Глава XVI
— Всякий раз, как вижу я
В театре эти штучки знаменитые,
Иду домой, на целый год состарившись.
1
В ту же ночь, намного позже, будто исполнение желания было задержано действием невидимой враждебной силы, послышался лай гончих.
Миссис Брэдли села и прислушалась. Звук приближался к театру, судя по всему, вдоль Священного Пути. Слышно было, как поднялся сэр Рудри, потом раздался голос Александра Карри.
Потом Гелерт сказал:
— Отец, тот парень с собаками здесь. Что нам делать?
Весь отряд ощупью собрался посмотреть на собак. В лунном свете они были черны, как гончие ада, и их держал на поводке низкорослый коренастый человек, щелкая плетью, сверкающей тонкой нитью на фоне луны. Очевидно, о появлении собак были извещены все, кроме миссис Брэдли и мальчиков. Слышен был разговор на повышенных тонах, звяканье монет, бормотания, восклицания, потом человек двинулся к гавани, а отряд собрался возле собак, которых он привязал к дереву.
— Зачем они? — спросил Кеннет, держась за рукав миссис Брэдли.
— Их надо будет короновать, дитя мое.
— А зачем?
— Не знаю. Это обряд почитания одной из Артемид.
— Я думал, была только одна.
— Правда? — рассеянно спросила миссис Брэдли.
Она смотрела, как сэр Рудри зажег факел вроде того, с каким ходил в Элефсине, и поднял его над головой, разглядывая собак.
Это были мохнатые ворчащие твари, дикие и разъяренные. Миссис Брэдли, знающая пастушьих собак Греции, держалась поодаль и не отпускала Кеннета, который выказывал признаки желания погладить зверей. Сэр Рудри с факелом над головой, казалось, не мог решить, что делать дальше. Псы натягивали привязь и подпрыгивали. Вой тоски и ярости — тоски, потому что их единственный (как они знали) друг их бросил, и ярости, потому что им не нравился запах новых владельцев, — заполнял ночь и эхом отдавался в древнем городе. Было очевидно, что попытаться освободить собак означает рисковать жизнью, и круг постепенно отодвигался от бесящихся животных, вполголоса обсуждая нежелательность попыток провести религиозный обряд с их участием.
— Но кормить их все-таки надо, — сказал Дик. — Гуманными надо быть.
Он исчез в темноте и принес мясо.
— Ходил днем за этим в Сельчук, — пояснил он. — Похоже, что это мул. Вроде бы срок годности кончился, но не думаю, что псам оно повредит. Похоже, они выращены и рождены падальщиками.
Он накормил этим мясом собак, и некоторое время все прочие звуки отступили перед неаппетитным подтверждением, что верные создания пожирают куски мула и чуть ли не давятся в попытке все сожрать, пока не отобрали.
Пока они ели, Дик подался вперед и, рискованно полагаясь на то, что собаки заняты поглощением тошнотворного корма, осторожно потрепал их по плечам. Псы зарычали, давясь и глотая, дробя зубами добычу. Интересная, но не слишком приятная сцена.
— Я думаю, — сказал Дик, когда животные съели все, что могли, — что теперь можем попробовать их короновать.
И снова он подался вперед. На этот раз успокоенные животные показали, что его приближение им приятно, — припадали к земле, лизали его руку. Остальные члены отряда тоже установили с ними дружеские отношения.
— Нет-нет! — яростно возразил сэр Рудри. — Я не считаю, что их надо короновать. Я не убежден, что греки Эфеса вообще короновали собак на празднике Артемиды. И время года не то. Лучше оставить их на привязи. Утром этот человек их заберет. Идея была моя, но теперь я о ней сожалею. Пусть остаются так, это будет лучше. А мы идем спать.
Псы, поскуливая и постанывая, легли и приготовились дремать.
— К тому же, — добавил сэр Рудри, — у нас вообще корон нет.
— Можем короновать их змеями, — предложила миссис Брэдли. — Разве они не будут принадлежать Гекате, если будут коронованы змеями?
— Без этой чуши о повешенной! — обидчиво буркнул сэр Рудри. — Нечего ее сюда притягивать.
— О повешенной? — спросил Айвор.
В его голосе слышался страх. Сейчас, когда вернулась ночь, принеся свои ужасы, он снова нервничал и боялся темноты. Миссис Брэдли посмотрела на него с пониманием. Она очень сочувствовала детям, которые боятся темноты, зная о годах пыток, которые таким детям приходится проживать.
— Очень интересная история, ты ее не слышал? — спросила она. — Женщина повесилась, потом богиня одела ее в свою одежду и назвала Гекатой. С тех пор Артемиду часто отождествляют с Гекатой.
Такая обыденная версия Айвора успокоила. Вскоре после этого все вернулись под своды театрального прохода, и он заснул. А вот Стюарт лежал и ерзал — и вдруг сказал шепотом:
— Я придумал. Я знаю, где он.
— Где, дитя мое?
— На склоне над театром. Мы дотуда искали в развалинах.
— Его не могли поднять слишком высоко. Где-нибудь внизу должен лежать.
— А он не очень тяжелый.
— Утром посмотрим, дитя мое.
Утром мальчики повели всех наверх театра. Оттуда раскопанный город и болота старой гавани стали видны почти как с самолета.
— А теперь, — сказал Стюарт, затеняя глаза ладонью и оглядываясь, — приложим ум. — И тут его лицо вдруг озарилось: — И собак!
— Один момент, — сказала миссис Брэдли. — Ящик настолько тяжелый, что его не могли бы далеко унести. Давайте спустимся туда, где впервые выгрузили багаж. Я не думаю, что стоит отвязывать собак. Боюсь, дитя мое, что они могут нас съесть.
Они вернулись к стадиону.
— Должны быть какие-то следы и улики, — предположил Кеннет. Он оглядел возделанную землю. — Следы ног, следы шин, всякое такое. Но ничего нет. Только там, где бродит вон тот сборщик фасоли.
Указанный турецкий крестьянин увидел их и помахал рукой.
— Нужны собаки. Ну, одна собака в любом случае, — сказал Стюарт, взывающе глядя на миссис Брэдли.
Она пошла с ним туда, где привязали собак. Животные прыгали на натянутой привязи и откатывались назад, задыхаясь.
— Бедные собачки, им побегать надо. Стойте тут, я их отвяжу, — сказал Айвор, стремясь доказать, что хотя он и боится темноты, но больше ничего не боится, даже турецких собак.
Псы стояли спокойно, пока их отвязывали. Потом устремились к гавани.
— Вот черт! — сказал Айвор, глядя им вслед. — Могли бы нас подождать.
— Вам помочь? — осведомился Гелерт, вдруг возникнув рядом.
— Да, дитя мое, если не трудно, — ответила миссис Брэдли, будто не слыша злой иронии в его голосе. — Пойдите с мальчиками за собаками, сделайте одолжение. И возьмите с собой трость, она вам может понадобиться.
Гелерт пустился по Аркадиане, тщательно выбирая путь. Как только он и мальчики скрылись из виду, миссис Брэдли снова направилась к стадиону и уговорила турецкого крестьянина поскрести землю. Он так и поступил, а потом показал на поросль своих растений, заговорил красноречиво, но неразборчиво и вдруг потянул их вверх.
Миссис Брэдли вышла на его землю, нагнулась и помогла ему копать. Она теперь поняла, что он имел в виду, и увядшие растения были тому доказательством. Их выдернули и посадили снова поверх ящика.
Она щедро расплатилась с крестьянином, унесла свою драгоценную находку и, отойдя от возможных наблюдателей, открыла крышку. Поскольку замок был сломан, она легко поднялась. В ящике лежала полуразложившаяся голова Армстронга.
Миссис Брэдли засунула ящик в кусты, завернула голову в большой цветной платок, который носила как повязку, и пошла к дороге, ведущей в Сельчук. Она заметила нору какого-то зверя — вероятно, лисы, подумалось ей, — и двинулась к ней, удаляясь от места, где когда-то стоял храм. Развернув голову, миссис Брэдли ее тщательно осмотрела через мощную лупу, потом засунула в отверстие норы и протолкнула зонтиком как можно дальше. Потом подошла к затопленному храму и прополоскала платок в воде. Пока он сушился на солнце, она вытащила блокнот и стала нечитаемыми иероглифами что-то писать после фамилии Армстронг. В голове роились мысли. Что смерть Армстронга лучше пока хранить в тайне, она решила сразу. Интересно, знают ли о ней в Афинах. И что сделала его мать, когда он не вернулся домой. И знают ли о его исчезновении Мэри Хопкинсон или Миган.
Еще она стала думать о том, что сталось с телом. Сперва у нее возникла мысль, что оно в змеином ящике, но потом она пришла к выводу, что тело осталось в Греции. С точки зрения убийцы было бы надежнее его привезти в Сельчук и избавиться от него в окрестностях Эфеса, но перевозка мертвого тела — это проблема. Голову, конечно, привезли в измазанном кровью спальнике, а когда спальники понадобились, для нее нашлось другое место.
Еще она подумала о том, в какой момент убили гадюк. Убийство — это труд и риск. Гораздо проще и безопаснее было бы выпустить их в болотистой солнечной местности около древней гавани. И замести следы куда проще. Это убийство, и даже подозреваемый есть…
Отсюда вытекает следующий вопрос: есть ли связь между убийством коровы Ио и обезглавливанием змей?
От общих размышлений миссис Брэдли перешла к рассмотрению личности Александра Карри. Человек, который был готов (в терминологии мальчиков) пырнуть Иакха ножом в пятую точку, стал бы убивать корову и змей? Маловероятно. В первом случае Александр, вспылив, высказал мнение, будто статуя — вовсе не статуя, а человек, и ему предложили проверить это простым экспериментом. Умерщвление коровы Ио — действие совсем иной категории. Прежде всего, в нем не было ничего спонтанного: оно было тщательно спланировано и искусно выполнено. Может быть, оно тоже было проверкой. Это могло быть религиозное убеждение, научное убеждение, садистский импульс, вырастающий из бог знает чего, даже (подумала она с дрожью) того мнения, что убийство и потрошение коровы — это шутка.
Убийство змей не могло быть совершено человеком, по складу ума хоть в малейшей степени напоминающим Александра Карри. Еще того меньше человек с таким складом ума мог задумать убийство коровы. Убийца змей не мог не сознавать своих социальных обязательств перед отрядом. Это был человек, который не хотел, чтобы кого-нибудь из членов экспедиции укусила змея. Поэтому он их уничтожил, а не просто выпустил. Значит, его эти змеи очень тревожили.
Она кивнула в подтверждение своих мыслей, сняла платок с кустов, убрала блокнот и медленно, очень задумчиво пошла в лагерь. Она знала, кто убил змей.
Мальчики и Гелерт окружили собак, которых оказалось не так трудно поймать, как опасались участники экспедиции. Но они оказались настолько блохасты, что их внимание никак не было подарком, а их дружелюбие ощущалось неуместным.
— Не приходится сомневаться, — сказал сэр Рудри, глядя на собак с определенной благосклонностью, — что у британского народа замечательное умение обращаться с животными и приручать их.
Миссис Брэдли, с одинаково отстраненным дружелюбием глядевшая на людей и псов, ответила, что никогда в этом не сомневалась.
— Кроме змей, — добавила она.
— Фу, змеи! — скривился Александр Карри.
— Да вот, змеи, — задумчиво сказал сэр Рудри. — Все-таки мне интересно знать, кто подменил моих змей в Эпидавре.
Все участники экспедиции, кроме Гелерта, давно составившие мнение, что это сделал он сам, при его словах явно удивились, но развития тема не получила.
— Вы нашли ящик? — спросил Стюарт. — Если нет, я голосую за то, чтобы поискать сегодня снова. Вполне достойное занятие, у меня есть еще одна мысль. Я думаю, он где-то в совершенно очевидном месте.
Эту мысль он доказал с потрясающим успехом после ланча, и мальчики триумфально принесли пустой ящик миссис Брэдли, которая сидела в тени и отдыхала.
Ящик она приняла с благодарностью и похвалила мальчиков за находку.
— Ну и штучка, — сказал Кеннет, — решительно понюхав внутренность ящика. — Воняет, будто в нем начисто сгнила какая-то мерзость.
Миссис Брэдли сочла это столь точным и остроумным изложением фактической стороны дела, что выдала мальчикам деньги, чтобы они наутро поехали с Иэном и Кэтлин на поезде в Смирну и купили там инжир, турецкие сладости и вообще все, что захотят.
— Нас сперва должны выпороть во имя Артемиды Ортийской, — жизнерадостно сообщил Кеннет.
Заметив, что эта перспектива, по-видимому, не внушает им опасений, миссис Брэдли поинтересовалась природой этого действа.
— Точно не знаю, но думаю, это будет только понарошку, — пояснил Кеннет. — В общем, если мы не будем поднимать шум, то получим каждый по десять шиллингов от сэра Рудри, а отец, наверное, мне еще пять шиллингов добавит.
— Стюарт считает, что надо требовать фунт, — сказал Айвор. — А вы как думаете, тетя Адела?
— А вообще-то, кто будет пороть? — предусмотрительно спросил Кеннет. — Вдруг мы его достали так, что он на нас зуб имеет?
— Но зачем поклоняться Артемиде Ортийской в Эфесе?
Этот уместный вопрос миссис Брэдли задала сэру Рудри чуть позже.
— Понимаю, понимаю. — Вид у него был озабоченный. — Это была идея Армстронга. Мне она показалась вполне удачной. Его теория была такова, что эту богиню мы должны всячески почитать. В спартанской, в чисто аттической, в эфесской как таковой и так далее.
— А что ты имеешь в виду под чисто аттической и под эфесской как таковой? — невинно спросила миссис Брэдли.
Сэр Рудри поморщился, Александр Карри засмеялся.
— Как бы там ни было, — спокойно сказала миссис Брэдли, — мальчиков не будут пороть ни для Артемиды Ортийской, ни для кого бы то ни было.
— Но почему?
— Потому что порка всегда осуществлялась жрицей богини и в Спарте. Спарта — не Эфес, а жрицы у тебя нет.
— Тут мы, конечно, полностью зависим от тебя.
— Чушь! — возгласил Александр Карри. Миссис Брэдли искренне ему улыбнулась. — Она же не…
— Она точно не, — согласилась она чистосердечно.
— Не кто? А, понимаю. Не девственница. — Кажется, мысль, что тщательно выстроенный план экспедиции оказывается совсем ненужным, его подкосила. — Жаль, что Миган не с нами. Она бы подошла без сомнения.
— Что ж, это целиком твоя вина, что ее здесь нет, — решительно ответила миссис Брэдли.
— Нет-нет, Беатрис. Я тут ни при чем. Миган сама решила остаться с матерью.
— Понимаю, — сказала миссис Брэдли.
— Можем привлечь какую-нибудь турчанку, — вдруг предложил сэр Рудри. — Ей совсем не обязательно их бить. А еще ведь были же у Артемиды жрецы-евнухи в Эфесе?
— Я думал, их полагалось убивать, — возразил Александр Карри, у которого были вполне понятные отцовские возражения против порки своего сына кем бы то ни было, мужчиной или женщиной, пусть даже евнухом или девственницей.
— Чушь! — возразил сэр Рудри, легкомысленно похищая молнию Юпитера.
Александр Карри посмотрел на него злобно, и в лучах послеполуденного солнца лысина его заблестела. Миссис Брэдли раскрыла зонтик и заслонила его от солнца.
— Моего сына бить не будут, — сказал он строго, с нажимом отсекая возражения.
— Отлично, отлично! Двух, я полагаю, хватит, — решительно согласился сэр Рудри.
— И без Стюарта Паттерсона. Я за него отвечаю перед его матерью, — торжествующе ответил Александр. — А что до вашего парнишки — хотел бы я видеть, как вы ему в глаза посмотрите, выпоров ни за что. Если ребята ведут себя плохо, — завелся Александр, — это одно дело. Но лупить ни в чем не повинного парнишку ради почитания богини, да еще не там, где ее надо почитать, да еще десять против одного, что это не та богиня, которой вы ее считаете, — это просто глупость сумасшедшего старого тупицы.
— Я вам не сумасшедший старый тупица! — рявкнул сэр Рудри, и кончики его усов лихо поднялись вверх. — Это вы, вы испугались нескольких безвредных змеек, статуи на камне и прочих мелких ребяческих штук, которые все время преследовали эту экспедицию. Разве бы я не короновал этих бедных псов, если бы не вы и ваши дурацкие жалобы? Для чего на самом-то деле мы здесь, если не ставить эксперименты с собаками и мальчишками, и зачем я потратил все свои деньги? Вот о чем я спрашиваю на самом-то деле.
— А ну тихо, валлийская мелочь! — с угрозой сказал Александр Карри, воинственно глядя на встревоженные усы.
Миссис Брэдли встала между ними.
— Мой милый Рудри, мой милый Александр! — сказала она с интонацией потрясения и изумления, хотя глаза ее блестели весельем. — Пожалуйста, не надо. Хотя бы подождите, когда будет прохладнее.
Она взяла Александра под руку и повела в тень. Александр вытер лоб, вздохнул и тихо засмеялся.
— Дитя мое, — сказала миссис Брэдли, — настало время Рудри вернуться в Афины, и всем остальным тоже. Оставаться здесь нет никакой возможности.
— Он хочет провести два-три эксперимента на месте храма, — ответил Александр Карри. — Бедняга Рудри. Наверное, не надо было мне обзывать его валлийцем.
— Во всяком случае, валлийской мелочью, — согласилась миссис Брэдли.
Она на миг подумала, не довериться ли Александру, но решила какое-то время продолжать свое расследование и посмотреть, куда оно приведет. Что о голове узнают и это, несомненно, усложнит дело, она не боялась. Здесь водились шакалы, и голова, даже если ее найдут, будет неузнаваемой.
Остаток дня она провела в тщательном исследовании развалин и составлении для себя их плана, решив, что план сэра Рудри неточен. Работа не была сложной. Дорога от Сельчука подходила с северо-восточного угла, а гимнасий Ведия лежал почти прямо к югу от нее. Гимнасий она выбрала отправным пунктом, измерила шагами расстояния на юг к театру, мимо стадиона, и на запад по Аркадиане к шлюзу гавани. Потом нанесла на план все остальные развалины.
Но изображение развалин ее меньше интересовало, чем проблема смерти Армстронга. При всеобщей к нему неприязни трудно было найти кого-то, пламенно желающего его устранения. Даже сэру Рудри, насколько она знала, нечего было бояться, кроме публикации фотографий, да и этот вопрос не стоял так остро после предложения тысячи фунтов миссис Брэдли, которое не было с негодованием отвергнуто.
Конечно, он ссорился с Гелертом. Он не дружил ни с кем в отряде. Иэну хватило бы решительности его убить, и точно так же, правда по-своему, странно, был решителен Дик. Миган достаточно жестокосердна и жестка, Кэтлин достаточно суеверна, а у Диша достаточно сильно развито чувство собственного достоинства. И Диш терпеть не мог Армстронга.
Щурясь на ярком солнце, она подумала о Дише.
Подойдя к норе, куда она затолкала голову, миссис Брэдли пошарила там. Вылетела туча мух.
Миссис Брэдли разложила походный стульчик, поставила голову перед собой на сухую землю и стала тщательно рассматривать под разными углами. Она испускала омерзительную вонь, но самое тщательное исследование не дало никаких намеков на то, как встретил свою смерть ее владелец. После долгого внимательного изучения этого разлагающегося непрекрасного предмета миссис Брэдли заключила, что первое ее впечатление верно. Рана, яд — что бы ни было причиной смерти Армстронга, — остались тайной его тела. Голова, когда-то красивая, сейчас была невероятно отвратительна и ни о чем не могла сказать, кроме того факта, что Армстронг мертв. Отрезана она была неумело, но решительно, парой ударов. Это было очевидно — и ничего больше.
Миссис Брэдли подобрала голову, заткнула ее обратно в нору, вымыла руки в мутной стоячей воде затопленного храма, вытерла их платком и пошла обратно в развалины пить чай.
Судя по всему, Александр Карри и сэр Рудри уладили ссору. Мальчики же выглядели недовольными, хотя ели они, как всегда, с охотой. Миссис Брэдли, глядя на них, заключила, что перспектива быть выпоротыми и получить десять шиллингов продолжала сильно их манить, и ее с Александром гуманное вмешательство им не понравилось совершенно. Даже Айвор, нервный и с воображением, бурчал, уходя и пиная камешки:
— Толку нам теперь ехать в Смирну.
Александр Карри услышал это замечание и, невероятно довольный тем, что победил сэра Рудри, отозвал ребят в сторонку и отдал им деньги. Миссис Брэдли слышала радостное:
— Большое спасибо, сэр! — от Стюарта и благодарное бормотание от Айвора. Но прибежал к ней обратно Кеннет.
— Послушайте, — сказал он, — а вы любите турецкие сладости?
Миссис Брэдли о нем хорошо подумала и ответила, что да.
— Ну, вот, — сказал Кеннет, краснея от смущения, как кирпич. — В конце концов, если бы не вы, ведь мы бы вообще в эту Смирну не поехали?
2
Спать легли рано, потому что в половине десятого надо было идти к затопленным развалинам храма Артемиды, чтобы сэр Рудри провел свою последнюю серию экспериментов.
Но никто не заснул. Шептались камыши на краю соленых болот, ветерок стонал вокруг молчаливых древних камней покинутого города. Кэтлин, которая, как Иэн и Рональд Дик, более интересовалась деревней Сельчук с ее людьми, пристанционной гостиницей, маленьким кафе и гнездами аистов на крыше, была беспокойна. Полежав полчаса рядом с Иэном, она встала и ощупью добралась до миссис Брэдли.
— Вы помните, я говорила, что еще до конца наших разъездов кого-нибудь убьют? — спросила она.
— Да, дитя мое, помню.
— Так вот, я чувствую, что это случилось.
Миссис Брэдли была знакома с разными свойствами человеческого ума, и ничто уже не смогло ее удивить. Она сказала:
— Это очень странно, конечно, но на вашем месте я бы об этом перестала думать. Иэн живет и здравствует, ваш отец тоже, как и ваш младший брат.
— Да-да, я знаю. Но что-то случилось, я это чувствую. Скажите мне, что и с кем. Я же знаю, что что-то случилось!
— Тише, дитя мое. Вы мальчиков разбудите. Им нужно поспать. Сегодня было это глупое дело, завтра они уедут на целый день, а это будет очень утомительно. Возвращайтесь к Иэну, ложитесь спать и не нервничайте. Волноваться не о чем. Не надо воображать себе всякие ужасы.
— Но я ничего не воображаю! — взорвалась Кэтлин. — А вдруг это Миган? Я ее очень люблю, мне невыносимо думать, что она могла погибнуть!
— Зачем бы ей погибать? — резонно возразила миссис Брэдли. — Здесь жарко, и на ваши нервы могло подействовать соседство развалин. Ну, будьте умницей, идите к Иэну.
Она проводила девушку, светя фонариком на дорогу. За пределами театра, вдоль Священного Пути, в своих спальных мешках лежали паломники, как трупы, ожидающие погребения, или бесформенные груды товаров, ждущие погрузки. Блестел под звездами белый камень. Потом взошла луна, новая луна, которой ждал сэр Рудри, чтобы провести свои последние эксперименты.
Иэн сидел, ожидая возвращения Кэтлин. Когда миссис Брэдли уложила девушку в спальный мешок, он сказал:
— Мне хочется прогуляться в город, пока не взошла луна и не настала пора идти к храму.
— Отлично, дитя мое. Я сяду рядом с ней на свой мешок, и мы с Кэтлин будем разговаривать. До остальных далеко, и мы их не разбудим.
Он кивнул, хмыкнул, и вскоре его приземистая кривоногая фигура скрылась из виду, направляясь к театру по ведущей к древнему порту дороге призраков — Аркадиане. Шел он медленно, выбирая путь, пока не дошел до ворот гавани. Здесь он взял направо, к руинам ванн в гавани и гимнасия. Эфес, никогда совсем не умолкающий, всегда волнующий и прекрасный, был для обладающего воображением Иэна захватывающим, таинственным и полным ночных призраков. Он давно хотел увидеть этот город.
Молодой человек остановился, прислушиваясь к шагам давно умерших римлян — этих самых настойчивых призраков, населяющих равно и Тимгад, и Помпеи, шагающих по улицам там, где не видно улиц, сменяющихся стражей на стенах, которых больше нет. Но в Эфесе, кажется, призраков не было, а если и были, то Иэн о них ничего не знал.
Его так увлек осмотр города, что он не вернулся в лагерь, даже когда взошла луна. Пройдя на северо-восток к двойной церкви Девы, он медленно обошел укрепления и только тогда вернулся в лагерь. Священный Путь был пуст. Паломники ушли туда, где был когда-то храм Артемиды.
Иэн сообразил, что бродил очень долго. Он побежал, но дорога была коварна, и пришлось перейти на шаг. Вернувшись за кулисы театра, он вскоре оказался на неровной, но не такой предательской тропинке, вьющейся рядом с театром и римским рынком. Она огибала холмы и вела к дороге на Сельчук мимо стадиона и гимнасия Ведия.
На узкой пыльной дороге между пахотными полями Иэн снова перешел на бег. Бежал он хорошо, широким упругим шагом, казавшимся легким и неутомимым. Бег доставлял ему удовольствие, а расстояние меньше мили было ерундой для человека, привыкшего бегать кроссы. Через пять минут пришлось перейти на шаг, чтобы не пропустить прохода к дороге, ведущей к пруду.
