Корабль шел между южной оконечностью Эвбеи и северной оконечностью Андроса, прокладывая курс к северу от Хиоса с глубоким заходом в Смирнский залив.

Морское путешествие, как бы ни было кратко, снова послужило желанной переменой, и пока мальчики исследовали корабль и знакомились с внешним видом, именами, свойствами и настроениями всех членов экипажа. Ближайшие к ним по старшинству Гелерт, Кэтлин, Иэн и Рональд Дик играли в палубные игры, бездельничали, читали, курили, держали пари и (иногда вслух, иногда про себя) благодарили провидение, что Армстронг наконец-то не пришел на посадку и не едет в Эфес. Весть, что Миган решила остаться в Афинах и составить компанию матери, была воспринята не с таким энтузиазмом.

Сэр Рудри, разрываясь между облегчением и тревогой из-за непоявления Армстронга, обсудил ситуацию во всех ее аспектах с миссис Брэдли, стоя у перил и глядя на далекие горы. Она его успокаивала, потому что опасение, как бы Армстронг не устроил гадость в его отсутствие, было сильнее облегчения от непоявления этого молодого человека.

— Наверное, я должен был пойти к нему домой, — говорил сэр Рудри, — и известить его о дате отплытия. Но этот переполох из-за канализации — надеюсь, кстати, ее починили? Мне бы не хотелось, чтобы Молли и Миган были подвержены какому бы то ни было риску. И мое естественное нежелание поднимать тему фотографий заставило меня помедлить, пока не стало слишком поздно.

— Я считаю, что это все к лучшему, — сказала Кэтлин, услышавшая этот разговор. — И я надеюсь, что он не будет доставать Миган, пока нас нет.

— С ней ее мать, — напомнил Иэн.

— Надеюсь, она не будет чувствовать себя одинокой без всех нас, — задумчиво сказал Дик.

— Не унывать, Ромео! — отозвался Гелерт, неприятности которого, видимо, кончились.

Он хлопнул Дика по спине, взял под руку и повел в салон.

Старшие члены экспедиции читали, вязали (Александр Карри — носок, миссис Брэдли — свой, похоже, вечный джемпер), играли в карты, сплетничали, метали дротики, обсуждали святого Павла — к явному неудовольствию сэра Рудри (его желание и намерение состояло в том, чтобы рассматривать исключительно вопрос о почитании Артемиды в эфесских храмах шестого и четвертого веков) и гадали.

Небольшое путешествие оказалось приятным. Море было спокойным. Корабль приближался к зеленым островам, имевшим форму волн: возвышавшимся над морем и спадавшим где-то вдали, в тонкой красивой дымке. Горы их были стары, как сны, вызывая у Кэтлин с Иэном одинаковую романтическую ностальгию. Они то и дело перегибались через перила и смотрели на острова, поднимающиеся в зелени, спадающие пурпурным и серым, сливающиеся с далекой синей дымкой, красивые, как прошлая жизнь, вспоминаемая в этой, или как образы из старой сказки, когда-то кем-то рассказанной и с тех пор хранящейся в сознании.

Гавань Смирны была окружена горами, и корабль не мог подойти к береговой полосе, а высадил экспедицию в лодку. Главная дорога, которая вела к станции, шла вдоль моря. По ней ходили вполне современные транспортные средства. И после того, как Гелерт и Дик выгрузили багаж, а сэр Рудри разузнал у турок дорогу на железнодорожную станцию, отряд нанял машины. А когда через короткое время путешественники доехали до станции, на них произвело впечатление, что увиденные ими поезда вполне сравнимы с английскими.

После небрежной, нетребовательной к себе западноирландской рабочей манеры греков приятно было для разнообразия встретиться с эффективностью и деловитостью турок. Двое носильщиков и начальник станции вышли и объяснили по-английски, по-французски и по-немецки, где будет поезд на Сельчук, сколько поездов пройдет до того, куда они будут направляться и каковы преимущества железнодорожных путешествий в Малой Азии. Повсюду в странной орфографии, изобретенной, узаконенной и внедренной Кемалем Ататюрком, были написаны слова, которые путешественники могли прочесть и понять, и примером таковых, с большим энтузиазмом воспринятых экспедицией, были «Vagonli Kook». На них первым показал Дик, вызвав радостные возгласы. Свод станции торжествующе загудел голосами путешественников, резонируя магическим словам, воспринимавшимся ими как привет с родины, оазис родного языка в пустыне непонятного иностранного. Это было как если бы овцы нашли своего пастуха на незнакомом пастбище.

Поезд прибыл в назначенное время. Когда стало известно, что пассажиры — британцы, на борт погрузили еще пива. Тем не менее Александр Карри, считающий, что комбинация хмеля и солода разрушает зубы, твердо держался своей карманной фляжки, которую успел заправить в гостинице в Афинах.

Состав тронулся после того, как турецкий чиновник проинспектировал отряд, увидел, что все усажены и окна закрыты. Поезд прошел через город, в окна стали видны горы — низкая гряда между железной дорогой и морем и высокая с материковой стороны. Путь шел почти прямо на юг. Миля за милей за окнами поезда тянулись живописные болота, покрытые акрами водяных лилий и стаями птиц.

Примерно через сорок миль безмятежного путешествия поезд остановился на маленькой станции Сельчук, и экспедиция выгрузилась на платформу. Далее путь лежал через сад какой-то гостиницы, и вскоре сэр Рудри, жестами разгонявший местных селян с узкой дороги, запихивал свой отряд в нанятый для этой цели местный автобус, показывая на римский акведук и гнезда аистов на крышах сельских домов. Группа мрачных детей стояла и смотрела, готовая тут же сорваться в бегство. Какая-то девочка хмурилась и сплевывала. Женщины отворачивались. Молодая мать с крошечным ребенком сделала знак от дурного глаза и поспешила прочь. Турецкий водитель в европейском костюме залез в кабину, железнодорожный носильщик с помощью Гелерта и Дика затолкал в автобус весь багаж, и, когда все было готово, автобус верблюжьим галопом со скоростью курьерского поезда тронулся в путь.

У автобуса была крыша, но не было стен. Езда в нем была восхитительна и крайне опасна. Сиденьями служили четырехдюймовые доски от края до края, и пассажиры сидели по три в ряд лицом к движению. Время от времени только деревянные столбы, поддерживающие крышу, позволяли сохранить весьма желательную возможность продолжать путешествие вместе с автобусом.

Водитель, быстро разговаривавший сам с собой по-турецки, переключил передачу, и скорость автобуса с пятидесяти пяти миль в час увеличилась до шестидесяти пяти, а дорога сузилась в одну пыльную полосу. Экспедиция ехала в Эфес.

Примерно через три минуты автобус остановился, люди выбрались, помогая друг другу. Сэр Рудри всех предупредил не разбредаться, потому что в округе бродят дикие кабаны. Потом по зарослям, обдирающим ноги тысячами безобразно кровоточащих царапин, повел свой отряд к большому неприятного вида пруду.

— Комары! — вскричал Александр Карри, развернулся на месте и устремился со всех ног к автобусу.

— Здесь стоял храм Артемиды, — сказал сэр Рудри, глядя на трясину, из которой торчала пара обломанных колонн, поддерживавших его более ничем не подкрепленное заявление. — Много камня ушло, чтобы его построить.

На возвышении на другом берегу озера виднелись развалины строения — то ли форта, то ли мечети, трудно было сказать. Все послушно на них уставились, кроме мальчишек, скрывавших честолюбивое стремление побултыхаться в луже.

— Пиявки, — сказала миссис Брэдли, не имевшая даже малейшего представления, действительно ли обитают пиявки там, где был храм, но знающая, что ребята обычно этих тварей боятся.

Мальчики снова надели носки и сандалии и решили потолкаться, делая вид, что хотят столкнуть друг друга в воду.

— Теперь в Эфес, — велел сэр Рудри.

Кэтлин, оглядывавшаяся вокруг в страхе перед дикими кабанами, первой направилась к автобусу. Люди помогли друг другу залезть на борт, и автобус двинулся к морю, но вдруг вильнул влево через расщелину и остановился.

— Ну вот, — сказал сэр Рудри, лучась энтузиазмом и блестя вспотевшим носом. Усы оптимистично топорщились. — Тут у нас…

Он склонился к небольшой карте.

— Послушайте, Дик, — сказал Гелерт, когда отряд выбрался из автобуса через оба борта и Дик расплатился с водителем, — за каким дьяволом отец привез гадюк?

— Гадюк? — переспросил Дик. — А, гадюк! — Он выгрузил ящик на землю, потом снова запихнул в автобус. — Не понимаю, зачем надрываться и тащить этот багаж дальше, чем нам нужно. Эти спальники тонну весят. Оставьте их здесь и все остальное барахло, и посмотрим, насколько близко автобус может подъехать к развалинам. Как я понимаю, спать мы будем в театре.

Водитель без возражений снова завел мотор, и молодые люди потащились, как собаки за сельской телегой. Машина осторожно миновала гимнасий Ведия и резко остановилась перед разрушенным стадионом.

Дик дал водителю на чай и вытер лицо.

— Позовите Иэна, пусть поможет, — сказал он.

Гелерт ушел, а Дик с помощью водителя, оказавшегося умелым и ответственным помощником, выгрузил спальные мешки, и когда Иэн, кривоногий и могучий, подошел, мешки уже лежали на земле, каждый был скромно, но отчетливо помечен именем владельца. Большая часть мешков бугрилась от торчащего во все стороны переносного лагерного снаряжения, более громоздкого и разнообразного, чем Гелерт признал бы необходимым.

— Вот этот — мой, кажется. Да, он. Там все для фотографий в одном узле, — сказал Дик. — Как я понимаю, все горшки, котлы и прочее кухонное — в вашем с Иэном мешках, Гелерт. У ребятишек там запасные носки и свитера. Наверное, можно пока все оставить так — оно дорогу не загораживает. Вообще-то холмистый участок над греческим рынком подошел бы для лагеря больше, но сэр Рудри предложил театр, потому что там можно укрыться в проходах сцены.

— Правда, оставим все это барахло здесь в куче, — согласился Гелерт. — Почему каждый не может взять свой мешок и расположиться где хочет? Чур, я наверху театра. Не собираюсь я корчиться в проходе.

Последний пункт назначения необычного путешествия сэра Рудри был определенно самым крупным, самым интересным и самым романтичным. Даже Эпидавр при всей его горной красе и великолепии почти идеального театра не мог сравниться — во всяком случае, с точки зрения мальчишек, — с этой местностью, так напоминающей английский ландшафт, что исчезало всякое ощущение, что ты не на родине. Ничего не было в Эфесе отдаленного или пугающего, ничего подавляющего или тревожащего. Перед людьми, собравшимися вокруг багажа возле стадиона, вилась манящая тропинка, вскоре ветвящаяся и открывающая широкий вид на руины. И сами по себе руины не были брошенными. Скорее они походили на какое-то недостроенное экспериментальное здание. И печального ничего в Эфесе не было. Открытая, раскопанная часть Священного Пути, будоражащая и приглашающая тропинка, ведущая к закулисным проходам театра, сам театр, разрушенный, поросший бурьяном, ласково-солнечный и дружелюбный, царская дорога — римская Аркадиана, ведущая из гавани в город, — двухъярусная библиотека Цельса и его полностью сохранившаяся, нетронутая гробница, — все это вместе восхищало всех, особенно Кэтлин и Иэна, и более чем устраивало мальчиков.

— Вот это правильное место для каникул, — заявил Кеннет. — А знаете что? — Он огляделся, но старшие, ушедшие в ученый разговор, совершенно не «знали что» и не интересовались. — Я так скажу, ребята: давайте выгуляем тут наших гадючек?

— Мы их потом не поймаем, — возразил Айвор, представив себе гнев отца, если гадюки потеряются или кого-нибудь укусят. — Они же мелькнут, как молния, — и нету их.

— Да ерунда! — ответил Кеннет. — Спорим, это самые медленные гадюки в мире? Да если бы мы с ними гнались наперегонки… Слушайте! — сказал он, и лицо его озарилось радостью новой идеи. — Давайте выпустим трех и устроим гонку! Ну? Давайте сделаем, как я сказал! Увидите, здорово получится, словами не передать!

— Иди к черту, — огрызнулся Айвор. — Мы их никогда друг от друга не отличим, и каждый будет божиться, что его змея пришла первой, а так или нет — не проверить. Как мячи для гольфа в тот раз, потому что твой прокололся и мой прокололся, а я точно знаю, что свой кинул куда дальше, чем ты, а когда мы их нашли, так все они были проколоты…

— Замолчи, — перебил его Стюарт. — Я вам скажу, как мы сделаем. Мы просто себе пойдем и глянем на тех гадюк, и увидим, хотят они размяться или нет. Если они с виду сонные и им надоело сидеть в ящике, можем их выпустить ненадолго, но если у них вид такой, что они хотят метаться и кусаться, так не будем.

Эта блестящая по своей разумности программа была всеми принята без возражений, и мальчики рысью понеслись туда, где оставили багаж. Но тут Кеннет обернулся к Стюарту:

— Ты, осел! У нас же ключа нет. И нам ящик не открыть.

— Еще как открыть, сам ты осел! Я давно заметил, что замок сломан. Сломался, когда дурацкий ящик из поезда выпал. Я видел, как его турок-носильщик поднимал. Ох, хотел бы я видеть его лицо, если бы он его уронил и эти чертовы змеи на него выпали.

Остальные согласились, что зрелище было бы приятное.

Кеннет нагнулся и осторожно поднял крышку. Гадюки с лишенными век глазами никак не заметили вторжения света и золотистого воздуха. Но мальчики заколебались, и по общему, хотя не высказанному согласию Кеннет осторожно закрыл крышку и встал, отряхивая ладони, будто действительно касался чешуйчатых тварей.

Потом мальчики еще раз приходили посмотреть на сонных животных. Но широкие плоские головы едва шевелились, и короткие толстые змеи оставались неподвижны. У них на коричневатых спинах был темный ромбический узор. Две были посветлее других, а одна была кремовой и черной, а не двух оттенков коричневого. Но без внешних побуждений они, к разочарованию зрителей, были абсолютно пассивны. Мальчики смотрели на них внимательно и чрезвычайно заинтересованно, присев у ящика и дыша рептилиям в спину. Кевин даже потыкал их пальцем, потом крышку закрыли, и мальчики еще раз попрощались со своими, теперь уже, любимцами.

Инструкции сэра Рудри об организации сна должны были соблюдаться на вторую, но не на первую ночь пребывания в Эфесе. В эту первую ночь члены отряда могли спать в любой приглянувшейся им части развалин.

— Моя главная мысль та, что в следующие двадцать четыре часа мы все должны хорошо ознакомиться с местным расположением, — пояснил сэр Рудри.

Он достал нумерованные планы раскопанных частей города — планы, понятные даже мальчикам, — и компания провела интересную пару часов предвечернего времени, исследуя каждый ярд местности и комментируя свои находки.

Миссис Брэдли, ознакомившись с планом, поставила походный стульчик на Аркадиане, села и занялась вязанием и чтением. Тем временем сэр Рудри, Дик, Александр и Гелерт обсудили австрийские раскопки и согласились, что жаль, австрийцы не исследовали эллинистические и ионические города.

— Разумеется, место, где стоял храм, для моих исследований и экспериментов имеет первостепенную важность, — заключил сэр Рудри, с надеждой глядя на Александра.

Но тот, шарахнувшись, как перепуганная лошадь, произнес проклятие пруду, где торчали жалкие остатки разрушенных колонн — обломки прежнего великолепия и свидетельство того, что храм восстановлен не будет.

— Комары! — заявил он, пританцовывая в пояснение своей мысли. — Там комариный инкубатор. Если пойдете туда, то без меня!

— Ладно, ладно, сейчас об этом речи нет, — примирительно сказал сэр Рудри.

Поразительно, подумала миссис Брэдли, насколько лучше он выглядит после краткого пребывания дома в Афинах.

Отряд сошелся для второй за день трапезы, и из опасения диких кабанов — о которых с ужасом упоминала Кэтлин, — было организовано дежурство молодых людей по очереди. Кэтлин сказала, что хочет спать в деревне, что там есть гостиница, что они проходили через ее двор по пути от железной дороги. С некоторым трудом ее удалось уговорить остаться с отрядом.

— Но послушайте, — говорил Иэн, — вряд ли мы захотим все спать в общей куче. Кабанов, я думаю, бояться нечего. Идите каждый кто куда хочет, Кэтлин рядом со мной ничего не грозит. Можем спать в проходе в театре. Это почти то же самое, что в доме.

Было решено, что мальчики и миссис Брэдли тоже будут спать в укрытии. Остальные распределились как хотели — в проходах театра или поблизости к ним. Все на расстоянии человеческого голоса друг от друга.

Последний факт, обнаруженный путем драматическим и пугающим, открылся в час ночи. Внутри прохода было черно и царила угнетающая атмосфера, как в склепе. Каменная кладка, очень тяжелая, сходилась наверху сводом, и весь проход представлял собой сводчатый туннель, открытый с двух концов. Имелись дверные проемы, ведущие в зону театра, для которого они образовывали пространство за сценой. Миссис Брэдли чувствовала, как другим неуютно, и хотя мальчики вскоре заснули, ее не удивило, когда Иэн начал метаться и стонать, а Кэтлин — бормотать во сне. Когда эти двое успокоились, проснулся Айвор, вылез из мешка и подполз к ней.

— Не нравится мне здесь, — сказал он. — Тут ничего нет плохого?

— Абсолютно ничего, дитя мое, — утешительно проворковала миссис Брэдли.

— А здесь не убивали людей? Римляне?

— Нет, не здесь, дитя мое. Это была арена для зверей.

— А я думал…

Но он так и не сказал, что он думал, потому что вдруг с противоположного конца прохода донеслись бормотание и вопли. Айвор, от этих звуков тут же вернувшись в младенчество, бросился в объятия миссис Брэдли, вцепился в нее в приступе мучительного страха, дрожа и в испарине, как перепуганный зверек.

— Иэн! — завопила Кэтлин.

— Что там такое? — крикнул сэр Рудри.

Александр Карри громко и яростно выругался, попытался вылезти из мешка, но это получилось не сразу, и он пополз, запутавшись в мешке ногами, наткнулся головой на стену в темноте, еще раз выругался, протянул руку и вцепился в Стюарта и Кеннета, которые, прижавшись к стене, готовились дорого продать свою жизнь.

— Тихо ты, дьявол, сейчас я до тебя доберусь! — крикнул Гелерт истерически.

— По-моему, мы себя ведем не слишком хорошо, — вдруг сказала миссис Брэдли громко и жизнерадостно. — Рональд Дик, где вы?

— Я здесь! Прошу прощения, виноват! Кажется, я кричал во сне и сам от этого проснулся, — ответил голос Дика из темноты. — Наверное, мне кошмар приснился.

— Ну, так постарайтесь не видеть кошмаров! — рявкнул Александр Карри. — Никогда в жизни не слышал такого дьявольского визга. Можно подумать, вас там убивали.

Он сел и с трудом расстелил спальный мешок. Потом завернулся в него и через две минуты уже спал.

— Я… наверное, я встану и выйду, — сказал Дик очень извиняющимся тоном.

— Вот-вот, самое лучшее, — сказал сэр Рудри не совсем сердечно. — Стряхните остатки сна. И постарайтесь не шуметь, когда будете возвращаться.

— Наверное, — виновато ответил Дик, — лучше не возвращаться, а то опять могу всех переполошить. Я лучше возьму спальник и лягу снаружи.

— Ну, хорошо, мальчик мой. Спокойной ночи.

Сэр Рудри тоже взял себя в руки и лег спать.

— А пошли со стариной Рональдом? Ночью полазаем, посмотрим, — предложил Кеннет, вскоре преодолевший свой страх.

— К черту, — ответил Айвор, все еще нервничая.

Стюарт в ответ нащупал свой спальник и влез внутрь, после чего неустрашимый автор предложения мог или идти один, или остаться, где был. Он нашел мешок и залез в него.

Миссис Брэдли лежала без сна еще полчаса, но ничего больше не нарушило тишину ночи. Наутро за завтраком (забавная трапеза, когда нечего было пить, кроме пива и козьего молока — жидкости, соединенные в одной кружке Кеннетом, который объявил смесь вполне вкусной и утверждал, что она полезна для здоровья — «пиво еще и очень питательно»), Дика стали уговаривать рассказать сон, который так переполошил отряд.

— Ну, не знаю, — сказал он нервозно. — Кажется, мне снилась бедняжка Ио в Микенах. По крайней мере, мне снилось, что это мои внутренности разбросаны по всей Пикадилли, только я был Ио, а Пикадилли — в Афинах почему-то. Ну, знаете, как во сне бывает.

Все согласно кивнули.

— Я не стал бы от этого орать на весь театр, — неодобрительно сказал Айвор.

Все время завтрака он украдкой поглядывал на миссис Брэдли. Сейчас она поймала его взгляд и дружески ему подмигнула, как бы показывая, она понимает: его атавистический ночной эпизод упоминать не следует. Айвор, успокоенный, улыбнулся и сделал большой глоток необычайной жидкости, которую налил ему Кеннет, после чего приступил к сухарям, сыру и консервированному языку — главным блюдам меню.

После завтрака миссис Брэдли пошла побродить одна, без какой-либо сознательной цели и оказалась у входа в раскопки. Она двинулась по дороге в Сельчук, намереваясь провести утро за посещением собора Святого Иоанна и разрушенной мечети Иса-Бей. Однако, оказавшись напротив храма, она не смогла удержаться и не отойти ярдов на двадцать от дороги через поле колючей растительности посмотреть на затопленный фундамент. Две женщины, похожие на цыганок, одна из них с младенцем на руках, стояли там и смотрели на нее. Любопытство в них боролось с опасением. Та, что была с ребенком, отвернулась.

Миссис Брэдли пошла к воде. Пруд был довольно широк, потому что основание храма занимало, судя по расчетам, восемьдесят тысяч квадратных футов, и там миссис Брэдли простояла некоторое время, разглядывая воду и мысленно накладывая на пейзаж внушительную реконструкцию храма шестого века, который она когда-то видела. Вдруг ее внимание привлекло зрелище одновременно и понятное, и необычное: это было плавающее раздутое, в темных пятнах, обезглавленное тело змеи. Заинтригованная, она увидела еще одно, потом еще одно и наконец четвертое, застрявшее чуть дальше, в заросшем камышом заливчике. Изначально было шесть гадюк — потому что миссис Брэдли не сомневалась, что это не эндемические змеи Малой Азии, а образцы все еще загадочной коллекции английских аспидов сэра Рудри. Она провела двадцать интересных минут под раскаленным солнцем, слушая возникающее жужжание мух, в поисках остальных двух змей. Их тела она нашла одно в низкорастущем кустике, другое в камышах у западного края пруда. Достала их с помощью зонтика и осмотрела. Куда девались головы, она не знала, но чувствовала, что особой важности это не имеет.

Миссис Брэдли огляделась. Женщина с ребенком исчезла. Ни одной живой души не было рядом, кроме мух.

Она разложила мертвых змей на земле и стала спокойно и внимательно их рассматривать. Потом забросила их в кусты, быстро вернулась в лагерь и, никому ни слова не говоря и не привлекая внимания, стала искать жестяной ящик, в котором их возили.

Тот факт, что на месте его не оказалось, показался ей интересным.

— Кому-то так был нужен ящик, что человек был готов убить ради него всех гадюк, — сказала она себе. — А зачем ему это надо было?

Миссис Брэдли вспомнила, что жестяной ящик всегда напоминал ей гроб. Она предположила, что это из-за страхов Кэтлин по поводу возможной гибели кого-то до конца экспедиции. Трудно было представить, что кому-нибудь из отряда понадобится гроб, и все-таки…

Размышления были прерваны появлением мальчиков, которые искусно и молча следовали за ней, пока она искала пропавший ящик. Сейчас они показались, вдруг возникнув на ступенях библиотеки Цельса и позвав ее, когда она вышла из подземной камеры, где все еще лежал мраморный саркофаг.

— Слушайте, чего это вы ищете? — спросил Кеннет. — Вы же не развалины изучаете, нет? Мы за вами следим от источника Священного Пути и обошли с вами весь театр.

— Нет, дитя мое, — ответила миссис Брэдли. Она посмотрела на них серьезно и приняла решение: — Вы только никому ни слова, но меня очень тревожит ящик со змеями сэра Рудри. Он зачем-то был сюда привезен — не знаю, зачем… — ей подумалось, что ответ на этот вопрос может помочь разгадать более важную загадку — об исчезновении ящика, — но он пропал. Никто мне не говорил, что он исчез, но его нет. Если кто-нибудь вам про него что-нибудь скажет, не говорите, что я его ищу.

— Вы хотите, чтобы мы вам помогли искать? — спросил Кеннет. — Отлично. Вполне достойное занятие. Мы все тут обыщем. И спасибо за намек.

— И мы молчок, — добавил Стюарт.

— Это уж не сомневайтесь, — сказал Айвор.

Пригнувшись, они исчезли.

Миссис Брэдли продолжала искать спокойно и методично. Она также искала любые признаки, показывающие, что ящик могли закопать. Утро у нее и у мальчиков оказалось интересным и насыщенным, но к ланчу ящик еще не был найден. После полудня, во время сиесты, проходившей в тени арок театра, где все еще лежали мешки, Стюарт подполз к миссис Брэдли, приложил губы к ее уху и прошептал:

— А вы знаете, что один мешок в крови?

— Чей, дитя мое?

— Не знаю. Кто-то шутки ради отпорол метки от всех мешков. Это тот, что лежит на моем месте, но я не думаю, что это мой. Наверное, это была шутка.

«Вряд ли», — подумала заинтригованная миссис Брэдли. А вслух сказала:

— Покажи мне, пока никого нет.

Насчет крови не было сомнений. Она отдала Стюарту свой мешок и оставила себе измазанный кровью. Определить, человеческая это кровь или нет, не было возможности, но в свете того, что случилось с гадюками, открытие ребенка ее заинтересовало.

Днем она перестала искать ящик, но это занятие продолжали трое мальчиков — они восприняли это приключение как компенсацию за испытание жарой. Но к ночи даже следа ящика не нашлось. Миссис Брэдли, подстерегши предводителя экспедиции, пригласила его посидеть на ступенях библиотеки Цельса и допросила по поводу гадюк.

— Что заставило тебя привезти их сюда, дитя мое?

— Я их не привозил. Тут какая-то ошибка.

— Кто мог посчитать, что они нужны?

— Просто не представляю. Не Дик и не Гелерт. Они должны были знать, что в Эфесе мне змеи не нужны.

— А что нужно?

— Ничего. Я просто экспериментирую. Подумал, что можем попробовать кровавую баню Аттиса.

— В рамках культа Артемиды?

— Да, потом ее по временам почитали примерно тем же способом — под влиянием азиатских религий на колонистов.

— Понимаю. И где нам взять кровь, дитя мое?

— Ну, конечно, жертва должна быть — или как жрецы… Можем порезать себя ножами. Тебе нравится эта мысль?

— Восхитительно.

Миссис Брэдли бросила на него острый взгляд.

— А можем просто поднести дары природы и так далее, — продолжал сэр Рудри, указывая на очень маленькую смоковницу, растущую рядом с тем местом, где они сидели.

— Кажется, я понимаю.

Она скрипуче засмеялась — жутковатый звук в залитых солнцем безмолвных развалинах. Сэр Рудри вздрогнул.

— Какого ты мнения об истории с Ифигенией? — спросил он.

— У меня нет мнения по этому поводу.

— Ты, наверное, не помнишь этой истории?

— Я ее помню, дитя мое.

— Ну, так как же?

— Послушай, Рудри, нет нужды приносить в жертву Миган. Наверняка фотографии можно выкупить. Кроме того, я думаю, что Армстронг женат. Он просил у тебя руки Миган?

— Ты хочешь сказать — Ифигении, Беатрис. Нет, не просил. Но я думаю, что попросит.

— Тогда ты сможешь отказать.

— Я не могу допустить, чтобы эти фотографии были опубликованы.

— Никто от тебя этого не просит. Мужайся, мы их выкупим.

— Ты имеешь в виду, что ссудишь меня деньгами. Очень великодушно с твоей стороны, Беатрис. — Он расчувствовался, глаза наполнились слезами. — Если все это выплывет наружу, мне придется убить себя, ты это знаешь. И тогда утешением будет знать, что у Молли была хорошая подруга.

Миссис Брэдли захихикала и больно ткнула его в ребра.

— Хотела бы я знать, зачем ты привез гадюк, — сказала она.

— Но я этих чертей не привозил, говорю тебе! — грубо и громко заорал сэр Рудри.

Из его голоса и с его лица, с облегчением заметила она, исчезли тени любых эмоций, кроме раздражения.

— Ящик, в котором ты их держишь, все время напоминает мне гроб, — продолжала она любезно. — И он и есть как гроб, правда, дитя мое? Ты раньше об этом думал? Да, вижу, что думал.

Она с интересом в него всмотрелась.

— Да плюнь ты на этот дурацкий ящик, — небрежно бросил сэр Рудри. — Я сюда приехал не для того, чтобы говорить о трупах и гробах.

Миссис Брэдли вспомнила пророчество Кэтлин. Слова о гробах и трупах наводили на мысль, что пророчество могло сбыться.

Не говоря больше ни слова, она встала. Ей больше не нужно было, чтобы мальчики нашли ящик, когда-то содержавший гадюк. Если в нем теперь то, что она думает, то лучше детям этого не видеть.

— Хотелось бы мне, — задумчиво сказал сэр Рудри, пока она еще не отошла, — чтобы появился тот человек с собаками.