, пойдем скорей. Милая, ты видишь в темноте?

– Уже привыкла, кое-что различаю, – ответила я. – Кстати, Джон Летман тоже прекрасно может видеть. Тебе не кажется, что для ночного обхода в такой могильной тьме он мог бы взять с собой фонарик? Тебе, наверно, и в голову не пришло захватить его с собой?

– Обижаешь! Ты несправедлив ко мне, о Брут. И тем не менее мы попробуем обойтись без фонаря как можно дольше.

– Что-то ты сегодня весь вечер выражаешься высоким слогом.

– Твое присутствие меня пьянит. Кроме того, это приключение мне нравится.

– По правде говоря, мне тоже начало нравиться, особенно после того, как появился ты.

– Осторожно, не уколись. – Чарльз отвел от меня шиповатый сук и, словно невзначай, обвил рукой мои плечи, якобы для того, чтобы уберечь от опасности. Наверное, он заметил, как я улыбнулась, потому что спросил: – Что с тобой? О чем задумалась?

– О братской любви.

– Это ты в мой огород?

– А то в чей же, ты у меня единственный брат.

– «Нет кровнее врага, чем кровная родня», – задумчиво процитировал Чарльз, вглядываясь в темноту. – Это, наверное, и есть твоя пресловутая дверь?

– Где?

Он указал на едва различимое пятно среди зарослей.

– Вон под тем роскошным кустом, не знаю, как он называется.

– Ах ты, невежда, это же жасмин. Ну и тьма здесь. Теперь уже можно зажечь фонарик? Вот и она… ну и ну!

– Что значит – «ну и ну»?

– Взгляни-ка, – ответила я.

Чарльз пригляделся. Вряд ли он мог не понять, что привело меня в такое изумление. Дверь в углу, несомненно, была, как мы и полагали, прогнившая и почерневшая, но очевидно было, что уже много лет никто – ни собака, ни человек – не проходил через нее. Возле порога росли сорняки высотой в фут, а петли походили на катушки с шерстью – так густо они были увиты паутиной.

– Ну и ну – это ты верно подметила, – проговорил мой кузен. – А на случай, чтобы мы вдруг не подумали, что дверь может открываться в другую сторону, она затянута прелестной ажурной паутиной… Не станем больше тратить банальные фразы, слишком уж это банально само по себе. Однако, если вдуматься, слова только тогда становятся банальностями, когда они точнее и короче всего выражают существо дела… Да, эту дверь не открывали с тех самых пор, как в тысяча восемьсот семьдесят пятом году старый эмир на трясущихся ногах ковылял в гарем. Videlicet – если это то самое слово, которое мне нужно, в чем я лично сомневаюсь, – тут замешаны пауки. Очевидно, наш приятель Джон Летман здесь не проходил. Впрочем, я так и полагал с самого начала. Назад, назад, Гораций.

– Но… – тупо пробормотала я, – но с острова сюда войти нельзя!

– Поглядим – узнаем, – рассудительно заметил Чарльз. – Эй, смотри-ка!

Луч фонарика, тонкий и яркий, пронизал куртины сорняков и подножия стены и выхватил из темноты могильный камень – небольшую плоскую плиту, вделанную в кирпичную кладку, с глубокой выгравированной надписью: «Язид».

– Мы попали ни больше ни меньше как на кладбище, – объявил Чарльз и повел фонариком фута на два в сторону.

Нашим глазам предстал еще один камень, на сей раз надпись гласила: «Омар».

– Ради бога, прибавь света! – завизжала я. – Ты думаешь, это и правда кладбище? Прямо здесь? Но почему же тогда… Обрати внимание, все имена мужские, не может же быть…

Я замолчала. Фонарик осветил еще одну надпись: «Эрни».

– Чарльз…

– Так вот в чем дело. Я прекрасно помню милого Эрни.

Задыхаясь от возмущения, я воскликнула:

– Да будь же серьезнее, ради бога! Ты прекрасно знаешь, что дядюшка Эрнест…

– Да нет же, я говорю о собаке. Это один из тех спаниелей короля Карла, с которыми она приезжала в первый раз. Разве ты сама не помнишь Эрни? Она говорила, что назвала его в честь дядюшки Эрнеста, потому что тот тоже был страшно рассеян и не помнил ни о чем, кроме еды. – Голос самого Чарльза звучал довольно рассеянно, как будто он погрузился в размышления, но отнюдь не о том, о чем говорил. Луч фонарика скользнул дальше. – Неужели не догадалась? Это кладбище собак. Нелл, Майнетта, Джейми – это все еще спаниели… Гайде, Лалук – это уже звучит на восточный лад… А вот и Далила. Увы, бедная Далила. Таков удел…

– Значит, его они еще не успели похоронить. Руки не дошли.

– Кого?

– Самсона. Джон Летман говорит, он умер месяц назад. Слушай, мы что, собираемся всю ночь проторчать на собачьем кладбище? Что ты высматриваешь?

Луч фонарика шарил по стене, но натыкался лишь на какие-то ползучие растения и призрачно-белые головки цветов.

– Ничего, – ответил Чарльз.

– Тогда пошли отсюда.

– Я иду за тобой, моя дорогая. – Чарльз выключил фонарик и отодвинул с моей дороги пучок высоких стеблей. – Кто это так нежно заливается там в кустах? Соловей? Аж за душу берет. Черт бы побрал эти розы, мой свитер, наверно, усеян колючками, как шкура яка.

– С чего это ты так романтичен?

– Когда-нибудь скажу. Сумеешь перебраться?

«Перебраться» мне предстояло через мост. Бледные лучи луны отражались от поверхности воды в озере, и на тускло поблескивающем фоне хорошо различались полуразрушенные опоры старинного мостика. Расстояние между ними достигало футов пяти. Чарльз без всяких усилий перепрыгнул первым, я – вслед за ним. Он поймал меня и помог удержаться на ногах. Через минуту я, крепко вцепившись в его руку, осторожно спустилась по мостику на каменистый берег острова.

Островок был очень мал и представлял собой скорее груду выложенных в художественном беспорядке валунов, усаженных давно одичавшими кустарниками и колючками. Общая композиция островка была задумана так, чтобы взгляд невольно скользил вверх, к рощице раскидистых деревьев неизвестного мне вида, в тени которых укрывалась беседка или, точнее, небольшой летний павильон со стройными колоннами, на которых покоился позолоченный купол. Входом в павильон служил открытый сводчатый проем, а по бокам от него, между колоннами, отбрасывали в лунном свете причудливые тени ажурные каменные решетки. От берега к павильону вела широкая лестница с невысокими ступенями. Поперек дверного проема, перегораживая вход, свисали спутанные плети ползучих растений. Они затеняли внутренность павильона, скрывая от постороннего глаза все, что таилось позади кружевных решетчатых стен. Чарльз выпустил мою руку, раздвинул свисающие ветви и посветил внутрь фонариком. Громко захлопали крылья – над головой Чарльза с возмущенным щебетанием вспорхнули два голубя. Чарльз выругался и резко пригнулся, затем вошел в проем.

Внутри павильона не было ничего, если не считать небольшого шестиугольного бассейна посередине, где, должно быть, некогда плескался фонтан. Над стоячей водой, едва отражавшей свет фонарика, судорожно разевала рот позеленевшая от времени бронзовая рыба. С обеих сторон бассейн обрамляли широкие полукруглые кушетки без подушек, усыпанные сухой листвой и заляпанные птичьим пометом. Глухая стена напротив дверей была сверху донизу расписана яркими картинами. Чарльз посветил на нее лучом фонарика.

Роспись была выполнена не в арабском, а скорее в персидском стиле. На картинах зеленели деревья, усеянные яркими цветами и плодами, под их ветвями восседали люди, одетые в роскошные синие и зеленые халаты. На золотистой лужайке изогнулся в прыжке, охотясь за газелью, изящный леопард. Наверное, при свете дня эти росписи, подобно всем художественным шедеврам дворца, показались бы тусклыми и поблекшими, однако в мимолетном, насыщенно-желтом луче фонарика они завораживали глаз неземной красотой. Роспись занимала три стенные панели и представляла собой триптих, разделенный на части стволами деревьев, нарисованных в строгом каноническом стиле. Форма деревьев повторяла рисунок колонн, обрамлявших расписной участок стены. Возле одного края центральной панели, рядом с древесным стволом, виднелась убегавшая вниз тонкая вертикальная линия.

– Пойдем-ка сюда, – сказал Чарльз, подходя ближе.

– Думаешь, это потайная дверь?

Мой кузен не ответил. Он медленно водил лучом фонарика по картине, осторожно ощупывая и похлопывая рукой освещенные участки. Наконец он удовлетворенно хмыкнул. Посреди нарисованной кроны одного из апельсиновых деревьев обнаружился неплотно державшийся кусок штукатурки размером в несколько листиков. Стоило на него надавить, как он отошел от стены и упал Чарльзу в ладонь. Под ним обнаружилось кольцо, вделанное в потайную дверь. Чарльз повернул его и потянул. Расписная панель беззвучно повернулась на хорошо подогнанных петлях, за ней открылся непроглядно-черный проем.

Мое сердце отчаянно заколотилось. Потайная дверь сама по себе не может не волновать кровь, а уж в такой обстановке…

– Как ты думаешь, куда она ведет? – Чарльз жестом велел мне замолчать и указал куда-то вниз. Задыхаясь от волнения, я еле слышно прошептала: – Неужели это… подземный ход?

– А что же еще? Обрати внимание, эта стена плоская, а если взглянуть снаружи, со стороны рощи, она окажется изогнутой. Помнишь, беседка была идеально круглой формы? В этом сегменте и скрывается верхушка подземного туннеля. – Глядя на мое изумленное лицо, он расхохотался. – Не стоит так удивляться. Эти старинные дворцы напичканы разнообразными дверями, коридорами и потайными ходами, как гнилой пень – червоточинами. Такая уж была мода в старые добрые времена, когда хозяину приходилось спать в окружении вооруженных стражников и вкушать пищу, предварительно давая ее попробовать парочке рабов, чтобы не подсыпали яда. Это ведь гарем, – добавил он. – Надо полагать, старому эмиру хотелось иметь собственный, одному ему известный ход.

– Вот это да, прямо как в сказке! Осталось только найти ковер-самолет или джинна, запертого в бутылку.

– Не теряй надежды, – усмехнулся Чарльз. – Может, еще и найдем. – Луч фонарика обвел контуры двери и нырнул в темноту. – Вот, значит, как попали сюда Джон Летман и собаки. В таком случае дверь, должно быть, легко открывается изнутри, но все-таки я этой системе не доверяю и не хочу провести остаток жизни в этих подземельях, как Шильонский узник. Давай-ка поищем, чем можно подпереть эту дверь.

– Ты что, хочешь спуститься туда? – испуганно спросила я. – Может, не стоит?

– А почему бы и нет? Ты что, сумеешь устоять перед таким шансом?

– Запросто… Нет, Чарльз, милый, в самом деле, это очень завлекательно, но давай не пойдем. Не нравится мне все это.

– На тебя влияет обстановка. Будь это черная лестница у тебя в доме, ты не задумалась бы ни на секунду. Просто это слишком похоже на сказки «Тысячи и одной ночи», вот ты и испугалась.

– Пожалуй, ты прав. Ты что-нибудь видишь?

Он посветил фонариком в глубину туннеля и переступил через порог.

– Прекрасно вижу. Здесь крутая лестница, неплохо сохранилась, почти не выщерблена и даже довольно чистая.

– Что-то не верится, – отозвалась я.

Он протянул мне руку, и я осторожно перешагнула через порог следом за кузеном.

Но это было действительно так. Сразу за расписной дверью уходила круто вниз, огибая центральную колонну, узкая винтовая лестница. Колонна была украшена изысканной резьбой, а круглая наружная стена покрыта цветистой росписью, сюжеты которой повторяли картину на двери. В полумраке я смутно различила темно-коричневые древесные стволы, переплетение зеленых ветвей. По бледно-желтой, усеянной цветами траве мчался скаковой верблюд, казавшийся из-за кривизны стены неестественно удлиненным. На спине у верблюда восседал, размахивая саблей, всадник с длинными усами, а в объятиях у него беззаботно играла на цитре знатная дама. Вдоль стены тянулись перила из какого-то почерневшего металла, возможно латуни. Их удерживали изящные ящерки и небольшие драконы с разинутой пастью, вделанные в камень на одинаковом расстоянии друг от друга. Несомненно, лестница предназначалась для очень важной персоны. Это был отнюдь не потайной ход, а просто личный коридор, по которому хозяин ходил на женскую половину дворца, пользовался он им очень часто и не делал ни малейшей тайны из его существования, просто этот туннель принадлежал ему одному и поэтому был украшен столь же богато, как и остальные покои дворца. Павильон на острове представлял собой не что иное, как верхний этаж круглой башенки с вертикальной шахтой внутри, пронизывавшей озеро посередине и уходившей в толщу скалы, на которой был разбит сад.

– Идешь? – окликнул меня Чарльз.

– Нет… нет, погоди. – Я крепко вцепилась в его руку. – Разве не понимаешь? Если эта лестница ведет в гарем из покоев принца, то внизу мы наткнемся прямиком на тетушку Гарриет. В это время она наверняка бодрствует, а Джон Летман, возможно, сидит возле ее постели и читает вслух двадцать седьмую суру Корана.

Чарльз остановился.

– Может, и так. Но скорее всего, этот ход ведет совсем в другое место.

– Куда же?

– Этим коридором в гарем попали собаки. Сомневаюсь, чтобы по ночам их пускали побегать в спальню старушки. Значит, они пришли откуда-то еще. И, кроме того, тебе не приходило в голову, что это, может быть, и есть тот самый ход к задней калитке, который мы так искали?

– Ну да, конечно же! Ведь задняя дверь расположена на самом нижнем уровне! Но может быть, лучше немного подождать? Если мы кого-нибудь встретим…

– Не думаю, – ответил Чарльз. – Впрочем, ты права, давай немного подождем.

Вслед за мной кузен вышел обратно в павильон. Расписная дверь у него за спиной, подпираемая подушкой мертвого стоячего воздуха, бесшумно затворилась. За несколько минут, проведенных в туннеле, наши глаза привыкли к темноте, и, оказавшись наверху, мы хорошо различали путь в лунном свете, падавшем сквозь решетчатые окна. Чарльз выключил фонарик.

– Во сколько старушка ложится спать?

– Понятия не имею, – ответила я. – Но наверное, Джон Летман еще некоторое время побудет у нее. Хочешь после его ухода попытаться к ней проникнуть?

– Нет, пожалуй. Если бы дело не обстояло так серьезно, я бы не стал и пытаться проникнуть к ней таким путем. Только представь себе, как мы ворвемся к тетушке Гарриет среди ночи – так недолго и напугать старушку до смерти. Нет, если я и увижусь с ней, то только законным путем, честь по чести, при свете дня, войду через главные ворота, и Джон Летман меня представит. Но после всего, что произошло, будь я проклят, если уйду просто так, не выяснив, что за чертовщина тут происходит. Ты со мной согласна?

– Пожалуй, да. Во всяком случае, раз уж мне предстоит провести здесь остаток ночи, я бы предпочла, чтобы ты остался со мной.

– Какое страстное признание, – безмятежно проговорил кузен.

Мы добрались до моста. Он остановился, вскинул голову и прислушался. Дворец погрузился в тишину. Не шевелилась ни одна веточка. Чарльз неслышно двинулся через мост, я шла за ним.

– Ты что, хочешь выйти из этого двора? – торопливо прошептала я. – Но собаки поднимут страшный лай…

– Не поднимут. Меня не интересует та часть дворца, где тебе разрешают гулять. Гораздо интереснее заглянуть туда, куда тебя не пускают. С этой стороны провал кажется гораздо шире, правда? Как ты думаешь, сумеешь перепрыгнуть, если я тебя поймаю?

– Попробую. Чарльз, ты считаешь, меня куда-то не пускают? По-твоему, здесь кроется какая-то тайна? Но почему ты думаешь…

– Может, я и ошибаюсь. Может, тут ничего и не кроется. Потом расскажу, крокодил ты мой зеленый. А теперь прыгай.

Я прыгнула, но, приземляясь, поскользнулась. Чарльз подхватил меня и удержал на ногах. Удивительно, но до этой минуты я не осознавала, как он силен. Мы выбрались на твердую землю и пошли, раздвигая шуршащие кусты.

– На случай, если мы не найдем внизу той задней двери, – бросил Чарльз через плечо, – давай-ка пойдем подготовим мне другой путь к отступлению. Где-то там, в захламленной комнате, я видел веревку – а может, мне показалось. С ней на обратном пути жизнь покажется куда веселее.

– Да, веревка там наверняка найдется. Я как раз шла ее искать, когда ворвались собаки. Как ты думаешь, вчера ночью Джон Летман тоже вошел этим же путем, через остров?

– Готов проспорить последние ботинки, – лаконично ответил Чарльз.

– Но почему он сразу не сказал? Зачем врал? Какая мне разница, каким путем он пришел?

– Единственный вывод – он хотел скрыть от тебя, что под озером есть потайной ход.

– Ты хочешь сказать, что он боялся, как бы я не проникла к тетушке Гарриет сама по себе, в обход него?

– Может быть. И вряд ли он пошел бы на такую хлопотную затею, если бы у него не было на это веских причин, правда?

– Пожалуй, да. И в конце концов, я сама могла бы случайно наткнуться на этот ход. Он сам разрешил мне гулять где угодно и осматривать все, что захочу.

Мы добрались до мощенной плитами дорожки. После темноты павильона и непроходимых кустарников на открытом пространстве показалось светло. Какая-то зверушка, возмущенно фыркая, с шелестом удрала в густой подлесок. Чарльз покосился на меня.

– Интересно, почему тебе раньше не пришло в голову пробраться на остров? Я бы первым делом предпринял именно это. Дьявольски романтично.

– Я и хотела, но когда подошла к мостику и увидела, что он разрушен… – Я помолчала. – Понимаю. Ты хочешь сказать, что именно на это Летман и рассчитывал? Я, может, и сумела бы сама перебраться, но мне подумалось, что овчинка выделки не стоит.

– В том-то и дело. На это Летман и рассчитывал: на то, что, если у тебя не будет горячего желания попасть на остров – а откуда оно возьмется, такое желание? – ты вряд ли дашь себе труд прыгать через мост, а если даже и перепрыгнешь, тебе никогда не придет в голову, что за расписной стеной скрывается потайная дверь.

– Но если для него так важно, чтобы я не нашла потайную лестницу, то зачем он вообще поместил меня в этот двор? Понимаю, что здесь находится, наверно, единственная приличная спальня во дворце, но если бы он захотел…

– Потому что это сераль, и он по определению предназначен быть чем-то вроде пятизвездочной тюрьмы. В каждом уголке этого дворца наверняка существует миллион входов и выходов, поэтому ему ничего не оставалось, как упрятать тебя сюда и напичкать страшными рассказами о кровожадных псах, чтобы ты носа не посмела высунуть. Более того, – добавил Чарльз, и в голосе его не прозвучало ни малейшего беспокойства, – у подножия этой винтовой лестницы мы наверняка найдем еще одну дверь – ту самую, через которую Хассим впустил собак, – и столь же наверняка она окажется уже заперта.

Я взглянула на кузена, но он уже успел выключить фонарик, и я не разглядела его лица.

– А если и вправду найдем?..

– Тогда… – проговорил мой кузен и на этом умолк.

– Ты что, хочешь сказать, что сломаешь замок? – сердито спросила я.

Чарльз рассмеялся:

– Впервые с того далекого дня, как я взорвал карбидом дверь чердака, где хранились яблоки, я слышу в твоем голосе нотку откровенного восхищения. Кристи, милая, ты рождена, чтобы стать любовницей банкира. Поверь на слово, взламывание замков – необходимое мастерство, которому обучаются все Мэнселы.

– Ну да, естественно. Но… – Я помолчала и медленно продолжила: – Дело заключается в том, что здесь в самом деле происходит что-то непонятное… Прости, не успела тебе до сих пор сказать: сегодня днем я видела на пальце у Халиды рубиновое кольцо тетушки Гарриет – помнишь его? У Халиды с Джоном Летманом бурный роман, и, судя по всему, ни та ни другой не обращают на тетушку особого внимания – это тем более странно, что прошлой ночью мне напоказ они рассыпались перед ней в любезностях.

Я вкратце рассказала Чарльзу о происшествии, которое невольно подсмотрела сегодня днем. Он остановился, чтобы повнимательнее выслушать меня. В лунном свете я видела, как он задумчиво наклонил голову, но когда я закончила, он, ничего не сказав, зашагал дальше вдоль аркады.

Я пошла за ним.

– Но почему же Летман лгал мне? – не отставала я. – И о том, как он проник в сераль, и о собаках… Должна же быть какая-то причина. Кстати о собаках: сегодня ночью он не стал заводить об этом разговор, но вчера все уши прожужжал о том, какие они кровожадные и как опасно для меня бродить в одиночку где попало. Полчаса твердил о том, что ночью их выпускают свободно бегать по всему дворцу.

– Хотел, наверно, чтобы ты носа не высовывала со своего двора, пока он будет крутить любовь с девчонкой.

– Ничего подобного, – отрезала я. – Он спокойно крутил любовь и днем, когда я гуляла где хотела. Дворец довольно большой, всегда найдется укромный уголок. Чарльз, меня беспокоит другое. У Халиды в самом деле было на пальце тетушкино кольцо, и если ты спросишь…

– Помолчи минуту, я включу свет. Слышишь что-нибудь?

– Нет.

– Тогда стой здесь и навостри уши, а я пойду внутрь и поищу веревку.

Он нырнул в захламленную комнату и исчез в темноте.

Я задумчиво смотрела ему вслед. Я не видела своего кузена четыре года, но все равно различала каждую нотку в его голосе не хуже, чем в своем собственном. Неспроста он вдруг замкнулся и замолчал. Он что-то знал или же что-то задумал и не хотел делиться этим со мной. Он очень хорошо умел обманывать, но до конца обмануть меня ему все же не удалось.

– Ага, – крикнул он из глубины комнаты.

– Нашел?

– Короткая, как собачий хвост, и хилая, как паутинка, но все равно пригодится. Подержи-ка фонарик, я ее опробую… Черт побери, насквозь гнилая… Ладно, Аллах с этой веревкой, мне с ней не на Монблан взбираться, а спуск со стены она выдержит. Возьму ее на случай, если не найдем заднюю дверь.

Чарльз вынырнул из кладовки, отряхивая руки.

– А теперь давай умоемся и подождем. Часа им, пожалуй, хватит, как ты считаешь? Как раз столько, чтобы я успел до рассвета выкарабкаться отсюда и смотать удочки… Может статься, к утру вода в Нахр-эль-Сальке заметно спадет, и я избавлюсь от массы лишних хлопот. Сумею переправиться напрямик и смыться, прежде чем меня увидят.

– А где ты оставил машину?

– В полумиле ниже деревни. Там, в стороне от трассы, есть небольшая лощинка, я съехал с дороги и постарался получше укрыть машину от посторонних глаз. Я даже подумывал о том, чтобы провести остаток ночи прямо в «порше» и утром самому заехать за тобой, но есть опасность, что ни свет ни заря кто-нибудь случайно заметит машину, и Насирулла принесет эту новость во дворец раньше, чем ты успеешь уйти подальше. А если я питаю надежду когда-нибудь увидеться с тетушкой Гарриет, вряд ли мне удастся придумать связное объяснение тому, почему моя машина простояла всю ночь в долине под стенами дворца… Поэтому я не стал рисковать, оставил Хамиду записку с просьбой заехать за тобой завтра в половине десятого, а сам поеду в Бейрут и подожду тебя там. А теперь, милая Кристи, покажи, где у тебя ванная, и будем слушать пение соловья. А я тем временем рассортирую отмычки.