– Тебе лучше? – спросила я.

Но это было уже некоторое время спустя. Я здесь же, у речки, усадила его, заставила хлебнуть немного вина и съесть остаток моей провизии. Я не спрашивала его ни о чем, но, пока он ел и пил, сама рассказала ему все, что могла, о том, как все сложилось у Марка и у меня.

Он говорил мало, а ел, как волчонок. Как я поняла, они его кормили, но он не мог много съесть. Это все, что он пока сумел сообщить мне о своих злоключениях. Но перемена в нем, когда он услышал о Марке, была необыкновенной. Он уже и выглядел совершенно по-другому, из его взгляда исчезла забитость, а когда «Миноса Второго» осталось полбутылки, в глазах его даже появилась искра, а на щеках – румянец.

– А теперь, – сказала я, когда он в завершение трапезы обтер горлышко бутылки, закупорил ее и завернул в обрывки бумажек все, что осталось от моего ланча, – теперь расскажи все, что с тобой случилось. Дай только я уберу весь этот мусор, и можешь рассказывать по дороге. Ты был на мельнице?

– Был ли на мельнице? Да они связали меня, как курицу, и бросили на мешок с мусором, – в сердцах сказал Колин. – Поймите, я и представления не имел, где нахожусь, когда они привели меня туда, было темно. Собственно, я и до сегодняшнего дня, пока не вышел оттуда, не представлял себе, где я. Знал только, что помещен в какую-то круглую башню. Ставни они держали все время закрытыми, думаю, чтобы я их не видел. Что это вы делаете?

– Собираю крошки для мышей.

– Для мышей?

Я засмеялась:

– Если бы ты только знал, сколько мыши сделали для нас сегодня. Ладно, не обращай внимания. Как же ты выбрался? Нет, давай, как договорились. Будешь рассказывать мне по пути и начнешь с того момента, когда выстрелили в Марка и вся банда набросилась на тебя.

– Хорошо.

Он проворно поднялся на ноги. Внешне он был очень похож на своего брата, худощавее, конечно, одновременно и мягче и угловатее, но обещал со временем приобрести такую же сосредоточенную силу. Волосы, глаза, изгиб бровей были такими же, как у Марка, кроме того, обнаружилось, что были у них и еще кое-какие сходные черты.

– В какую сторону мы пойдем? – живо спросил он.

– Сначала немного назад по низу оврага. Недалеко отсюда есть кипарисовая роща, которую хорошо видно сверху. Направимся туда. Если Марк с Ламбисом где-нибудь поблизости, они обязательно наблюдают за всем вокруг и дадут нам о себе знать, тогда мы направимся прямо к ним. Если же нет, тогда пойдем к каику.

– Если он еще на месте.

Эта мысль беспокоила меня тоже, но я старалась отогнать ее.

– На месте. Они считали, что если ты освободишься, то сразу направишься туда, куда же тебе еще идти? Даже если они и перегнали его, ты можешь быть уверен, они наверняка не упустят тебя.

– Наверное, да. Но если вы выберетесь наверх, чтобы дать им сигнал, может быть, мне лучше оставаться здесь, внизу?

– Да, конечно. А так, где бы мы ни шли, будем стараться оставаться под прикрытием. Слава богу, одной проблемой у меня стало меньше, ты ведь знаешь дорогу от старой церкви к каику. Пошли.

– Как же вы все-таки меня нашли? – спросил Колин, перебираясь за мной через реку и шагая вниз по узкой тропинке.

– Шла по следу.

– Что-о?

– То, что ты слышал. Это важная вещь, и надо не забывать о ней, когда идешь. Ты оставил несколько глубоких отпечатков там, у переправы из камней. Можешь убрать их, когда я пойду к кипарисовой роще.

– Да, но как вы узнали, что они мои?

– А я и не знала, я думала, что это следы Марка. У тебя точно такая же обувь.

– Да что вы, Никола! У него же другой размер!

– На это я и внимания не обратила. Во всяком случае, ты поскользнулся на грязи, носок и пятка были смазаны, так что и след казался длиннее. Если бы я не подумала, что это шел Марк, я бы и к следам не стала присматриваться. У меня на уме в тот момент был один он. Все равно лучше убери следы.

– Вот те на! – Судя по голосу, Колин совсем был выбит из колеи этим свидетельством своей оплошности. – У меня и мысли не было о следах. Может быть, из-за того, что было довольно темно, и потом эти густые кусты…

– В общем, у тебя есть чем заняться. Вот, пожалуйста, видишь? Ладно, я наверх, и если никого не увижу, подам знак, что дорога свободна, тогда можешь не прятаться и расправляться со следами, пока я буду маячить там и ждать удачи. – Я остановилась и с недоверием посмотрела на него: в тени деревьев он был поразительно похож на своего брата. – Ты ведь будешь тут, пока я не вернусь?

– Можете быть уверены, – сказал Колин. – Но знаете…

– Что?

Он казался озабоченным.

– Не нравится мне, что вы подниметесь, это может быть небезопасно. А нельзя ли придумать что-нибудь другое?

– Я в полной безопасности, даже если лоб в лоб столкнусь с Джозефом, если, конечно, тебя при этом не будет видно, – заверила я его. – До чего же ты похож на брата, а!

– Кроме моих грехов, – сказал Колин и засмеялся.

Он остался ждать в пятнистой тени, а я выбралась на край ущелья и осмотрелась. Ландшафт был совершенно безжизненным, как в первые четыре дня творения. Я показала Колину большой палец и бодро направилась к кипарисовой роще.

Тропа была ровная, солнце сияло, величественно сверкала небесная синева. Крошечные желтые цветочки танцевали в пыли под ногами. Над кустами лаванды носились и щебетали щеглы, а пятнистая змея, проскользнувшая через тропинку, была столь же красива, как и они…

Собственно, все было точно таким же, как и час назад, только я теперь была счастлива. И на сердце было легко, и шагалось тоже легко, я словно летела по камням к темной тени рощи.

Я гадала, как быстрее привлечь внимание мужчин. И тут подумала, а почему бы мне не поднять шум? Мне хотелось петь. Что ж, почему бы не попеть?

И запела. Звук весело отдавался эхом от скал, а потом терялся и смолкал в кипарисах. Помня, как вчера разносился звук на этом склоне, я была уверена, что меня услышит всякий, находящийся поблизости.

Я специально остановилась перед темным густым массивом кипарисовой рощи, потом замолчала, как бы любуясь пейзажем. Наконец я запрокинула голову и, прикрывая ладонью от света глаза, попыталась рассмотреть верхнюю часть основного ущелья.

Несмотря на то что я довольно хорошо знала место, потребовалось время, чтобы сориентироваться. Я начала с ущелья, затем проследовала взглядом к скале, где находился источник наяды… да, там виднелось углубление, на вид до абсурда маленькое, а ведь там должно было находиться покрытое цветами альпийское пастбище. Пастушья хижина где-то сзади, вне видимости. А выступ…

Выступ расстроил мои планы. Он мог быть в полудюжине различных мест, но я правильно выбрала направление и минут шесть терпеливо наблюдала.

Ничто не шелохнулось. Никакого движения. Не мелькнуло что-нибудь белое, не сверкнуло стекло или металл. Ничего.

Моя проверка не дала результатов, но провести ее было надо. Еще минута-другая, и я повернулась и пошла назад. И тут возник страх, необъяснимый, но тем не менее сильный, даже сильнее желания найти Марка, – а вдруг, пока я отсутствую, Колин каким-нибудь загадочным образом опять исчезнет. Но нет, он спокойно сидел под кустом и поднялся мне навстречу с выражением нетерпения на лице.

Я покачала головой:

– Никаких признаков. Честно говоря, я такого не ожидала. Они ушли к каику. Так что пойдем за ними. И нам лучше поспешить, потому что мне надо возвращаться.

– Послушайте, зачем вам себя мучить и идти туда. Я и сам справлюсь, – сказал брат Марка.

– Нет уж, позволь, все-таки я пойду с тобой. Во-первых, мне многое надо сообщить Марку, а во-вторых, даже Джозеф лишний раз подумает, прежде чем решится стрелять в тебя у меня на глазах.

– Тогда дайте я пойду впереди, – сказал Колин. – Я хоть немного расчищу дорогу этой палкой. И отдайте мне вашу сумку, я не могу позволить вам ее нести.

– Спасибо. – Я смиренно отдала сумку и последовала за ним между деревьями.

Шел он довольно быстро. Он снова стал самим собой, и, очевидно, все, чего он теперь хотел, – это отыскать брата и отряхнуть критскую пыль со своих веревочных подошв. Я его вполне понимаю.

– Зачем это вы пели? – спросил он через плечо.

– Пела? – Я даже забыла, что пела.

– «Люби меня нежно».

– Ах да, кажется, это.

– Неудивительно, что Марк не вышел! – сказал он со смехом.

Это была грубость, которой я не ожидала от него, от этого мальчика. Я почувствовала, как горят щеки.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, он же такой утонченный. Ему подавай только «Воццека» или там концерт для трех стаканов пива и фагота. И Чарли тоже такая, только она играет на публику, ну прямо настоящая театральная школа. Чарли – это моя сестра Шарлотт. Мы с Джулией любим поп, Джулия – моложе меня. А Энн, ей вообще медведь на ухо наступил.

– Понимаю.

– А вы ведь немного старомодны, верно?

– Наверное. Но послушай, я умираю, как мне хочется знать, что с тобой произошло. Вот если ты расскажешь мне все, мы, прежде чем доберемся до Марка, сможем составить общий полный рассказ.

И вот что он рассказал мне, часто замолкая, ведь при подъеме по склону ущелья нелегко было еще и говорить: одолевала одышка.

Когда раненый Марк упал недалеко от тропы, Колин подбежал к нему, но его тут же оттащили Стратос и Джозеф. В завязавшейся борьбе Колина ударили в висок, и он на несколько минут потерял сознание. Когда мальчик пришел в себя, он уже был скручен по рукам и ногам какими-то грубыми веревками, в рот ему запихнули тряпку. Его понесли вниз, он не понял, в каком направлении. Он старался не двигаться, держался расслабленно, надеясь, что его посчитают за мертвого, или, может быть, просто ослабят путы, и это поможет ему потом выбраться.

Путь был длинный, неровный, шли в темноте, так что похитители тратили большую часть своих сил на дорогу, говорили немного и все по-гречески, он только понял, что о чем-то яростно спорили.

– Я, конечно, не могу быть уверен, что все хорошо помню, потому что в голове у меня был туман, и я очень боялся, что они в любой момент могут меня прикончить. А кроме того, я совсем ополоумел из-за Марка… я думал, что если он и не мертв, то непременно умрет от потери крови. Но часть их споров – когда в разговор вступали, как я понял, Стратос и Тони – шла на английском, и тут многое мне становилось понятно.

– Постарайся в таком случае вспомнить, что они говорили. Это может быть очень важно.

– Я пытался разобраться. Мне три дня нечего было делать, кроме как думать, из-за чего это все стряслось, и поэтому тут не просто память, а скорее еще и мои впечатления. Я понял, что Тони прямо с ума сходил оттого, что они стреляли в Марка и забрали меня с собой. «Они не могли нас выследить, – говорил он, – они нас как следует и не разглядели. В любом случае мы могли бы обеспечить друг другу алиби, а забирать мальчишку – глупость!»

– Вот именно, – сказала я. – Я до сих пор не понимаю, для чего они это сделали.

– София, – просто сказал Колин. – У меня была рассечена голова, и кровь лила, как из свиньи. Она считала, что, если они меня оставят, я умру от потери крови, и подняла страшный шум. Очень она была расстроена. Им пришлось забрать меня – она настояла. Да еще Тони: он сказал, что выстрел в Марка они могут объяснить как несчастный случай, но если нас обоих обнаружат мертвыми или искалеченными, возникнет скандал, который охватит всю округу, может обнаружиться убийство Александроса, а это, пожалуй, приведет к «лондонскому делу».

– К «лондонскому делу»? – быстро спросила я.

– Мне кажется, именно так он и сказал, хотя ручаться не могу.

– Вот оно что. А человека, которого убили, звали Александрос, так ведь? Похоже, у него были какие-то дела со Стратосом и Тони в Лондоне, верно? Интересно, он был грек или англичанин? Он говорил с Тони по-английски, значит у Тони греческий плохой…

– Наверное, он был греком, раз у него такое имя… а, понятно, вы хотите сказать, что они просто… как это называется?.. придали его имени греческий вид?

– Эллинизировали, да. Но это не столь важно. Если все так, как ты слышал, значит он убит за что-то, случившееся в Лондоне. Теперь я припоминаю: Тони в самом деле говорил о Лондоне, что-то вроде «нездоровое место», не мне говорил, детям, шутил, видно, но это меня тогда поразило. Вернемся к субботнему вечеру. Что же такое они намеревались с тобой сделать?

– По-моему, они были в каком-то смятении от всего, что произошло. Они просто старались выпутаться из этого как можно быстрее. Я решил, что Стратос и Тони очень злы на Джозефа за то, что тот потерял голову и выстрелил в Марка, а Джозеф считал, что меня надо немедленно убить, чтобы спрятать концы в воду. Стратос как-то не соглашался на это, а Тони и София были решительно против. В конце концов они как будто пришли к соглашению и перевязали меня… сначала схватили, потом стали думать, знаете. Тони был за то, чтобы удрать, именно удрать, я имею в виду – убраться совсем отсюда. Он хотел немедленно выйти из игры. Я помню это точно, потому что молился, чтобы он не уходил; поскольку он англичанин, я считал, что, если буду иметь с ним дело, у меня больше шансов. Он ведь фактически не принимал во всем этом участия.

– Ты пытаешься сказать, что Тони хотел от них уйти?

– Я помню в точности, что он сказал: «Раз вы подстрелили этого туриста, вы сами себе вырыли яму. Что бы вы ни делали с мальчиком, я к этому не имею никакого отношения, как и к Алексу, и вы знаете, что это правда. Я выхожу из игры. Я порываю с вами сегодня, и не притворяйся, дорогой Стратос, ты, наверное, рад, что видишь меня в последний раз». Вот так он говорил, и каким-то глупейшим голосом, мне даже не передать его в точности.

– Не утруждай себя, я его слышала. И что сказал Стратос?

– Он сказал: «Они тебе ни к чему, они еще горячие. Ты не сможешь пока от них избавиться». Тони ему: «Знаю, можешь мне довериться, я буду осторожен», а Стратос разразился диким смехом и говорит: «Да я, скорее… чем доверюсь тебе…» – И тут Колин остановился.

– Ну, ну?..

– Жаргонное словечко, – сказал Колин. – Никак точно не вспомнить. Только смысл такой, что он не может ему довериться, понимаете?

– Да-да. Продолжай.

Узкое ущелье расширялось по мере того, как мы забирались выше. Теперь можно было идти рядом друг с другом.

– Тогда Стратос сказал, куда, мол, ему деваться, ведь у него нет денег. А Тони ему в ответ: «Для начала ты дашь мне немного». Тут Стратос говорит: «Шантаж!» – а Тони: «Да, я бы мог много чего порассказать, верно? А сам я ничего серьезного не совершал, так ведь? Существует такая вещь – свидетель обвинения».

– Силен, – сказала я, чуть ли не восхищаясь. – Высказать такое старому Стратосу, и притом что двое уже мертвы и на руках истекающий кровью мальчик. Э-э… я хочу сказать, буквально так ведь все и выглядело.

Колин усмехнулся:

– Я тоже мог окочуриться, впрочем, теперь это уже не имеет значения. Я думал, Стратос не на шутку разозлится, но он, видно, знал, что Тони не пойдет на это, и вообще ничего не ответил. Тогда Тони рассмеялся, глупо так, и говорит: «Дорогуша, мы же все равно собирались разбежаться, так что давай теперь решим все, и дело с концом. Где ты это запрятал?» Стратос в ответ: «Когда придет время, тогда и скажу. Это тебе не благотворительная акция. И при чем тут Алекс?» Тони и говорит: «Так, по-твоему, когда придет время? Но учти, я помогал только после, я не имел к этому никакого отношения». Стратос тут снова рассмеялся: «Так уж и никакого. Ты хочешь стоять рядом с видом гордой красавицы и не запачкать своих белых ручек? Не выйдет, придется тебе их запачкать. Парочку мертвецов-то нам придется захоронить. Так что помалкивай».

– И это все?

– Тони тоже усмехнулся и сказал: «Ну, разлюбезные мои, разве что я приготовлю вам кофе с сэндвичами, когда вы вернетесь с кладбища». Потом, – продолжал Колин, – мы добрались до мельницы. Я только понял, что это было какое-то здание, потому что слышал, как скрипнула открывающаяся дверь. Они волокли меня наверх по лестнице. Это было отвратительно, прямо по ступенькам…

– Не так-то легко тащить человека по узкой винтовой лестнице.

– Это же просто издевательство, – живо откликнулся Колин. – Они достали какую-то веревку, и один из них как следует скрутил меня. Тони к тому времени ушел. Я еще слышал, как он сказал: «Повторяю, можете меня сбросить со счетов. Я не имел и не буду иметь к этому никакого отношения. Если вы его тронете, значит вы еще глупее, чем я думал». И ушел.

– Левит, – сказала я.

– Что? А, вы имеете в виду, что он отделился? Да, по-видимому, так, но он мог бы еще пригодиться, потому что, после того как он ушел, произошел еще один ужасный скандал – женщина подняла такой крик на мужчин, что, как я понял, ей закрыли рукой рот. Было темно. Они время от времени ненадолго включали фонарик и держались от меня подальше, чтобы я не мог их увидеть. Когда София убедила их, что надо обработать мне голову, она подняла покрывало так, что я мог увидеть только ее глаза. Она протерла мне лицо, что-то наложила на рану, и та перестала кровоточить. Потом она вытащила у меня изо рта этот проклятый кляп, дала мне попить и заставила их заменить его на более удобный. Она все время плакала, она пыталась помочь мне. Мужчины шепотом ругались по-гречески. В конце концов Стратос сказал мне по-английски: «Ты останешься здесь, и мы не причиним тебе вреда. Тебе не убежать, даже если ты освободишься от веревок. За дверьми будут следить, и тебя пристрелят». У меня было ощущение, что все это обман, но я и не пытался спорить, тогда во всяком случае. А позже, когда я попробовал освободиться, я и в самом деле не смог. Вот и все. Они ушли. – Он замолчал.

– Если бы я только знала… Я два раза проходила мимо мельницы, когда ты был там.

– Да? Если бы была только одна мельница, – глубокомысленно произнес Колин, – вы бы сразу во всем разобрались, а тут их десятки, и все вертят своими крыльями и так бросаются в глаза, что на них даже перестаешь обращать внимание. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– О да. «Украденное письмо».

– Что-что?

– Рассказ По. Классическая история о том, как что-нибудь получше спрятать. Ну, продолжай. Что же случилось на следующий день?

– Рано утром явилась София и дала мне поесть. Ей пришлось ослабить мне на руках веревки и вытащить кляп, я попытался расспрашивать ее о Марке и просил отпустить меня. Конечно, она знала, что я буду спрашивать о нем, но она только покачала головой, приложила к глазам платок и показала наверх, в горы. Я догадался, что мужчины ушли наверх в горы искать его.

– По крайней мере, Джозеф.

– Да, и обнаружили, что его нет. Но я этого не знал, к сожалению. Я ведь сразу понял: как только они убедятся, что Марк мертв, они примутся за меня. Не смог я ничего добиться от Софии и в другой раз, вечером, когда она принесла мне еду. Она вообще тогда не пожелала со мной разговаривать, словно лишилась дара речи, только глаза у нее были испуганные. Потом, уже вечером, я понял, что они решили убить меня. Я был уверен, что они так решили. И это послужило мне доказательством, что Марк мертв.

Он мог бы теперь рассуждать даже о погоде. Ощущение счастья и возникшая надежда заслонили от него прошлое. Я подумала, что, несмотря на его демонстративную самостоятельность, он все-таки еще совсем ребенок.

– К тому времени я не все обстоятельно обдумал, но если оглянуться назад, то, кажется, уже понял, что произошло. Они были страшно обеспокоены исчезновением Марка. Джозеф, должно быть, целых два дня тщательно обыскивал всю местность и не обнаружил никаких следов. Вы сказали, что он побывал и в горных деревнях и тоже вернулся ни с чем, и в Айос-Георгиосе, конечно, тоже ничего не было слышно. Таким образом они решили, что Марка нет в живых. Вряд ли бы Джозеф задумал убить меня, София воспротивилась бы, да и Стратос – тоже, наверное. И Тони был бы против, если бы Джозеф решился еще раз заговорить об этом. Возможно, он просто отступился и предоставил им самим решать мою судьбу.

– Может быть. Думаю, тут ты прав, но я не понимаю, как они могли позволить тебе уйти… Фрэнсис так вообще предположила, что они тебя убили. Что же произошло дальше?

– Вчера не София, а Джозеф принес мне поесть. Я слышал, как стучат по лестнице мужские башмаки, и мне удалось перекатиться и украдкой взглянуть через дырки в полу. Джозеф был в своем критском костюме, на поясе – нож, в одной руке – ружье, в другой – еда для меня. Он остановился ниже этажом, поставил ружье к стенке… помните те квадратные жестяные короба?

– Да.

– Он вытащил из кармана автомат и спрятал за одной из них..

– Автомат? Ты хочешь сказать, автоматический пистолет?

– Ну да, я думаю, это одно и то же. Вот этот. – Он засунул руку под овчину, достал наводящее ужас оружие и замер, взвешивая его в руке и усмехаясь с видом маленького мальчика, застигнутого за запрещенным занятием.

– Колин!

– Наверное, это пистолет Алекса. Жаль, что он не смог воспользоваться им первым. Тяжелый, правда? – Он услужливо протянул пистолет мне.

– Я не прикоснусь к нему, даже если бы заплатили! Он заряжен?

– Нет. Я вытащил патроны, но взял с собой. Видите?

– Ты, оказывается, умеешь обращаться с этой штукой, – приободрившись, сказала я.

– Не совсем. Но в училище мы все время возились с винтовками, так что можно догадаться. По сравнению с винтовкой пользы мало, конечно, но с ним чувствуешь себя немного лучше, верно?

– Ради бога! – Надо признать, я посмотрела на этого способного ребенка с некоторым раздражением: все его спасение шло неправильно. Теперь получалось так, что Колин сопровождал меня к Марку. Без сомнения, Ламбис будет снаряжен проводить меня домой…

– Собственно говоря, я его сам побаиваюсь, – признался Колин и убрал пистолет. – Послушайте, мы ведь, кажется, забрались довольно далеко? Здесь слишком открытое место.

Мы подходили к началу ущелья. Немного впереди я видела место, где река под гребнем горы выбивалась из-под нагромождения камней и зарослей деревьев. Мне показалось, что я узнала старую оливу с искривленным, будто от подагры, стволом, где Ламбис прятал еду.

– Да, здесь нам придется идти без укрытия. Для начала я покажусь одна, на случай, если кто-нибудь будет поблизости.

– Ладно. Вы не возражаете, если мы сперва немного отдохнем… ну минутку? Вот здесь будет удобно и посидеть.

Колин вскарабкался немного повыше по южному склону ущелья, там нашелся участок ровной земли. Колин разлегся на солнце, а я села рядом.

– Так заканчивай свою историю, – сказала я.

– Где я остановился? А, Джозеф спрятал пистолет. И вот он поднял винтовку и пошел дальше вверх по лестнице. Потом я пытался есть, а он положил винтовку на колени и так сидел, следил за мной. У меня кусок застревал в горле.

– Могу себе представить.

– Я пытался как-то объясниться на греческом, но я ведь на самом деле ничего не знаю. – Он усмехнулся. – Вы, когда разбудили, слышали почти весь мой репертуар.

– Чудеса. Если бы я не поняла, кто ты, я бы посчитала, что передо мной какой-то угрюмый тупица. Где ты достал этот маскарадный наряд? София?

– Да. Во всяком случае, мне удалось припомнить кое-что из классического греческого, и я попытался это применить. Я вспомнил слово «брат» – адельфос – и решил проверить его на Джозефе. Очевидно, это все еще то же самое слово. Я и не думал, что Фукидид и вся эта петрушка когда-нибудь пригодится.

– Значит, пригодилась?

Его рот сложился в скорбную гримасу, и он вдруг перестал казаться таким юным.

– Я произнес это слово. Он сказал: некроз, и, чтобы я уже наверняка понял, что это означает, даже провел рукой себе по горлу, вот так… как бы перерезая его. Потом еще усмехнулся, гад такой, мерзавец!.. простите.

– Что?.. О, ничего, ничего…

– Марк, когда я ругнусь, всегда набрасывается на меня как сумасшедший.

– Марк? В самом деле?

– А, ладно. – Он перекатился на бок и стал смотреть вниз. – Я считаю, это естественно, когда человек в школе ругается, но дома, в присутствии девчонок, – дело другое.

– Если Шарлотт в театральном училище, – сказала я сухо, – она вряд ли от тебя отстает.

Он засмеялся:

– Ну а вот Марку этого никак не понять. Но вообще-то, он молодчина, старина Марк, брат, каких поискать. – Тут Колин вернулся к своему рассказу: – И после этого Джозеф просто заткнул мне рот, когда я попытался еще что-то сказать. Только когда он ушел, я понял, что он просто дал мне посмотреть на себя. Он сидел передо мной во всей своей красе, дневной свет проходил сквозь ставни. И я подумал: он мог себе позволить это только потому, что они решили меня убить. Я в тот день всячески пытался высвободиться из пут, но только поранил запястья. А вечером пришел уже не Джозеф, а София. Она явилась очень поздно, когда уже давно стемнело. И развязала меня. Я сначала даже не понял, что это она со мной сделала: не мог двигаться. Она растерла мне ноги, смазала запястья, перевязала их, потом дала мне супа. Она принесла его в кувшине, и он был чуть теплый, но все равно такой замечательный. И еще она дала мне немного вина. Я поел, раздумывая, скоро ли придут в норму мои ноги и смогу ли я сбежать от нее, а потом понял, что она жестами зовет меня идти с ней. Я был испуган сначала, понимаете. Я подумал, вот, наверное, и все – конец, но и оставаться там, где был, тоже не было смысла, и я пошел за ней вниз по лестнице. Она шла первой, и мне удалось незаметно вытащить из-за коробки пистолет, и я вышел за ней. Было довольно темно, но уже занималась заря. Тут я и понял, что находился на мельнице. Остальные мельницы стояли как призраки и не двигались. Было страшно холодно. О, я забыл, она принесла вот эту штуку из овечьей шкуры и палку, и я был рад тому и другому, ведь вначале меня просто качало из стороны в сторону. Вела она меня довольно долго, я не имел представления куда, сквозь какие-то деревья, мимо небольшой каменной пирамиды…

– Это святыня такая. В ней икона Богоматери…

– Ах вот что! Было еще очень темно. Мы прошли довольно далеко, прежде чем стало кое-что видно вокруг. Мы выбрались на эту широкую тропу, и София остановилась. Она показала мне, куда идти, и что-то сказала, но я не разобрал что. Может быть, она объяснила мне, что эта тропа, на которой они нас в первый раз встретили, ведет к церкви: она, наверное, думала, что оттуда я дорогу знаю. Во всяком случае, она как бы подтолкнула меня и заторопилась назад. А тут как раз взошло солнце, стало совсем светло, а остальное вам известно.

– Значит, я все-таки недоглядела за ней. Если бы я только взялась за дело как следует и не спускала с нее глаз!.. Итак, ты, видимо, решил, что при свете дня лучше спрятаться в ущелье?

– Да. По правде сказать, я очень устал и мне было слишком тяжело двигаться, чтобы решиться на такой дальний путь, вот я и подумал: зароюсь где-нибудь в сторонке и отдохну немного. В конце концов, у меня был пистолет, с ним я чувствовал себя гораздо увереннее. – Он засмеялся. – Конечно, я никак не рассчитывал на такую продолжительную прогулку!

– Все уже решили, что ты мертв. Теперь ты получше себя чувствуешь? Можем идти дальше?

– Непременно. О-о, ну и ну! Что это за птицы?

Ниже нас по неровному склону неторопливыми кругами носились тени. Я взглянула вверх:

– Это ягнятники, Колин! Бородатые ястребы. Я, кажется, видела одного вчера! Правда, они великолепны?

Сегодня я могла позволить себе эти восторги, меня взволновал вид этой огромной редкой птицы, как ранее красота пятнистой змеи. Я уже видела бородачей раньше, в Дельфах, и вот сегодня – опять. Но никогда я не видела их так близко и никогда – сразу двух.

Я встала, и ягнятники поднялись выше.

– Это самая крупная хищная птица в Старом Свете, – сказала я. – Размах крыльев что-то около десяти футов. И птицы, в отличие от других пернатых хищников, довольно красивые, потому что у них нет этой ужасной голой шеи и… Колин? Что с тобой? Тебе плохо?

Он и не пытался подняться, хотя я была уже на ногах, и он не смотрел на птиц. Он всматривался во что-то на дне ущелья.

Посмотрела и я. Сначала ничего не увидела. Потом удивилась, почему же я этого раньше не заметила.

Рядом с купой кустов, недалеко от места, где мы сидели, кто-то недавно копал. Земля лежала небольшой кучей, напоминающей могильный холмик, а сверху были набросаны камни и сухие колючки, чтобы скрыть следы недавней работы. Но это, по-видимому, было сделано поспешно, без подходящего инструмента, потому что на ближней к нам части холмика земля несколько осыпалась и проглядывало очертание чего-то, что могло быть ногой.

Тени хищников проскальзывали по холмику и раз, и два, и еще, и еще…

И не успела я ничего сказать, как Колин уже вскочил и понесся вниз по склону.

– Колин! – Я, спотыкаясь, побежала за ним. – Колин, не ходи туда! Пожалуйста, вернись!

Он не обращал на мои крики никакого внимания. Сомневаюсь даже, чтобы слышал меня. Он остановился над могилой. Это была нога. Несомненно. Я схватила его за руку.

– Колин, я прошу тебя, уйдем отсюда. Это ужасно. Нет смысла тут искать. Это, наверное, тот человек, которого они убили, этот несчастный грек, Александрос… Я думаю, им пришлось перенести его сюда, где побольше земли…

– Он похоронен в поле у мельницы.

– Что?.. – Не понимая, переспросила я, отпустив его руку.

– Он похоронен в поле у мельницы. – Колин повернулся и пристально, отчужденно посмотрел на меня, можно было подумать, что он видит меня в первый раз. – Я слышал, как они копали. В первую ночь, а потом вчера опять кто-то был там, прибирал что-то. Я слышал…

– Да. Стратос. Я видела его. – Я озадаченно посмотрела на Колина. – Кто же это может быть? Могила такая свежая… можно подумать…

– Вы мне солгали, солгали?!

– Я? Я солгала? Что ты хочешь сказать? – Его лицо поразило меня, и я поняла. – Это не Марк, – резко сказала я. – Возьми себя в руки! Я сказала правду: у него было легкое ранение, и ему стало лучше. Лучше, слышишь меня? А вчера вечером… если даже рана снова закровоточила, настолько плохо стать не могло!

Я обнаружила, что опять схватила Колина за руку, дергаю его. Он стоял как вкопанный. Я отпустила его руку и сказала уже спокойнее:

– С ним все будет хорошо. Ламбис его далеко не отпустит, он будет ухаживать за ним. Рана заживала нормально, Колин, клянусь.

– Тогда кто же это?

– Откуда мне знать. Это, должно быть, человек, которого они убили.

– Я же сказал вам, его похоронили в поле. Я слышал.

– Ну ладно, ты их слышал. Все равно, это не значит, что здесь Марк. С какой стати?

– Джозеф застрелил его! Вот почему Джозеф не пришел ко мне прошлой ночью, хотя собирался. Он был здесь, хоронил Марка. Или еще Стратос… В какое время Стратос был с вами у того сарая прошлой ночью?

– В час, минут двадцать второго, я думаю.

– Стратос позднее вернулся, чтобы убить его. Он знал, что дело тут не в кошке. Он только не хотел впутывать вас и спровадил в гостиницу, чтобы он мог…

– Марк мог подать какой-то знак! – Я пыталась все-таки говорить убедительно. – Неужели ты совсем не веришь в него?!

– Он был ранен. Если он несколько часов рыскал по деревне, он мог даже потерять сознание, вы же знаете. Если уж на то пошло, кровь может быть вовсе не из его плеча… Может быть, просто Стратос на этом месте…

– Замолчи, Колин! Не будь таким глупым! – Я слышала, как мой голос, словно струна, нервно вибрировал. Проглотила слюну и более или менее спокойно добавила: – Стратос не выходил из гостиницы еще раз до того, как я вернулась в сарай и обнаружила, что Марка нет. Ты что думаешь, я не следила? Поверь и в меня хоть немного! И если бы они убили его в деревне, вряд ли бы стали тащить сюда хоронить… И потом Ламбис! Где же был, по-твоему, Ламбис?

– Может быть, они его тоже убили. Или он ушел…

– Он не мог сбежать.

– Почему не мог? Если Марк умер, и он думал, что я – тоже, зачем ему оставаться? Если он не потерял способности соображать, он отправился на своем каике…

Его непробиваемое упрямство выводило меня из себя. Я обнаружила, что меня трясет, и более сердито, чем бы того хотелось, сказала:

– Все это ерунда! У тебя нет никаких оснований так думать! Я говорю тебе – это не Марк! Это… может быть кто угодно. Это может быть вообще никто, просто груда земли, похожая на… Колин, что ты делаешь?

– Мне надо знать! Вы же видите? Надо выяснить. – И коротким резким движением, которое повергло меня в ужас, он выбросил вперед ногу и столкнул немного этой сухой грязи.

С легким шелестом земля осыпалась. Показалась ступня, лодыжка в сером носке, кусок штанины из темно-серой фланели с треугольной дырой, которую я прекрасно помнила.

Наступил момент полной неподвижности, потом Колин издал тихий, какой-то животный звук и бросился на колени с другой стороны могильного холмика, где должна была находиться голова. Я еще не успела понять, что он собирается делать, а он уже принялся разбрасывать по сторонам камни и ветки. Не обращая внимания на царапины и порезы, он, как собака, раскапывал груду земли. Не помню, что делала я, кажется, пыталась оттащить его, но ни слова мои, ни действия не произвели на него ни малейшего впечатления. Будто меня тут и не было. Клубами поднималась пыль, Колин кашлял и продолжал разгребать землю. Когда он забрался поглубже, почва стала комковатой…

Тело лежало лицом вниз. Выступили очертания плеч. Колин выгреб еще гору каменистой земли – появилась голова… Наполовину погребенную, ее закрывала еще большая ветка увядшего кустарника. Я наклонилась, чтобы оттащить ее в сторону, и потянула так осторожно, словно бы она могла поцарапать мертвую плоть. Листья сыпались мне в руку, обдавая запахом сухой вербены. А потом я увидела выступающие из-под красной пыли грязные клочья спутанных черных волос…

Я не поняла, что произошло дальше. Должно быть, ветка вдруг поддалась моим усилиям, и я резко отпрянула назад, таща ее за собой вместе с грудой земли, обвалившейся с полузасыпанных плеч и головы мертвеца. Мой собственный крик и вскрик Колина, когда его руки вдруг глубоко погрузились в разрыхленную землю, совпали с другим резким ужасным звуком, расколовшим неподвижный воздух, звуком выстрела…

Мне кажется, я просто остолбенела – застыла с веткой в руках. И Колин несколько мгновений не двигался, стоя на коленях у моих ног. Смутно помню, как он вытаскивал руки из земли и что-то падало с них, поднимая удушливое облако пыли, отобрал у меня ветку и отшвырнул прочь… потом я кинулась в сторону, под защиту кустов, вся в холодном поту, обхватив руками голову. И Колин бросился ко мне, встряхнул за плечи:

– Вы слышали выстрел?

– Я… да…

– Это там. – Он мотнул головой в сторону моря. – Они… наверное, преследуют Ламбиса.

Я вытаращила глаза. Казалось, все, что он говорит, лишено всякого смысла.

– Ламбиса?

– Я должен пойти посмотреть. За ним, – кивок в сторону могилы, – я приду потом. Вам лучше особенно не высовываться. У меня все будет хорошо, ведь у меня пушка.

Лицо его все еще было ошеломленным, как у лунатика, но пистолет в руке был вполне реальным.

Это заставило меня, спотыкаясь, подняться на ноги.

– Подожди. Один ты не пойдешь.

– Послушайте, мне все равно идти в ту сторону: мне надо найти каик, больше мне ничего не остается делать. Вам – другое дело, вам теперь незачем…

– Нет, есть зачем. Я не брошу тебя. Идем. Держись правее, под утесами, где кусты.

Он не стал больше спорить. Он уже пробирался по склону оврага, где была густая растительность. Я последовала за ним. Только один вопрос беспокоил меня, и я не могла осмелиться задать его прямо.

– Ты его… он прикрыт?..

– Вы что ж думаете, я оставил бы его этим отвратительным птицам? – резко ответил Колин и рванулся между деревьями к выходу из ущелья.