Книга: Влияние налогов на становление цивилизации
Назад: 27. Упадок суперголландцев и подъем суперангличан
Дальше: Часть VII. Тернистый путь американского налогообложения в ранний период

28. Веское слово Просвещения по вопросам налогообложения

Приказ не понят.
Старинное флотское выражение
Философия XVIII в., обычно называемая Просвещением, освободилась от предрассудков прошлого и стремилась утвердить разум как основание всех идей и правил политической жизни. На принципах Просвещения основаны Соединенные Штаты и их Конституция. Если говорить о налогообложении, эти принципы стали высшим взлетом налоговой мудрости, этики, юриспруденции, да и самого обыкновенного здравого смысла. Свое веское слово о налогообложении сказали великие теоретики права и политики той эпохи и даже простой люд.
Идеи эпохи Просвещения стали реакцией на бурный XVII век. В Англии монархия была свергнута, король обезглавлен, а страна охвачена гражданской войной. Испанская империя рухнула под прессом шести крупных восстаний против налогов. Голландия входила в глубокую депрессию из-за чрезмерных налогов. Во Франции бунты против налогов происходили повсеместно и, как мы видели, были кровавыми и жестокими. Вероятно, хуже всего дела обстояли во Франции с ее военизированной налоговой полицией, которая занималась сбором налогов и наказанием непокорных.
Несомненно, что разорение, причиненное цивилизации плохим налогообложением, побудило людей той эпохи задуматься о причинах ущерба. Они изучили историю налогов прошлого и узнали, какие работали, а какие нет. Они постоянно поднимали вопрос о связи налогов и деспотизма, налогов и процветания. Как и сейчас, им тогда было нелегко представить справедливый и разумный налог. Эти мыслители обращались к прошлому в надежде найти подходящие идейные ориентиры. Они хорошо знали историю, чего, к сожалению, нельзя сказать о наших создателях налогов.
На первый взгляд может показаться просто удивительным, почему такое образованное общество, как наше, располагающее массой исторических данных, предпочитает идти по дороге, которая ведет к постоянному повышению налогов, к невероятно высоким налогам, и почему оно не дает себе труда изучить прошлое и узнать, какой вред высокое налогообложение принесло другим странам. Причину такой недальновидности можно найти в нашем непосредственном прошлом — в XIX в. Наше невежество — плод полной удовлетворенности. Если бы в прошлом веке плохие налоги привели к массовому кровопролитию и экономическому краху, к войнам и насилию, к гибели свободы, мы, наверное, уделили бы налогообложению гораздо более серьезное внимание. Налоговая безмятежность и низкие налоги XIX в. притупили в нас ощущение опасности, которую в конечном итоге создаст наша налоговая система.
Люди эпохи Просвещения имели преимущество, которого у нас не было, и этим преимуществом отчасти объясняется вескость их суждений. Свежая память о налоговых катастрофах недавнего для них прошлого позволила им хорошо понять, какой вред приносило плохое налогообложение. Они обращались к объективным историческим фактам, к исторической практике налогообложения, и на основе этих данных строили в высшей степени верные умозаключения. Они были первыми в мире подлинными историками налогов.
Их идеям трудно предъявить какие-либо упреки; эти люди сформулировали принципы, которые мы почитаем. Они создали политическую концепцию разделения властей, сдержек и противовесов, представительной демократии и ограничения полномочий государства. Их размышления по поводу налогообложения стали главным ориентиром для Западного мира. Если мы обратимся к дебатам, которые на протяжении XIX в. велись в американском Конгрессе, в британском Парламенте, во французских правительствах, мы сразу же почувствуем, насколько актуальны были идеи Локка, Монтескье, Адама Смита и других выдающихся мыслителей эпохи Просвещения. Но где-то ближе к началу XX в. эти идеи были отодвинуты на задний план нашим желанием иметь сильное государство, вести большие войны и иметь большие государственные расходы. Мыслители эпохи Просвещения обращаются к нашему столетию так, как Исайя и Иеремия обращались к своему народу во время бедствий и войн 800 и 600 г. до н.э. Подобно древним пророкам, они предсказали невзгоды, которые падут на нас, если мы предпочтем сильное государство и будем брать слишком много налогов.
Эти люди оставили нам много мудрых наставлений; для данной главы я отобрал десять наиболее важных. Бóльшая часть этих идей исчезла из интеллектуального мира, в котором мы живем сейчас. Современные специалисты в области налогов и государства, по всей видимости, даже не подозревают о том, какое наследие досталось потомкам от Просвещения. Как бы внимательно вы ни штудировали труды наших «экспертов», вы не найдете в них ни малейшей симпатии к идеям просветителей. Даже если эти идеи мелькнут на какой-то момент, о них тут же забывают. Возможно, это очередное проявление сермяжной правды жизни: к тому, что легко достается, легко и относятся. Наша политическая свобода и наши личные свободы достались нам от длинного ряда прошлых поколений; им пришлось бороться за свободу, которой мы сейчас пользуемся. Мы не добивались свободы собственными силами; мы просто получили ее в наследство. Мы воспринимаем свободу как нечто само собой разумеющееся, и, по-видимому, не понимаем, как трудно ее вернуть, если она утрачена.
Вот бесценное наследие, которое оставили нам люди эпохи Просвещения.
1. Государство — это в лучшем случае необходимое зло
У людей эпохи Просвещения не было иллюзий в отношении государства. «Государство, — утверждал Томас Пейн на первой странице своего знаменитого памфлета «Здравый смысл» (1776), — даже в наилучшем его состоянии есть лишь необходимое зло, а в наихудшем — зло нестерпимое». В первые годы революционной войны Вашингтон распространял памфлет Пейна в своих войсках на зимних квартирах. Джефферсон, Франклин и Мэдисон единодушно превозносили вклад Пейна в дело революции. А Джон Адамс даже сказал: «Не будь пера Пейна, меч Вашингтона оказался бы бесполезным». Главная идеи Пейна состояла в том, что налогообложение порождает тиранию. Корень проблемы заключается в неразумном, наивном отношении людей к своим государствам, в убеждении, что «государство — это некая чудесная таинственная вещь». Когда люди укрепляются в этой иллюзии, «с них можно брать чрезмерные налоги».
Пейн говорил о себе как о защитнике «дела бедных, ремесленников, торговцев, сельских тружеников и всех тех, на кого ложится реальное бремя налогов». Действительно, именно озлобленные налогоплательщики, чье терпение истощилось, были движущей силой революционных переворотов, которые произошли в Европе и в Америке в конце XVIII в. В 1792 г. Пейн, живший тогда в Лондоне, писал: «В этой стране [Англии] есть два отдельных класса людей: те, кто платит налоги, и те, кто получает налоги и живет на них… Когда налогообложение становится чрезмерным, оно неизбежно разобщает эти два класса».
Революция необходима в первую очередь для того, чтобы создать государство «менее дорогостоящее и более производительное», способное стать царством «мира, цивилизации и коммерции». Иными словами, когда государство устроено справедливо, «налоги немногочисленны». Злоупотребляющее налогами, раздутое государство — вот что побуждает людей совершать революцию. «Огромные государственные расходы заставили людей думать» и в итоге привели к революции.
Когда государство взимает слишком много налогов, оно обирает своих граждан, отнимает у них плоды их трудов, их собственность. Вместо того чтобы защищать свободу и собственность людей — что является единственным оправданием существования государства, — оно ведет себя как настоящий враг, ничуть не менее ужасный, чем иностранный захватчик: «Когда мы обозреваем угнетенное состояние людей при [плохих] государственных системах, когда видим, как та или другая власть выгоняет людей из домов и изнуряет их налогами хуже, чем враги, становится ясно, что эти системы никуда не годятся и что нужна общая революционная перемена в принципе и устроении таких государств». (Курсив мой. — Ч. А.)
Пейн имел в виду монархические и аристократические системы Европы, которые в то время отличались высокими налогами. Несомненно, однако, что его резкая критика вполне применима к нашим бюрократизированным обществам, в которых высокие налоги стали обузой для экономики и причиной применения уголовных наказаний. А когда Пейн отождествлял налогообложение с тиранией, он имел в виду, что любое налогообложение в той или иной мере требует тирании, требует ограничения свободы. Высокие налоги — это мощный губитель свободы, собственности и производства; в конечном итоге они причиняют больше вреда, чем иностранные захватчики. Рассуждения Пейна пользовались большой популярностью, поскольку он просто обратил внимание людей на самоочевидные вещи. Америку он считал великой страной свободы, потому что там были низкие налоги.
2. Мнимые потребности государства
В сочинении «О духе законов» (1751), которое оказало большое влияние на творцов американской конституции, барон де Монтескье объяснил эту проблему так: «Доходы государства — это та часть имущества, которую каждый гражданин отдает государству для того, чтобы оно обеспечило за ним остальную часть или дало ему возможность приятно ее использовать. Чтобы правильно определить размеры этих доходов, следует иметь в виду как нужды государства, так и нужды граждан. Не следует лишать народ действительно необходимого ради удовлетворения мнимых потребностей государства. Мнимые потребности государства — это все то, чего требуют страсти и слабости тех, кто управляет: очарование необычного проекта, болезненная жажда суетной славы и некоторое бессилие рассудка перед фантазией. Нередко беспокойные умы, поставленные государем во главе правления, считали, что нужды государства — это нужды их мелких душ».
Выводы Монтескье подкреплены столетиями безумных государственных расходов. Если посадить государство на скудный рацион, оно поневоле умерит свои мнимые потребности. Единственная конституционная система, позволяющая решить проблему, которую поставил Монтескье, существует сейчас в Швейцарии. Там государственные расходы и повышение налогов напрямую контролируют граждане. Правительство может лишь вносить предложения; последнее слово остается за народом.
Вьетнамская авантюра — яркий пример поведения, которое имел в виду Монтескье. Президент Джонсон был избран как кандидат мира («реальные желания людей»); избиратели проголосовали против Голдуотера, ибо считали его слишком воинственным. Вступив в должность, Джонсон, однако, заменил желания людей «мнимыми потребностями государства», которые, как мы теперь понимаем, были плодом его неуравновешенного воображения. Стране понадобились годы страданий, большие потери в человеческих жизнях и деньгах, чтобы, наконец, выйти из этой бессмысленной войны. Страна утратила чувство собственного достоинства.
Вьетнамская война совершенно точно соответствует предостережениям Монтескье: «очарование необычного проекта» (американская гегемония в Юго-Восточной Азии), «болезненная жажда мирской славы» (можно сказать, «божественный промысел», повелевающий Америке господствовать на Востоке) и «фантазия» (способность Америки добиться успеха там, где Франция потерпела провал). Весь этот классический набор имеется в наличии. Забыты только желания людей; а люди хотели воздержаться от колониальных войн на другом конце земного шара, иметь надежную валюту и не терять десятки тысяч молодых жизней в военной авантюре, спровоцированной параноидальным страхом перед коммунизмом (коммунизм, предоставленный самому себе, рано или поздно все равно продемонстрировал бы свою несостоятельность как экономическая система).

 

Великий мудрец эпохи Просвещения барон Монтескье. Его идеи о правлении вдохновили американцев и европейцев, в особенности в части форм правления, идеи умеренного (ограниченного) правительства и видов налогов, ведущих к рабству.
3. Государству не следует заниматься бизнесом
Самые яркие примеры нелепости государственно-бюрократического управления бизнесом мы находим в социалистических и коммунистических государствах; даже капиталистические государства, рискнувшие национализировать производственные отрасли, сильно обжигались на этом. Сейчас Россия расплачивается за всеобъемлющий государственный контроль и тотальное планирование. Стиральные машины не работают; все, что производится на государственных предприятиях, сильно уступает продуктам частных экономик. Адам Смит понимал эту проблему не хуже, чем любой автор после него: «Однако государи часто пускались во многие другие коммерческие предприятия и стремились, как и частные лица, поправить свои имущественные дела, занявшись какой-либо из обычных отраслей торговли. Почти никогда они не имели успеха: расточительность, с какой обычно ведутся дела государей, делает успех почти невозможным. Агенты государя считают состояние своего господина неисчерпаемым; они не придают значение тому, по какой цене покупают и продают, не придают значение тому, во сколько обходится им перевозка товаров из одного места в другое».
4. Свобода содержит в себе зародыши самоуничтожения
Это самый поразительный вывод, к которому пришло Просвещение. В главе «Злоупотребление свободой» («О духе законов», кн. XIII, гл. 15) Монтескье отмечает, что люди, живущие в состоянии свободы, склонны ослаблять свою защиту и терпеть высокие налоги, но если соглашаются на это, то обнаруживают, что хода назад уже нет: «Преимущества свободы привели к тому, что люди стали злоупотреблять самой свободой. Видя, что умеренное правление дало превосходные результаты, они пожелали расстаться с этой умеренностью, получая большие налоги, пожелали получать налоги чрезмерные и, не поняв, что этот дар приносит рука свободы, обратились к рабству, которое всегда бесплодно. Свобода привела к чрезмерным налогам; но чрезмерные налоги ведут к рабству».
Монтескье рассуждает просто и логично. Как только свободное общество соглашается на чрезмерные налоги, «надо предоставить откупщику чрезвычайную власть, а тогда все погибло». Суть такова: люди в состоянии свободы неразумно предоставляют правителям право вводить высокие налоги; это, в свою очередь, приводит к уклонению, уклонение требует суровых карательных мер, а последствия карательных мер губят страну.
5. Прямые налоги — отличительный признак рабства; косвенные налоги — отличительный признак свободы
Это убеждение, как мы уже отмечали, восходит к древним грекам и римлянам. Монтескье изложил его следующим образом: «Подушный налог более свойствен рабству, налог на товары — свободе, потому что он не столь непосредственно затрагивает личность плательщика» (курсив мой. — Ч. А.). Когда Монтескье говорит о том, что чрезмерные налоги ведут к рабству, а прямые налоги «более свойственны рабству», он имеет в виду, конечно, не то рабство, которое существовало на нашем Юге до Гражданской войны. Он имеет в виду совершенно иной род рабства — налоговое рабство. Это значит, что налоговое ведомство Большого брата берет налоги с индивидуума при помощи суровых наказаний, шпионажа и конфискаций.
6. Уклонение от налогов не является уголовными преступлением
В ту эпоху великие теоретики права относились к уголовному праву с неведомым в наши дни уважением. Власти не имеют права по своему усмотрению объявлять «преступлением» даже то, что не соответствует закону природы и что мы сейчас могли бы назвать «общеуголовными преступлениями». Общий принцип юриспруденции того времени был сформулирован Локком во «Втором трактате о гражданском правлении»: «Таким образом, закон природы выступает как вечное руководство для всех людей, для законодателей в такой же степени, как и для других. Те законы, которые они создают для направления действий других людей, должны, так же как и их собственные действия и действия других людей, соответствовать закону природы».
Когда авторы Декларации независимости заявили о праве колонистов отделиться от Великобритании и создать собственное государство, они подкрепили свою позицию принципом Локка: «Один из народов вынужден расторгнуть политические узы… и занять самостоятельное и равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и ее Творца». Иными словами, революция свершилась в соответствии с законами природы, какими и должны быть «действия всех людей».
Взгляды Локка, имевшие большое влияние при основании Соединенных Штатов, не пользовались популярностью в монархической Европе, где господствовало королевское право. Короли сами могли решать, что считать преступлением, и не обращали внимания на законы природы. Генрих VIII издал двести отдельных постановлений, в которых определялись тяжкие уголовные преступления, караемые повешением; в их числе был закон против нищенства. Принцип Локка отрицал за правителями право произвольно криминализировать те или иные действия. Власти не могут так поступать, поскольку человеческие законы должны соответствовать законам природы. В вопросе о неповиновении последователи Локка придерживались твердой позиции и осуждали криминализацию уклонения от налогов. Теоретическую основу этой позиции заложил Монтескье. Уклонение от налогов — это следствие чрезмерного налогообложения, которое вынуждает людей не платить высокие налоги, поскольку это сулит им «очень большую выгоду». (То же самое отмечал Гамильтон в «Федералисте», № 35.) Вот что писал Монтескье: «Поэтому приходится прибегать к чрезвычайным наказаниям, подобным тем, которые назначаются за величайшие преступления. При этом уничтожается всякая пропорциональность между наказаниями. Люди, нисколько не злонамеренные, наказываются, как злодеи, что в высшей степени противно духу умеренного правления».
Пятнадцать лет спустя Блэкстон работал над своими монументальными «Комментариями к законам Англии»; значительное место в них отведено английским свободам. Блэкстон подчеркивал, что этими свободами обладает каждый, чья нога ступила на английскую землю. Даже чернокожий раб, отмечает Блэкстон в 1766 г., немедленно становится свободным человеком. Я не раз поражался тому, как могли жители американского Юга пренебрегать этим великим принципом британского права. В вопросе об уклонении от налогов Блэкстон стоит на позиции Локка и почти дословно повторяет Монтескье: «Поэтому приходится прибегать к чрезвычайным наказаниям, чтобы предотвратить [уклонение]; иногда это даже высшая мера наказания, как за тяжкое преступление. Но этим устраняется всякая соразмерность в наказаниях, поскольку убийц ставят на один уровень с теми, кто на самом деле виновен не в нарушении природных законов, а лишь в нарушении постановлений». «Нарушение постановлений» — это вердикт государства; такое нарушение не может считаться преступлением в собственном смысле. Слова «высшая мера наказания», вероятно, относятся к некоторым наиболее суровым законам Уолпола против налоговых преступлений.
Но на этих двух гигантах юриспруденции мы еще не закончим. Десять лет спустя, в 1776 г., вышла классическая работа Адама Смита «Богатство народов». Он тоже классифицировал уклонение от налогов как правонарушение искусственное, т.е. не противоприродное. Превращать его в «уголовное преступление» — это и значит нарушать законы природы. Человек, уклоняющийся от налогов, говорит Смит, обычно не способен преступить уголовное право и «во всех отношениях был бы образцовым гражданином, если бы законы его страны не объявили преступлением то, что природа никогда не предполагала признавать таковым. В странах с дурным управлением, где существует по меньшей мере общее подозрение о наличности больших ненужных расходов и неправильном использовании государственных доходов, мало кто уважает законы, защищающие такое положение вещей».

 

В классическом сочинении Адама Смита «Богатство народов» исследуются проблемы налогов и сформулированы четыре признака плохой системы налогообложения.

 

В замечательной книге «Государство — наш враг» Альберт Джей Нок выступает с позиции современного апологета естественных прав: «Теория политической свободы основана на концепции природных прав, и я всегда соглашался с Декларацией независимости в том, что это здравая концепция, в том, что Творец наделил человечество определенными неотъемлемыми правами, одним из которых является личная свобода. Но мир все больше расходится во мнениях с такими старомодными людьми, как я. Я постоянно слышу, что концепция природных прав — вещь спорная и совершенно вышедшая из моды, что сейчас уже почти никто не верит ни в какие природные права человечества, а все права, доступные человечеству, являются юридическими, условными и, следовательно, на законном основании могут быть ограничены или отменены властью, которая их предоставляет».
7. Самый опасный враг свободы: налоговый произвол
«Но самые губительные из всех налогов — это налоги произвольные. Обычно своим применением они обращаются в сущее наказание для трудолюбия… Поэтому удивительно будет обнаружить такие налоги у любой цивилизованной нации». Если вас поразило предположение просветителей, что люди, находящиеся в состоянии свободы, склонны сами загонять себя в налоговое рабство, то, наверное, еще более неожиданным вам покажется такое мнение просветителей: налоговый произвол служит оправданием уклонения, неповиновения, насилия, государственной измены, вооруженного восстания и свержения власти. К сожалению, они не оставили нам определения налогового произвола, поскольку смысл этого термина, похоже, представлялся им самоочевидным. А вот нам он не вполне ясен. Это явление никогда не было самостоятельным предметом исследования, и до тех пор, пока такое исследование не будет выполнено, мы будем оставаться в некотором неведении относительно истинного смысла налогового произвола и не сможем полностью понять, почему он считался главнейшим врагом свободы. Во всяком случае ясно, что этот термин обозначал не какой-то конкретный вид налогообложения или конкретный вред, приносимый дурным налогом. Скорее, он обозначал общую опасность, связанную с любым типом налогообложения, которое неправильно установлено или неправильно осуществляется. Чтобы стать произвольным, деспотическим, налог должен быть лишен принципов, — но каких? Из сочинений эпохи Просвещения мы можем извлечь три самых важных принципа, пренебрежение которыми превращает налогообложение в произвол.
Принцип первый: налоги должны взиматься при согласии тех, кто их платит. Для просветителей право подвергаться налогообложению при добровольном согласии и только на этом условии было первым и самым главным из всех человеческих прав. Все прочие права подчинены ему.
Один налогоплательщик написал в «Maryland Gazette» в 1748 г., что право человека платить налоги только в том случае, если он на это согласен, «есть стержень, на котором зиждется свобода, и если он ослабевает или низвергается, свобода в той же мере ослабевает или совсем исчезает». Согласие на налоги, продолжал этот автор, — это «одно из самых важных отличительных свойств английской свободы, более того, сама ее душа и суть, ибо народ или (что то же самое) представители народа должны быть полными хозяевами своего кошелька, должны быть теми единственными судьями, которые решают, сколько они пожелают заплатить и как следует распорядиться этими деньгами». Для людей той эпохи наличие сознательного добровольного согласия имело столь большое значение, что законодательные собрания Новой Англии не устанавливали налоги для тех городов, которые не прислали своих делегатов. А когда в 1769 г. губернатор Джорджии отказался утвердить представительство от четырех новых приходов, законодательное собрание, в свою очередь, отказалось брать с них налоги.
Локк тоже выделял принцип согласия, который мы можем возвести к XVII в. и гражданской войне в Англии. Для жителей Англии проблему согласия, как мы отметили в главе 23, решал Билль о правах. Однако, как мы вскоре увидим, он не решал ее для англичан, живших в колониях Северной Америки. В XVIII в. понятие согласия было значительно уточнено, причем самые прозорливые и четкие уточнения были сделаны авторами, жившими не в колониях, а в Англии. Концепция согласия выводила налогообложение из сферы нормативного законодательного процесса. Правительство может принимать любые законы и постановления на благо общества, но когда дело касается налогов, законы должны были получать одобрение налогоплательщиков; остальные законы в этом не нуждаются. Лорд Уильям Питт, приложивший много усилий для предотвращения революции в колониях, объяснил суть вопроса следующим образом: «Налогообложение не является частью исполнительных или законодательных полномочий. Налоги — это добровольный дар, добровольное приношение, и его может сделать только Палата общин».
С Питтом были согласны многие английские политики и, в частности, не кто иной, как канцлер казначейства лорд Кэмден, который занимал эту должность в 1766-1770 гг. и способствовал отмене закона о гербовом сборе: «Моя позиция — повторяю, я буду придерживаться ее до моего последнего часа — такова: налогообложение и представительство нераздельны. Эта позиция основана на законах природы, более того, она сама является вечным законом природы, ибо то, что принадлежит человеку, является его полной собственностью, и никто не вправе взять у него эту собственность без его согласия, выраженного им лично или через представителя. Тот, кто покушается на чужую собственность, намеревается причинить ущерб, а тот, кто отнимает ее, совершает грабеж, низвергает и разрушает различие между свободой и рабством. Налогообложение и представительство совечны этому основному закону и составляют его суть».
Другой ведущий английский политик, лорд Шелберн (он возглавлял министерство торговли, а после отмены закона о гербовом сборе был министром по делам колоний) утверждал, что принцип добровольного согласия на налоги — это первая и главная свобода английского народа, та первичная свобода, на которой основаны и от которой зависят все прочие свободы. «Это единственная привилегия, которая принципиально важна, — сказал он, — для сохранения всех прочих привилегий, положенных нам по праву».
Американская революция выросла из дебатов о том, что такое «согласие на налоги». Только видимость? Чистая формальность? Английские государственные деятели, как и американцы, признавали важность согласия, но им были нужны деньги для государственных расходов, а потому «согласием», как и свободой, приходилось жертвовать ради налоговых интересов. Ради этой цели политиков вполне устраивало фиктивное согласие. Парламент подтверждал «согласие» от лица всех — от лица тех, кто жил в стране или находился за границей, имел право голоса или не имел его, от лица мужчин и женщин, христиан и евреев. Иметь добросовестных представителей было совершенно не обязательно. Но лучшие теоретики права с этим не соглашались. В своих «Комментариях» Блэкстон определил многие свободы английского народа и, в частности, сформулировал принцип согласия на налоги, при котором налогоплательщик имеет «своего представителя»; он указал, что в английской истории были периоды, когда согласие отсутствовало, когда налоги «взимались без подлинного и добровольного согласия». Эдмунд Бёрк утверждал, что англичане не были бы хорошими гражданами, «если бы, имея в нашем распоряжении действенные средства сопротивления, мы были бы вынуждены платить налоги, на которые не давали согласия».
Принцип второй: налоги должны соразмерно распределяться среди людей в соответствии с определенным стандартом или правилом. Если правило распределения отсутствует, налогообложение тем самым становится произвольным.
Гамильтон разъяснил это обстоятельство в речи, произнесенной в Фишкилле, штат Нью-Йорк, 4 июля 1782 г.: «Там, где группа людей получает неограниченную власть над чужой собственностью, непременно будут злоупотребления. Страсти, предрассудки, симпатии и антипатии — вот что будет играть решающую роль при оценке платежеспособности людей, на которых простирается их власть… Дух свободы отвергает любые произвольные решения в области налогообложения. Он требует, чтобы каждый человек на основе определенного и общего правила знал, какую часть его собственности требует государство. Как бы мы ни гордились свободой в теории, она не может существовать на практике, пока продолжается налоговый произвол».
Сто лет спустя понятие налогового произвола было еще актуально, да и вообще в XIX в. к нему обращались часто. Томас Кули, ведущий в то время специалист по конституционному праву, так объяснял смысл этого понятия: «Налоги отличаются от произвольных поборов тем, что налагаются согласно определенному правилу, которое распределяет налоговое бремя между плательщиками. Поэтому изъятие, не основанное ни на каком правиле распределения, не является налогом». Но если это не налог, что же это такое? Судья Кули, как и очень многие в XIX в., вероятно, следовал Адаму Смиту или, во всяком случае, питал уважение к основателю современной экономической науки. Смит считал, что при несоблюдении принципа распределения происходит вымогательство.
Принцип третий: равенство, необходимое для противодействия естественному желанию каждого переложить свои налоги на другого. Как отмечал Давид Юм, «каждый человек, разумеется, старается сбросить с себя бремя подати, которою он обложен, и возложить его на других».
Наряду с согласием базовым принципом справедливой налоговой системы считалось равенство. Государство уподоблялось большому поместью со многими владельцами, и поскольку главной обязанностью государства является защита национального богатства (как обстоит дело и с крупным земельным владением), расходы на его поддержание должны оплачиваться сообразно доле в собственности. Иными словами, вы должны платить за то, что имеете. Тот, кто имеет в пять раз больше, платит во столько же раз больше. Таков принцип. Адам Смит разъяснял его следующим образом: «Расходы правительства по отношению к отдельным лицам, составляющим население большой нации, подобны расходам по управлению большим поместьем, принадлежащим нескольким владельцам, которые все обязаны участвовать в них соответственно своей доле в имении. Соблюдение этого положения или пренебрежение им приводит к так называемому равенству или неравенству обложения».
В 1690 г. Джон Локк, бывший свидетелем великой гражданской войны в Англии, возможно, впервые сформулировал этот принцип в следующих словах: «В-третьих, верховная власть не может лишить какого-либо человека какой-либо части его собственности без его согласия. Ибо сохранение собственности является целью правительства, и именно ради этого люди вступают в общество. <…> Это правда, что правительства не могут содержаться без больших расходов, и каждый, кто пользуется своей долей защиты, должен платить из своего имущества свою долю на его содержание. Но все же это должно делаться с его собственного согласия… Ибо каким правом собственности могу я обладать на то, что другой может по праву взять себе, когда ему заблагорассудится?»
В XIX в. принцип соразмерного распределения стал аксиомой, не требующей доказательства: «Каждый человек обязан вносить в государственный доход долю, пропорциональную выгодам, которые он получает от защиты со стороны государства» (курсив мой. — Ч. А.) С этой точки зрения налоги являются не бременем, а платой за получаемые выгоды. Налоги должны основываться на принципе соразмерного распределения; тот налог, который не соответствует данному правилу, является произволом и равносилен конфискации под видом налогообложения.
Апологеты нашей системы «прогрессивного налогообложения» утверждают, что главным принципом является не соразмерное распределение или равенство в налогообложении, а «способность платить». Но способность платить — это никакой не принцип, а выдержка из формулы Карла Маркса «от каждого по способности». В «Конституции свободы» Фридрих Хайек отметил ошибочность прогрессивной системы: «В отличие от пропорциональности, прогрессия не связана ни с каким принципом, который объяснял бы нам, каким должно быть соотносительное обременение разных лиц. <…> Схема, основанная на предполагаемой справедливости прогрессии, не имеет, как признавали сами ее сторонники, никаких ограничений, пока все доходы сверх произвольно установленной цифры конфискуются, а доходы ниже этой цифры вообще не облагаются налогом». Скажем, в 1950-е годы законодатели считали справедливой верхней планкой 91%. Богатые способны столько платить. В 1986 г. новые законодатели сочли подобающей верхней планкой «способности платить» 28%. Прогрессивное налогообложение превратилось в самую губительную форму налогового произвола. Более подробно мы поговорим об этом ниже.
8. Экономическая теория здравого смысла: аргументы сторонников экономической теории предложения
Экономическая теория предложения с ее на первый взгляд нелепым убеждением, что снижение налоговых ставок повышает государственные доходы, — теория не отнюдь новая; как мы увидим, она восходит к древности. Убеждение это характерно и для Просвещения; в 1788 г. один анонимный автор изложил его в предельно сжатой форме: «Мы можем добавить, что если главной целью являются государственные доходы, то, по всеобщему признанию, самыми подходящими для этого являются умеренные налоги». Сторонники экономики предложения считают, что низкие налоги побуждают больше зарабатывать, больше сберегать и инвестировать; тем самым они стимулируют экономическую активность и увеличивают совокупный национальный доход, или совокупное национальное богатство, подлежащие налогообложению. Монтескье выразил эту мысль совсем просто: «Природа справедлива к людям; она не оставляет без вознаграждения их труды. Она учит их трудолюбию, ибо с большей работой связывает и большее вознаграждение. Но если произвол власти лишил их установленных природой наград, они проникаются отвращением к труду, и праздность кажется им единственным благом».
Читатель должен понимать, что «умеренные налоги» эпохи Просвещения по нашим стандартам были бы очень низкими. Когда в конце XVIII в. появился 10%-ный подоходный налог, он был воспринят как нечто возмутительное. Сейчас такой налог казался бы манной небесной. Мыслители эпохи Просвещения выступали не как рядовые сторонники экономики предложения, а, можно сказать, как самые горячие ее энтузиасты. Они верили, что правильно подобранное умеренное налогообложение — это подлинное благо для коммерции: «Если налоги установлены подобающим и разумным образом, то по природе своей они таковы, что не будут приводить коммерцию к застою, а, напротив, будут ускорять и оживлять ее. Поэтому их можно уподобить обрезанию дерева умелой рукой, благодаря которому дерево остается здоровым и живет дольше».
9. Отличительные свойства плохой налоговой системы: четыре пункта Адама Смита
Во введении к разделу о налогах Адам Смит формулирует ряд принципов, относящихся к хорошим налогам и плохим налогам. Проблема свободы интересовала его не так сильно, как разумные, работоспособные и устраивающие всех налоги. Вот четыре пункта Смита относительно плохих налогов.
1. Плох тот налог, для расчета и сбора которого требуется большой бюрократический аппарат.
2. Плох тот налог, который «может затруднять приложение труда населения и препятствовать ему заниматься теми промыслами, которые могут давать средства к существованию и работу большому количеству людей. Навязанный людям, он может этим уменьшать или даже уничтожать средства, которые дали бы им возможность с большей легкостью выполнять платежи».
3. Плох тот налог, который провоцирует уклонение. Такой «закон, вопреки всем обычным принципам, сначала создает искушение, а потом наказывает тех, кто этому искушению поддается». Уклонение вредно еще и потому, указывает Смит, что «уничтожает ту выгоду, которое общество могло бы получить от использования капиталов таких людей».
4. Плох тот налог, который «подвергает людей частым посещениям и расспросам сборщиков налогов и тем причиняет людям много ненужных неудобств, неприятностей и притеснений. <…> Тем или иным из этих четырех разных способов налоги часто становятся гораздо более тягостными для народа, чем полезными для правителя».
10. Какой должна быть хорошая налоговая система: шесть правил лорда Кеймса
Наши специалисты по истории, политологии, философии и этике уделяют вопросам налогообложения мало внимания (если вообще его уделяют). В отличие от этого в XVIII в. ученые считали налогообложение важным аспектом как вышеперечисленных, так и других дисциплин. Если, например, говорить о философии, то «Принципы морали и политической философии» Пейли содержат некоторые материалы и теоретические размышления по налоговым вопросам, а замечательный ученый того времени лорд Генри Хоум Кеймс опубликовал «Очерки по истории человека» (1769), частично тоже посвященные анализу проблем налогообложения. Его книга оказала большое влияние на Адама Смита, который многое заимствовал у Кеймса. Вот намеченные Кеймсом «правила, долженствующие соблюдаться при налогообложении».
1. Если существует возможность для уклонения, налоги должны быть умеренными. Со стороны законодателей несправедливо «сначала искушать, а потом карать» уступку искушению.
2. Следует избегать налогов, расчет и сбор которых связан с большими издержками.
3. Произвольные налоги «отвратительны для всех». Суммы, подлежащие выплате, должны определяться «общим и наиболее вероятным мнением других».
4. Для компенсации «неравенства в богатстве» бедные должны освобождаться от всякого значительного налогового бремени.
5. Следует избегать налогов, изнуряющих силу нации. Такие налоги «противны самой природе государства, которое должно защищать, а не угнетать».
6. Следует избегать налогов, которые требуют свидетельства под присягой.
Вот подлинные слова Кеймса: «Лжесвидетельство превратилось сейчас в простительное правонарушение и вряд ли способно сильно запятнать чью-либо репутацию. <…> Но вот что на самом деле прискорбно, так это образ действий наших законодателей: вместо того, чтобы принимать законы, исправляющие и улучшающие нравственность, они поступают ровно наоборот. Увеличение числа присяг при сборе налогов не только дурно сказалось на нравственности всех слоев общества, но и сделало присягу бесполезной, поскольку исчезла власть клятвы над совестью».
Отрицательное отношение к использованию присяги при сборе налогов вообще характерно для эпохи Просвещения и восходит, как мы отмечали, к королеве Елизавете. За 25 лет до Кеймса великий поэт Александр Поуп сказал: государству в принципе дозволительно вводить «тяжкие и разорительные налоги», но требование приносить клятву по налогам — это «вещь постыдная и бесчестная». Клятва — священный акт. Когда в богобоязненном обществе человек приносит клятву, он тем самым обязуется не просить у Бога снисхождения, а, напротив, просить кары, если нарушит клятву. Использовать такое средство при сборе налогов столь же безнравственно, сколь и нечестиво.
Представления просветителей о налогах и государстве продолжали жить и в XIX в. Генри Торо с особой энергией развивал мысли Пейна об ограничении власти государства: наилучшее государство то, которое мало во что вмешивается или «вообще ни во что» не вмешивается. Если государство переходит черту, тогда, считал Торо, необходимо гражданское неповиновение; этот принцип он применил на собственной практике и попал в тюрьму за неуплату налогов. Учение Адама Смита и его налоговые принципы по-прежнему повсюду доминировали в экономической и налоговой теории и практике. Там, где останавливался Смит, шел вперед Давид Рикардо, а за ним следовал Джон Стюарт Милль. Ведущий экономист середины XIX в. Дж. Р. Мак-Куллох настаивал на отмене присяги при декларировании налогов и утверждал, что общий упадок нравственности является следствием этой порочной практики. Даже Верховный суд США постановил (правда, лишь в 1885 г.), что при налогообложении присяга не нужна.
Когда XIX век подходил к концу, политическая теория отошла от концепции ограничения полномочий государства и склонилась в противоположную сторону, к государственному патернализму. Волки облачились в овечьи шкуры. Слова, которыми когда-то выражались благороднейшие идеалы Западной цивилизации, приобрели другое значение. Государство правомочно под видом налогообложения отнять собственность у любого человека, и это будет «социальной справедливостью» или «перераспределением доходов». Коммунистические диктатуры именовали себя «демократическими республиками». Даже понятие «равенство», как мы увидим, было искажено в налоговой теории.
В XX в. западного человека совратила философия социализма и социального государства, и после этого идеи мыслителей Просвещения ушли со сцены. Самые грубые формы патернализма нашли выражение в итальянском фашизме, немецком национал-социализме и японской политике Великой Восточной Азии. Марксизм был скорее прямым насилием, чем совращением, поскольку никогда не приходил к власти с согласия общества. Итальянский диктатор Муссолини выразил общее кредо всякого патернализма, как жесткого, так и мягкого, в следующем замечании: «Мы были первыми, кто сказал, что чем более сложные формы приобретает цивилизация, тем сильнее ограничиваются свободы личности — это неизбежно».
И хотя на словах мы воздаем должное идеям Просвещения, на самом деле мы так и не добились ни ограничения полномочий государства, ни умеренного налогообложения (это вещи взаимосвязанные). Достаточно еще раз окинуть взглядом изложенные в этой главе советы, и мы убедимся: мы отвергли почти все, что они предлагают. Четыре свойства плохой налоговой системы, о которых уведомил нас Адам Смит, до сих пор в полной мере присущи нашей системе. Мало того, мы даже усилили их добавочными изъянами, о которых нас предупреждали другие умные люди. Кратко говоря, если вести речь о налоговой мудрости Просвещения, становится ясно: как гласит старинное флотское выражение, «Приказ не понят» — во всяком случае, не понят творцами наших налогов.
Назад: 27. Упадок суперголландцев и подъем суперангличан
Дальше: Часть VII. Тернистый путь американского налогообложения в ранний период