В каюте каика было очень тесно. Здесь были: Марк, довольно бледный и заново перебинтованный, я – в штанах Колина и необъятном свитере Марка, как битник после бурной ночи, Ламбис – несгибаемый, сосредоточенный и все еще распространяющий экзотический запах гвоздик, Колин, со свежим синяком на щеке, чувствовавший себя немногим лучше Марка. Это – команда. А за крошечным столом каюты сидели староста Айос-Георгиоса и трое деревенских старейшин, старики, облаченные в пышные критские античные костюмы, в которых, как я подозревала (по скорости, с которой они прибыли на место действия со всеми застегнутыми пуговицами), они спали. Они были нашими судьями – лорд-мэр и ассизы, в то время как снаружи, в кокпите, на комингсе двигателя и на скалах расположилась масса присяжных – все мужское население Айос-Георгиоса.

Четверо отвели Стратоса в гостиницу и охраняли его. Тони воспользовался общим переполохом. Хотя к этому времени большинство лодок, привлеченные страшным шумом и мельканием света в гостинице, шли к нам из залива, ни на одной из них не было мотора. Так что Тони улизнул с превеликой легкостью и, как сообщили, со всей наличной выручкой гостиницы, а также с порядочным количеством собственных пожитков. Говорили, поймать его нетрудно…

Но я серьезно усомнилась в этом. Хладнокровный Тони, наделенный талантом держаться подальше от неприятностей, на хорошей лодке среди просторов Эгейского моря мог отправиться куда угодно. Хочешь – выбирай берега Европы, хочешь – Африки или Малой Азии… Но я ничего не сказала. Нам самим прежде всего надо было вызвать к себе сочувствие и внимание.

Нам, четверым, не потребовалось много времени рассказать свою историю. Мы не опустили ничего, вплоть до мельчайших подробностей смерти Джозефа. По этому поводу были печальные взгляды и покачивания головой, но я видела, что в основном общественное мнение на нашей стороне. Было очевидно, что преступления, совершенные Стратосом, мало что сами по себе значили для этих людей, и к нам было бы, возможно, другое отношение, если бы, руководствуясь личной местью, мы оказались причиной смерти самого Стратоса, что бы он там ни совершил. Но смерть Джозефа – турка, и турка из Ханьи, – по-видимому, совсем иное дело. А что до бедной Софии, которой уже достаточно было перенести публичное разоблачение родного брата, – для нее, наверное, было милостью Божьей, что она теперь как вдова снова могла быть свободной женщиной и христианкой. Она даже могла – слава Христу – причаститься сегодня же в пасхальное воскресенье…

Остальное не представляло трудностей. Когда Стратос позднее пришел в себя и ему предъявили факты: обнаружение драгоценностей на его участке рыбной ловли, убийство Александроса (тело его в самом деле нашли погребенным в поле у мельницы), отступничество Тони и, наконец, смерть Джозефа, он выбрал для себя самое легкое – рассказал историю, которая в основном казалась похожей на правду.

Он и Александрос не были (как предполагала версия Колина) ворами, а в течение нескольких лет являлись партнерами по «малине», скупщиками краденого. Тони был у них помощником и связным. Стратос – владелец ресторана, честно зарабатывающий деньги, имел надежное «прикрытие», а с Александросом у него как бы не было ничего, кроме дружбы как с соотечественником. И эта «дружба» имела совершенно естественное объяснение, потому что Александрос тоже был критянином, жителем Анохии, деревни, находящейся за византийской церковью. И дела у них шли некоторое время хорошо, пока не произошло крупное ограбление Кемфорд-хауса.

Но Стратос обладал хорошим чутьем бизнесмена: еще задолго до ограбления Кемфорд-хауса он решил прикрыть дело и приступил к реализации своих активов, чтобы, так сказать, законно уйти с нажитым «состоянием» на покой в свою родную деревню, Александрос, для которого было нежелательно прекращение чрезвычайно выгодного партнерства в момент его наиболее высокого взлета, стал всеми силами сопротивляться уходу Стратоса. Начались бесконечные споры, в самый канун отъезда Стратоса дело дошло до серьезной ссоры: Александрос решился на прямые угрозы, которые, конечно, вовсе не собирался осуществить. Но неизбежное произошло: амбиции схлестнулись, дошло до ножей, и Александрос остался умирать в глухой аллее по крайней мере в двух милях от ресторана, а Стратос и Тони как ни в чем не бывало сели в тот же вечер на самолет в Афины, билеты на который у них были заказаны за шесть недель.

Медленно выздоравливая в лондонской больнице, Александрос держал язык за зубами. Возможно, теперь, с объявлением о розыске пропавших кемфордских драгоценностей, он понял, что Стратос ретировался своевременно. Только ведь и забрал-то он с собой немало…

Как только Александрос выздоровел и удостоверился, что полиция пока не связывает темное дело о покушении на убийство в Ламбете с ограблением в Кемфорде, он, прихватив с собой оружие, тоже отправился на «покой», к себе на родину.

Если считать, что глупость заслуживает такого исключительного наказания, как смерть, то Александрос получил то, что заслужил. Стратос и Тони, понятно, приняли его с известной осторожностью, но скоро разногласия были устранены, последовала сцена примирения и прощения, еще больше внушающая доверие благодаря присутствию Софии и Джозефа. В более благоприятный момент Стратос поделил бы добычу, и каждый из троих сообщников пошел бы своей дорогой, но в то время самым благоразумным для них было затаиться до тех пор, пока драгоценностям со временем не откроется дорога на рынок. Так и порешив, вся семейка (напоенная и накормленная Тони, как в Сохо) отправилась проводить Александроса до его деревни, но по дороге снова возник спор о распределении драгоценностей, который сразу же вылился в новую ссору. Тут Александрос схватился за пистолет…

Скорее всего, Александрос не был до такой степени глуп или доверчив, как изобразил его рассказчик. Стратос, не переставая, клялся, что он и не помышлял об убийстве. Джозеф убил Александроса, Джозеф и в Марка стрелял и по собственной инициативе, без всякого указания Стратоса пошел удостовериться в смерти Марка. Что касается Колина, которого утащили в момент пьяного смятения и охватившей всех паники, то Стратос клялся, что именно он дал приказ освободить мальчика и (никто не усомнился в этом) сестра его может подтвердить, что так оно и есть.

И наконец, нападение на меня… А что тут оставалось делать? Он отправился на обычную проверку своего добра и обнаружил, что девушка, которая, как он подозревал, связана с таинственным исчезновением Джозефа, ныряет за его ловушками. Он поступил лишь так, как поступил бы каждый на его месте, – было очевидно, что собрание вполне с ним согласилось, – во всяком случае (тут он еще раз поклялся), он не собирался убивать меня, хотел только попугать.

Все это происходило еще до наступления утра. Но вот первые объяснения закончились, наша история выстроилась, была оценена и наконец принята. Кто-то явился из гостиницы с кофе для всех и со стаканами родниковой воды. Занимался рассвет. Айос-Георгиос благополучно угомонился, пережив самую крупную сенсацию со времени высадки в бухте Суда.

Я сидела усталая, сонная, теплая, с болезненно пульсирующим порезом на бедре, привалившись к Марку, обнимающему меня здоровой рукой. Воздух в каюте был синевато-серый от дыма, а стены вибрировали от шума голосов и звона стаканов, когда кулаки выразительно ударяли по маленькому столику. Я уже давно перестала следить за потоком греческой скороговорки. Оставь это Марку, сонно подумала я, оставь все это Марку. Мое участие на этом закончилось, с остальным пусть разбирается сам, а мы можем отправляться отсюда и наконец без помех использовать то, что осталось от наших отпусков… наших…

Воспоминание блеснуло, как лезвие ножа, словно струя холодного воздуха пронзила дым каюты. Я резко высвободилась из объятий Марка.

– Марк! Марк, очнись! Фрэнсис!

Он заморгал.

– Ты что хочешь сказать?.. Боже мой, конечно, я начисто забыл! Она, должно быть, осталась там, в заливе!

– Вот именно! Сидит на скале с вывихнутой ногой. Фрэнсис, я имею в виду, не скалу! О господи, как только мы могли? Дважды я вспоминала, по крайней мере… но забыла…

– Не раскисай, – добродушно сказал Марк. – Послушай, голубушка, не надо паники, все с ней будет в порядке. Поверь мне, не прошло и полутора часов, как мы тебя подобрали. Если мы прямо сейчас вернемся…

– Дело не в этом! Она будет гадать, что случилось! Она, наверное, там с ума сходит.

– Ну уж нет, – живо заговорил он. – Она наверняка видела, как мы тебя вытаскивали. Ведь она же звала на помощь, когда ты была в воде и на тебя налетел Стратос. Именно на шум, который она подняла, мы и обратили внимание… да еще на странные вспышки огней, когда мы были совсем рядом. Ну а когда подошли вплотную, я начисто забыл о ней. Ах да, она еще швырнула камнем в Стратоса.

– Правда? Вот молодец! И попала в него?

– Ты слышала, чтобы женщина когда-нибудь во что-то попадала? Во что целила, я имею в виду? Она попала в меня, – сказал Марк.

Он встал и обратился к собравшимся на греческом. Оказывается, надо спасать еще одну англичанку, она на берегу, где-то западнее, и они должны не расходиться, а помочь ему и его людям немедленно найти и забрать ее.

Тут все присутствующие моментально вскочили на ноги. Поднялся эмоциональный критско-греческий галдеж, и я не вполне поняла, что произошло, но буквально через считаные минуты каик отошел от берега, и его сопровождали как кунардер, выходящий из Саутгемптон-Уотер. Всякий в Айос-Георгиосе скорее бы умер на месте, чем отстал. Лодки, на которых были моторы, быстро догнали нас, свет на них ярко горел. За нашей кормой смутно вырисовывались крупные очертания Айя-Барбары и невинного «Эроса». Это была величественная процессия.

Для Фрэнсис, сидящей на уединенной скале и оберегающей свою ногу, мы, должно быть, представляли превосходное зрелище: кавалькада огибающих мыс лодок, сверкающих желтыми огнями на фоне занимающегося рассвета.

Наш каик первым подошел к скалистой гряде. Колин зацепился отпорным крюком и крепко держал нас. Марк весело окликнул Фрэнсис:

– Эге-гей! Андромеда! Тут Персей с извинениями. Произошла маленькая заварушка с драконом.

Я бросилась к борту:

– Фрэнсис! Как ты?.. Мне так неловко…

– Я вижу, с тобой все в порядке, а это самое главное, впрочем, я уже получила кое-какую информацию на этот счет. До чего ж здорово, когда тебя спасают с таким шиком! Я рада вас видеть, Персей. Вы немного опоздали сразиться со вторым драконом, но, как видите, он не причинил мне зла.

Марк нахмурил брови:

– Еще один дракон?

Я прикрыла ладонью рот.

– Тони? Ты имеешь в виду Тони? Он был здесь?

– Как всегда, успел.

– И что он тут делал?

– Он пришел забрать остатки драгоценностей. Ограбление Кемфорд-хауса, насколько я понимаю, – сказала Фрэнсис. – Помню, какая шумиха поднялась, когда это случилось.

– Но он не знал, где они находятся, – категорически заявила я. – Я это точно знаю. Колин говорил…

– Нет, он знал, – мрачно произнес Марк. – Какой же я дурак! Ведь слышал, как Стратос кричал ему что-то о ловушках для омаров сегодня ночью, когда мы, как взбесившиеся буйволы, ворвались в гостиничный сад. Я думал, что он просто проклинает меня, а он, значит, давал Тони знать, чтобы тот забрал драгоценности. Но Тони понял и, кажется, не терял времени. – Марк взглянул на Фрэнсис. – Вы хотите сказать, что, пока мы, как мартышки, болтали в Айос-Георгиосе, он преспокойно скрылся с остальными драгоценностями?

– Не со всеми, с содержимым только одной ловушки. Он не знал точно, сколько их и где они поставлены, и даже с лампами их было трудно отыскать. Он одну за другой поднял четыре, и только в одной оказалось то, что он разыскивал. Остальные были самыми настоящими ловушками для омаров. Он… э-э… довольно образно выразился в отношении их. Потом мы услышали, как приближается флотилия, и он смирился со своими потерями и ушел. Он сказал, что и этого ему вполне достаточно, игра стоит свеч.

– Он сказал? Так ты еще и говорила с ним?

– Куда же ему было деваться? Ведь одна из ловушек была буквально у моих ног. Не смотри на меня такими ужасными глазами, моя дорогая. Он был очень вежлив и даже забавен. Держался он на почтительном расстоянии, так что я и думать не могла остановить его. И он мне все рассказал. Он, кажется, и в самом деле доволен, что Колину не причинили вреда.

– И на том спасибо, – съязвила я.

– Я ему так и сказала. Но я считаю, вы за это должны благодарить Софию. Несомненно, она от начала и до конца отказывалась повиноваться Стратосу, потому что считала все это преступным. Она бы не выдала их, но все же, кажется, грозилась сделать это, если бы они вздумали приняться за Колина. И мистер Тони рассказал все это мне, чтобы я могла замолвить за нее слово. А тебе, Никола, передал привет, сказал, что ему жаль с тобой расставаться, но он пришлет тебе красивую открытку с Кара-Богаз-Гола.

– Откуда-откуда? Где это еще такое?

– Думаю, не стоит тебе на этот счет волноваться. Я нисколько не сомневаюсь, что мы никогда больше не услышим о маленьком лорде Фаунтлерое ни с Кара-Богаз-Гола и ни откуда-нибудь еще. Ах да, должна тебе сказать, что ему очень понравились твои брюки.

– Ну и ну, – сказал Марк. – Оказывается, тут мы с ним сходимся во вкусах. Вы собираетесь слезать со скалы? Знаю, у нас тут очень тесно, но гарантирую, что Ламбис доставит вас в целости и сохранности, а Колин приготовит потрясающее какао.

Фрэнсис улыбнулась им троим.

– Так это – Ламбис, а это – Колин. Мне не верится, что мы до сих пор не были знакомы, кажется, я вас так хорошо знаю.

Она протянула руку, Марк спрыгнул на гряду и помог ей подняться.

– Спасибо, Персей. Так это, Никола, и есть твой Марк?

– Да, а что? – сказала я.