В июне 1776 г., за месяц до подписания Декларации независимости, Континентальный конгресс создал комитет, который должен был разработать Статьи конфедерации для колоний. Первый вариант разрешал федеральному правительству практически все, кроме введения «любых налогов или пошлин». Предоставление столь широких политических полномочий без налоговых полномочий было вполне объяснимо: американцы совершили революцию против налогов, которые вводились внешней политической инстанцией, стоявшей выше штатов и не имевшей к ним отношения. Теперь налогообложение должно стать внутренним делом штатов. Такой ход мысли следовал примеру Соединенных провинций Нидерландов, которые представляли собой первую республику Нового времени с Генеральными штатами (конгрессом), не имевшими налоговых полномочий.

В 1781 г. штаты ратифицировали окончательный вариант Статей. Национальное правительство, именуемое «Соединенными Штатами, собранными в Конгрессе», имело ограниченные полномочия. Многие решения, особенно в области финансов и войны, требовали большинства в 75% голосов. Как и следовало ожидать, Конгресс не мог вводить налоги (с этим все были согласны), но в чрезвычайных ситуациях мог прибегать к реквизициям, которые рассчитывались на основе стоимости частной недвижимости. Расчет по населению или по личной движимой собственности был отвергнут по причине сложности с рабами: у южан рабы считались «собственностью», а у северян — «населением». Недвижимость в качестве базы чрезвычайного налогообложения позволяла обойти эту сложность.

Конфедерация дала Америке несколько вещей: во-первых, название «Соединенные Штаты Америки», во-вторых, национальную валюту, испанский доллар, а самое главное, опыт самоуправления на федеральном уровне.

Система финансовых реквизиций и некоторые принципы отношений федерального правительства и штатов были заимствованы у Голландской республики. Но то, что работало в Голландии, оказалось неработоспособным в Америке. Большинство американских штатов находились в отчаянном финансовом положении и просто не могли дать деньги Конгрессу. Оказавшись без денег, Конгресс стал посмешищем для новой нации.

В течение двух лет Конгресс постоянно обсуждал налоговую проблему. Конгрессмены перебрали все известные виды налогообложения: подушный налог, акциз, налог на очаги, монополию на соль и пошлины на импорт. Пошлины на импорт давно стали излюбленным налоговым инструментом англичан как в колониях, так и в метрополии. Эти пошлины очень не нравились американцам, но все же именно они рассматривались как единственный вариант, приемлемый для федерального правительства. Были у пошлин и ярые противники, особенно забияки из Массачусетса; их представлял Сэм Адамс, который превратил восстание против английских пошлин в войну за независимость. Он утверждал, что, если Конгресс получит право облагать налогами импорт, каждый порт, от Мэйна до Джорджии, будет наводнен армией высокооплачиваемых акцизных чиновников, таможенников и доносчиков. А что станет с деньгами, выжатыми из народа? Сможет ли Конгресс распоряжаться ими осмотрительно? Сможет ли расходовать их экономно? Нет. Он растратит их с безрассудной расточительностью. С такими же горячими речами выступили и некоторые другие ведущие патриоты Америки, и стало ясно, что Конфедерация не сможет одобрить налог. Поправка к Статьям могла быть принята только единогласно, а Массачусетс, вне сомнения, наложил бы на нее вето. За следующие четыре года Конгресс не достиг решительно ничего. Главный финансовый уполномоченный Конгресса Роберт Моррис резюмировал сложившееся положение в следующих словах: «Конгресс имеет право требовать все, что хочет», а штаты «имеют право ничего не давать». Сколько вообще дадут штаты и когда дадут, это «ведомо только Господу Всеведущему».

Наконец, Конгресс решил созвать съезд в Филадельфии, чтобы внести поправки в Статьи. Делегатов прислали лишь немногие штаты, и поначалу казалось, что съезд не состоится из-за отсутствия кворума. Но тут, к счастью для исстрадавшейся страны, вспыхнуло восстание в Массачусетсе, этом не затухающем очаге сопротивления любому федеральному налогообложению. Так называемое восстание Шейса было всего лишь бунтом, но оно напугало жителей Массачусетса и убедило страну в необходимости сильного общенационального правительства.

Восстание Шейса стало первым из трех налоговых бунтов, которые новое государство пережило за первые 15 лет своего существования. Бунтовщики были бедняками, задавленными налогами и долгами со времен войны. Они требовали внести поправку (подобную Предложению 13 в Калифорнии в 1978 г.) в конституцию штата, чтобы ограничить расходы и налоговые полномочия властей Массачусетса. Ветераны войны организовали несколько отрядов и думали о восстании. Когда один такой отряд попытался захватить федеральный арсенал, два пушечных залпа рассеяли нападавших, и с восстанием было покончено. Газеты сильно преувеличили его масштабы, и это подвигло штаты на создание сильного федерального правительства. В одной газете говорилось, что город Генуя способен в одиночку разбить всю армию Соединенных Штатов. Делегаты штатов спешно отправились в Филадельфию. Подобно закону о гербовом сборе 1765 г., восстание Шейса вновь объединило пререкающиеся штаты, — на сей раз в стремлении создать «более совершенный союз».

Делегаты, собравшиеся в Филадельфии в 1787 г., быстро отвергли идею исправления Статей. При Конфедерации жизнь была невыносимой. Не имея денег, правительство могло заниматься только словопрениями. В 1787 г. никто уже не ратовал за продолжение налогового бессилия Конфедерации; все были согласны с тем, что федеральное правительство должно располагать налоговыми полномочиями, — но вот какими именно? Конгресс не должен уподобляться английскому Парламенту; необходимо четко определить его налоговые полномочия и предусмотреть средства контроля. С этим все тоже были согласны.

Конституционные ограничения налоговых полномочий не были новостью. По всей Европе важную роль играло согласие налогоплательщиков, выражаемое через представителей, но помимо этого многие европейские народы пользовались освобождением от определенных налогов. Многие средневековые хартии гарантировали свободу от податей и подушных налогов. Творцы американской конституции решили четко определить и поставить под контроль налоговые полномочия Конгресса. Средства контроля должны дополнять выражаемое через представителей «согласие» налогоплательщиков. Какому-нибудь классу граждан было бы не трудно подчинить себе механизм налогообложения и вводить налоги, угнетающие то или иное меньшинство. Какие бы налоги ни принимались, они должны в равной мере распространяться и на большинство, и на меньшинство. Иными словами, если налогообложением фактически будут ведать фермеры, у них не должно быть возможности брать налоги с городских жителей, а самим эти налоги не платить. Необходимость четких критериев справедливости была столь очевидна, что этот вопрос почти не обсуждался. Делегаты Конституционного Конвента хорошо понимали, какими серьезными дефектами может обладать налоговое законотворчество при демократии, если нет конституционных стандартов, предотвращающих несправедливость.

В 1787 г. только налогоплательщики имели право голоса. Поэтому делегаты решили создать законодательный орган из представителей налогоплательщиков, который будет решать все вопросы по налогам. Требование, чтобы все избиратели были налогоплательщиками, в новую конституцию не вносилось; оно являлось давней традицией не только в колониях, но и в Европе. Главная экономическая функция законодательного органа — вводить налоги и предоставлять исполнительной власти средства на государственные расходы. Отсюда следует, что правом голоса в отношении использования собранных денег обладает лишь тот, кто эти деньги дает. Если же налогоплательщик не имеет права голоса, нарушается принцип «согласия». Стало быть, избиратели должны быть налогоплательщиками, и наоборот.

Первым полномочием, предоставленным новому Конгрессу, было право «вводить и собирать налоги», «единообразные повсюду в Соединенных Штатах». Самое важное слово — «единообразные»; оно и стало окончательным вариантом. Первоначально, 23 июля 1787 г., был предложен вариант «общие для всех»; в варианте, одобренном 12 сентября 1787 г., значилось «единообразные и одинаковые». Эта версия была направлена в комитет по стилю, который по неизвестным соображениям вообще удалил вышеприведенные слова. Мэдисон частично восстановил формулировку — опустил слово «одинаковые»; так возник существующий сейчас текст. Можно ли считать эти исправления вполне осознанными? Имели ли они принципиальное значение? Вероятно, нет. Конституционное право ранних дней Американской республики сочло формулу «единообразные и одинаковые» тавтологичной. Томас Кули, ведущий специалист XIX в. по конституционному праву, так объясняет этот принцип в своей работе «Конституционные ограничения» (1868): «Конституции штатов отличались заметными особенностями, а элемент похожести и единообразия обеспечивался лишь за счет лаконичной формулировки принципа конституционного права, который присущ налоговым полномочиям».

Поскольку «единообразие» должно было стать стандартом любого налогообложения на территории Соединенных Штатов, авторы того времени старательно разъясняли то, что в разъяснении не нуждается. Английское слово «единообразие» имеет вполне понятное общее значение. Когда конституция была представлена на ратификацию в штатах, главные ее адвокаты, федералисты (как они себя называли) в один голос заявляли, что налоговые полномочия ограничены. Никто тогда не хотел, чтобы Конгресс мог вводить налоги произвольно. Один из самых авторитетных федералистов Ноа Уэбстер 10 октября 1787 г. (вскоре после Конвента) написал памфлет, адресованный «Его превосходительству Бенджамину Франклину, президенту штата Пенсильвания»; в нем он особенно подчеркивал, что «представление, согласно которому Конгресс может вводить налоги, как ему заблагорассудится, ошибочно и ничем не обосновано».

На дебатах по ратификации в законодательном собрании штата Нью-Йорк Александр Гамильтон (тоже убежденный федералист) сказал: «Несравненно разумнее сразу ввести налог, который будет иметь единообразную силу на всей территории Союза, будет применяться одинаково и не будет вызывать вопросов». Здесь к «единообразному» вновь добавляется «одинаковое».

В 1832 г. Бенджамин Оливер, влюбленный в свою страну и желавший поведать о ее достоинствах, выпустил замечательную книгу. О налоговых полномочиях Конгресса в ней сказано следующее: «Это право [собственности] не нарушается одинаковыми для всех налогами для государственных нужд, когда налоги введены компетентной законной властью. А вот растрата государственных средств или привлечение их в казну незаконными средствами должны считаться нарушением этого права… Поэтому будет антиконституционно вводить не одинаковый налог, равно как допускать угнетение тех, кто был принужден платить бóльшую его долю».

В 36-м эссе «Федералиста» Гамильтон завершил серию из семи статей по вопросам налоговых полномочий и контрольных мер для предотвращения «несправедливости и угнетения». Он предусмотрел достаточные гарантии против злоупотребления налоговыми полномочиями и в заключение подчеркнул, что налоги «будут ЕДИНООБРАЗНЫМИ на всей территории Соединенных Штатов. Это слово Гамильтон выделил заглавными буквами (сейчас принято выделять курсивом), т.е. подчеркнул конечное и главное значение термина. Что же понималось тогда под «единообразным»?

Созданный в XIX в. Оксфордский словарь английского языка — многотомный труд, на подготовку которого ушли десятилетия. Он прослеживает значение и употребление слов вплоть до позднего Средневековья. «Единообразное» определяется так: «То, что является или остается одним и тем же в разных местах, в разное время или при различных обстоятельствах, в чем не возникает какое-либо отличие, несходство или изменение». (Курсив добавлен. — Ч. А.)

Когда в середине XIX в. Верховный суд рассматривал закон о винокурнях, у него, насколько можно судить, тоже не возникло никаких затруднений с пониманием этого термина: «По нашему суждению, закон не вызывает никаких конституционных возражений. Налог, налагаемый на винокура, по существу является акцизом, и единственное ограничение полномочий Конгресса при введении такого рода налогов состоит в том, чтобы налоги были «единообразными» на всей территории Соединенных Штатов. Данный налог в его применении единообразен; это значит, что он одинаково налагается на всех производителей крепких спиртных напитков, где бы ни находилось их производство. Закон не устанавливает одну норму для одного производителя и другую для другого, а устанавливает одинаковую норму для всех».

Такого же подхода придерживались суды штатов, конституции которых требовали соблюдать принцип единообразия. Однако, как мы уже говорили, в демократическом обществе даже и без формального конституционного предписания соблюдение принципа единообразия и равенства является непременным условием любого налогообложения, даже если это условие не сформулировано явно. Уже в ранние времена Верховный суд штата Огайо постановил, что не может к одному собственнику применяться одна норма, а к другому другая. Не может быть так, чтобы один платил налог в 10%, другой в 5%, третий в 3%, а четвертый вообще ничего не платил.

В фундаментальном труде профессора Кули по конституционному праву норма единообразия имеет как социальный, так и географический аспект. Она была введена для того, чтобы обеспечить равенство обременения и не позволить законодателям облагать один регион или класс граждан иначе или более высоко, чем другой регион или класс граждан. Иными словами, в налогообложении не должно быть никаких «лазеек».

Как мы увидим, в XX в. норма единообразия перестала соблюдаться. С одного можно брать подоходный налог в 90%, с другого в 70%, с третьего в 20%, а с четвертого не брать вообще. Верховный суд истолковал норму единообразия по-новому и объявил ее всего лишь «оговоркой», которую в принципе можно изъять из Конституции. Ноа Уэбстер ошибся. Конгресс может устанавливать налоги, как ему заблагорассудится.

В Англии в 1871 г. вопрос о единообразии был поднят в Палате общин не как конституционный вопрос, а как вопрос политики в связи с прогрессивным подоходным налогом. Канцлер казначейства выступил против прогрессивного подоходного налога и заявил: «Если сохранять подоходный налог, то он должен быть единообразным. Иными словами, ставка налога должна быть одинаковой для всех; в этом суть единообразия».

После того как творцы Американской конституции потребовали единообразия во всех налогах, они решили еще больше ограничить полномочия Конгресса в отношении прямых налогов. Такие налоги, говорил Мэдисон (как и Цицерон почти за две тысячи лет до этого), можно вводить только в чрезвычайных ситуациях; они должны распределяться между штатами пропорционально населению. В 10-м эссе «Федералиста» Мэдисон высказал следующее проницательное соображение: «Пожалуй, нет такой сферы законодательства, в которой правящая партия получала бы бóльшую возможность и испытывала бы большее искушение пренебречь нормами справедливости. Каждый шиллинг, которым она перегружает слабейших, это шиллинг, остающийся в ее карманах».

Мэдисон подробно остановился на том, что в демократическом обществе налоговое законодательство предоставляет выгоды тем, кто находится у власти, и чрезмерно обременяет тех, кто власти не имеет. В Европе это было обычным делом и в то время, и в прошедшие столетия. Протестанты брали с католиков и евреев налоги в двойном и даже четверном размере. Там, где, как во Франции, господствующее положение занимала аристократия, дворяне обычно платили самые низкие налоги или вообще ничего не платили. Прямые налоги вызывали, как это было всегда, наибольшую неприязнь.

На дебатах Рафес Кинг из Массачусетса задал вопрос: «Каково точное значение понятия «прямое налогообложение»?» В заметках Мэдисона значится: «Никто не ответил». Между тем прозвучал отнюдь не детский вопрос. Эти понятия были историческими, а не юридическими, и точного их значения никто не знал. В 1798 г. Верховный суд рассматривал законность налога на повозки. Суд постановил, что прямыми налогами являются подушный и земельный налоги. Через сто лет вопрос вновь был поднят в связи с известным делом о подоходном налоге 1894 г.; как мы увидим, суд думал больше года и вынес весьма спорное определение.

Различие между прямым и косвенным налогообложением было учтено в первой канадской конституции, Акте о Британской Северной Америке; конституция ограничивает налоговые полномочия канадских провинций. В конце 1970-х годов специальный налог на нефть в провинции Саскачеван был объявлен незаконным, поскольку он противоречил классификациям и ограничениям, установленным канадской конституцией. Кстати говоря, канадцы и англичане определяют «прямые налоги» совсем иначе, чем это делают американские суды. Подоходные налоги — это прямые налоги и часто именно так называются. Американские же юридические инстанции, как правило, считают их акцизами на полученный доход и, следовательно, налогами косвенными.

Первым средством сдерживания чрезмерного налогообложения должно было стать ограничение полномочий Конгресса в области государственных расходов. Нет сомнения, что плохие налоги — это плод слишком больших расходов. Контролируйте расходы, и налоги будут контролироваться автоматически. Недавняя Поправка о сбалансированном бюджете была предложена с той же самой целью, которую творцы конституции преследовали в статье I, раздел 8: Конгресс имеет право устанавливать и взимать налоги, «чтобы выплачивать долги, обеспечивать совместную оборону и всеобщее благоденствие Соединенных Штатов». Ключевые слова здесь — «долги», «оборона» и «всеобщее благоденствие». Опять же, в дебатах по ратификации и в «Федералисте» эти слова тоже обозначали предельный лимит полномочий федерального правительства. Государственные расходы, выходящие за рамками этого лимита, незаконны и антиконституционны. Таким образом, контролируя государственные расходы, вы контролируете налоги и не позволяете федеральному правительству стать всемогущим национальным правительством. Разумеется, эти соображения канули в лету. Сегодня ни принцип единообразия, ни принцип ограничения расходов не имеют решительно никакого значения. Однако остановимся более подробно на том, чтó имели в виду творцы Конституции.

Следует ли понимать «совместную защиту» в том смысле, что военные расходы допустимы только на нужды обороны и не должно быть расходов на агрессивные войны? Да, именно об этом и говорили творцы конституции. Мы, писал Гамильтон в 34-м эссе «Федералиста», начинаем «новый… эксперимент в политике, связываем руки правительству в отношении наступательной войны, которая оправдывается государственными интересами; вместе с тем мы не должны лишать его возможности защищать общество от честолюбия или враждебности других наций».

Ограничить военные расходы Конгресса следовало прежде всего потому, что они особенно велики и требуют высоких налогов. По словам Гамильтона, невоенные расходы государства «несущественны по сравнению с теми, которые относятся к национальной обороне».

Как мы отмечали, идея ограничения использования налоговых поступлений на оборону пользовалась большой поддержкой в Англии и в испанских провинциях. Она утвердилась в Новом Свете и нашла отражение в ранних конституциях американских штатов. В «Законах и свободах Массачусетса» (1648) призыв на военную службу (т.е. налог в форме трудовой повинности) ограничивался чисто оборонительными задачами внутри штата.

Если обозреть последние два столетия американской истории, становится ясно, что некоторые войны были отнюдь не оборонительными и относились к той категории, которую Гамильтон назвал «наступательной войной, оправдываемой государственными интересами».

Условие «всеобщее благоденствие» тоже играло роль ограничителя государственных расходов и имело в виду вполне конкретную задачу — благополучие всей нации. «Всеобщее» подразумевает, что недопустимо тратить деньги на чье-либо «отдельно взятое благоденствие». Недопустимо затевать проект, выгодный только жителям Нью-Йорка; он должен быть полезен для всей нации. Этот принцип тоже стал достоянием истории. В политологии есть термин «казенная кормушка»; он означает, что политик, способный протащить через Конгресс законопроект в интересах «отдельно взятого благоденствия», может воспользоваться государственной казной. Стоит лишь строго соблюдать конституцию в отношении «всеобщего благоденствия», и злоупотребления деньгами налогоплательщиков в основном прекратятся.

Творцы Конституции смотрели на государство трезво; у них не было никаких иллюзий относительно опасностей, связанных с политической властью, — даже если эта власть находится в самых лучших и мудрых руках. Государство следует держать под контролем; согласно убеждениям эпохи Просвещения, полномочия государства должны быть ограничены, а этого можно добиться только с помощью жесткого ограничения налогообложения и государственных расходов. Все они верили, что созданная ими конституция решит эту главную задачу, и поначалу так оно и было. Тем не менее, когда они закончили работу и настало время подписать документ, они не испытывали никакой эйфории по поводу достигнутых результатов. Склонный к рефлексии д-р Франклин подписал документ «со слезами и принес извинения за то, что вообще принимал в нем участие, ибо ощущал сомнения и опасения». Затем он предостерег, что «совершенство документа весьма спорно, что он может просуществовать очень долго, распространиться на четверть мира и, вполне вероятно, закончиться деспотизмом». Страх перед деспотизмом вновь и вновь проявляется в речах и сочинениях даже самых убежденных сторонников конституции, таких как Франклин. Опасения несколько уменьшились благодаря Биллю о правах и сформулированным на дебатах по ратификации непременным условиям, которые резко ограничивали полномочия в сфере налогообложения и расходов. Пока эти средства контроля действенны, говорили их сторонники, деспотизм не пройдет. Но если этих мер, можем мы спросить, будет недостаточно, не оправдается ли тогда пророчество Франклина?

«Там, где цели государства извращаются и общественная свобода подвергается явной опасности, а все прочие меры исправления положения не дают результата, доктрина непротивления произволу и угнетению является абсурдной, рабской и губительной для блага и счастья людей».

Министром финансов в правительстве Джорджа Вашингтона стал Александр Гамильтон. О его назначении обычно говорили «нужный человек в нужное время и в нужном месте», но сомнительно, чтобы так думали в 1794 г. фермеры на западных границах. Следуя рекомендациям «Богатства народов» Адама Смита, Гамильтон убеждал Конгресс ввести акциз на виски, чтобы дополнить им поступления от таможенных пошлин, которых не хватало для уплаты военных долгов штатов. Налог на виски, по словам Гамильтона, был налогом на роскошь. Кроме того, американцы пили слишком много виски, и налог, таким образом, стал бы еще и мерой здравоохранения. Наконец, налоги на виски существовали до войны, и этот опыт был достаточно удачным. В итоге Конгресс согласился с предложением Гамильтона и ввел налог на виски, некоторые предметы роскоши, продажи с аукциона и кредитные средства обращения и платежа.

Налог на виски был акцизом. Вскоре пошли слухи, что правительство собирается обложить налогом продукты питания и одежду, т.е. ввести ненавистные европейские акцизы в Америке. Акцизы принадлежали, вероятно, к числу главных причин, побуждавших людей эмигрировать в Америку. В одном английском словаре XVIII в. акциз определяется как «отвратительный налог на товары, присуждаемый не обычными оценщиками собственности, а негодяями, которых нанимают те, кому платится акциз». Это примечательное определение, явно враждебное акцизам, выражает отношение англичан к таким налогам. В Америке многие считали акциз Гамильтона изменой революции.

Акциз на виски немедленно привел к проблемам. В западных приграничных районах виски был отнюдь не предметом роскоши, а основным средством обмена. Деньги там практически не водились. Фермеры выращивали рожь, перегоняли ее в виски, а готовый продукт переправляли через горы в Филадельфию; там его продавали или использовали в бартерных сделках. Поскольку зерно занимало гораздо больше места, его было трудно транспортировать, и налог больно ударил по западным фермерам. 25%-ный акциз наличными был возмутительным и невыносимым; фактически это было изъятие денег. В 1794 г. весь регион восстал уже открыто. Акцизных сборщиков мазали дегтем и вываливали в перьях, их дома поджигали, но, по счастью, до убийств дело пока не доходило. Даже те, кто в принципе был готов заплатить, не решались это сделать. По словам одного умеренного свидетеля Восстания виски, «даже малейшего одобрения налога хватало, чтобы человек лишился всего».

Для сбора налога была учреждена предшественница федеральной налоговой службы. Всю страну разделили на 14 регионов во главе с таким же числом региональных директоров. Каждый директор получал 1% налогов, собранных в его регионе; каждый налоговый агент получал 4% собранных им налогов. Таким образом, 95% доставались казначейству. Система комиссионных превратила сбор акциза в своего рода откупщичество: она стравливала налоговых агентов с налогоплательщиками. Чем выше был сбор налога, тем больше обогащались налоговики.

В 1792 г., когда был принят акциз, приграничные районы протестовали мирно: речи, собрания, петиции. На собрании в Питтсбурге Альберт Галлатин (впоследствии видный сенатор и министр финансов при Джефферсоне) заявил, что налог несправедлив и нестерпим. Акцизы — это всеобщее бедствие. «Все налоги на предметы потребления, — сказал он, — в силу полномочий, которыми неизбежно должны быть наделены их сборщики, в конечном счете отнимут свободу у любого народа, который позволяет их вводить».

Позицию Галлатина подкрепляли старинная ненависть англичан к акцизам и трехвековой европейский опыт. Федеральные власти не проявили ни малейшей готовности отменить налог, и вскоре доводы разума сменились призывами к отделению. Для голосования за свободу создавались специальные избирательные участки, — как в Бостоне во время протестов против гербового сбора. Налоговые агенты были объявлены «лицами вне закона», а повстанцы, называвшие себя вискарями, принесли присягу в том, что не будут сотрудничать с акцизными чиновниками и оказывать им какое-либо содействие. Шерифов, которые сопровождали этих чиновников, хватали, раздевали догола, брили наголо, мазали дегтем и вываливали в перьях. Некий новый Робин Гуд, называвший себя «Лудильщик Томми», дырявил перегонные кубы тех, кто все же платил акциз.

Неумолимость вискарей хорошо видна по истории с одним деревенским дурачком. Этот несчастный по глупости делал вид, будто собирает сведения для акцизных чиновников. Трезвомыслящие люди не обратили бы это никакого внимания, но разъяренные налогоплательщики всегда теряют голову. Бедолагу вытащили из постели, приволокли в кузницу, раздели, заклеймили каленым железом и вываляли в перьях.

Итак, в 1794 г. гражданский порядок рухнул. Судья Верховного суда констатировал состояние мятежа в Западной Пенсильвании. Гамильтон убедил Конгресс разрешить президенту Вашингтону мобилизовать милицию четырех прилегающих штатов ради демонстрации силы. Вашингтон лично возглавил эти войска. Первый и единственный раз президент Соединенных Штатов реально выполнял обязанности верховного главнокомандующего и в полной военной униформе вел войска на предполагаемое поле боя. К счастью, до настоящего боевого столкновения дело не дошло; повстанцы сдались и приняли предложенные федеральными властями условия амнистии. Никто даже не попал в тюрьму.

Конечный итог оказался вполне благоприятным для бунтовщиков. Джефферсон целиком отменил акцизный закон, который фермеры фактически объявили антиконституционным. Дело в том, что акциз изначально не был единообразным. Южные плантаторы не платили налог на свою традиционную продукцию (хлопок и табак); продукция фермеров Новой Англии тоже не облагалась налогом, и по всей стране были еще целые разряды свободных от налогов фермеров, торговцев и ремесленников. Может, лучше было сделать так, чтобы ради единообразия все эти категории при прочих равных условиях несли одно и то же налоговое бремя? Но такой вопрос никогда не ставился.

В наших учебниках истории неизменно превозносится славная военная операция против вискарей, — важная победа нашей новой федерации. Но совсем недавно историки обнаружили, что все в учебниках написано неправильно. На самом деле правы были бунтовщики, а военная операция предназначалась только для спровоцированной Гамильтоном политической демонстрации мощи федерального правительства. Повстанцы капитулировали еще до того, как прибыли федеральные войска. Из 20 повстанцев, доставленных в Филадельфию на судебный процесс по обвинению в государственной измене, только двум был вынесен обвинительный приговор, да и тех Вашингтон помиловал. Сегодня у нас тех бунтовщиков не просто оправдывают; их мятеж считается важным политическим посланием нашим временам. По словам одного современного исследователя, «в 1991 г., как и в 1791 г., протесты против налогов — это сигналы народного недовольства ненадлежащей работой демократии, сигналы, которые заслуживают пристального внимания».

Наконец, Восстание вискарей можно рассматривать как поучительный исторический прецедент. В пограничных районах Америки группа отважных граждан поднялась на защиту своих прав против налога, явно несправедливого по отношению к ним в тех конкретных обстоятельствах. Они капитулировали перед лицом фактически неодолимой военной силы, но в итоге, когда президентом стал Джефферсон, налог был отменен, и они демократическим путем получили то, чего поначалу не смогли добиться насилием. Однако остается вопрос: был бы налог отменен, если бы насилия не было? И было ли поэтому восстание, как считал Джефферсон, «необходимым лекарством» для оздоровления государственной политики?

Вскоре после подавления Восстания вискарей разразилось еще одно восстание против налогов; на сей раз его подняли немецкие поселенцы на Восточном побережье. В 1798 г. Конгресс ввел первый прямой налог на землю, дома и рабов суммарным объемом в 2 млн долл. Налог был распределен между штатами согласно требованиям конституции. Квота Пенсильвании составляла 237 тыс. долл., которые приходились в основном на землю и дома. С критерием оценки домов возникла проблема. В итоге остановились на количестве и размере окон в каждом жилом строении.

Когда приехали оценщики, немецкие поселенцы решили, что правительство собирается ввести ненавистный европейский налог на очаги. Они организовали небольшие отряды, вооружились, напали на оценщиков и выгнали их из своей округи. Когда часть восставших была взята под стражу, другие под предводительством Джона Фриса напали на здание суда и освободили арестованных. Президент Джон Адамс отправил в мятежный район подразделения милиции. Фриса схватили, судили, обвинили в государственной измене и приговорили к смерти. Однако затем президент Адамс вопреки мнению всего кабинета помиловал осужденного.

Президент Адамс, как и Гамильтон, был федералистом. Введенный им прямой федеральный налог на землю, как и акциз Гамильтона, вызывал ненависть по всей стране. Когда в 1800 г. Джефферсон выставил свою кандидатуру на пост президента, его антифедералистская налоговая программа привлекла симпатии людей и обеспечила победу. Налоговая политика федералистов вызывала всеобщее недовольство. Из-за нее партия федералистов вскоре утратила национальное лидерство и исчезла с политической сцены. Историки любят рассуждать о здравой финансовой политике федералистов и их благотворном влиянии на новую нацию, но упускают из виду, что налоги, позволявшие проводить такую фискальную политику, вызывали у людей отвращение. Многие американцы открыто задавали вопрос, стоило ли вообще совершать революцию. По вине федералистов налогообложение с представительством оказалось гораздо тяжелее, чем налогообложение без представительства. Как министр финансов Гамильтон, возможно, и был нужным человеком на нужном месте в нужное время, но его налоги сослужили плохую службу его же делу. С одной стороны, эти налоги подкрепляли новое федеральное правительство, с другой — параллельно разрушали партию федералистов.

Теперь мы можем поместить в исторический контекст замечание Джефферсона, что для государства полезно иметь восстание примерно раз в 20 лет. На протяжении его жизни произошло более 10 восстаний, о которых ему было хорошо известно. На Соединенные Штаты пришлось 6 — от восстания против гербового сбора до восстания Фриса. Все эти восстания, включая и Американскую революцию, были с различной интенсивностью направлены против налогов. В Европе тоже происходили восстания такого характера, — начиная с английских бунтов против акцизов в XVII в. и голландских бунтов против откупщиков до бесчисленных французских восстаний и революции. Все это были восстания против налогов. Поэтому, когда Джефферсон называет восстание хорошим тонизирующим средством для государства, он, несомненно, имеет в виду восстание против налогов. Для нации, которая рассчитывает на сдержки и противовесы в государственном устройстве, самым эффективным противодействием плохой налоговой системе, несомненно, является то средство, о котором говорил Джефферсон. Более того, он считал, что властям не следует слишком резко реагировать на восстания или слишком сурово карать неудачливых повстанцев: «Следование этой истине должно сделать честных республиканских правителей настолько мягкими в наказаниях, что они не будут сильно противиться восстанию. Ведь это лекарство, необходимое для оздоровления государственной политики».

Терпимость к гражданским беспорядкам и восстаниям Джефферсон обосновывал ссылкой на латинский афоризм, мало почитаемый в наши дни: «Malo periculosam libertatem quam quietam servitutem» («Лучше опасная свобода, чем спокойное рабство»).