Книга: Влияние налогов на становление цивилизации
Назад: 18. Швейцарцы: от Вильгельма Телля к неразглашению банковской тайны
Дальше: 20. Как Кортес и Писарро обнаружили, что налоги были слабым местом ацтекских и инкских правителей
19. Падение Геркулеса Европы
Солнце никогда не заходит над владениями короля Испании, и от малейшего движения этой страны трепещет весь мир.Историк XVI в.
Ни одна страна в истории не подтверждает основную мысль этой книги лучше, чем имперская Испания. Великая испанская империя, ничего равного которой никогда и не существовало, была разорена непокорными налогоплательщиками, принадлежавшими к самым разным слоям и применявшими все возможные методы уклонения. Добровольное выполнение налоговых требований (если воспользоваться современным термином) испанским налогоплательщикам было почти неведомо. Они оказывали сопротивление, скрывались и, в конце концов, придумали хитрые способы обмана и уклонения, которые при определенных обстоятельствах могли лишать государство 90% налоговых поступлений. Налогообложение стало главной причиной общего упадка Испании, но именно плохие налогоплательщики и плохие налоги привели эту некогда могучую державу к полному краху.
Испанская империя возникла в результате череды королевских браков. Во времена Колумба брак Фердинанда и Изабеллы объединил, подобно унии между Англией и Шотландией, две самые большие области Испании. Дочь Фердинанда и Изабеллы вышла замуж за представителя австрийской династии Габсбургов. В этом браке родился сын, будущий Карл V, король Испании и император Священной Римской империи; его владения простирались на бóльшую часть Европы. В то же самое время испанские конкистадоры присоединили к империи огромные территории в Новом Свете. Более столетия Испания была самой могущественной державой Европы со времен Рима; ее заморская империя не знала себе равных во все времена.
В XVII в. эта гигантская империя начала распадаться. Англичане привыкли думать, что главной причиной стал разгром испанской Великой Армады. Это убеждение, конечно, лестно для самолюбия англосаксов, но далеко от истины. Две трети кораблей все же сумели добраться до Испании. Кроме того, испанский флот больше пострадал от «протестантского ветра», чем от действий английских моряков.
По словам герцога Веллингтона, «Испания — единственная страна в мире, где дважды два не равно четырем». Действительно, просто невозможно представить, как могла без всякой видимой причины рухнуть держава, которая обладала сильнейшими в мире сухопутными и морскими силами, каждый месяц получала огромные богатства из Нового Света и контролировала чуть ли не полмира. В истории имперской Испании дважды два и вправду не было равно четырем.
Самым ненавистным и вместе с тем самым прибыльным (эти два свойства обычно соседствуют) из всех налогов был 10%-ный акциз на все операции с недвижимостью и прочим имуществом, так называемый алькабала. Этот налог придумали мусульмане и в Средние века внедрили его в Испании. В 1504 г. королева Изабелла в своем завещании призвала отменить налог. Известный испанский кардинал Хименес просил о том же короля Карла V. Как и наш подоходный налог, алькабала приносил такой доход, что отменить его было нереально; мало того, он распространился на продукты питания, и ставки выросли еще больше. Он стал «самым прибыльным из всех налогов… поэтому многие поколения кастильских королей упорно не желали расставаться с этой опасной пошлиной».
Акциз оказывал угнетающее влияние на производство и торговлю. Сколько раз один и тот же товар переходил из рук в руки, столько же раз выплачивался акциз; поэтому кастильские товары вытеснялись с внутренних и внешних рынков. Пассивный торговый баланс нарастал с угрожающей быстротой, поскольку испанские товары не могли конкурировать на местных рынках с дешевыми иностранными (как правило, контрабандными). Золото и серебро утекали из страны, как только прибывали в нее из обеих Америк.
Империя Карла V представляла собой конгломерат недостаточно прочно связанных друг с другом провинций, каждая из которых настаивала на своих «старинных свободах и обычаях»; на простом языке это означало, что новых налогов быть не должно. Провинции были готовы хранить верность Карлу, готовы сражаться за него, но приемлемыми считали лишь налоги на защиту родины налогоплательщиков, а отнюдь не на ведение агрессивных войн. Карл вскоре понял это, и когда ему требовались деньги, в поисках доходов обращал взоры на свою коренную провинцию, Кастилию. Он полагал, что тамошние подданные поддержат родного короля во всех его военных предприятиях, но ошибался. Налоги должны идти только на оборонительные войны; это убеждение укоренилось в Европе прочно и повсеместно.
Налоговые меры требовали одобрения Кортесов, — представительного собрания налогоплательщиков, подобного английскому парламенту и французским Генеральным штатам. Дворянство и духовенство не платило налоги; поэтому голоса этих сословий не имели значения. А вот мнение депутатов от городов и простого народа играло решающую роль, так как без их согласия нельзя было обложить налогом избирателей.
Когда король нуждался в деньгах, он созывал Кортесы и поручал одному из министров произнести речь от королевского имени. Кортесы, в свою очередь, подавали прошение о том, чего они хотели от короля, — скажем, о новом мосте, о строительстве дороги или об изменении какого-нибудь закона. Король обещал исполнить просьбы, и тогда депутаты одобряли налоги. Эта процедура внешне напоминала хорошее парламентское правление, но на практике Кортесы, как правило, выполняли все пожелания короля.
В одном редком случае, когда Кортесы отвергли требования министра финансов, король лично явился к депутатам и приказал решить все вопросы положительно в течение получаса. Депутаты отказались, и разгневанный король ушел ни с чем. Вечером в провинции было введено военное положение. Депутаты быстро собрались и утвердили заявки короля. В испанской системе не было условий для настоящих дебатов и настоящего политического торга.
Король обычно избегал прений с депутатами за счет того, что предлагал им щедрые субсидии, доходные должности и разнообразные льготы. Это были не взятки в прямом смысле слова, а скорее (как бывает и в наши дни), привилегии, сопутствующие определенной должности. В 1520 г. Карл спровоцировал крупные волнения в Кастилии, поскольку, желая получить новые налоги, переусердствовал с субсидиями. Разгневанные налогоплательщики угрожали депутатам и требовали политических перемен, которые покончили бы с коррупцией в Кортесах.
Всю свирепость этого бунта показывают события в Сеговии на севере Испании. Толпа местных налогоплательщиков жестоко расправилась со своим депутатом, даже не дав ему получить последнее причастие у приходского священника. Озлобленные налогоплательщики не хотели, чтобы депутат получил отпущение последних грехов и особенно, чтобы ему был прощен главный грех — одобрение ненавистных налогов. В конце концов, Карл подавил беспорядки, и на первый взгляд бунт своих целей не достиг. Тем не менее он преподал монархии урок: налоги должны быть терпимыми для налогоплательщика вне зависимости от того, на что готовы пойти коррумпированные депутаты.
После бунта в Кастилии Карл принял политику «никаких новых налогов». Однако он сумел втрое увеличить налоговые поступления за счет беспощадного взимания существовавших налогов и повышения ставок; это поучительный пример для тех, кто питает иллюзии, что можно легальными средствами умерить пристрастие властей к безудержным государственным расходам. Карл учредил финансовый совет и приказал ему применять «меры воздействия» к нелояльным налогоплательщикам (этим термином налоговики пользуются до сих пор). «Меры воздействия» в те дни отнюдь не были простой фигурой речи; они означали, что при сборе налогов будут использоваться методы испанской инквизиции. При любом налоговом конфликте налоговые агенты теперь могли выступать и судьями, и палачами. В итоге судебно-правовая система стала инструментом для выбивания максимального объема налогов при минимальном уважении к правам налогоплательщиков. Даже у этой методики есть современные аналоги.
После смерти Карла его преемники свели роль Кортесов к механическому одобрению королевских требований. Servicios, целевые сборы, подобные английским, разрешались каждый год на миллионы дукатов; прежде они не превышали нескольких сот тысяч и вводились только в чрезвычайных обстоятельствах.
Испанские налогоплательщики не желали покорно сносить свою участь. Поскольку законными средствами сопротивления при коррумпированности Кортесов они не располагали, то прибегали к способам незаконным: открыто выступали против системы (насилие), обманывали систему (уклонение) либо вообще выходили из сферы ее действия (бегство). И их усилия были весьма успешны; ни до, ни после мир не видел такого неповиновения. Когда они закончили свое дело, от Геркулеса Европы остались одни обломки.
В начале XVII в. один испанский писатель обратил специальное внимание на то, что Кастилия обезлюдела вследствие массового бегства от налогов: «Вместо того, чтобы удивляться пустующим селениям и домам, стоит удивиться тому, что кто-то еще остался». Многие историки объясняют убыль населения эпидемиями, изгнанием мавров и евреев; однако при здоровом социальном порядке временная убыль была бы компенсирована последующим приростом населения. Но бегство налогоплательщиков было отнюдь не кратковременным отсутствием. Из года в год в течение десятилетий многие тысячи испанских крестьян и ремесленников перебирались туда, где не было свирепых налогов, или находили занятие, не облагавшееся налогом. Эта нескончаемая утечка стала главной причиной оскудения населения Кастилии. Куда же направлялись налогоплательщики?
Большинство выбирало Новый Свет. Французский агент в Мадриде сообщал своему начальству в Париже такие сведения: «Галеоны отплыли 28-го числа прошлого месяца; я могу с уверенностью утверждать, что помимо тех, кто отъехал по торговым делам, еще более 6 тыс. испанцев отправились в Америку просто потому, что не могут жить в Испании». Америка была убежищем от испанской налоговой системы и в первую очередь от акцизов. Эти земли привлекали новизной, привилегированным статусом свободы от налогов и перспективой богатства. Два столетия спустя даже Бисмарк упомянул о бегстве испанских налогоплательщиков. Он не хотел, чтобы у Германии были колонии, поскольку Германия «может кончить тем, что, как когда-то Испания, пошлет свою лучшую кровь за моря».
Далее, значительное число налогоплательщиков, имевших хоть какое-то образование, пошли на государственную службу, которая освобождала от налогов. Для Короны это было особенно накладно, потому что она не только теряла налогоплательщиков, но и приобретала лишние рты. «Тысяча человек, — заметил один испанский автор, — занимается теперь делами, для которых вполне хватило бы сорока прилежных работников; остальных можно пристроить к другим полезным занятиям». Ненужные чиновники присасывались к налоговой системе, как пиявки, и Испания, подобно Римской империи, имела больше пиявок, чем налогоплательщиков. «Грандиозная структура, — писал Гиббон о римской бюрократии, — не выдержала своей собственной тяжести». Перед Испанией стояла та же самая проблема.
В-третьих, налогоплательщики с деньгами и влиянием покупали себе дворянское звание и становились идальго. Каждый простолюдин мечтал о таком статусе. Необходимость работать и платить налоги была признаком бесчестия. Испанский новеллист того времени вложил в уста одному персонажу такое суждение о тогдашних настроениях: «Любой самый жалкий негодяй предпочтет умереть с голода, чем взяться за дело и платить налоги». Если испанец становился идальго, он, как и все дворяне, презрительно сторонился работы; праздность была отличительным признаком дворянина, и многие дворяне жили впроголодь — только бы не заниматься никаким полезным трудом.
Наконец, изнуренные налогами бедные крестьяне, не имевшие ни образования, ни средств, часто не выдерживали нищеты и присоединялись к ближайшему цыганскому табору. До такого отчаянного решения их доводил средневековый посмертный налог: после смерти главы семейства оно должно было отдать господину лучшую корову. Обычно господин возвращал ее, но Корона сама предъявила права на этот налог и назначила откупщиков для его сбора. Поскольку эти люди были также и налоговыми судьями, они постановили, что налог выплачивается с каждой смерти в крестьянской семье. Низкая продолжительность жизни и высокая детская смертность обернулись для крестьян настоящим бедствием. Когда у крестьянского семейства отнимали последнюю корову, оно теряло главный источник существования, и ему не оставалось ничего другого, как пойти к цыганам.
Восстание против налогов в провинциях
Со временем оскудение кастильских налогоплательщиков заставило Корону обратить взоры на провинции, которые были освобождены от акциза и платили легкий налог. Их непокорность приобрела форму открытого сопротивления.
Нидерланды были центром мировой торговли, а Амстердам — самым важным городом Европы. Свобода мореплавания в открытом море — голландское юридическое изобретение, призванное освободить Северное море от английских сборщиков налогов. Английские монархи считали Северное море чем-то вроде английского озера, налоговой вотчиной короля, «повелителя морей». Однажды англичане блокировали в море голландские корабли и заставили заплатить пошлины за право ловить рыбу в Северном море.
Нидерланды были тогда частью обширной испанской империи; от имени испанской Короны ими правила герцогиня Маргарита Пармская, внебрачная дочь Карла V. В 1566 г. Голландию охватил конфликт на религиозной почве. Вызванные протестантами беспорядки дали испанцам повод применить методы инквизиции. Группа видных голландцев попросила короля проявить снисхождение. Испанцы обозвали просителей «голодранцами». Это оскорбление привело к восстаниям, и началась жестокая внутренняя война, продолжавшаяся почти 80 лет.
Голландские «голодранцы» вскоре оказались не просто помехой для испанцев. «Десятый пенни» стал их боевым кличем. Через несколько лет все Нидерланды восстали против этого налога. В 1572 году «голодранцы» захватили портовый город Брилле (на рис.). Затем они начали охотиться на испанские галеоны, которые привозили серебро и войска для подавления мятежа. Голландские мореходы показали свое превосходство над испанскими, и хотя королева Елизавета была обвинена в пиратских действиях в отношении испанских галеонов, главными виновниками были на самом деле голландцы.Сегодня в Нидерландах дошкольники учат голландский стих о самом известном адмирале во флоте «голодранцев»: Пит Хейн, адмирал, его имя короткое, но его дела длинные, он захватил серебряный флот.
Император поручил герцогу Альбе возглавить 20-тысячную армию и восстановить порядок. Он предоставил этому недалекому и безжалостному человеку право заменить ненавистным акцизом местный подоходный налог, который голландцы и так платили Короне без особой охоты. Помимо этого существовали еще 1%-ный налог на капитал и 5%-ный налог на сделки с недвижимостью: «Но Альба, ни на что не обращая внимания, ничего не опасаясь со стороны разрозненных безоружных людей и думая, что никаких процедур и проформ в судах больше соблюдать не нужно… потребовал единовременно заплатить общий налог в десятую часть от имущества каждого человека в Нидерландах, а на будущее установил двадцатую часть от всей недвижимости и десятую часть от всего проданного».
Альба потребовал у Генеральных штатов голландского народа полномочий на взимание «десятого пенни», как голландцы называли акциз. Голландцы, естественно, не имели никакого желания давать испанской Короне право вводить постоянный акциз, ибо это нарушало их старинные свободы. Они предложили компромисс: 1%-ный налог на капитал и средневекового типа особый сбор в 2 млн гульденов раз в два года. Сначала Альба согласился, но потом по настоянию Короны все же ввел акциз, который должен был взиматься принудительно под надзором специального трибунала, прозванного «Кровавым советом». Непокорных казнили и подвешивали у входа в их жилища. Началась гражданская война, которую голландцы поначалу вели в основном партизанскими методами. Даже голландские женщины взялись за оружие.
Аллегорическая гравюра изображает голландского льва, сдавливаемого в огромном прессе, рукояти которого вращают герцог Альба и Мария Пармская. Среди стоящих рядом людей присутствуют папа Римский и император Филипп II. В наши дни аллегория налогоплательщиков, сдавливаемых огромным прессом, столь же популярна, как и четыре столетия назад.
Акциз был введен для того, чтобы освободить Корону от расходов на содержание испанских войск в Нидерландах. Раньше приходилось доставлять деньги из Испании в Амстердам через Ла-Манш. На эти корабли нападали все, кто только мог, — голландцы, французы и, наконец, королева Елизавета.
Однажды (к чему мы еще вернемся) Елизавета присвоила серебро с испанского галеона, который, спасаясь от голландских рейдеров, зашел в английский порт. В конце концов разгневанный император решит проучить эту дерзкую королеву с помощью Великой армады.
Восстание в Нидерландах нанесло серьезный урон испанским финансам; самое же главное, оно предупредило испанцев о том, что любое посягательство на старинные налоговые традиции провинций приведет к восстанию. Почти 50 лет Корона не осмелилась вводить новые налоги в других провинциях, хотя торговля с Новым Светом пришла в глубокий упадок, а кастильские налоги иссякали.
В 1619 г. испанцы пришли к выводу, что провинции должны давать больше налогов и принять на себя часть налогового бремени обширной испанской империи. На провинции это предложение подействовало так же, как перспектива заболеть чужой болезнью. Налоговый гнет погубил Кастилию; почему же другие провинции должны повторить ее судьбу? «От верховного суверена зависело убедить провинции в том, что их налоговые взносы служат интересам самих же провинций и идут на оборонительные войны». Разве налоги на военные нужды не связаны с защитой родных краев?
Провинции согласились оказать символическую помощь, но решительно отвергли новые налоги. В ответ Корона решила взимать новые провинциальные налоги силой оружия. Первой жертвой были избраны баски. Эта небольшая область скотоводов, конечно, не могла сравниться с Нидерландами и, соответственно, отстоять свою свободу от новых налогов; однако баски оказали сопротивление, хотя оно и было безнадежным. Вскоре после этого Корона развязала войну в Каталонии, которая, по мнению многих историков, нанесла империи смертельную рану. Когда просьбы каталонцев были отвергнуты, разозленные люди убили вице-короля и напали на расквартированные в Каталонии кастильские войска. В конце концов, после десятилетней гражданской войны провинция была замирена, но слишком дорогой ценой. Эта война пришлась на то время, когда Испании нужно было мобилизовать все силы для борьбы с голландцами, французами и англичанами. Но последние резервы пришлось истратить на усмирение восставших. Заморские территории империи сами себя защитить не могли.
В разгар каталонской войны Корона ввела 5%-ный акциз в Португалии вопреки заключенному с ней договору. Собирать этот налог поручили беспощадному португальскому коллаборационисту. Обозленные португальцы ворвались во дворец, схватили губернатора и доставили к испанской границе, а главного налогового чиновника убили. С тех пор народ Португалии остается независимым.
Акцизы на продукты питания привели к бунтам на Сицилии и в Неаполе. Бунт в Неаполе вспыхнул в тот момент, когда испанский сборщик налогов растоптал корзину инжира, принадлежавшую одному мелкому торговцу (тот не заплатил налог). Толпа под предводительством торговца рыбой обратила в бегство испанскую стражу и подожгла дома сборщиков налогов. Вице-король попросил перемирия и согласился отменить новые акцизы. Однако в том же году прибыли испанские военные корабли, чтобы силой восстановить продуктовые акцизы.
Внутренние восстания сильно ослабили заморскую мощь Испании. Это позволило Англии захватить Ямайку и многие другие испанские колонии. Голландцы захватили Ост-Индию. С тех пор обильные плоды испанского империализма совершенно дозрели до того, чтобы стать легкой добычей. Изъятие колоний у Испании превратилось в международный спорт и со временем упростилось настолько, что перестало напоминать даже спортивное достижение. Последние остатки испанской империи перешли к американцам в результате испано-американской войны <1898 г.>, которую многие европейские страны считали решительно несправедливой с американской стороны.
Испанские коммерсанты создали, пожалуй, самую совершенную в истории систему мошенничества и уклонения от налогов. Сколько недополучило государство от их действий, мы никогда не узнаем, но, по всей вероятности, потери могли десятикратно превышать реальный объем налоговых поступлений. В обширное налоговое подполье входили почти все сборщики налогов и все налогоплательщики без исключения.
Испанские дельцы превратили атлантическую торговлю в одну всеобъемлющую контрабандную операцию; с ее помощью они уклонялись от королевской пятины, 20%-ной таможенной пошлины на серебро и колониальные товары. Вся входящая торговля была приписана к определенным испанским портам, где взималась пошлина. При отправлении из Испании тоже взималась пошлина, а также плата за сопровождение конвойными судами. В 1600 г. конвойный налог составлял 6%, а в 1635 г. — 35%. Почти шестикратное его повышение говорит о том, что примерно в такой же пропорции могло возрасти уклонение от налогов.
Приоритетной добычей государства было серебро в слитках. Помимо взимания королевской пятины власти при нехватке средств конфисковывали серебро и выдавали собственникам государственные облигации. Кроме того, серебро было предметом валютного контроля и подлежало регистрации при ввозе в Испанию. Свободное, неучтенное серебро пользовалось огромным спросом. Если в качестве платы предлагалось неучтенное (контрабандное) серебро, торговцы делали покупателям большие скидки.
Для освобождения серебра от налогообложения существовали разные способы. На серебро из Перу, скажем, оформлялась доставка в несуществующие районы Панамы; затем его перевозили через перешеек и отправляли в Испанию. Поскольку формально серебро не покидало Панаму, в корабельных грузовых реестрах оно не значилось. Тайно ввезти серебро в Испанию не составляло труда. Капитаны выгружали его в рыбацких деревушках, удаленных от порта назначения; иногда от груза освобождались ночью непосредственно перед заходом в порт, когда регистрация входящих кораблей уже прекращалась. Можно было занизить количество серебра в судовом реестре и провести реальный груз через таможню за соответствующую взятку. Мы никогда не узнаем, сколько серебра на самом деле было доставлено в Испанию в начале 1600-х годов. В 1600 г. зарегистрирован ввоз серебра на 30 млн песо; в 1650 г., когда контрабанда набрала полную силу, в таможенных ведомостях значился ввоз только на 3 млн песо.
Можно, конечно, предположить, что ввоз серебра сократился по причине истощения рудников Нового Света. Доля истины в этом есть; но в затонувших галеонах, не так давно обнаруженных ныряльщиками в Карибском море, оказалось огромное количество серебряных слитков. Об уклонении от пошлин свидетельствуют торговые данные по знаменитой мексиканской краске, кошенили. Поступление этой краски упало в тот же самый период, что и поступление серебра, хотя по другим источникам производство краски в Мексике нисколько не сократилось и было предназначено для Европы.
Власти пытались бороться с контрабандой всеми возможными способами вплоть до смертной казни, но это никого не испугало. Тогда они бросились в противоположную крайность и предложили покаявшимся контрабандистам амнистию, если те откажутся от своего занятия. Корона обещала прекратить конфискацию серебра. Однако все эти меры ничего не дали, поскольку «привычка к обману въелась слишком прочно».
Возникшая в имперской Испании система уклонения дожила до наших дней. Испанское правительство публично признает, что уклонение от налогов является серьезной проблемой бюджета. В Латинской Америке бизнесмены считают взятку незаменимым инструментом в деловых вопросах. Существующие в Соединенных Штатах законы против взяток и откатов противостоят стандартным деловым процедурам, которым уже четыре столетия. Сомнительно, что с этой системой вообще можно справиться. На определенном этапе взаимодействия бизнеса и налогов взятка непременно потребуется, и если ее не захотят давать американцы, ее в той или иной форме даст кто-нибудь другой.
Ведущий оксфордский специалист по имперской Испании высказал такое мнение: «Испанское производство было задушено самой тяжкой и сложной налоговой системой, какую только способно изобрести человеческое безумие… Перегруженного податями налогоплательщика опутывала сеть запретов, призванных предотвратить уклонение… На каждом шагу он испытывал страшное давление непомерного и невыносимого бремени поборов».
Этот уничтожающий исторический вердикт, вынесенный испанской налоговой системе, вполне применим и к нашей системе — несомненно, «самой тяжкой и сложной налоговой системе, какую только способно изобрести человеческое безумие». Но сколь бы гнетущей ни была испанская система, может быть, вовсе не она, а испанские налогоплательщики разрушили империю? Действительно ли 10%-ный акциз в Нидерландах или 5%-ный в Португалии был таким уж невыносимым?
Объективных стандартов определения невыносимости налога, по всей видимости, не существует. Американская революция с полной очевидностью подтвердила это обстоятельство. Налоги должны оцениваться по субъективным критериям — по тому, что люди готовы принять. У Испании проблемы начались тогда, когда налогоплательщики повели трехстороннюю атаку на систему всеми мыслимыми способами. История испанских налогов прежде всего показывает, к чему может привести массовое недовольство налогоплательщиков. А недовольство это вспыхнуло, видимо, тогда, когда совет по финансам решил «прижать» испанских налогоплательщиков и когда налоги тратились не на оборону. Вероятно, нет ничего более опасного для государства, чем применить репрессии против налогоплательщиков, бросающих вызов прогнившей налоговой системе. Когда испанские власти наконец опомнились и осознали, что система плоха, было уже слишком поздно: неповиновение стало образом жизни испанцев, изменить который не представлялось возможным.
Томас Джефферсон коснулся этой проблемы, когда в письме Джеймсу Мэдисону заметил, что стране нужно восстание примерно раз в 20 лет и что правительство не должно наказывать восставших слишком сурово, поскольку они вскрывают недуги, за которыми должно следить государство. Если применить эту мысль к налогообложению, то массовое недовольство или гнев налогоплательщиков должны служить для властей предупреждением о том, что какие-то вещи необходимо исправить. Не обращать внимания на симптомы — это все равно, что игнорировать сигналы опасности, которые подает серьезная болезнь. Испанские власти (подобно большинству правительств) истолковали неповиновение налоговой системе как веский повод добиться послушания силой оружия. Но применить карательные меры в такой ситуации было все равно, что плеснуть горючую жидкость в тлеющий огонь.
За добрые сто лет до заката испанской империи в Испании было достаточно здравомыслящих людей, которые настоятельно предлагали реформы, — уже в столь ранние времена, как кардинал Хименес вскоре после открытия Америки. Их предостережения и усилия ни к чему не привели. Как выразился в 1600 г. Гонсалес де Селлориго, беспомощно наблюдавший упадок Испании, «те, кто могут, не захотят, а те, кто хотят, не смогут».
Назад: 18. Швейцарцы: от Вильгельма Телля к неразглашению банковской тайны
Дальше: 20. Как Кортес и Писарро обнаружили, что налоги были слабым местом ацтекских и инкских правителей
