Разрушенная церквушка была совсем крошечной. Она стояла среди зеленого поля, полного цветущих сорняков. Это был один остов, имевший в плане форму креста, да центральный купол, к которому прилегали четыре опрокинутые чаши, как семья, притулившаяся к родителю, спасающаяся от наступающей растительности, готовой поглотить ее. И это могло произойти очень скоро: полчища сорняков – мальва и вика, молочай и осот заполонили уже наполовину осыпавшиеся стены. Даже крыша была расцвечена зеленью, где в трещины проникли семена папоротника, он покрывал теперь выгоревшую на солнце красную черепицу. Деревянный крест, выбеленный морскими ветрами, гордо высился на центральном куполе.

Мы остановились на краю ложбины, вглядываясь вниз сквозь кусты. Никакого движения, воздух словно застыл. Под нами теперь была тропа, пыльной лентой проходящая мимо дверей церкви и далее, через заросли кустарников, к морю.

– Это что, дорога к каику? – прошептала я.

Колин кивнул. Он раскрыл рот, словно собрался что-то сказать, но вдруг замер, глядя куда-то мимо меня. Я повернулась, чтобы тоже взглянуть в ту сторону, он схватил меня за локоть.

– Вон там, посмотрите. Я видел какого-то человека. Уверен, что видел. Вон там, где над соснами тянется вниз белая полоска, видите? Справа от… нет… ушел. Пригнитесь и следите.

Я распласталась рядом с ним, щуря глаза от яркого света.

Он показал рукой:

– Вон там!

– Да, теперь вижу. Он идет сюда. Ты думаешь…

– Это Ламбис, – быстро сказал Колин.

Он приподнялся на одно колено, но я схватила его за руку и потянула книзу.

– Ты не можешь говорить так уверенно: расстояние слишком большое. Если бы это был Ламбис, он бы шел скрытно. Подожди!

Колин опустился на землю. Маленькая фигурка продолжала быстро двигаться – там, наверное, была тропка. Он шел по склону, направляясь к главной тропе, и нисколько не таился. Но скоро я уже могла получше разглядеть его: коричневые брюки, синяя матросская фуфайка и куртка цвета хаки и еще то, как он двигался… Колин оказался прав. Это был Ламбис.

И только я собралась это сказать, как увидела на некотором расстоянии позади Ламбиса и выше, над тропкой, по которой он шел, другого человека, появившегося из нагромождения камней и кустарника, где он, должно быть, скрывался. Двигался он явно медленнее Ламбиса, но путь его вниз вел к тропке, по которой тот шел. Ламбис еще не мог видеть его, но я уже поняла, кто это… Свободные бриджи, куртка, надетая на рубашку, красная критская повязка на голове и винтовка.

– Колин… позади Ламбиса… это Джозеф, – проговорила я охрипшим голосом.

Семь-восемь секунд мы в оцепенении наблюдали за ними, Ламбис, не ведая об опасности, продолжал быстро идти вперед. Джозеф двигался медленно, осторожно и был уже, насколько я понимаю, на расстоянии, достаточном для…

Рядом со мной выдвинулось дуло пистолета, свет трепетал на слегка дрожащем стволе.

– Выстрелить, чтобы предупредить? – выдохнул Колин. – А то Джозеф…

– Подожди! – Я схватила его за запястье и, не веря своим глазам, сказала: – Посмотри!

Ламбис остановился, повернулся и стал оглядываться по сторонам, как бы ожидая кого-то. Его поведение было непринужденным и смелым. Потом он увидел Джозефа и поднял руку. Критянин ответил жестом и не спеша направился вниз к ожидавшему его Ламбису.

Оба мужчины в течение нескольких минут говорили друг с другом, потом Ламбис протянул руку, словно указывая на какую-то дорогу, а Джозеф поднял полевой бинокль к глазам и посмотрел на восток. Потом повел биноклем мимо церкви, по ложбине, по кустам, где мы лежали, и дальше. Опустив бинокль, он еще немного поговорил с Ламбисом и вновь направился один по склону, огибающему ложбину, прямо вниз, по направлению к прибрежным скалам.

Ламбис некоторое время смотрел ему вслед, потом повернулся к нам и быстро пошел. Он направлялся прямо к церкви. И – я увидела это, когда он подошел ближе, – теперь у него было ружье Джозефа.

Мы с Колином переглянулись.

Ламбис?..

Ни он, ни я не произнесли этого вслух, но это было написано на наших озадаченных, перепуганных лицах. Я смутно припоминала уклончивые ответы Ламбиса на вопрос о месте его рождения. Это ведь был Крит, а может быть, и Айос-Георгиос? Не использовал ли он Марка и Колина в качестве прикрытия, чтобы пригнать сюда свой каик, поскольку каким-то образом связан со Стратосом и его делами?

Но теперь было не время для раздумий. Ламбис быстро приближался. Я уже слышала, как он ступал по камням за ложбиной.

Колин втянул в себя воздух, как ныряльщик, который только что всплыл на поверхность, и я увидела его палец на спусковом крючке. Он направил пистолет в ту точку, где Ламбис должен был появиться около церкви, и был готов в любой момент выстрелить.

А мне и в голову не пришло попытаться остановить его. Почему-то я задумалась над тем, какова дальнобойность автоматического пистолета и достаточно ли хороший Колин стрелок, чтобы попасть в Ламбиса.

Потом я как бы очнулась. Я приложила губы к уху Колина.

– Ради бога, подожди! Нам надо с ним переговорить! Надо узнать, что произошло! Если ты выстрелишь из этой штуки, Джозеф услышит и вернется.

Он заколебался, потом, к моему облегчению, кивнул. Ламбис вышел на полянку под нами. Он шагал беззаботно, даже не держался, как обычно, рукой за свой нож, отметила я с горечью. Я вспомнила, как вчера вечером он тайком следовал за Джозефом – видно, на переговоры ходил. И еще мне пришло в голову: что, если бы Джозеф побывал в деревне, он бы обязательно сказал Стратосу и Софии, что я тоже замешана в их делах. Но они не знали… иначе бы они, конечно, вели себя со мной по-другому. Значит, он еще не был в деревне… и теперь мы приложим все усилия, чтобы он никогда больше туда не вернулся.

Насколько правильно такое решение, я не задумывалась. Марк мертв, и эта мысль подавила все остальные. Если мы с Колином справимся, Джозеф и вероломный Ламбис умрут тоже. Но сначала нам надо узнать, что же все-таки случилось.

Ламбис остановился у дверей церкви, чтобы прикурить сигарету. Я видела, как Колин вертит в руках пистолет. На лице у него выступил пот, и во всем теле чувствовалось напряжение. Но он выжидал.

Ламбис повернулся и вошел в церковь.

Послышался гулко отдающийся в стенах здания стук камня о камень, словно Ламбис перемещал рассыпанные детали кирпичной кладки. У него, должно быть, здесь был устроен тайник, и теперь он пришел, чтобы забрать то, что спрятал.

Колин поднялся. Когда я двинулась за ним, он свирепо прошипел:

– Оставайтесь на месте.

– Но послушай…

– Я сам справлюсь. Вы не вылезайте. Иначе вам может достаться.

– Колин, послушай, убери свой пистолет. Ламбис не знает, что мы видели его с Джозефом, мы можем открыто подойти к нему и сказать, что ты нашелся. Если он не догадается, что мы его заподозрили, мы можем заполучить его винтовку. Тогда мы заставим его говорить.

И тут, словно лицо мальчика было экраном, где одна картина сменяла другую, я отчетливо увидела, как слепая ярость отчаяния уступила место благоразумию, словно каменная маска ожила на моих глазах.

Он запрятал пистолет под одежду и уже не возражал, когда я отправилась вместе с ним.

– Сделай вид, что тебя немного шатает, – сказала я и подхватила его под локоть.

Мы спустились в лощину. Когда мы достигли ровной площадки, Ламбис, должно быть, услышал нас, потому что негромкие звуки внутри церкви оборвались. Я уловила запах его сигареты.

Я сжала локоть Колина.

– Марк? Ламбис? Это вы? – крикнул он, и волнение, прозвучавшее в его голосе, вовсе не показалось мне поддельным.

Ламбис появился в дверном проеме, глаза прищурены на ярком солнце, он шагнул вперед.

– Колин! Откуда ты взялся?.. Дорогой мой мальчик, ты невредим! Никола, это вы нашли его?

– У вас есть что-нибудь попить, Ламбис? – сказала я. – Он едва живой.

– Марк здесь? – слабым голосом спросил Колин.

– Нет. Заходите внутрь, тут так жарко! – Ламбис подхватил Колина под другую руку, и мы ввели его в прохладную тень церкви. – Я как раз собирался сходить к каику. Там есть в анкерке вода. Усадите мальчика, Никола… Я сейчас достану ему попить.

Ранец-рюкзак Марка лежал в углу, Ламбис вытащил его из тайника в развале кирпича. Здание внутри было пусто, как выпитое яйцо, вымощенный пол чисто выметен сквозняками, над ним гроздь куполов, освещенная перекрестными лучами, тень была лишь там, откуда Христос Пантократор внимательно взирал единственным глазом. Винтовка стояла, где Ламбис оставил ее, у стены около дверей.

Он наклонился над рюкзаком, роясь в нем в поисках термоса. Спиной повернулся к нам. Когда Колин выпрямился, я отпустила его руку и подвинулась ближе к винтовке. Я ее не тронула, я скорее бы дотронулась до змеи, мне нужно было, только чтобы Ламбис не мог схватить ее до того, как Колин овладеет ситуацией. Пистолет был нацелен в спину Ламбиса.

Он нашел термос, выпрямился и повернулся, держа его в руке.

Тут он увидел пистолет. Он так изменился в лице, что выражение его стало чуть ли не смешным.

– Что это? Колин, ты что, с ума сошел?

– Тихо! – рявкнул Колин. – Мы хотим узнать все о Марке. – Он пошевелил пистолетом. – Давай рассказывай.

Ламбис стоял как каменный, потом перевел взгляд на меня. Он был перепуган, и я его не осуждаю за это. Рука Колина не была такой уж твердой, и пистолет, казалось, мог выстрелить в любой момент. Вопрос Ламбиса не был лишен основания: Колин и в самом деле выглядел невменяемым.

– Никола, – резко сказал грек, – в чем дело? Они что, ему мозги свернули? Эта штуковина заряжена?

– Никола, – бросил Колин так же резко, – обыщите его! Не вставайте между ним и пистолетом. Ламбис! Не двигайся, или пристрелю на месте! – Это было сказано, когда глаза Ламбиса обратились в сторону ружья. – Быстро! – добавил Колин, кивая мне. – У него нет винтовки, но при нем нож.

– Знаю, – сказала я упавшим голосом и обошла Ламбиса сзади.

Нет надобности объяснять, что я в жизни никогда никого не обыскивала и имела самое слабое представление, почерпнутое главным образом из фильмов, о том, как это делается. Если бы не скорбные останки, захороненные в ущелье, и не выражение лица Колина, сцена была бы чистым фарсом. Английский Ламбиса улетучился, и он обрушил на нас поток вопросов и брани на греческом. Колин не придал этому значения и ничего не понял, а я даже не слушала. Я тут же нашла у Ламбиса в кармане нож и переложила его в свой, чувствуя себя ужасно глупо, словно ребенок, играющий в пиратов. Я отступила назад.

– Скажите ему, Никола, чтобы убрал эту штуку! – со злостью произнес по-гречески Ламбис. – Какого черта вы тут ломаетесь на пару! Он пристрелит кого-нибудь! Или он ополоумел от того, что с ним там делали? А вы что, тоже сошли с ума? Заберите этот дурацкий пистолет и возьмемся за парня…

– Мы нашли могилу, – сказала я по-английски.

Он остановился на полуслове.

– Да? – Гнев его, казалось, пропал, и лицо тут же стало напряженным, темный загар выглядел почти болезненным в причудливых перекрестных лучах света. Ламбис словно моментально забыл про Колина и его пистолет. Он хрипло сказал: – Это был несчастный случай. Я бы хотел, чтобы вы это поняли. Знаете, я и не думал его убивать.

Я стояла, прислонившись спиной к дверной опоре – оставленной нами без внимания дорической колонне, нащупывая пальцами в кармане нож, который у него забрала. Я ощутила резьбу рукоятки и вдруг живо вспомнила рисунок синей эмали на медной основе. Я вспомнила, как он пользовался этим самым ножом, чтобы нарезать солонину для Марка…

– Так это вы?.. – сказала я.

– Я не хотел его смерти, – умоляюще повторил он. – Когда вы вернетесь на работу в Афины, вы, может быть, поможете мне, объясните, что произошел несчастный случай…

И тут что-то внутри меня надломилось. Откуда взялись греческие слова, я не знаю. Оглядываясь назад, я припоминаю, что говорила в основном по-английски, вставляла какие-то фразы и слова на греческом и даже на французском. Но Ламбис понял меня, как, впрочем, и Колин, который сам сказал об этом позднее.

– Несчастный случай?! – Я забыла о необходимости соблюдать тишину и резко повысила голос. – Несчастный случай! Тогда, может быть, и то, что вы бегали по склону с этой свиньей – а ведь он стрелял в Марка и хотел убить Колина, – тоже несчастный случай? И не думайте, что я ничего не знаю о вас и о ваших драгоценных друзьях! Знаю, все знаю! Мне известен каждый шаг мерзкой банды – Стратоса, Тони, Софии, Джозефа… А теперь выясняется, и вы с ними! И не пытайтесь делать вид, что вы тут ни при чем, потому что мы видели вас… Нет-нет, придержи свой поганый язык, дай мне закончить! Помочь?! Да тебя пристрелить надо немедленно! Я и пальцем не пошевельну, чтобы остановить Колина. Кто тебе платит и за что? Зачем ты привез его сюда? Зачем вы его убили? Зачем тебе понадобилось прикидываться, что ты спасаешь ему жизнь, мерзкий иуда? Может быть, потому, что я оказалась у тебя на пути? Ох, если бы я осталась… Это был такой замечательный человек… Если бы я знала, я бы сама тебя убила, я бы не позволила причинить ему вред! Если бы я только осталась…

Тут у меня невольно полились слезы, но это не помешало мне заметить, как внезапно изменилось застывшее лицо Ламбиса, а взгляд его метнулся на что-то за моей спиной, на что-то за дверьми…

Тень упала из дверного проема. Мешковатые бриджи и критская повязка. В церковь быстро входил человек с ножом в руке. Я завопила:

– Колин! Берегись!

Колин обернулся и выстрелил. В тот же самый момент Ламбис что-то заорал и прыгнул к нему. Пуля с глухим стуком ударилась в дверную опору, между мною и вошедшим, звук выстрела оглушительно резонировал от стен. Потом Ламбис схватил Колина за руку, другой рукой крепко обхватил мальчика, пистолет полетел на пол. Я не двинулась с места. В тот самый миг, как я крикнула, я увидела лицо вошедшего.

– Марк! – произнесла я теперь едва слышным голосом.

Выстрел застал его как раз в дверном проеме. Ламбис отпустил Колина и нагнулся поднять пистолет. Колин стоял, тупо моргая против света, он выглядел ошеломленным, казалось, прикоснись к нему – и он свалится.

– Колин, – сказал Марк.

И Колин тут же оказался у него в объятиях, он не произнес ни слова, ни звука и, можно было поклясться, едва дышал.

– Что они с тобой сделали? Ранили?

Я никогда не слышала у Марка такой интонации.

Мальчик покачал головой.

– Это правда, да? Тогда пойдем. Слава богу, все кончилось. Пойдем прямо к каику.

Я не слышала, было ли еще что-нибудь сказано. Я повернулась и пошла мимо них прочь из церкви. Ламбис сказал что-то, но я не обратила внимания. Теперь все равно, увидит меня кто-нибудь или нет, – я направилась вверх по склону лощины, назад в Айос-Георгиос.

Слезы все еще застилали мне глаза и дважды заставили меня оступиться: глупые слезы, которые незачем было скрывать. Я смахнула их. Я плакала так, как не плакала очень давно, я даже не могла вспомнить, когда такое было в последний раз. Настало время выходить из игры. Все кончено.

Кроме того, уже было поздно, и Фрэнсис, наверное, начала опасаться, не случилось ли со мной чего…