Слова Крукшенка точно выражали чувства английского народа, когда парламент отменил закон о налогах, принятый для финансирования войны с Наполеоном. Как мы отмечали, это была отнюдь не обычная отмена. Парламент приказал налоговому управлению уничтожить все записи по ненавистному налогу. Подобно мертвым людям, сожженные налоговые ведомости ничего не расскажут. Налог этот ненавидели до такой степени, что поколение англичан, жившее при первом в мире подоходном налоге, должно было сойти в могилу, прежде чем налог ввели вновь, — причем на сей раз в очень умеренной форме и предположительно на краткий период.

К сожалению, мы, возможно, не в состоянии поступить так, как поступили англичане в 1815 г., хотя, пожалуй, сейчас самое время усмирить чудище, которое мы напустили на наш народ. Вместо того чтобы разрабатывать новые налоговые системы, мы последовательно потакали порочным и алчным наклонностям чудища подоходного налога. Если мы не можем повергнуть чудище, как англичане, мы можем, по крайней мере, укротить зверя. Возможно, в следующем столетии нашим потомкам хватит решимости, благоразумия и изобретательности, чтобы избавиться от этого опасного закона, — закона, который навлекает несчастье на сотни тысяч налогоплательщиков, если не контролируется должным образом. Даже если у чиновников самые благие намерения, им очень трудно применять этот инквизиторский закон с подобающей гуманностью.

Кроме бытовавшего в XVIII в. сравнения с чудищем нас сейчас даже больше устроит сравнение с акулой — безжалостным пожирателем всего живого. Можно взять и образный пример, который во всех юридических школах используется для иллюстрации процесса корпоративного слияния, — большая рыба проглатывает маленькую. Большая рыба (те, кто создает налоговые законы и тратит налоговые поступления) поглощает маленькую рыбу (налогоплательщиков) с тех самых пор, как была введена система подоходного налога. Любая реформа, любое укрощение чудища должны выправлять этот дисбаланс. Если рыбы станут одинакового размера и займут равное положение, система будет работать лучше. Все, что нам нужно, это уменьшить размеры большой рыбы. Однако сначала посмотрим, как же возник такой дисбаланс.

Когда работой налоговой системы, которую установила Великая хартия вольностей, руководили бережливые и неподкупные парламентарии, система работала исправно, и многие английские короли умеряли свой аппетит. При этой замечательной системе, как мы уже говорили, право взимать налоги было отделено от права их тратить. Король мог тратить, но не мог взимать; парламент мог взимать, но не мог тратить. В этом была главная причина успеха системы и умеренности налогов, при которых жила Англия.

Мы по-прежнему считаем нашу систему копией ранней английской системы налогообложения по согласию, но так ли это? У наших представителей есть конфликт интересов, которого не было у ранних английских представителей: наши представители развращены правом тратить налоги. Создатели наших налоговых законов больше не сдерживают трату денег; напротив, они одобрят почти все, что пополнит их кубышку. Если право взимать налоги и тратить их принадлежит одной политической инстанции, будь то король или парламент, тогда по причине отсутствия контроля право тратить возобладает над интересами налогоплательщиков: большая рыба проглотит маленькую. Английский премьер-министр второй половины XIX в. Уильям Гладстон хотел отменить второй английский подоходный налог, но не смог этого сделать, поскольку «расходы на государственные нужды», или, как мы сказали, право тратить, имели приоритет перед интересами налогоплательщиков.

Самый правильный и надежный способ защитить маленькую рыбу — это восстановление конституционных мер контроля. Что касается ближайшего будущего, то значительную роль в устранении порочных свойств нашей федеральной системы подоходного налогообложения могут сыграть продуманные и осмотрительные реформы. Об изъянах в работе этой системы написано много. В 1970-х годах консервативный «Reader’s Digest» публиковал серию материалов под названием «Тирания налоговой службы», а телепрограмма «60 минут» предоставляет нам многочисленные живые свидетельства и полезные комментарии, подчеркивающие остроту проблемы. Опубликованная в «Washigton Post» 16 апреля 1989 г. статья Арта Харриса «Налоговый агент и большое жало», недавний бестселлер Дэвида Барнема «Злоупотребления властью: провинности налоговой службы» и книга Шелли Дэвис «Неконтролируемая сила. Взгляд изнутри на тайную сеть налоговой службы» (1997) — все это лишь верхушки айсберга. Налоговая служба — это бесконтрольная бюрократия, поскольку по отношению к ней отсутствуют сдержки и противовесы, имеющие фундаментальное значение для американской политической практики и нормального функционирования государства.

Ниже я привожу девять реформаторских предложений, с помощью которых можно укротить чудище. Это отнюдь не временные подручные средства вроде недавнего анемичного Билля о правах налогоплательщика. Предлагаемые мною реформы затрагивают корень проблемы и вполне могут обеспечить сбор налогов в цивилизованной манере. Мы будем обращаться к историческим традициям и прецедентам; некоторые из них мы уже упоминали выше.

В свое время Рейган сказал Горбачеву по поводу Берлинской стены: «Снесите эту стену!» Так и мы должны разрушить систему шпионажа, которую воздвигли против налогоплательщиков.

За последние 30 лет система подоходного налогообложения из системы честности и доверия превратилась в систему шпионажа. Еще в 1950-х годах уплата подоходного налога была делом чести, отличительным признаком добросовестного гражданина. Приступая к аудиту, налоговые агенты нередко начинали с таких слов: «Как Вам известно, наша налоговая система основана на честности и доверии; только так она может работать в свободном обществе». Но к концу 1970-х годов апелляция к честности была уже неуместной: главным способом обеспечить выполнение налоговых требований стал шпионаж за всеми налогоплательщиками. Мы не только создали, если воспользоваться словами одного немецкого разработчика налогового законодательства в Германии XIX в., «совершенную систему шпионажа». Мы пошли гораздо дальше и создали обширную систему «информационной отчетности» по всем фискальным вопросам, включая даже фотографирование всех операций по вашему банковскому счету для сведения Большого Брата.

Но если, как имели обыкновение говорить налоговые агенты 40 лет назад, подоходный налог может работать в свободном обществе только как система честности и доверия, не следует ли из этого, что наше общество больше не является свободным?

Доверие исчезло из нашей налоговой системы; его заменило принуждение страхом. В этом отношении наше государство качнулось к тоталитаризму. Сегодня самый страшный телефонный звонок — это звонок из налоговой службы, уведомляющий, что вас ожидает финансовая проверка. А вот недавний совет (надеюсь, шуточный) женам, как лучше насолить мужу: перед сном нужно сказать ему: «Кстати, дорогой, сегодня звонили из налоговой. Сказали, что еще позвонят попозже». Удастся ли сладко поспать? Вряд ли.

На мой взгляд, в толерантном отношении к тому, что наша налоговая система стала системой шпионажа, больше всего виноваты ведущие средства массовой информации. Программа «60 минут» — исключение. А вот для NBC, ABC и CBS расширение внушающих ужас полномочий налоговой службы — совершенно запретная тема. Они могут обсуждать любые вопросы, слухи и сплетни, касающиеся Белого Дома и президента, — но не налоговой службы. Находить какие-нибудь изъяны в ее деятельности — опасное занятие. Поэтому они рассказывают о провинностях налогоплательщиков. Как сетовал Том Брокау на канале NBC, американцы, покидающие страну, чтобы спастись от грабителей из налоговой службы, — это плохие парни, не лучше Бенедикта Арнольда. Бегство от налогов Брокау окрестил «ограблением Америки». Видимо, он просто перепутал, кто кого грабит.

Решительный сторонник налоговых реформ сенатор Питер Доминичи на слушаниях в 1998 г. заявил: его опросы показали, что две трети налогоплательщиков предпочли бы столкнуться с вооруженным грабителем, чем иметь дело с налоговой службой. Другой сенатор добавил, что налогоплательщики легче перенесли бы чистку зубного канала, чем встречу с налоговым агентом. Но разве это новость? Это не было бы новостью, если бы средства массовой информации хорошо выполняли свою работу.

Но при всей справедливости упреков к трусливым средствам массовой информации хорошо понятно следующее: предусмотренное Первой поправкой к Конституции право критиковать правительство не распространяется на налоговую службу; в этом отношении она недоступна и неприкосновенна. Вот история паренька из Буффало, единственным имуществом которого был велосипед. Он послал письмо в местную газету и рассказал (вероятно, с чужих слов) о злоупотреблениях налоговой службы. Отделение уголовных расследований при налоговой службе тут же установило за ним круглосуточное наблюдение. В вину подростку детективы смогли поставить лишь несколько эпизодов, когда он в аптеке перелистывал эротические журналы. Эти вооруженные «специальные агенты» даже следили за его матерью, когда она ездила на работу на местном автобусе. Если налоговики провели такую операцию против 16-летнего подростка, который высказал упреки в адрес налоговой службы, можно представить, какие меры они приняли бы против прессы, чтобы вынудить ее замолчать.

Еще более тревожным знаком, чем история паренька из Буффало, стало увольнение Шелли Дэвис, первого и единственного историка налоговой службы. Она считала, что ее задача как профессионального архивиста заключается в сохранении материалов — как положительных, так и отрицательных, — но обнаружила, что некоторые материалы уничтожены, а другие отобраны для уничтожения. Эти материалы обнаруживали темную сторону налоговой службы. Вскоре ее уволили, а «специальные агенты» установили за ней слежку. В общем, полная жуть. У налоговой службы больше не будет историков. И при всем этом вопиющем безобразии самые авторитетные средства массовой информации, подобно мафии, хранят молчание, а Конгресс никак не реагирует. Конгрессмены тоже боязливы. Миллионы налогоплательщиков, ставших жертвами произвола налоговой службы, — вот цена, которую мы платим за то, что эта служба остается вне контроля. Возможно, наши налоговые беды — то же самое, что имел в виду Цицерон, когда сетовал на беды Рима тех дней: «Несомненно, мы несем наказание за то, что позволили преступлениям столь многих остаться безнаказанными».

Можно, конечно, указать на то, что Конгресс принял ряд законодательных мер по поводу злоупотреблений налоговой службы, которые были вскрыты на недавних сенатских слушаниях. Однако меры эти чисто косметические, и пока Конгресс не искоренит систему шпионажа, будут иметь для нашего левиафана такое же значение, какое имела бы перестановка кресел на палубе «Титаника» вечером 14 апреля 1912 г.

На протяжении всей истории Древнего Рима вплоть до его падения действовали суровые, даже жестокие законы, карающие налоговых чиновников, которые собирали или пытались собрать больше, чем было положено. В «Кодексе Феодосия» записанная при Константине (313 г.) норма уголовного права в отношении налогового вымогательства введена в следующей редакции: «Если кто пожалуется в суде, что платеж с него взяли незаконно или обращались с ним неподобающим образом, и если сможет это доказать, сборщику налогов должен быть вынесен суровый приговор». Традиция борьбы с налоговыми злоупотреблениями восходит к временам Республики и известному суду по делам о вымогательстве, в котором Цицерон выдвигал обвинения против высокопоставленных налоговых чиновников. В этой практике римляне были не одиноки. В Древней Индии мудрый правитель «карал и лишал должности тех чиновников, которые собирали с подданных больше налогов, чем положено».

Великий средневековый теолог Фома Аквинский в сочинении «Сумма теологии» сформулировал проблему предельно четко. Он поставил вопрос: может ли быть грабеж без греха? И заключил: если правители взимают с подданных то, что по справедливости необходимо для поддержания общего блага, это не грабеж. Если же они берут больше, это такой же грабеж, как кража со взломом. «Поэтому когда они по справедливости должны возместить ущерб, как должны грабители, они в силу этого грешат тяжелее, чем грабители, ибо их деяния чреваты более значительной и более широкой опасностью для общественной справедливости, за которой они надзирают».

Древние римляне предоставляли налогоплательщикам дополнительную защиту в виде права предъявлять иски о взыскании убытков в гражданском порядке. Как сообщает римский историк Тацит, в 58 г. н.э. Нерон издал указ, согласно которому «в Риме претор, а в провинциях пропреторы и проконсулы обязаны разбирать возбужденные против откупщиков дела» вне очереди. А у нас сегодня можно предъявить налоговикам иск о взыскании убытков? Разумеется, нет, поскольку эти господа обладают иммунитетом и с ними нельзя судиться за то, что они вымогают больше, чем положено по закону. В римские же времена по иску против сборщиков налогов присуждалось возмещение, точно соответствовавшее незаконно изъятому излишку.

В дальнейшем «Кодекс Феодосия» определил гражданско-правовые средства судебной защиты против любого судьи, который уклонялся от своих обязанностей по защите налогоплательщиков. Если судья отказывался открывать дело против бесчестного налогового чиновника, на него налагался штраф в 30 фунтов золотом, отходивший в пользу налогоплательщика.

Гражданская ответственность по налоговым делам, подобная принятой в Риме, могла бы устранить множество произвольных и безосновательных требований, которые используются для запугивания налогоплательщиков с целью поторговаться. В статье «Возмутительный случай месяца» из журнала «Dollars and Sense» фигурирует налоговый агент, который без всякого основания назначил налогоплательщику сумму налога в 35 тыс. долл. лишь за то, что личный бухгалтер последнего попросил немного отложить намеченную встречу. Бухгалтер сказал: «Можно ли удивляться тому, что большинство налогоплательщиков (включая меня самого) презирают налоговую службу и ее непомерно ретивых, опьяненных властью агентов, которые используют тактику грубого давления?» При гражданской ответственности ни один агент так себя вести не рискнул бы, а исчисление налогов диктовалось бы фактами и законом, а не произвольным желанием поживиться.

Традиция сурово наказывать нечистых на руку сборщиков налогов соблюдалась и после падения Рима, в Средние века. Единственная сохранившаяся картина голландского художника Николаса ван Галена хранится в ратуше города Хасселт голландской провинции Оверэйссел. Она называется «Вильгельм Добрый вершит правосудие». На величественном полотне граф наблюдает за казнью налогового чиновника, который собрал больше, чем имел право собрать (см. главу 13). Иными словами, для защиты налогоплательщиков западная цивилизация издавна применяла гражданские и уголовные меры против налогового вымогательства. Сейчас нам безусловно следует возродить подобные средства правовой защиты.

Сейчас стало вполне очевидно, что исполнительная власть использует налоговую службу для запугивания, наказания и даже нейтрализации компаний, видных лиц, неугодных политических организаций, сенаторов, конгрессменов, — практически кого угодно. В числе самых видных пользователей — президенты, особенно Рузвельт, Кеннеди, Джонсон и Никсон. Рузвельт избавился от республиканца Эндрю Меллона, который в течение многих лет занимал пост министра финансов. Кеннеди пожелал избавиться от христианских министров правого толка, которые критиковали его католичество во время кампании 1960 г. Джонсон ополчился на всех ключевых лиц в организации Голдуотера. Как считает Карл Хесс, одно из прав победителя на президентских выборах состоит в возможности провести финансовую проверку проигравших. Секретные записи переговоров Никсона указывают на опасный заговор, который возглавлял сам Никсон; он хотел использовать налоговую службу для чистки правительства от своих недругов. Когда Джонни Уокер отказался заниматься чисткой, Белому Дому пришлось искать другого человека, согласного делать грязную работу. Для отвода глаз финансовый аудит провели и у некоторых друзей Никсона, но в их дела, разумеется, никто серьезно не вникал.

Еще более тревожно и опасно для страны, когда налоговая служба сама злоупотребляет своими полномочиями в отношении людей, к которым питает вражду. Раскрыть такие заговоры почти невозможно. Наибольшую угрозу представляют даже не «чрезвычайные» проверки со злым умыслом, а слив «информации», добытой из досье налогоплательщиков. Сенаторы Эдвард Лонг и Джозеф Монтойя лишились своих мест, когда потребовали провести сенатские слушания о злоупотреблениях налоговой службы. Их вывели из игры примерно так же, как если бы они были критиками тоталитарного режима, при котором диссидентов изгоняют или ссылают.

Рядовые граждане нуждаются в защите от мстительных, но безосновательных решений больших жюри. Наше налоговое законодательство настолько сложно и запутано, а определение «уклонения» настолько широко и расплывчато, что любому человеку, финансовые дела которого не совсем в порядке, можно легко предъявить обвинение. Вот печальный пример помощника покойного Гарри Марголиса. Марголис, энергичный адвокат по налоговым делам, практиковавший на Западном побережье, был бельмом на глазу налоговой службы. Помощник не стал сотрудничать с властями в нападках на Марголиса и получил обвинение вместе со своим шефом. На суде, после трех месяцев заслушивания свидетельских показаний, государственный обвинитель завершил изложение своих доводов. Судья тут же закрыл дело помощника, против которого, собственно, не было никаких конкретных обвинений. Как и многим другим, ему поставили в вину «отказ от сотрудничества» — выражение, восходящее ко временам имперской Испании при Карле I. Это обвинение, подобно столь многим прочим, было предъявлено со злым умыслом и заведомо недобросовестно. А произошло это потому, что правовых средств защиты от таких злоупотреблений нет: невозможно подать против виновных в злоупотреблении лиц гражданский иск или предъявить им уголовное обвинение. В другом громком, но тоже сфабрикованном процессе, «Соединенные Штаты против Килпатрика», государственный обвинитель угрожал профессору права, который намеревался свидетельствовать в пользу обвиняемого. Он, профессор, сказал государственный обвинитель, тоже станет «мишенью», а что касается обвиняемого, то даже если его признают невиновным, «государство все равно «додавит его» расходами на защиту».

Помимо наделения налогоплательщиков правом судиться с недобросовестными налоговыми агентами мы должны сделать налоговых боссов ответственными перед теми, с кого они собирают налоги. Конгрессмены регулярно получают от своих избирателей жалобы на грубое и оскорбительное обращение, но практически сделать ничего не могут. А окружные директоры обычно отвечают на запросы вежливыми отписками в том духе, что конгрессменов не должны волновать события, происходившие в 13-м избирательном округе Калифорнии в середине 1960-х годов. В Калифорнии налоговые агенты решили, что путем ареста счетов, находящихся в доверительном управлении адвокатов, могут заставить последних поделиться конфиденциальной информацией клиентов. В одном таком случае адвокат обратился к конгрессмену Чарльзу Лигу; Лиг написал письмо окружному директору Шмидту и выразил сожаление по поводу подобной практики. Шмидт ответил, что должен выполнять свои обязанности, а этот вопрос к ним не относится. Потом дело дошло до адвокатской ассоциации штата Калифорния, которая пригрозила довести окружного директора до федерального суда, чтобы он там объяснил свое поведение и свою позицию. Шмидт проглотил горькую пилюлю, принес извинения совету управляющих ассоциации и обещал положить конец порочной практике. К сожалению, налоговая служба смогла блокировать законы, принятые для предотвращения подобной практики.

Каждый налоговый округ должен в точности совпадать с избирательным округом. Члены Палаты представителей считаются представителями налогоплательщиков; так это представляли себе авторы Конституции. Каждый конгрессмен должен иметь возможность контролировать налоговую систему от имени своих избирателей. Кроме того, на каждых выборах в Конгресс избирателям должен предлагаться примерно такой вопрос: следует ли оставить господина такого-то на посту окружного директора Налоговой службы США в данном избирательном округе? Если многие скажут «нет», налоговой службе придется назначать нового директора, и каждый директор будет знать, что раз в два года его работа будет оцениваться избирателями. При такой системе местные налоговые чиновники станут отвечать перед избирателями, а это и есть суть демократии.

Сегодня окружные директоры подотчетны только верховному начальству в Вашингтоне и ведут себя как колониальные бюрократы XVIII в., как английские бюрократы 1770-х годов, чьи действия возмущали американцев и привели к Американской революции. Колониализм бывает не только внешним, но и внутренним; это доказали всевозможные проходимцы, устремившиеся с Севера на Юг после гражданской войны. Суть в том, что недостойное поведение и злоупотребления представителей налоговой системы поощряются самим устройством системы. Проблема исчезнет лишь тогда, когда налогоплательщики смогут выносить налоговым чиновникам свой приговор с помощью гражданских исков и избирательного процесса.

Время положить конец особым законам, которые наделяют сотрудников налогового ведомства чрезвычайными правами и полномочиями. Налоговый чиновник ведет себя как кредитор, требующий свои деньги. Он должен иметь те же права и обязанности, что и любой другой кредитор, а налогоплательщик должен иметь такие же права и обязанности, как любой другой должник. Если налоговый чиновник требует то, что с вас действительно причитается, он, как и всякий другой, должен иметь право подать против вас иск. Равным образом, если вы заплатили лишнее, вы должны иметь право подать иск против него и обладать тем же статусом, что и всякий другой кредитор.

Однако весь юридический аппарат налогового процесса до сих пор существует в своем особом мире, отдельно и независимо от обычных правовых норм, регулирующих разрешение денежных споров. Один английский судья изложил проблему так: «Первоначально налогообложение выражало только волю деспота, которая навязывалась пытками, обращением в рабство и казнями. Если и можно признать, что в современном мире благожелательная общественная политика встречается все же чаще, а государственные служащие закрепили за собой преимущественное право проводить ее в жизнь, то налогообложение по сути своей остается произвольным, а его осуществление зависит исключительно от исполнительной власти государства». Нельзя отрицать, что мы запретили пытки и отказались от целого ряда других варварских способов принуждения, заимствованных у Древнего мира. Однако до сих пор остаются в силе некоторые законодательные нормы, превращающие процесс выполнения налоговых требований в настоящее издевательство.

Люди с изумлением узнают, что, если они хотят обратиться в суд общей юрисдикции при наличии налогового спора, им нужно заплатить истребованные долги по налогам; только после этого они могут требовать возврата денег в судебном порядке. Кто бы мог представить, что в XX в. должнику, чтобы выиграть дело, придется сначала заплатить долг, с которым он не согласен, а потом судиться за его возвращение. Добиться наложения судебного запрета на взимание незаконного налога тоже невозможно. Если вы не способны заплатить — потому что это, скажем, разрушит ваш бизнес, отнимет у вас дом или средства к существованию, — дела ваши плохи. В дополнение ко всему этому существуют более 150 санкций, призванных поймать и наказать вас за любую оплошность или промашку (сколь бы извинительна она ни была) при блуждании в обширных джунглях правил и предписаний, которые каждый налогоплательщик обязан знать, но, естественно, не знает. Штрафы нередко могут быть больше, чем законная сумма налога. Эти карательные меры придают системе характер аудиторского терроризма. Главное бюджетно-контрольное управление сообщает, что налоговая служба сама не способна ориентироваться в этой обширной паутине ловушек и в 44% случаев применяет санкции безосновательно. Если столь вопиюще высок процент ошибочно назначенных санкций, то сколько же люди переплатили, — лишь бы избавиться от претензий налоговиков?

Столь явные подтасовки часто встречаются в истории, когда отсутствует равенство перед законом. Мало кто отдает себе отчет в том, что на протяжении почти всей истории тяжущиеся стороны лишь весьма редко бывали в равном положении на суде. В тяжбе между господином и рабом или даже свободным и рабом презумпция правдивости была не на стороне раба. В Европе споры между простолюдинами и дворянами решались на основе презумпции правоты более знатных членов общества. Почему? Потому что дворяне имели более веский голос при разработке законов — точно так же, как налоговая служба в наши дни; 150 карательных санкций, которые мы находим в налоговом кодексе, оказались там отнюдь не по настоянию налогоплательщиков.

В колониальной Америке американцы до 1764 г. чувствовали себя вполне уверенно в налоговых конфликтах с английскими властями и особенно уверенно, если говорить об английских налоговых чиновниках. Но потом карты были перетасованы в пользу английского налогового ведомства: все налоговые дела были изъяты из юрисдикции местных колониальных судов и переданы в ведение английских адмиралтейских судов в Галифаксе, Новая Шотландия. Этот маневр привел американцев в ярость и помог зажечь пламя Американской революции 12 лет спустя.

Презумпции и подтасовки в пользу налоговой службы противоречат основам демократического общества, в котором все стороны конфликта должны быть равны перед законом. Я предлагаю простую вещь: служащие налогового ведомства должны быть равны всем прочим из нас, а не «более равны», как сейчас.

Если говорить об уголовном аспекте выполнения налоговых требований, то налоговым мошенничеством должен считаться лишь сознательный, намеренный и заведомый обман, обладающий всеми признаками обманного действия по общему праву. В Калифорнии в 1987 г. один врач был признан виновным в тяжком уклонении от налогов лишь за то, что недоплатил сумму полагавшегося ему налогового вычета, которую точно указал в декларации. Такой подход иначе, как вопиющим, назвать нельзя. Если мы применим его к обычным гражданским долгам, это будет означать, что если вы не оплатили вовремя счет от American Express, вы совершили тяжкое уголовное преступление.

Конгресс каждый год добавляет новые наказания, чтобы сильнее давить на налогоплательщиков, невиновных или виновных; если добавить к этому чрезвычайно расплывчатые условия применения уголовных санкций, у нас получится поистине варварское средство массового уничтожения. Оно напоминает ядерную боеголовку из тех 20 тыс., что хранятся на складах, или королеву из «Алисы в стране чудес», которая грозила отрубить голову за любой неугодный ей поступок.

По сравнению с тем, как обычно ведут себя налогоплательщики, количество уголовных обвинений ничтожно мало. Чтобы получить обвинение в уклонении от налогов, достаточно оказаться в черном списке налоговой службы, — что и произошло с врачом из Калифорнии. Если когда-либо существовал закон, который не следовало вводить и при наличии новых гражданско-правовых санкций не было никакой необходимости вводить, — то это именно данный закон.

Из истории нам известно, как император Константин Великий (272-337) декриминализировал римское налоговое законодательство. Мы отмечали также, как много мудрых людей, принадлежавших к нашей собственной цивилизации, считали, что простое уклонение от налогов нельзя приравнивать к уголовному преступлению. Во многих просвещенных странах мира только заведомое налоговое мошенничество является уголовным преступлением; уклонение таким преступлением не является. Наша текущая практика ставит Америку на один уровень с бывшим СССР, где искусственно измышленные экономические преступления использовались как оружие против диссидентов и как средство устрашения прочих, — поскольку уязвимы были все. Будем надеяться, что для народов бывшего СССР все это осталось позади. В «Здравом смысле» Томас Пейн предупреждал нас: «Неуемное стремление наказывать всегда опасно для свободы». Французский эссеист Мишель де Монтень писал в XVI в.: ни один человек не является настолько честным и добропорядочным, чтобы — если бы можно было тщательно следить за всеми его действиями и мыслями — его «нельзя было справедливо повесить десять раз в жизни» по закону. Это безусловно относится почти ко всем, кто подпадает под действие нашего карательного налогового законодательства, и, до недавнего времени, относилось почти ко всем в бывшем СССР.

Корень проблемы именно в том, что каждый постоянно находится под подозрением и может быть арестован за сфабрикованное государством «тяжкое преступление». Во всех тоталитарных государствах главное средство политического контроля состоит в том, чтобы держать большинство членов общества под постоянным надзором и в положении потенциальных преступников. Каждый уязвим перед бюрократией, которая обладает такой властью. В нацистской Германии и Советской России это была тайная полиция. На Западе с его высокими налогами в каждой стране есть особое управление налоговой полиции: подразделения «специальных расследований», «сбора секретной информации» и «фискальной полиции». При каждой налоговой проверке над каждым налогоплательщиком нависает угроза уголовного преследования. Запугивание и порождаемый им страх позволяют государству без труда прибегать к вымогательству.

Система большого жюри оказалась совершенно недееспособной как защитник от непомерных и сфабрикованных налоговых претензий. Наше налоговое законодательство настолько громоздко и запутано, что в большинстве сложных финансовых расчетов и сделок даже специалистам трудно провести грань между оптимизацией (которая законна) и уклонением (которое незаконно). О людях несведущих и говорить не приходится: они вынуждены делать то, что приказывает налоговый агент. Калифорнийский активист Гарри Марголис (о нем уже шла речь выше) за 10 лет был обвинен в 34 тяжких налоговых преступлениях, причем разных. После долгих и дорогих судебных разбирательств ни одно обвинение против него не осталось в силе. Большое жюри в Денвере вело себя настолько неадекватно, что Министерству юстиции пришлось прикрывать превышение должностных полномочий со стороны налоговой службы и прокурора: оно постаралось заткнуть рот федеральному судье и не позволило ему обнародовать факты, изложенные в судебном решении. Верховный суд, за исключением судьи Маршалла, не усмотрел в этом ничего предосудительного. Маршалл, оставшийся при особом мнении, понимал, что поставлено на карту. Поскольку заседания большого жюри проходят в закрытой обстановке, это значит, заявил Маршалл, что обвинители могут «безнаказанно» влиять на его решения, и против этого нет никакой защиты, никаких предохранительных средств.

Если бы широкие и расплывчатые формулировки налоговых преступлений в налоговом кодексе применялись последовательно и без исключений, большинство налогоплательщиков можно было бы арестовать после самой поверхностной проверки. Когда каждый март и апрель появляются новые отчеты о налоговых обвинениях, большинство налогоплательщиков, если они честны перед собой, должны чувствовать себя как Джон Брэдфорд (1510-1555). Увидев преступника, которого вели на виселицу, он сказал: «Кабы не милость Божья, шел бы так и Джон Брэдфорд»; вскоре он сам был казнен. Налоговое мошенничество должно считаться преступлением; уклонение от налогов не должно. Здравый смысл требует очистить налоговое законодательство от надуманных уголовных преступлений, а к налоговым грехам пусть применяются гражданско-правовые санкции.

Для оздоровления налогового законодательства и налоговой системы нужно наделить наших федеральных законодателей и судейский корпус иммунитетом от запугивания и неправомерного давления со стороны налогового ведомства; тогда они смогут лучше служить народу. Сенатор Дэвид Прайор недавно внес законопроект под названием «Билль о правах налогоплательщика». Предложенный закон был весьма умеренным, но налоговой службе не понравился; эти люди не терпят никаких ограничений их власти. Поначалу сенатор оказался в одиночестве, так как не смог найти поддержку. Почему? Да потому, что конгрессмены настолько же запуганы налоговой службой, насколько их предшественники были запуганы Эдгаром Гувером 20 лет назад. Как только вы попадаете в черный список, жизнь может стать невыносимой, в чем убедился Мартин Лютер Кинг.

Наша национальная налоговая служба — это своего рода коллективный Эдгар Гувер. Запуганы все, и, как при Гувере, никакие специальные досье не нужны. Ни один конгрессмен не имеет настолько чистой налоговой совести, чтобы не бояться налоговой службы. И точно так же, как раньше не нашлось конгрессменов и даже президентов, имевших смелость освободить нас от напасти Гувера, так и сейчас мало кто (если вообще кто-нибудь) готов избавить нас от злоупотреблений налоговой службы и выступить против налоговой политики. При нынешнем положении вещей законодатели не способны принимать такие налоговые законы, которые, по их мнению, в наибольшей мере соответствуют интересам страны. Раздражать налоговую службу опасно для их политического благополучия. Все прекрасно знают, что раньше случалось с конгрессменами, которые просто пытались расследовать налоговые злоупотребления: налоговая служба разрушала их карьеру. Член Палаты представителей от Айдахо Джон Хансен смело бросил вызов налоговикам в 1970-е годы и выпустил книгу об их правонарушениях. Многие из опубликованных им материалов превосходят всякое воображение. За это Хансену и досталось. Начали распространяться слухи, что он жульничает с налогами, его популярность упала, и в конце концов он потерпел поражение. Когда Хансен и еще несколько конгрессменов обратились к влиятельному налоговому комитету Палаты представителей (Бюджетный комитет), их не стали слушать, поскольку, по словам одного автора, «члены комитета опасались, как бы налоговая служба не навредила им по одиночке». Нужно отнять у налоговой службы любую возможность запугивать Конгресс. Чтобы наши конгрессмены были с гарантией защищены в этом отношении, нужно полностью удалить эту службу из их жизни, т.е. изъять их имена из налоговых ведомостей.

Судьи тоже уязвимы. Почему они подвергаются налоговым проверкам? По чисто финансовым соображениям или же для того, чтобы судьи знали: Большой Брат внимательно следит за ними и высматривает «интересную» информацию об их делах, которую можно использовать в нужном случае? Против судьи Уильяма О’Дугласа начали процедуру импичмента на основе открывшейся конфиденциальной информации о его финансовых делах; информацию эту, по всей видимости, позаимствовали из налогового досье. Дуглас много раз отрицательно высказывался о налоговой службе, — правда, без оформления особого мнения.

Оплотом нашей страны было священное убеждение в том, что судьи должны обладать свободой и независимостью. Основание для такого убеждения извлекается из английской истории. В Англии несколько столетий назад судью отстраняли от должности, если он вызывал неудовольствие короля. Самый известный пример — величайший английский судья Эдвард Кок; Яков I уволил Кока с поста главного судьи за то, что тот выносил решения вопреки желаниям короля. В нашумевших делах Бейтса и Хэмпдена (о них мы говорили в главе 27) большинство судей высказались против налогоплательщика и в пользу короля; лишь отважное меньшинство поддержало налогоплательщика.

Налоговая служба не может уволить судью, но может организовать утечку информации и надавить на судью, если, подобно Якову I и Карлу I, чем-то недовольна. Налоговая служба не должна иметь возможности манипулировать судьями с помощью конфиденциальной налоговой информации. Тогда каждый налогоплательщик, предстающий перед федеральным судьей, будет уверен: его дело рассмотрят без какого-либо давления, вмешательства или запугивания со стороны налогового ведомства. Нам остро необходима такая атмосфера свободы; судьи должны быть вне подозрений, как жена Цезаря.

Невозможно не задаться вопросом, не является ли предвзятым Верховный суд, неизменно поддерживающий налоговую службу по той причине, что эта служба имеет власть над его членами. В 1960-х годах налоговый уполномоченный помог жене судьи Эйба Фортаса решить ее налоговую проблему. При этом он заметил, ни больше ни меньше, что налоговой службе «однажды может понадобиться голос Эйба». Должно быть, Фортас в чем-то провинился перед налоговиками, потому что потом, когда появилась информация, предоставленная налоговиками корреспонденту журнала «Life», вынужден был подать в отставку. Тогда же, в 1960-х годах, два члена Верховного суда тоже испытали на себе гнев налоговиков: один сам подал в отставку, другой прошел процедуру импичмента. Разве с тех пор у членов Верховного суда не «прояснилось в голове», — особенно у председателя, который из кожи вон лезет, только бы ублажить налоговиков? Если бы судей исключили из налоговых ведомостей, тогда, может быть, по делам, выигранным налоговой службой, были бы приняты совсем другие решения? Если бы Яков I и Карл I не имели права увольнять английских судей, то, возможно, решения по делам Бейтса и Хэмпдена тоже были бы другими?

А как изъять судей из налоговых ведомостей? Для этого есть два способа: либо освободить их от федерального подоходного налога, либо засекретить их налоговые досье и передать проверку их доходов независимым аудиторам, скрытым от глаз Большого брата.

Одна из самых часто повторявшихся в истории ошибок состояла в том, что хорошему налогу позволяли превращаться в плохой. Когда налог становится плохим, налоготворцам редко хватает ума, чтобы исправить положение. Подоходный налог в лучшие свои времена почти для всех был налогом косвенным. Косвенный налог я вслед за Монтескье определяю как такой, который не налагается на индивидуума прямо и непосредственно. Примерно такой налог был у англичан до Первой мировой войны. Поскольку этот налог работал хорошо и не был угнетающим, США приняли Шестнадцатую поправку к конституции. Так как косвенный налог взимается у источника, необходимы единые ставки налога. В этом отношении он подобен налогу с продаж и таможенным сборам. Жизнь стала бы невыносимой, если бы нам каждый год приходилось самостоятельно исчислять и платить налог на продажи; а так его собирает, платит и по нему отвечает торговец. В 1842-1914 гг. английский налог был именно таким. Как мы уже говорили, в 1894 г. Палата общин запросила правительство о целесообразности введения прогрессивного подоходного налога. Канцлер казначейства ответил, что о прогрессивном налоге не может быть речи. Прогрессивные ставки будут означать, что все налогоплательщики станут объектом финансовых проверок. Английский народ этого не потерпит, и вся эта система тут же рухнет. Ключ к успеху системы подоходного налога, подчеркнул канцлер, это взимание у источника.

Главное зло в системе подоходного налога проистекает из прямого противостояния между налогоплательщиком и всемогущим государством, которое считает себя всегда правым. Если бы у нас была плоская 10%-ная планка сбора у источника для большинства людей, не было бы ни 15 апреля, ни противостояния между гражданами и государством, ни запугивания. Плательщикам или тем, кто ведет бизнес, пришлось бы только заполнять налоговую декларацию. Ставка в 10% выбрана потому, что этот древний налог, так называемая десятина, практиковался много тысячелетий. Он был принят не только в древних Израиле, Риме и Греции, но считался нормой и в Древнем Китае.

Не так давно в пользу этой древней нормы высказался бывший министр финансов, хотя и сомнительно, что он в полной мере осознавал ее древность. По его словам, в области налогов дела совершенно запутались, и нужно что-то делать, что распутать клубок противоречий, который считается «законом» в этой области. Суть его предложения сводилась к следующему: нужно выбросить старый кодекс, начать все заново и установить плоскую 10%-ную ставку налога на весь общий экономический доход; этот принцип должен иметь универсальное применение и не знать исключений, т.е. «особых случаев» освобождения от налога. Тридцатью годами ранее другой и более известный министр финансов, Эндрю Меллон, высказал ту же самую идею: «Вполне можно надеяться, что в один прекрасный день мы вернемся к единой базовой ставке в 10%, древней еврейской десятине, которая всегда считалась достаточно весомым налогом».

Новейшая версия этой идеи принадлежит двум ученым из Стэнфорда; их статья в «Wall Street Journal» подготовила теоретическую почву для реформ Рейгана, развернувшихся через пять лет. Свой принцип они назвали системой единообразной ставки; позже ее стали называть системой единой ставки, и это переименование было явно неудачным, поскольку отвлекало внимание от прочных конституционных основ данного принципа.

Единый налог получил значительную поддержку в Конгрессе (конгрессмен от Техаса Дик Арми) и у кандидата в президенты Малколма Форбса-младшего. Единый налог с минимальными исключениями позволил бы уменьшить для некоторых налоговую декларацию до размеров почтовой открытки. Идея, конечно, неплохая. Но у нее есть определенные политические изъяны, в частности исключение из облагаемой налогом базы процентов, дивидендов и дохода от прироста капитала, а также освобождение от налога на наследство. Вряд ли такой подход привлекателен для большинства работающих налогоплательщиков, а ведь у них есть право голоса. Чтобы единый налог стал действительно работоспособным, он должен быть по-настоящему единообразным для всех получателей дохода. Но и в этом случае налоговая служба останется примерно такой же, как сейчас. Если целью налоговой реформы является освобождение от этого неодолимого налогового громилы, то с помощью единого налога данной цели добиться невозможно.

Единый налог останется прямым налогом, который авторы американской Конституции, Монтескье, древние греки и римляне отвергали как первейшего врага свободы. Наша 90-летняя практика прямого подоходного налога лишний раз доказала, что они были правы. Это, пожалуй, самое веское возражение.

У него много достоинств, а самое главное, это косвенный налог. Такую форму налога Монтескье считал совместимой со свободой. Под налоговым надзором останется лишь небольшой сегмент общества — те, кто предлагают товары и услуги. В результате налоговая служба перестанет быть ужасным чудищем, каким является сейчас для каждого члена общества. Каждый работник увидит значительный прирост зарплаты, поскольку удержание подоходного налога прекратится.

Когда Новая Зеландия ввела у себя налог на потребление, правительство благоразумно и резко снизило подоходный налог. Работающие люди обрадовались большому повышению зарплаты, и на очередных выборах партия, предложившая эту налоговую реформу, вернулась к власти. Напротив, Канада ввела свой национальный налог на потребление в дополнение к уже и так тяжелому подоходному налогу. Поднявшееся возмущение свергло партию, ответственную за этот налог. Это поражение стало самым сокрушительным за всю историю парламентаризма. Прогрессивная консервативная партия Канады (именно она несла ответственность за налог) сохранила только 2 места из почти 300, которые имела в Палате общин. Уроки, преподанные благоразумием Новой Зеландии и опрометчивостью Канады, слишком очевидны.

У национального налога на потребление есть и другие достоинства. С его введением уйдет в прошлое безумная сложность нашего подоходного налога, а огромный аппарат, занимающийся этим налогом, можно будет распустить. Теневая экономика начнет платить налоги. Иностранные компании, ежегодно ввозящие для американских потребителей товары на многие миллиарды долларов, перестанут благоденствовать за счет американской экономики и американских налогоплательщиков. Американский экспорт станет более конкурентоспособным, поскольку ликвидация издержек, связанных с подоходным налогом, снизит цену американских продуктов.

Привычные попытки наспех реформировать подоходный налог подручными средствами повторялись так часто, что превратились уже в насмешку. Конгресс и министерство финансов разыгрывают один и тот же номер, когда вводят все эти «реформы», давно уже знакомые налогоплательщикам. Неужели они считают американцев такими простаками? Однако шансы на глубокую и настоящую реформу есть, поскольку председатель бюджетного комитета Палаты представителей Билл Арчер выступает за национальный налог с продаж. По его мнению, подоходный налог и все его многочисленные «реформы» безнадежны. Сколько ни коси сорную траву, сказал он, она скоро вырастает, и единственный способ разделаться с ней — это вырвать ее с корнями.

Как ни удивительно, никто никогда не пытался упростить налоговый кодекс. Последние «реформы» в 1997 г. добавили сотни новых страниц в кодекс и добавят еще больше страниц к инструкциям и нормативам. Умопомрачение продолжается. У нас такой кодекс, что разобраться в нем невозможно; это выше человеческих возможностей. Когда в 1986 г. реформы подоходного налога были законодательно утверждены, ведущий специалист по налогам в Йеле Борис Битткер сказал следующее: «Я вынужден признать, что для профессионала в области налогов, знающего, как извлекать максимальную прибыль из своих умений, налоговый кодекс 1986 г. в исправленном и дополненном виде — это всего лишь отправной пункт, ожидающий энергичных интерпретаторов, которые способны выстроить на его основе надстройку ранее непредставимой сложности».

Поэтому наше абсурдное и запутанное налоговое законодательство выгодно многим. В их числе те, кто занимается налоговым планированием, оказывает услуги по заполнению налоговых деклараций, ведет семинары и прочие занятии по налогам, лоббирует эти налоги, исчисляет их, защищает нас в суде и т.д., и т.п. Кроме того, существует обширная налоговая бюрократия, насчитывающая свыше 120 тыс. человек; оплата ее деятельности обходится налогоплательщикам во многие миллиарды долларов. К этому нужно добавить другие миллиарды, которые налогоплательщики отдают за услуги частных консультантов. По оценкам, расходы на выполнение налоговых требований составляют от 300 до 600 миллиардов долларов в год. Неудивительно, что акции Н&R Block хорошо торгуются на нью-йоркской фондовой бирже. Инвесторы, как и следовало ожидать, делают ставку на то, что подоходный налог, эта сорная трава, останется таким, каков есть.

В последние времена Римской империи античные авторы отмечали, что налоговых чиновников больше, чем налогоплательщиков. При наших современных компьютерных технологиях мы, конечно, до такого не дойдем. Но если перевести работу компьютеров в человеко-часы, мы, пожалуй, уже сравнялись с древними римлянами.

По поводу перспектив реальных налоговых реформ и упрощения налогового законодательства высказались многие известные авторы, и в том числе специалисты по налогам. Они отметили появление за последние десятилетия многочисленных новых законов под такими названиями, как «Закон об упрощении налогового законодательства», «Закон о справедливых налогах» или «Закон о равных налогах». Любопытно, кого эти названия должны одурачить? И как можно уважать государство, которое постоянно лжет своему народу, — особенно по поводу налогов? Вот мнение одного специалиста: «Я нахожу это откровенное издевательство над истиной столь же оскорбительным, сколь и тревожным. Соединенные Штаты — демократическая страна. Когда мы позволяем выбранными нами представителям лгать нам, мы лжем сами себе. Это особенно чувствительно в области налогообложения, поскольку оно является самым важным элементом отношений между государством и подданными».

Тщетность всех наших попыток исправить систему подоходного налога проявилась уже больше 130 лет назад, в первых выпусках нового периодического издания, которое появилось в 1865 г. и продолжает выходить до сих пор. В сентябрьском номере журнала «The Nation» 1865 г. американский народ удостоился похвалы за готовность платить подоходный налог даже после окончания гражданской войны, что было необходимо для погашения огромного государственного долга, накопившегося за военное время. Готовность народа удостоилась похвалы потому, что подоходный налог — «это такой налог, который можно оправдать только чрезвычайными обстоятельствами. Ведь он тяжко обременяет людей с ограниченными средствами, по природе своей является инквизиторским и оставляет бизнес и образ жизни каждого на милость сборщиков налогов, которые во все времена считались самыми одиозными представителями рода человеческого» (курсив мой. — Ч.А.).

Последние сенатские слушания, обратившие внимание на вопиющие злоупотребления налоговой службы, не открыли ничего такого, что не было известно стране или не встречалось в истории. А история учит нас, что есть лишь один способ исправить ситуацию: нужно создать косвенную систему налогообложения, при которой у налогового чиновника нет возможности вплотную заняться делами рядового гражданина.

По данным опросов, 75% американцев хотят упразднить подоходный налог в его нынешнем виде. А вот те, кто реально может реформировать налоговую систему, делать это не хотят. На слушания 1996 г. в Конгрессе по вопросу об упразднении подоходного налога Министерство финансов прислало своего высокопоставленного представителя Ли Самуэльсона, который положил конец дискуссии следующим заявлением: «Подоходный налог устраивает нас таким, каков он есть». A «Wall Street Journal» недавно поместила такое сообщение по поводу предполагаемых мер реформирования налогового законодательства: «Министр финансов Роберт Рабин убедил кабинет высмеять разработчиков налоговых реформ как кучку совершенно невероятных недоумков». Еще печальнее мнение влиятельного демократа Чарльза Рэнджела, члена могущественного бюджетного комитета Палаты представителей: «Мне опротивели политиканы, которые наезжают на налоговую службу. У нас самая лучшая и самая справедливая в мире система сбора налогов». Когда слышишь подобные заявления от тех, кто реально может изменить налоговую систему и хорошо ее знает, невольно встает вопрос: есть ли хоть какой-то шанс, хоть какая-то надежда на реформирование этой системы. Нам нужен на национальном уровне такой человек, каким был в Калифорнии покойный Говард Джарвис — человек, способный сплотить людей и заставить государство провести настоящую налоговую реформу, которая нужна народу.