Не столь давно западный мир желал узнать, не являются ли японцы той самой высшей расой, которой они, по их словам, были в то время, когда (в боевых действиях на Тихом океане) поставили на колени США, Францию, Великобританию и Нидерланды. Хотя в итоге японцы потерпели поражение, их высокая боеспособность приводила в трепет. В армии и флоте Японии трусов не было: японцы зачастую сражались до последнего человека. Чрезвычайную преданность своему императору связывали с воинами-самураями (прежними и тогдашними). Однако большинству людей неизвестно, что на протяжении столетий самураи были сборщиками налогов. Переход сборщиков налогов в ряды неукротимых воителей ставит загадку.

Когда боевые действия на Тихом океане закончились, показалось, что японское превосходство возникает вновь — на этот раз в области торговли, коммерции и первоклассных товаров. Хотя в свое время Япония была страной низкопробных товаров, надпись «Сделано в Японии» стала знаком исключительного качества. Этот факт породил новое именование для японцев: они создали «экономическое чудо», которое стало источником тревоги в любой сфере, куда японцы вступали. Еще раз мир с трепетом посмотрел на сверхэнергичных японцев. Список объяснений этого явления начал расти. Казалось, что никто в точности не знал, в чем причина их феноменального успеха. Возможно, синтоистская военная верхушка, руководившая войной на Тихом океане, была права: японцы определенно оказались высшей расой, пусть не в войне, так в коммерции точно.

И все же японцы оказались вполне человеческим обществом, непобедимость которого длилась недолго. В 1989 г. вся их финансовая структура начала трещать. Первым делом они ввели несколько налоговых изменений по западному образцу. Проценты, которые в свое время не облагались налогом, обложили ощутимой 20%-ной налоговой ставкой. Был введен (по образцу США) налог на прирост капитала, и вскоре после того деньги побежали с японского фондового рынка, спрос начал снижаться, а рынок рухнул. Куда ушли деньги? А с ними и жизнестойкий фондовый рынок?

Не исключено, что настоящим корнем зла были не новые налоги, хотя бегство денег в налоговые гавани, чтобы уйти от японской налоговой службы, было совершенно очевидным. Японская налоговая служба, которую называют Окурасё, известна как самая лютая в современном мире. Многие богатые японцы, видя нарастающие случаи вмешательства этой налоговой службы в свою жизнь, отыскали налоговые гавани, даже отдаленные Каймановы острова, как укрытие для своих денег. Однако настоящим виновником был Центральный банк. Японцы не последовали большинству предусмотрительных руководителей центральных банков, которые усвоили уроки избыточного стимулирования бизнеса, приводящего к буму с последующим спадом. Они (в соответствии со своей неповторимой способностью копировать западные образцы, а затем пытаться улучшить копии), видимо, решили, что способны управлять Центральным банком лучше, чем Запад, и добиться, чтобы он порождал для Японии еще более масштабные «экономические чудеса». В 1980-е годы умники из Центрального банка Японии направили страну курсом взлетов и падений. С помощью кредитов Центрального банка японские банки могли одалживать средства сверх того, что могли дать недюжинные сбережения японского частного сектора. Таким образом, Центральный банк искусственно занижал процентные ставки ниже рыночных уровней. Все наслаждались денежным изобилием. Эти ставки повышали спрос практически на все за счет легкости получения заемных средств всеми секторами японской экономики. Цены взлетели. Некоторые экономисты заявляли, что стоимость земли в Токио выше стоимости всей земли в США. Спад был неизбежен: он разразился в начале 1990-х годов, вскоре после того, как фондовый рынок обрушился на 60, а затем и на 80%. Из-за безрассудства умников японского Центрального банка Японии пришлось попрощаться со своим «экономическим чудом». История может считать ее финансовых стратегов такими же, как и ее военные стратеги в 1940-х годах, — последними дураками.

Несмотря на грубые ошибки тогдашних руководителей японского Центрального банка (ошибок того рода, который весьма обычен сегодня для стран Юго-Восточной Азии), налоговая система Японии в период ее взлета к положению экономической сверхдержавы вызывала восторг налоговиков почти повсеместно. В разгар японского экономического чуда некоторые наши лучшие налоговые эксперты предлагали Америке избавиться от Кодекса внутренних доходов и взамен принять японский кодекс — целиком и полностью. Что же было столь привлекательным в японском налоговом кодексе?

Во-первых, он благоприятствовал бизнесу, будучи тем, что называется «Япония инкорпорейтед», — тесным сотрудничеством частного бизнеса и правительственных чиновников. После войны Налоговый кодекс Японии копировал американский Кодекс внутренних доходов, потому что американская оккупационная администрация навязала побежденным японцам налоговые законы США. Но при первой возможности японцы начали создавать налоговые лазейки, чтобы косвенным путем снизить и упразднить те тяжелые налоги, которые требовало американское налоговое законодательство. Налоговые изменения, которые предприняли японцы, позволяли все виды «энергичных» схем амортизации и списаний, позволялось создавать резервы почти на что угодно. Проценты освобождались от налогов, прирост капитала освобождался от налогов, существовала практика возмещения налоговых платежей и низкие налоги на экспорт. Система в целом предусматривала освобождение от налогов и налоговые исключения для каждого. В итоге высокие прогрессивные налоги американского образца существовали лишь на бумаге. И в условиях этого налогового кодекса японская экономика бурно росла: накопление капитала превосходило все, что известно в истории.

Одну из самых странных сдержек против избыточного налогообложения — встроенный предохранительный клапан для налогового уклонения — обеспечивала японская почтово-сберегательная система, скопированная, как обычно для японцев, у других (на этот раз у США). Много лет назад американец мог прийти в местное почтовое отделение и купить почтово-сберегательные сертификаты, по которым выплачивался процент, слегка превышающий процент по банковским сберегательным счетам. Сертификаты можно было предъявить в почтовом отделении для возмещения номинальной стоимости и получения процентов. Сертификат выпускался на предъявителя, никакой информации о процентном доходе налоговой службе не сообщалось, не было и фиксации того, кому выплачены проценты. Это американское изобретение японцам очень понравилось. Сегодня в Японии количество почтово-сберегательных сертификатов превышает численность жителей. Когда в 1982 г. японские власти захотели, чтобы при работе с этими сертификатами использовали удостоверения личности, случился громкий общественный скандал, и закон был отозван. Сертификаты остаются анонимными, потому что почта требует лишь печать, а не подпись, и вкладчики при желании могут использовать вымышленные имена. Но налоговая служба не сдалась, и в 1988 г. 20% единообразно и автоматически удерживались со всех процентных выплат. Это обстоятельство, по-видимому, на данный момент успокоило налоговую службу, но оно же стимулировало масштабный отток сбережений из Японии в безналоговые страны, что означает почти куда угодно, включая США. Иностранцы, хранящие деньги в американских банках, получают проценты без уплаты налога.

В Японии мировых налоговых гуру привлекает именно высокая склонность к сбережениям ее населения. Однако для этого есть причина, не связанная с национальной культурой. Во многих исследованиях, к нашему удивлению, было отмечено, что в предвоенной Японии норма сбережений была такой же, как в США, так что причина в ином. Высокую норму сбережений можно объяснить освобождением от налога или низким обложением процентного дохода, а не какой-то предрасположенностью к сбережениям. Тут действует прописная истина экономики: «Дотируй что угодно, и его станет больше». Итак, если та или иная страна хочет, чтобы ее народ больше сберегал, ей следует просто освободить от налога процентный доход и посмотреть, что получится. Японскую высокую склонность к сбережениям способна повторить почти любая страна, которая устранит или сделает низким налог на процентный доход.

Аналогичные стимулы были использованы, чтобы поощрять расширение деятельности и обновление производственных мощностей, которые вскоре превзошли промышленные мощности стран-конкурентов. (На Японию ныне приходится 10% совокупного мирового валового национального продукта.) Дивиденды редко бывают большими, поскольку прибыли вкладываются в рост и расширение производства. В Америке, если прибыли не выплачиваются в виде дивидендов, компания несет риск устрашающего карательного налогообложения, но в Японии все по-другому. Итак, американские налоговые законы часто составляют с тем, чтобы создать налоговые обязательства, а в Японии они предназначены для поощрения предпринимательства. Японцы и многие их азиатские соседи усвоили то, что Адам Смит сказал нам свыше двух столетий назад: высокое налогообложение вредит предпринимательству, создает безработицу и культивирует уклонение от налогов. Может ли быть что-либо хуже этого?

Имеется давнее изречение, которое часто можно услышать от работников автосервисов: «Не сломалось — не чини!» Японские власти могли, в принципе, усвоить его и, возможно, сохранить японское экономическое чудо. Они могли бы воздержаться от сомнительных схем организации деятельности Центрального банка, тем самым избежав той смены бума на спад, которая подорвала японскую экономику и государственные финансы. Они могли бы избежать введения следующих западному образцу налогов на сбережения и предпринимательство. В то время как налоговые эксперты на Западе советовали нам принять японскую налоговую систему, японцы были заняты ее разрушением — разными способами. По-видимому, руководители «Японии инкорпорейтед» не усвоили у британцев (и в особенности у канадцев), что в долгосрочной перспективе невозможно стимулировать экономику за счет налоговых изъятий или заимствования средств у производственных секторов экономики и расходования их на непроизводительные проекты. Другое связанное с налогами обстоятельство, которое они не усвоили, состоит в том, что принуждение к уплате высоких налогов опасно для финансового благополучия той или иной страны. К 1990 г., когда и начались ее проблемы, Япония прошла путь от страны низких налогов (в 1970-х годах) к стране высоких налогов. В последующий период дефициты и долги выросли до положения дел, при котором сегодняшняя Япония — одна из наиболее тяжко обремененных налогами стран во всем мире. Куда делась смекалка японцев? Страсть копировать Запад в итоге заставила их копировать ошибки? В 1960-е годы они, вопреки настоятельным советам США, фактически снижали налоги. В 1980-е годы они развернулись на 180 градусов и стали повышать налоги, на этот раз следуя советам США.

Рост налогообложения в 1980-х годах стимулировал не только бегство с японских финансовых рынков, но и переход бизнеса к производству за рубежом, особенно в США, что создало около 0,7 млн новых рабочих мест в одних лишь Соединенных Штатах. И к этому нам надо добавить смежные и вспомогательные отрасли новых японских компаний. Иными словами, японские компании сыграли ключевую роль в недавнем развитии американской промышленности. Наклейка недавних времен на бампере автомобилей работников автопромышленности — «БЕЗРАБОТНЫЙ, ГОЛОДНЫЙ? ЕШЬ СВОЙ ИМПОРТ!» — более не имеет смысла. Японский импорт — уже не импорт, сегодня его экспортируют обратно в Японию.

Возможно, японскому народу настало время защитить себя, как было в прошлые века — задолго до того, как Япония была открыта миру адмиралом Перри. Длительный период изоляции Японии от мира под властью клана Токугава (1600-1867) был отмечен бесчисленными налоговыми бунтами. «Икки, икки, икки!» («Бунт, бунт, бунт!») — таков был обычный клич всякий раз, когда вводились увеличения налогов. Поскольку самому последнему японскому финансовому руководству, по-видимому, недостает мозгов, разгневанное население могло бы вернуть их к недавним и древним корням налогового здравомыслия.

В конце 1997 г. мир узнал о распространении масштабного кризиса — взаимосвязанного резкого падениях курсов большого числа валют стран Юго-Восточной Азии. Японская банковская политика легкодоступного кредита заразила страны Юго-Восточной Азии. Огромный поток избыточных кредитов, доступных по смехотворно низким ставкам (около 1-2%), способствовал кризису по всей Азии. В тот момент один лишь Гонконг оказался способен защитить свою валюту. Чтобы понять эти потрясения, ненадолго обратимся к истории — к истории Франции, представьте себе.

До периода Французской революции, во время которой гильотина работала не переставая, отсекая головы, в том числе налоговикам, один из самый блестящих финансовых и налоговых консультантов и ученый-химик Антуан Лавуазье некоторое время консультировал налоговое ведомство, и даже недолго поработал (в награду за услуги) главным налоговым откупщиком. Революционеры обнаружили его имя в документации налогового ведомства. Это вызвало подозрения, и он был арестован революционным трибуналом и приговорен к гильотине. В своем прошении о помиловании он написал, что, будучи ученым, способен послужить новому правительству. Трибунал ответил на это прошение, заявив: «Республике не нужны ученые». Если не брать отсутствие культуры обращения, вот хороший пример того, как поступать с сегодняшними «умниками» в большинстве правительств. Нам, конечно же, не нужны они, эти стратеги централизованного планирования финансов и экономики, которые столь часто выводят ту или иную страну с прекрасными предпринимателями и работниками на гибельную «тропу утех».

Рассказ о Франции не кончается у гильотины. Столетием раньше французский министр финансов Кольбер спросил группу предпринимателей о том, что правительство может сделать для них. Один из них ответил: «Laissez nous faire» («Оставьте нас в покое»). Кризис в Азии преимущественно был вызван тем, что власти совались в хозяйственные и финансовые вопросы, способствуя избыточным заимствованиям и расходам, при это вовлекая свои страны в авантюры, которым соответствующие рынки попросту положили конец. Международный валютный фонд приходит на помощь, спасает банкиров, предоставляя средства на покрытие несчетного числа плохих кредитов под проекты, которые имели незначительную экономическую ценность в предпринимательском мире. На покрытие кредитов, которые, в ином и большем масштабе, напоминают кредиты в период краха ссудосберегательных банков в США, когда гарантированные американским налогоплательщиком кредиты выдавались на ценные бумаги, которые мало чем отличались от коллекции бутылочных пробок.

К югу от Японии на побережье Тихого океана малые страны выходцев из Китая создали свои собственные «экономические чудеса», не относящиеся к миражам. Недавние финансовые потрясения не должны отвлекать внимание от феноменального экономического роста этих стран за последние десятилетия. Здоровые меры налоговой политики этих азиатских «тигров» должны помочь еще раз восстановить их экономики после того, как от руля правления отстранены финансовые умники — те, которые провели в жизнь пагубные махинации по регулированию национальной валюты и финансовое стимулирование за счет легкодоступного банковского кредита. Один лишь Гонконг оказался способен выдержать большинство экономических ураганов, которые нанесли серьезный ущерб его соседям. Гонконг должен сохраниться, даже под китайским контролем, потому что среди всех азиатских «тигров» (как их называют) ему одному хватило ума не позволить экономическим «умникам» у руля власти запороть доброе дело.

Хотя ныне над тихоокеанским побережьем висят облака, из опыта этих стран надлежит извлечь уроки. Один из них касается налогов, и здесь Гонконг дает образец наибольшего здравомыслия.

Великобритания приобрела Гонконг 150 лет назад. Виконт Палмерстон, один из лучших британских премьер-министров, которого, однако, плохо помнят, был не в восторге от этого приобретения, которое он назвал «бесплодным островом, на котором с трудом сыщется дом». Британцы с несколькими предприимчивыми китайцами основали порт свободной торговли с Востоком. За короткое время Гонконг стал процветающим центром дальневосточной торговли. Во время Второй мировой войны Япония быстро захватила Гонконг. Британские и китайские торговцы поспешно ретировались. По окончании войны там осталось лишь 600 тыс. жителей (прежде — 900 тыс.). Это место «умерло»: коммерсанты ушли, колония пребывала в разрухе. Даже воду приходилось получать из-за границы — наряду со всем продовольствием для обнищавшей колонии. Какое-то время казалось, будто Гонконг станет объектом международной благотворительности, которую поддерживает главным образом британский налогоплательщик.

Власть, подобно большинству налоговых гаваней из числа британских колоний, состояла из губернатора, которого присылали из Лондона, и местного законодательного собрания, а также исполнительного совета, который управлял колонией. Хотя в те времена Великобритания вовсю экспериментировала с социализмом, у властей Гонконга подобных желаний не возникало. Когда революция в Китае привела к экономическому хаосу, толпы китайцев хлынули в Гонконг. Они были не богачами, а мелкими лавочниками и предпринимателями, которые знали, что их ждет при коммунизме. Многие были выходцами из Кантона и Шанхая. Несколько производителей текстиля предусмотрительно отправили свое оборудование в Гонконг. Эти мелкие капиталисты не только открыли дело в Гонконге, они доминировали и в местной системе правления. Население вскоре возросло до 2,5 млн человек. (Сегодня оно превышает 6 млн, десятикратный рост всего лишь за 40 лет.)

Гонконг не стал объектом международной благотворительности: его руководители заставили всех и каждого работать. Подход властей был подлинно капиталистическим: пусть рынок решает; дайте предпринимателям свободу действий — короче, невмешательство в экономику. В эпоху, когда политика laissez faire считалась устаревшей, это был очень рискованный шаг для страны, у которой не было ничего, кроме большого населения: никаких естественных ресурсов, лишь мозги и предпринимательский дух. Они придерживались философии Томаса Пейна, который сказал: «Лучше всего та власть, которая меньше всего властвует». В 1950-1970-е годы в это никто уже не верил. Напротив, представлялось, что власть должна вмешиваться, содействовать «нужным» предприятиям, создавать рабочие места, задавать экономический курс, владеть некоторыми предприятиями — планировать экономику в большей или меньшей мере (и лучше в большей). Полное государственное планирование наподобие того, которого требовали марксисты, было излишним, но здоровая доза социализма и государственного вмешательства составляла новую экономическую политику и теорию той эпохи. Она преобладает в экономической философии Канады до сего дня. В Канаде три политических партии, но все они в разной мере социалистические. Канада процветает главным образом по той причине, что ее экономику движет американская экономическая политика laissez faire.

В бедном и перенаселенном Гонконге власть верила в предпринимателей, в их рассудительность и готовность к борьбе на рынке. Разве не предприниматели, на которых лежит риск, правильнее судят о том, как инвестировать деньги? Способны ли чиновники, распоряжающиеся деньгами налогоплательщиков, лучше рассудить об этом? Власть Гонконга, составленная из руководителей, ориентированных на предпринимательство, считала, что она меньше всего подходит для управления экономикой. Итак, содействия экспорту не было, не было нужды ни в планировании, ни в промышленных проектах, ни в проектах создания рабочих мест. То была политика laissez faire в своем наилучшем виде, дополняемая низкими налогами, которые увеличивали прибыли. Прибыли, в свою очередь, увеличивали инвестиции в новые коммерческие предприятия, которые создавали рабочие места. То был не порочный, а благословенный круг.

Прибыли — именно то, что движет экономическую жизнь мира. Прибыли представляют собой главные флаги и сигналы на рынке. Предприниматель настраивается на прибыль, именно она его мотивирует. Как мы знаем и как показали болезненные коммунистические и социалистические эксперименты, чиновники — это невежды, не чувствующие прибылей. Этот мир они даже не понимают, не то чтоб иметь к нему дар. Планирование зачастую в какой-то мере искажает рынок. Для плановых экономик характерны избыточность в одном и недостаточность в другом. Если начистоту, обычно они заваливают дела. Правительства Японии и Кореи думали, что судостроение представляло собой желательный предмет государственной поддержки. Они ошиблись. Они дезорганизовали судостроение по всему миру, включая собственные бездействующие верфи, в которые были вложены миллиарды. «Благодаря» государственной поддержке эти миллиарды были потеряны.

Если бы беспокойные правительства воздержались от субсидирования своих судостроительных предприятий, потребности мирового судоходства были бы удовлетворены без перепроизводства и без краха верфей по всему миру. Таков лишь один пример. Счет других идет на десятки. Сегодня и в Корее, и в Японии государственное вмешательство ценится существенно меньше, чем в прошлом. Возможно, и Канада извлекла для себя урок на многочисленных государственных авиапредприятиях. Большинство из них были проданы американским авиастроителям или канадским предпринимателям с пугающими убытками для канадских налогоплательщиков. Когда плановики из правительства оказываются правы, мы забываем про издержки для налогоплательщиков и про то, что при должной прибыли и надлежащих налоговых стимулах частный бизнес работал бы в любом случае. Предпринимателей влечет прибыль — точно так же, как золотоискателей влекло калифорнийское золото. Туда, где велика потенциальная прибыль, устремится сумасшедший приток инвесторов и разработчиков. Когда чиновники ошибаются, налогоплательщики неизбежно несут потери, как и те предприниматели, которые попадают в создавшуюся ловушку.

Гонконгское чудо оказало серьезное воздействие на другие азиатские «чудеса». Руководители Сингапура, Тайваня, Японии и Кореи — все они в значительной мере отошли от государственного вмешательства в экономику. Мудрость Адама Смита и политики laissez faire с лихвой подтверждена практикой социализма, государственной собственности и вмешательства в работу рынка. Я подозреваю, что через сотни лет наши мудрые потомки будут оглядываться на XX век как на эпоху экспериментов с социализмом в его многочисленных демократических и тоталитарных вариантах. Им, должно быть, нетрудно будет заметить, что социализм не смог излечить экономические болезни этого мира: обычно он усугублял их. Гибридная налоговая гавань Гонконга с ее низкими налогами и невмешательством в экономику, возможно, выделяется как одно из тех многочисленных мест, где целиком отвергнут социализм. И где добились необычайного благосостояния в ситуации, которая казалась безнадежной. Большинство же стран третьего мира, которые пытались построить социализм, столкнулись с проблемами.

Три других азиатских «тигра» добились удивительного прогресса, используя умеренное налогообложение, причем по окончании боевых действий на Тихом океане у всех этих стран не было почти ничего, кроме сильного желания преуспеть. Сингапур, когда он вышел из британской колониальной системы, одно время был марксистской страной. Не обладая ни капиталом, ни природными ресурсами (как и Гонконг), они предложили зарубежным предпринимателям от 5 до 10 лет освобождения от налогов, если они придут и организуют экспортные производственные предприятия. Налоговое освобождение будет продлено, если компания будет продолжать экспортировать и вкладывать прибыли в производство. Государство построило промышленные парки, а когда трудящиеся активизировались и стали угрожать забастовками, оно регулировало зарплаты, продолжительность рабочего дня, сверхурочные и даже пенсии.

Как обычно и бывает при всех этих мерах содействия предпринимательству и квалифицированной рабочей силе, за 12 лет годовые инвестиции увеличились с 40 млн долл. до 500 млн долл. Экспорт, в который упомянутые производители были вовлечены, увеличился с 2 млн долл. в 1960 г. до 35 млрд долл. в 1985 г.

Подобно Сингапуру, Тайвань также экспериментировал с социализмом: компании China Steel, China Shipbuilding, China Petroleum — государственная собственность в базовых отраслях, догма социализма. Но со временем от социализма отказались, возросли иностранные инвестиции. Сначала пришли японцы, затем американцы, затем весь мир. Девиз властей был таков: «Люди будут работать, если им дадут воспользоваться плодами своего труда». Если оглянуться в нашу историю, этот девиз был идеей в духе Томаса Джефферсона. Но еще этот девиз позволяет простым образом выразить мысль о поддержании низких налогов, которое привело к еще одному экономическому чуду в Юго-Восточной Азии.

Азиатские тигры с их финансовыми проблемами ныне усвоили, что для поддержания процветания требуется нечто помимо умеренной налоговой системы. Крупные многомиллионные проекты впечатляют гостей страны, но впечатляют ли они финансовыми показателями? Прибылью и убытками? Что будет делать рынок, когда избыточные кредиты будет невозможно выплатить, когда местные валюты лишатся доверия. Когда власти и банки утрачивают связь со здравомыслием умного предпринимателя, нет вариантов, кроме резкого падения местной валюты, местной фондовой биржи и местного благосостояния.

Азиатские экономики дают живой пример, если говорить о плюсах, пользы умеренного налогообложения и, если говорить о минусах, — безрассудства в работе центрального банка, а также избыточных и нерассудительных заимствований. Но их вера в благоразумие умеренного налогообложения, в содействие процветанию посредством частного сектора, а не государственного централизованного планирования, может, по первому впечатлению, оказаться нынешним копированием мудрости Запада в прежнем виде — до того, как мы, в нынешнем веке, соблазнились социализмом. Было время, когда принцип экономической жизни Америки выражался фразой «главное дело Америки — это бизнес». Не отсюда ли современные азиатские «тигры» позаимствовали мудрость? Не совсем.

Экономическая философия laissez faire была известна китайцам задолго до Адама Смита. По крайней мере, как уже говорилось, со II в. до н.э. в период правления императора Цзин-ди с его экономической и политической философией «правления путем недеяния». Как отмечают китайские историки, его царствование сопровождалось миром и процветанием, а сундуки и житницы императора были наполнены до краев.

Израиль возник на карте примерно в то же время, что и азиатские тигры, но в гораздо более благоприятных обстоятельствах. При наличии духа преданности еврейского народа по всему миру и в самом Израиле, при огромных суммах финансовой поддержки, включая американскую помощь, Израиль как государство должен был стать самой процветающей страной на Земле. Ни одна новая страна никогда не имела столь серьезной моральной и финансовой поддержки из-за рубежа, как Израиль. Помимо всего прочего в страну хлынул жизнедеятельный человеческий капитал — люди, готовые принять любое бремя, которое государство возложит на них, и пойти на любые жертвы, которые потребуются, чтобы по их земле потекли молоко и мед. Какое-то время, при всей этой поддержке, Израиль процветал, а его социализм казался работоспособным. Но теперь это в прошлом: если не брать евреев из бывшего СССР, еврейский народ более не переселяется на свою землю обетованную. Притягательность его древней родины — земли Авраама, Исаака, Иакова, Моисея и двенадцати колен Израилевых — затмил экономический тормоз в виде социалистической экономической политики, которую поддерживают все политические партии. За прошедшее десятилетие чистая иммиграция в Израиль отрицательна. Покидает Израиль больше евреев, чем въезжает в него.

Упадок Израиля начался с чрезмерных, бездумных налогов, которые слишком высоки и для компаний, и для частных лиц. Как и следовало ожидать, эти налоговые ставки стали мощной помехой экономическому росту и деятельности предприятий и принесли мало поступлений в бюджет. Иными словами, израильский налоговый кодекс искажает цены, мешает трудовой деятельности, сбережениям и инвестициям. Он также побуждает более предприимчивых евреев к эмиграции в края более мягких налогов.

Государственные предприятия и кибуцы, составляющие становой хребет промышленности и сельского хозяйства Израиля, экономически неэффективны и действуют как тормоз для экономики. В национализированных компаниях налоги в пересчете на одного работника ниже, чем в частных фирмах, продажи на доллар инвестиций ниже, прибыль на доллар активов ниже, продажи на доллар активов ниже, а зарплата и текущие расходы выше. Какими бы ни были дух и энергия еврейского народа, экономическое положение страны, если сравнивать с остальным миром, ухудшилось и продолжает ухудшаться сегодня. Как заметили два видных израильских специалиста: «Израиль раз за разом нарушал все основные экономические принципы. В результате его социалистическая экономика сейчас растет медленно. Этот экономический тормоз в настоящее время не только разрушает сионизм, но и влияет на национальную безопасность государства».

Как такое могло произойти? Каким образом еврейский народ, заявляющий, что относится к числу самых умных и творчески одаренных народов планеты, оказался столь глуп в экономическом и налоговом отношении? Сейчас, когда более производительные страны Запада снижают налоги, отменяют валютные ограничения, приватизируют государственные предприятия (дорогостоящие капризы), опираются на рыночные силы, отстраняют чиновников и политиков от принятия хозяйственных решений, почему израильтяне не ловят этот сигнал?

Мы не можем ответить на этот вопрос. Возможно, чиновники, которые считают себя «знающими», слишком твердо укоренились, совсем как в России. Но мы можем понять, каким образом социализм добился такого влияния на Израиль. Отцы-основатели Израиля приехали в страну из Восточной Европы, когда была сильна социалистическая религия. Капитализм считался врагом прогресса, социальной справедливости, экономического благосостояния. Великая депрессия рассматривалась как последствие капитализма. [Считалось, что] социализм будет страховкой от подобных экономических катастроф. Что благосостояние той или иной страны будет обеспечено, если ее экономикой будут управлять мудрые чиновники. Как превосходно показал Маркс, капитализм был эксплуататором масс, приводящим к обществу бесчисленных бедных, эксплуатируемых немногими сверхбогачами. [Считалось, что] социализм положит конец всему этому. Кроме того, вне всяких сомнений, и коммунизм, и социализм имели влиятельных сторонников и мыслителей среди евреев. Маркс, Троцкий и множество других фанатиков вышли из рядов еврейских мыслителей. Такое мышление стало частью мышления всех основателей многочисленных политических партий Израиля и его руководства. Как заявляет один автор: «На сегодня супружеские узы сионизма и социализма остаются прочными». А в результате, следует нам добавить, экономическая система будет оставаться слабой.

Экономист из Университета Южной Калифорнии Артур Лаффер заметил, что всегда имеются две ставки налога, которые приносят одинаковую сумму дохода, высокая (нежелательный вариант) и низкая (желательный вариант). Министерство финансов США узнало об этом значительно раньше, когда наращивались прогрессивные ставки подоходного налога, с 1916 по 1921 г. Добавочный налог (прогрессивные подоходные ставки сверх базовой), который увеличился с 7% в 1916 г. до 77% в 1921 г., принес почти одинаковую сумму поступлений.

Если изобразить эти данные на кривой Лаффера, точка А (77%) лежит на неблагоприятной стороне, а точка В (7%) — на благоприятной. Обе ставки дают одинаковую сумму налога. Низкая ставка — «благоприятная» сторона, высокая — «неблагоприятная» сторона.

Но читатель может поинтересоваться: а куда в 1921 г. делись все богатые налогоплательщики? Те 80%, которые исчезли из списков налогоплательщиков? Не та же ли это проблема, с которой столкнулся Древний Рим, когда Диоклетиан был вынужден обратить в рабство некогда свободных римлян — в то время, когда они в массовых количествах исчезали из римских налоговых реестров? Хотя сегодня многие проголосовали (подобно римлянам) ногами и покинули США, бегство в основном прошло через «налоговое планирование», что я называю «американской сметливостью» (Yankee Ingenuity). Налогооблагаемый доход попросту становился частью дохода, который налогом не облагается, или приростом инвестиций, на который налог не распространяется, — или проходил через другую интересную лазейку в налоговом кодексе. В отличие от лазеек, официально встроенных в налоговый кодекс японскими властями, в американском налоговом кодексе лазейки преимущественно обнаруживаются налоговыми консультантами.

Налоговое ведомство Америки пошло по пути все большего усложнения налогового кодекса отчасти для сдерживания налоговой оптимизации, но налоговые консультанты обратили эту сложность против налоговых властей. Эта игра продолжалась до тех пор, пока мы не получили налоговое законодательство, до такой степени детализированное, что сегодня никто не способен стать специалистом по налоговому кодексу в целом, — подчас это превосходит человеческое разумение. Он (кодекс) становится все более и более непонятным, даже непостижимым. Одно можно сказать наверняка: острый ум не является сильной стороной правительственных налоготворцев.

Дурные налоги, конечно, препятствуют появлению экономического чуда, а хорошие налоги — один из ингредиентов, способных сильно помочь, хотя непохоже, что сегодня мы убеждены в этом в той же мере, в какой наши предки в прошлом веке. В 1862 г. в редакционной статье журнала «Atlantic» было сказано: «Введите мудрую и рациональную (efficient) систему налогообложения — жизнь и энергия наполнят собой [нашу] страну. Без такой системы она погрузится в общий и гибельный паралич».

В то время это понимали и европейцы. Когда в США бушевала Гражданская война, те европейцы, которые верили в американскую демократию, были огорчены тем, что возлагаемые ими большие надежды на демократическую систему правления оказались несостоятельны. Когда американская демократия уже выплеснула из себя внутреннее вооруженное противоборство с разрушениями и жертвами невиданных в недавнем прошлом масштабов, появились надежды на то, что эта демократия принесет эпоху мира, торговли и процветания. Но она действительно породила три важных достижения, писал редактор журнала «The Quarterly Review» в октябре 1861 г. Она породила дешевое и свободное от долгов правительство, низкие налоги и толпы иммигрантов из Европы, желающих работать. Это привело к величайшему процветанию, когда-либо известному в истории. К сожалению, мир и добрая воля в рядах сограждан не наступили. Демократия была не способна их гарантировать.

Дешевое государство и низкие налоги были замечательными достижениями для европейцев. Иммигранты также способствовали процветанию, но разве это объясняет беспрецедентное процветание и экономическую мощь? Нет ли скрытой «пружины», не заметной нашему наблюдателю?

Скрытым фактором, который не отметил европейский наблюдатель, был предприимчивый дух американцев. Дух, который и в Европе действовал, но который в какой-то мере заглушался государственным аппаратом — большим, навязчивым, взимающим налоги и выдающим предписания. Тот же самый дух делает Америку великой сегодня, хотя нельзя сказать, что государство сейчас дешевое и свободное от долгов, а налоги низки. Этот дух, который Бенджамин Франклин назвал принципами честности, бережливости, трудолюбия и разумного использования бюджетных средств, совершенно отсутствовал во время испанской колонизации Нового Света. Испанцам были свойственны страсть к золоту, система эксплуатации и потакания. Испанский беллетрист того времени признавал, что до того, как займешься торговлей и работой, умрешь с голоду.

Сегодня в странах третьего мира — в Африке и Латинской Америке, на Ближнем и Среднем Востоке — деньги и низкие налоги не помогут и не способны обеспечить мотивацию и предприимчивый дух, необходимые для появления богатых. Американская помощь и нефтяные богатства уходят как будто в бездонную бочку. И все же в Азии, как мы обнаружили, восприняли предпринимательский дух, пришедший с Запада. Мы видели взлет «экономического чуда» в Японии Нового времени, когда век назад японцы отказались от самурайского общества и начали копировать западный образ жизни. Мы видели, как это произошло недавно с азиатскими «тиграми» в Юго-Восточной Азии, и хотя они больно обожглись на чиновничьем безрассудстве и финансовых глупостях, они должны вновь стать теми удивительно энергичными и растущими экономиками, какими были. При этом никто из людей не стоит выше рынка (не исключая азиатских финансовых глупцов). И никто из людей не мудрее рынка. Таков урок, который японцам придется выучить, если Япония намерена вернуться на путь истинный.

Дэвид Лэнде в своем замечательном исследовании «Богатство и бедность народов» («The Wealth and Poverty of Nations», 1998) предсказывал, что богатые страны будут богатеть, а бедные страны — беднеть, и с этим ничего, как ни крути, поделать нельзя из-за нехватки предпринимательского духа, который необходим, чтобы появились богатые люди. Зарубежная финансовая помощь, нефтяные богатства, природные ресурсы, низкие налоги и даже дешевое государство — ничто из этого не способно заменить предпринимательский дух.