Глава 19
Фатальным был предательский корабль…
Джон Мильтон. Люсидас
Некогда думать, некогда, конечно, и орать сквозь глушащий водоворот воды. Ни крикнуть, ни спросить: что он делает? Какую я представляю для него опасность, когда все остальные благополучно удалились?
Гарпун со свистом прошел около меня, пузырьки воздуха побежали от зубцов искрящимся хвостом кометы. Отчаянно работая ногами, я увернулась от беспощадного света.
Веревка гарпуна натянулась, а когда лодка повернула за мной, Стратос стал ее вытаскивать. Веревка задела меня, легкое касание даже в воде ожгло кожу, как каленым железом. Я мельком увидела его, он возвышался рядом с лампами, вытягивал блещущие петли веревки быстрыми умелыми руками. Он отпустил на миг румпель, и свет ушел в сторону. Темная вода кружила водоворотом за лодкой. Я снова нырнула в ее спасительную глубину. Но «Психея», повинуясь резкому движению руля, повернула за мной, словно радаром направляемая мне в кильватер…
Мелькнула безумная мысль нырнуть под нее, но я тут же поняла, что это значило обречь себя на гибель: если меня не ударит винтом, я стану при свете легкой добычей для Стратоса. Словом, это могло привести лишь к одному концу, и притом очень скорому… Ему даже не надо было бояться, что он снова промахнется гарпуном, – еще с полминуты этой ужасной неравной борьбы, и со мной – задыхающейся, униженной – будет покончено…
Залитая ярким светом, я повернулась, чтобы встретить гарпун, вытянула руку ему навстречу. Кажется, я пыталась набрать воздуха, чтобы закричать, выиграть немного времени, осадить сумасшедшую ярость Стратоса, урезонить его. Но хотя я и повернулась к нему, он снова метнул свое оружие. Длинное древко вспыхнуло золотом, сверкнули острия зубцов. Свет подавил меня, загнал в воду, держал там, как мотылька, жарящегося в пламени. Другую руку Стратос держал на румпеле. И хотя гарпун миновал меня и в этот раз, лодка, быстро повернувшись, снова настигла меня под этим лучом радара, опять оттеснила в море.
Я жадно хватала воздух и внимательно следила за ним, ожидая нового блеска металла, когда Стратос размахнется для броска. Вот он! Я повернулась и ушла в глубину. Но ни сверкающих зубцов, ни пузырьков, ни веревки – должно быть, сильно промахнулся. Я старалась держаться под водой как можно дольше, протискиваясь все глубже и глубже.
Но настал момент поворачивать наверх. Я стала подниматься к свету… он был везде… море бледнело до светло-зеленого, до голубого и золотистого, колышущегося под рябью от движения лодки… и огромная тень от нее…
Бирюза и золото посветлели, засверкали искорками пены, отбрасываемой винтом…
И перед самым выходом на поверхность я увидела его – огромную, колыхающуюся тень, высящуюся над тенью лодки. Он ждал меня с поднятым гарпуном в руке. Я не стану утверждать, будто видела что-нибудь, кроме движущихся теней, но я совершенно точно, как если бы море было прозрачным стеклом, знала, что гарпун у него все еще поднят для броска. Он не бросил его сразу, это был отвлекающий маневр. Ему было легче попасть в меня теперь, когда я в полном изнеможении всплыла на поверхность и попыталась отдышаться.
Потом что-то задело меня, ударило по вытянутой руке, заставило, неуклюже раскидывая руки, всплыть. Лодка качнулась рядом, от носа бежала волна. Гарпун – вспышка среди миллиона сверкающих точек света: звезд, мелких капель, пены, ослепительного блеска в моих полных воды глазах – был тут же брошен. Треск, мерзкий дребезжащий звук, ругань. Мир поплыл, вспыхнул и погас, когда плотная стена темноты встала между мной и светом. Я даже не знаю, что вытолкнуло мое тело на поверхность, но животный инстинкт заставил меня со всхлипом хватать воздух, цепляться за гладкую поверхность скалы. Последний длинный нырок – и я оказалась у одного из нагромождений камней, составлявших подводную гряду. Гарпун, брошенный слишком торопливо, попал в скалу, а лодка Стратоса, следуя за мной, проскрежетала носом по камням и отвалила в сторону.
Секундной передышки на прочной скале в своей родной стихии оказалось достаточно. Мой разум освободился от панического ужаса, воздух наполнил легкие, и я поняла, что спаслась, потому что держалась скал.
«Психея» опять развернулась и описывала дугу, направляясь к моей стороне гряды. Я подалась назад, к морю, и, обогнув камень, нырнула в темноту с другой стороны.
Я попыталась за что-нибудь ухватиться, чтобы еще немного передохнуть, пока лодка обойдет вокруг.
Я потянулась, и тут что-то схватило меня, не давая подплыть к скале, что-то под водой… Тонкое, упругое, словно змея, оно обвилось вокруг моих ног и не пускало, тащило вниз, как привязанный к ногам груз приговоренного к утоплению.
Я сопротивлялась с новой силой, порожденной инстинктивным ужасом. Я забыла о другой опасности: свет и гарпун были из другой стихии, сверху, этот ужас пришел отсюда, из подводного мира. Это был какой-то кошмар, и что порождало его: могучая водоросль, щупальце, веревка сети?.. Оно держало меня крепко, тащило вниз, заставляло задыхаться. И вот возвращается свет…
Моя ищущая рука все же достала до скалы, зацепилась, а оно не отпускало моих ног. Со мной все кончено – я знала это. Свет приближался.
Потом он исчез, выключился. Неожиданная темнота, которой вроде бы положено быть тихой, взревела. И этот рев мне не послышался: к шуму одного мотора вдруг добавился треск другого, возникла какая-то мешанина криков, появились другие огни – маленькие, нечеткие, они метались над водой. Затемненная лодка Стратоса висела между мной и звездами как бы в раздумье, потом ее мотор взвыл и струя белой пены, вылетевшая из-под кормы, чуть не стащила меня со скалы. Лодка стрелой понеслась прочь и растворилась в темноте. Ее место заняла более крупная тень с неподвижными якорными огнями на мачте и на носу.
Кто-то сказал:
– Держись, дорогая!
А кто-то добавил по-гречески:
– Сохрани нас Бог и владычица моря.
Потом запыхавшийся голос Колина:
– Она ранена.
Затем багор стукнулся о скалу рядом со мной. Лодка прошла, не задев скалы. Потянулись руки, схватили меня. Борт каика опустился, я ухватилась за него, мне помогли наполовину влезть на борт, где я повисла, хватая ртом воздух, потом руки подхватили меня ниже и втащили полностью, вместе со всем, что обвилось вокруг моих ног и пыталось потопить.
Я оказалась внизу в кокпите каика, скрючившись на толстом веревочном мате, дрожала, не могла отдышаться, подступала тошнота. Я смутно слышала голос Марка и чувствовала, как его руки ловко растирали меня чем-то сухим и грубым до тепла, что-то крепкое, ароматное было силой влито мне в горло. А каик качался, со скрежетом задевая скалу, и Марк непрерывно ругался шепотом, да так, что я только диву давалась. Потом я ощутила сухую шершавую ткань твидового пиджака на своих голых плечах, выпила еще глоток пьянящего греческого бренди и смогла сесть прямо. Марк обнимал меня здоровой рукой, тепло, идущее от него, успокаивало меня, и я прижимала онемевшими слабыми пальцами к своему голому телу его пиджак.
– Не волнуйся, все в порядке. Только не волнуйся, – это был голос, каким он успокаивал Колина.
Я дрожала от страха и прижималась к Марку.
– Гарпун, – сказала я, – водоросли…
– Знаю. Теперь все хорошо. Его тут нет. – Волны покоя, казалось, ощутимо наплывали от него. – Все кончилось, ты в безопасности. Теперь можно расслабиться.
– Это все из-за ножа Джозефа. Я вытащила его из кармана Ламбиса в церкви, когда мы накинулись на него. Я совсем забыла о нем. Он был у меня в кармане. Они его увидели. Он… он, наверное, выследил нас.
Несколько мгновений он оценивал мои слова.
– Понятно. Но это все же не объясняет, почему он…
– Марк! – Упала тень, по которой я узнала Колина; он присел на корточки рядом с нами.
– Что?
– Эта штука, что вытащили с ней, это не водоросли, это веревка.
– Веревка? – Я снова непроизвольно вздрогнула, сжала руку, словно защищаясь. – Ты считаешь… сети?
– Нет. Это веревка с поплавком, а на другом конце такой горшок, ловушка для омара.
Конечно, горшок – для скароса. Это казалось воспоминанием из другой жизни.
– У него там повсюду расставлены эти ловушки, – сказала я. – Тогда в этом все и дело. Я и забыла. А ощущается ужасно, как водоросль.
– Забрось его обратно, – сказал Марк.
– Но там что-то внутри, – взволнованно возразил Колин. – Не рыба. Вроде пакет какой-то.
Марк выпустил меня из своих объятий.
– Направь свет вниз, Ламбис. – Он встал на колени рядом с Колином.
Плетеная ловушка лежала между ними, от нее растекалось темное пятно воды. Марк осторожно просунул пальцы внутрь и вытащил сверток, положил его на доски. Колин наклонился. Ламбис со своего места у мотора всматривался через их плечи. Все трое были очень серьезны, сосредоточенны, полны любопытства, готового вот-вот перейти в возбуждение. Каик слабо покачивался, его медленно сносило от скал в открытое море. Мы все совершенно забыли о Фрэнсис.
Марк развернул сверток. Слой промасленной бумаги или полиэтилена, второй слой, третий. Потом мешочек из какой-то мягкой кожи, наверное из замши, завязанный веревочкой. Он сохранился совершенно сухим.
Марк развязал веревочку и перевернул мешочек. Многоцветная вспышка, блеск, глубокий вздох Колина, бормотание Ламбиса. Марк вытащил какую-то цепочку – золотую, очень изящно сделанную. Он пропустил ее сквозь пальцы, и среди золота засверкали красные камешки. Колин протянул руку и вытащил что-то вроде сережки: зеленый огонек в белой искрящейся оправе.
– Я же говорил, что это драгоценности, – сказал он, едва дыша.
– Так это их добыча? – В голосе Ламбиса прозвучало глубокое удовлетворение.
– Да, добыча, самая настоящая добыча. – Марк сунул золотое с рубинами ожерелье обратно в мешочек. – Теперь все начинает проясняться, верно? Нам были нужны улики, и вот, старик, какие у нас улики! Если это не то, из-за чего был убит несчастный Александрос, тогда я – королева мая!
– «Лондонское дело», – определила я.
– Неплохой кусок, а? – В голосе Колина все еще слышалось восхищение, он вертел в руках сережку с изумрудом, чтобы камень играл в лучах света. – Интересно, сколько у него таких ловушек?
– Этим вопросом пусть занимается полиция. Давай положим вещи на место. Бросай сережку сюда, ну? – Марк затянул шнурок на мешочке, стал его завязывать.
– Стратос подумал, что я это разыскивала, – медленно произнесла я. – Нож вызвал у него подозрение, но он решил, что мы у него на глазах и потому не опасны. Потом он отправился проверить ловушки и обнаружил меня в воде рядом с ними. Я не удивляюсь, что после всего, что случилось, он пришел в ярость и не раздумывая налетел на меня. Интересно, не подумал ли он, что Джозеф надул его? Я имею в виду – в сговоре со мной. Он не поднимал из-за него шума, но, конечно, с ума сходил от догадок, куда тот мог деться.
– А вы-то что делали в воде?
– Мы разбили фонарик, не смогли подать сигнал. Я… Марк! – Я приложила руку к голове, ведь только-только у меня начало все проясняться после этих морских шумов, после ужаса преследования. – Я, должно быть, сама сошла с ума. Скажи Ламбису, чтобы вернулся к скале! Там…
– Вы ранены? – перебил меня Ламбис. – Это ведь кровь?
– Нет… – Я, видимо, посмотрела на него не без удивления: я ничего не чувствовала, кожа у меня была влажной, холодной на ощупь, я слишком окоченела, чтобы чувствовать боль. Но когда Марк схватил фонарь и посветил на меня, я увидела, что действительно на бедре была кровь, ее темная струйка стекала на палубу. – Он, наверное, задел меня гарпуном, – едва проговорила я, потому что меня опять начало трясти. – Все в порядке, не больно. Лучше вернемся…
Но меня опять прервали, на этот раз Марк, который быстро поднялся… нет, взвился.
– Кровожадный негодяй!
Мы с Колином сидели раскрыв рот, глядя на него, как на бога войны.
– Клянусь, я этого так не оставлю! – Марк возвышался над нами, охваченный порывом безудержного гнева. – Будь я проклят, если мы после всего этого преспокойненько уберемся в Афины! Схватить его – вот что мы должны сделать! Ламбис, можем мы догнать его?
Я увидела дикую радость на лице грека.
– Могу попытаться.
– Тогда живо! Колин, кинь мне аптечку!
– Марк, не надо… – робко воспротивилась я.
Могла бы и знать, что не послушают, а на этот раз к тому же трое против меня одной. Мой слабый протест потонул в реве мотора каика, лодка так рванула вперед, что задрожали все доски.
Я услышала, как Колин крикнул:
– Эй, приятель, полегче! – и нырнул в кабину.
Марк опять опустился на колени рядом со мной.
– Замолчите! – грубо прикрикнул он. – Возвращаемся, вот и все. Черт возьми, вы думаете, я бы тут рассиживал и позволил им творить все, что им вздумается, если бы они не держали Колина в заложниках? За кого вы меня принимаете, за какого-то слюнтяя? Теперь вы с Колином в безопасности, и я делаю то, что сделал бы с самого начала, если бы все было в порядке и вы оба не стали их заложниками. А теперь помолчите и для разнообразия посидите спокойно, дайте мне вас перевязать! Колин! Где же?.. А-а, спасибо. – Это когда аптечка со свистом прилетела из кабины; Марк поймал ее, раскрыл. – И найди девушке что-нибудь надеть, ладно? Теперь не шевелитесь, дайте мне забинтовать.
– Но, Марк, что же вы собираетесь делать? – Голос мой, кажется, прозвучал до ужаса смиренно.
– Делать? Боже мой, а что вы думаете? Я хочу сам лично передать его в руки полиции, и если мне для этого понадобится пересчитать ему ребра, что ж, я не против!
– Ну не будьте же таким садистом с пластырем, – кротко сказала я.
– Что?! – Марк непонимающе уставился на меня; он и вправду выглядел очень сердитым и опасным.
Я счастливо улыбнулась ему, достаточно красноречиво (насколько я понимала), Фрэнсис назвала бы это третьей стадией. Нахмуренный взгляд сменился натянутой улыбкой.
– Я сделал больно? Простите меня. – И завершил дело он довольно осторожно.
– Оказалось не так больно, как я ожидала. Послушайте, вы в самом деле считаете, что это хорошая идея? Знаю, что вы чувствуете, но…
Быстрый взгляд – даже при свете фонаря я могла уловить в нем иронию.
– Дорогая, я признаю, что вышел из себя, но тут больше чем просто желание поколошматить этого головореза. Прежде всего – это шанс связать его здесь и сейчас с драгоценностями и убийством Александроса. А это возможно только в случае, если мы схватим и идентифицируем его, прежде чем он доберется до дома и состряпает с Тони алиби. Это возможно, если мы быстро вернемся назад и расскажем все старейшинам деревни, что не позволит Стратосу и Тони вытащить ловушки для омаров и оказаться со своей добычей за сотни миль отсюда еще до того, как мы придем в Пирей.
– Я понимаю.
Он сложил все назад в аптечку и захлопнул крышку.
– Сердитесь на меня?
– С какой стати?
– Видите ли, когда моей девушке делают больно, это ведь тоже причина поддать тому малому, который позволил себе такое.
Я засмеялась, ничего не ответила и незаметно проскользнула в следующую, четвертую стадию, которую и Фрэнсис бы не определила, ведь для меня она была тоже новой.
– Это подойдет? – Колин вышел из каюты с толстой вязаной рыбацкой фуфайкой, хлопчатобумажной рубашкой и джинсами.
– Вы можете надеть их в каюте, там тепло.
– Выглядит прекрасно, огромное спасибо. – Я неуклюже поднялась, Марк помог мне.
Колин подал одежду и скромно отошел на корму в полумрак.
После пронизывающего ветра на палубе в каюте было тепло. Я сняла пиджак Марка. Клочки нейлона, которые я почти не ощущала, когда они были мокрыми, теперь более или менее высохли на мне и были готовы возобновить свои функции. Я энергично растерла озябшее тело грубым полотенцем и влезла в джинсы. Это, должно быть, Колина, они, наверное, были тесны ему и еще теснее мне, но в них было тепло и достаточно удобно, несмотря на лейкопластырь. Свитер, по-видимому Марка, был замечательно теплый и свободный, я выпустила его поверх джинсов. Потом распахнула дверь каюты и выглянула.
Порывы ветра, звезды, рев двигателя, плеск и стремительное течение воды… Мы повернули, обогнув второй мыс, и мчались к Айос-Георгиосу. Вдали низко-низко я видела несколько неясных огней и желтое мерцание, которое, должно быть, обозначало вход в гавань. Наши собственные огни были потушены. Ламбис на румпеле был едва различим, а Марк с Колином, стоящие вместе в кокпите, были как две тени, пристально вглядывающиеся вперед. Каик, когда на него налетали порывы встречного ветра, прыгал и становился на дыбы, словно норовистая лошадь.
Я спросила:
– Я чем-то могу помочь? – и тут же захлопнула рот.
Здравый смысл подсказывал, что вопрос был бы чисто риторическим и, следовательно, лучше его не задавать. Да я ведь и ничего не понимала в лодках. А вот эти трое, освободившись теперь от помех, поставили перед собой единственную цель и выглядели довольно внушительной командой. И я осталась спокойно стоять в дверях каюты.
Сзади нас в море подпрыгивали и мигали огнями лодки. Некоторые уже направлялись к берегу, и мимо одной, вероятно, той, что держалась поближе к дельфиньему заливу, мы промчались футах в пятидесяти.
Я успела разглядеть повернутые к нам, полные любопытства лица двух рыбаков. Ламбис что-то пронзительно крикнул им, они вытянули руки, показывая не в сторону Айос-Георгиоса, а на внутреннюю дугу залива, где находилась гостиница.
Ламбис крикнул еще что-то Марку, тот кивнул, и каик помчался, продолжая преследование, обогнул неясно вырисовывающуюся оконечность полумесяцем вдающейся в залив скалы и сбавил ход.
Колин обернулся, увидел меня и сверкнул фонариком.
– Хо! Привет! Вещи подошли?
– Отлично. Теперь я совсем согрелась. Брюки немного тесноваты, только и всего. Надеюсь, не порву их.
– Не заметно, правда, Марк?
Марк послушно повернулся, посмотрел и сказал просто:
– Мальчишка, ой, мальчишка!
Колин со смехом шмыгнул мимо меня в каюту.
– Так-так, – сказала я, – по всему видно, что самочувствие у вас улучшилось.
– Несомненно. Прямо на сто процентов. Смотрите – вон он!
Я бросилась к борту, вгляделась в темноту и тоже увидела ярдах в ста от нас нечто, напоминающее светлую стрелу, несущуюся по кривой к бухте.
– Они правы, он направляется к дому.
– Никола! – окликнул меня с кормы Ламбис. – Что там у них? Есть пристань?
– Нет, но есть плоские камни у кромки воды. Рядом с ними довольно глубоко.
– Как глубоко? – Это спросил Марк.
– Не могу точно сказать, но достаточно глубоко для каика. Стратос сам подходит там на «Эросе», а он побольше нашего. Я там плавала… думаю, будет футов восемь.
– Умница.
Должно быть, я далеко зашла, подумала я, если вдруг так просияла от случайной похвалы поглощенного своими заботами человека. Пятая стадия?.. Одному Богу известно… Все в Его власти, что я тут сделаю…
В следующий момент мои руки встретили реальное, ощутимое тепло – Колин сунул мне кружку.
– Вот, это вас согреет… какао. И как раз еще есть время, пока мы не начали дубасить этих ублюдков.
Дело близилось к развязке. Марк повернулся ко мне, но в этот момент изменилась тональность двигателя и заговорил Ламбис – решительно и спокойно:
– Подходим. Видишь его? Он через минуту причалит. Колин, включи снова огни, он, должно быть, нас уже увидел. Когда мы подойдем, ты пришвартуешься. Я пойду помогу Марку. Возьми багор, ты знаешь, что делать.
– Да. – Мальчик на минуту заколебался. – А если у него пистолет?
– Он не станет стрелять, – сказал Марк. – Хотя бы потому, что не знает, кто мы.
Это, конечно, было верно, но мне уже приходило в голову, что Стратос может догадаться. Но догадается или нет, он знает, что люди с каика спасли меня от его убийственной атаки и неслись за ним если даже и не для того, чтобы с ним расправиться, то уж во всяком случае чтобы подвергнуть его нелицеприятному допросу, что приведет к совершенно нежелательному для него шуму. Иными словами, мы наступали на пятки человеку донельзя раздраженному, готовому на безрассудство.
– Так или иначе, – продолжал Марк, – у нас тоже есть пистолет. Особенно не волнуйтесь.
Я сунула пустую кружку в каюту и закрыла дверь. Я ожидала, что мне тоже предложат уйти туда, но меня никто даже не замечал. Ламбис с Марком перегнулись через борт, всматриваясь в стремительно приближающиеся к нам, едва различимые скалы. Колин на носу держал наготове отпорный крюк. Каик уже буквально наступал на пятки преследуемому.
Стратос, конечно, увидел нас. Но ему нужен был свет, позарез нужен. И когда его лодка подошла к берегу, он, заведомо зная, что этим помогает нам, включил огромные лампы. Я услышала довольное ворчание Ламбиса.
Стратос заглушил мотор, и лодка его, теряя скорость, бесшумно заскользила вдоль скал. Я видела его – эту зловещую фигуру из моего кошмара, – балансирующего в свете ламп с веревкой в одной руке и с багром в другой. Его лодка коснулась камня, заскрежетала, закачалась и остановилась, когда он багром удержал ее. Я видела, как он нерешительно оглянулся. Затем свет погас.
– Готов? – Голос Ламбиса был едва слышен, но он показался мне криком.
– Да, – ответил Марк.
Все трое они, наверное, уже не раз вместе швартовались. Вот и сейчас, даже в полутьме, это было сделано на удивление ловко.
Двигатель коротко взвыл, но тотчас же был заглушен, каик дернулся вперед, потом его занесло в сторону, и он навалился бортом на причаленную лодку. Я услышала, как бедная «Психея» опять заскрежетала по камню, как каик прошуршал по ее борту. В ней никого не было. Стратос был уже на берегу. Я увидела его на миг, выхваченного мечущимся лучом, когда он наклонился накинуть несколько витков троса на кнехты.
Затем Марк, спрыгнув с носа каика, оказался рядом с критянином.
Не успел тот развернуться, как Марк ударил его. Я слышала этот ужасный звук. Стратос, шатаясь, отступил в темноту. Марк бросился за ним, и они оказались вне досягаемости наших огней – пара мелькающих в темноте, исторгающих проклятия теней уже где-то под тамарисками.
Ламбис пробрался мимо меня, неуклюже влез на банку, чтобы спрыгнуть на берег. Колин впопыхах сказал:
– Вот, привяжите ее, – сунул мне в руку веревку, прыгнул вслед за Ламбисом и понесся в темноте по гальке туда, где невиданный скандал нарушил мирный сон деревни.
Переворачивались столы, летели стулья, кто-то закричал в соседнем доме, залаяли собаки, закукарекали петухи. Слышен был крик Стратоса, потом голос Колина, откуда-то раздался пронзительный, испуганный вопль женщины. Стратос не мог бы лучше афишировать свое возвращение, будь тут даже телевизионные камеры или духовой оркестр.
В гостинице вспыхнул свет.
Со всех сторон теперь слышались крики, топот бегущих по деревенской улице, возбужденные голоса людей, идущих с фонарями.
Я вдруг поняла, что мой каик начинает относить от берега. Трясясь как лист от холода и нервного напряжения, я все-таки нашла багор, подтянула каик к берегу, вылезла на скалу. Твердо став на колени, стала наматывать веревку на кнехты. Помню, что делала это очень тщательно, как будто безопасность всех нас зависела от того, насколько аккуратно я наверну веревку на металлические тумбы. Четыре, пять, шесть тщательных оборотов… кажется, я пыталась еще завязать какой-то узел. При этом я все время силилась разглядеть, что там происходит под тамарисками. Потом призрачная схватка сделалась почти совсем неразличимой, и я поняла, что свет в гостинице снова погас.
Послышалась чья-то легкая поступь. Зашуршал под ногами гравий, раздались быстрые приближающиеся шаги по скале. Человека было не видно, он оставался в тени. Но вот мерцающий свет какого-то фонаря коснулся его. Это был Тони.
Я оказалась на его пути. Я застыла, держа в руке веревку. Я не помню, чтобы мне было страшно, но даже если бы и было, очень сомневаюсь, чтобы я могла сдвинуться с места. Он, вероятно, был вооружен. Но он не тронул меня и не обошел – просто перепрыгнул, и притом настолько легко, что, казалось, вот-вот захлопают крылья и польется длинное глиссандо арфы Вебера.
– Извините, дорогая… – торопливо произнес он высоким голосом, слегка запыхавшись.
Прыгнув еще раз, он оказался в страшно закачавшейся «Психее». Веревка резко дернулась – он перерезал ее, мотор с хрипом взревел, и «Психея» настолько резко накренилась, отходя от скалы, что, должно быть, зачерпнула бортом.
– …Самое время уходить. Совсем распоясались… – донесся до меня притворно негодующий голос.
Потом огни, кричащие люди – вся эта свалка – стали приближаться ко мне.
Появился и Марк с расползающимся по рубашке пятном. Пошатываясь, он выбежал из темноты, но тут же упал, споткнувшись о брошенный стул, свалившийся прямо перед ним. Стратос, конечно же, попал бы в него, если бы не Ламбис. Пробравшись сквозь поверженные металлические столы, он успел толкнуть Стратоса, и оба сцепились, раскидывая вокруг себя садовую мебель: трещали сучья тамариска, слышались тяжелые удары по стволам деревьев. Грохнулся пифос с гвоздиками; Стратос, который и в потемках хорошо ориентировался на своей территории, отскочил, а он покатился Ламбису под ноги как раз тогда, когда критянину наконец удалось вытащить нож.
Ламбис, схватив нож, хотел пнуть катящийся горшок, но оступился и, страшно ругаясь, упал, запутавшись в гвоздиках. Марк успел за это время подняться и, пошатываясь, пробирался через заграждения из столов на голос Ламбиса. Вокруг виднелись фигуры людей, наблюдающих за перипетиями схватки.
Стратос не стал долго думать. Он, должно быть, увидел Тони, услышал мотор «Психеи» и решил, что лодка готова и ждет. Своей мощной рукой он раздвинул ветки тамариска и с ножом наготове понесся к воде.
Он, конечно, пострадал в схватке, я сразу поняла, но это как будто не сказалось на скорости его последнего рывка к свободе. И тут он увидел меня, согнувшуюся у кнехтов прямо у него на пути, и в тот же самый миг понял, что «Психеи» нет… а каик был тут. Стратос ненадолго замедлил бег, всего на мгновение.
Он замахнулся ножом: то ли на меня, то ли на веревку, я так и не узнала, потому что с воплем, как бешеный терьер, на него откуда-то из темноты налетел Колин и вцепился в руку с поднятым ножом – руками, ногами, зубами.
Это немного задержало критянина. Он с размаху ударил мальчика свободной рукой, смахнул его с себя, как бык смахивает муху хвостом, – и вот этот бешеный бык ринулся уже на меня, вниз, к самому краю скалы.
Я подняла веревку, которая все еще оставалась у меня в руках, и она попала ему под ноги, захлестнула за голени.
Я никогда не видела, как человек падает вниз головой. Он, казалось, просто нырнул – и растянулся на камнях, задохнувшись в крике.
А тут еще, откуда ни возьмись, Марк обрушился на него, как вратарь, хватающий мяч, перевернулся вместе с ним и, когда нож у того выпал, не слишком уверенно поднялся на ноги.
– Вот вам и еще один, – с усмешкой сказал он, повалился на бесчувственное тело критянина и потерял сознание.
