Глава 26
Карлос

Я окунул кисть в кадмиевый желтый и попытался сосредоточиться на финальных мазках картины, которую заказал местный ресторан. Еще один закат, чтобы дополнить три уже имеющихся в отдельном обеденном зале: El otoño, El inverno и La primavera. Осень, зима и весна. Через несколько недель, как только холст высохнет, я привезу заказчику El verano.

На лбу выступил пот, рубашка взмокла. Кондиционер работал все время, но в мастерской было жарко, как в аду. Я обмахнулся полами рубашки. Головная боль тоже не помогала, хотя она уже не ощущалась, как удары кувалдой. Я все-таки пошел в больницу за рецептом после того, как отключился на прошлой неделе. Врач объяснил отключение сознания головокружением и обезвоживанием, а головные боли – стрессом. Но я не рассказал ему всю историю, поэтому десять дней спустя все еще терпел эту пытку.

Несладко приходилось и Джулиану. После того случая он каждый день спрашивал, помню ли я, что он мой сын, только усиливая то, чего я всегда боялся. Джеймс не захочет возиться с Джулианом и Маркусом, потому что не будет считать их своими детьми.

Так как я был упрямым, как осел, – это слова Наталии, не мои, – и отказывался что-либо выяснять, она связалась с доктором Эдит Файнштейн, нейропсихологом из США. Наталия, как смогла, описала врачу мое состояние и упомянула отключение сознания и ночные кошмары, которые не выходили у меня из головы во время поездки с Джулианом. Не имея возможности меня осмотреть, доктор Файнштейн только сказала, что мои кошмары были диссоциативными воспоминаниями, и я испытал возвращение в прошлое. Травмирующие эмоции, которые воскресил ночной кошмар, могли спровоцировать такое возвращение. И те десять пугающих минут я был другим человеком. Я мог быть Джеймсом или кем-то совершенно другим. Я просто не был собой.

Их разговор продолжался более часа. Доктор Файнштейн объяснила какие-то вещи, которые мы уже знали. Мое состояние было результатом психологической травмы, а не физического повреждения. Именно поэтому я мог говорить, читать и писать по-испански. Я мог пробегать марафонскую дистанцию, не помня о том, как тренировался. По этой же причине я мог писать, как профессиональный художник. Потому что Джеймс все это умел. Единственным, чего не хватало, было прошлое, накрепко запертое в моей голове. Вот почему люди в моем состоянии с такой легкостью начинали новую жизнь. В моем случае это был шаг в жизнь, которую создали для меня.

Доктор Файнштейн спросила Наталию, заинтересован ли я в лечении. Гипнотерапия способна освободить воспоминания, и я могу вернуться в жизнь Джеймса. Когда Наталия отказалась, врач отметила, что, как бы я ни решил действовать дальше, у меня может не оказаться выбора. Мой мозг сам решит, когда он будет готов излечиться. Он поймет, когда я буду готов снова встретиться со стрессами и травмами, которые спровоцировали мое состояние. Переключение может произойти сегодня, завтра или через несколько лет. И переход к моему прежнему «я» будет быстрым.

Прежде чем закончить разговор, доктор Файнштейн дала последний совет. Я принял это как предупреждение, которое заставило меня ранними утренними часами документировать мельчайшие подробности моей жизни. По словам врача, на каком-то уровне я почувствую, когда буду готов встретиться с моими демонами. Участившиеся ночные кошмары и их все большая ясность, а теперь еще и отключение сознания могли указывать на то, что мой мозг готовится. Доктор Файнштейн посоветовала Наталии как важному для меня человеку – Наталия так ей и представилась – самой эмоционально и психически готовиться к этому. Когда произойдет мой переход, наша жизнь будет серьезно нарушена. Скорее всего у меня начнется сильная депрессия, я буду испытывать печаль и стыд. Могут быть нарушения настроения, суицидальные порывы и склонность к агрессии.

«Отлично. Я стану придурком. Вот и еще один повод для беспокойства», – подумал я, отбрасывая кисть в сторону.

По деревянному полу у меня за спиной зашуршали сандалии. Запах солнцезащитного средства с кокосом окутал меня до того, как руки Наталии обвились вокруг. Она положила подбородок мне на плечо. Я поднес ее предплечье к губам, ощутил соль и горький вкус лосьона.

– Я не хочу уезжать от тебя. – В ее шепоте послышалась тревога.

– Так оставайся. – Я развел ее руки в стороны и поставил перед собой. Благодаря табурету, на котором я сидел, наши глаза оказались на одном уровне.

Наталия сцепила пальцы у меня на затылке. Большие пальцы поглаживали голову.

– Ты же знаешь, что я не могу.

Встречи, поездки, большие сделки, которые надо заключать. Турнир в Южной Африке. Визит к младшему брату. Наталия ненадолго вернется в Пуэрто-Эскондидо в сентябре, потом еще раз в ноябре, на турнир по сёрфингу. Между этими визитами у нас будут сообщения и разговоры по телефону. До сентября казалось так далеко, особенно когда мне хотелось только одного – обнимать ее и целовать. Глубоко опускаться в ее тепло. Жениться на ней и убедить усыновить моих детей.

Я поцеловал ее, мучительно нежно и упоительно медленно. Я почувствовал жжение от металлического привкуса ее лекарственного бальзама для губ, но мне было наплевать. В этот поцелуй я вложил все, что чувствовал к ней. Любовь, сострадание и страхи. Ее пальцы впились в мой затылок, живот прижался к моему животу, торопя меня поцеловать ее глубже, овладеть ею еще раз, прежде чем она сядет в самолет.

– Выходи за меня замуж, – прошептал я, прижимаясь к ее губам. Нат заскулила, и я попросил снова. – Пожалуйста, выходи за меня.

Ее губы отпустили мои. Она прижалась лбом к моему лбу и прошептала мое имя. Я просил ее не в первый раз.

– Ты любишь меня? – Мне была ненавистна пустота в моем голосе.

Наталия отступила из моих объятий, и мои руки упали на колени. Холодный воздух закружился в том месте, где она стояла. Мой взгляд заскользил по ней, а она заинтересовалась каплями краски на полу. Наталия скрутила волосы в жгут. По ее лицу пробегали смущение и неуверенность. Я поднял ее подбородок, и мы какое-то время смотрели друг на друга.

– Нат, ты любишь меня?

– Да. Всем сердцем.

– Тогда почему ты не хочешь выходить за меня? – спросил я. Потом внезапно вспомнил о ее шрамах, боевых ранах, о которых я никогда не спрашивал, решив, что однажды ей хватит храбрости самой рассказать мне. Я достаточно долго ждал. Она говорила мне, что принимает противозачаточные таблетки. Возможно, было что-то еще. – Ты можешь иметь детей?

Она застыла:

– Надеюсь, да.

– А твои шрамы?

Она нахмурилась:

– Мои шрамы?

Я провел большими пальцами по ее животу от бедра до бедра.

– Тебе сделали операцию? – Ее мать умерла от рака яичников. – Ты была больна?

Мне бы не понравилось, если бы она скрыла от меня такое, окажись это правдой. Я должен был знать.

– Больна? – Наталия посмотрела на мои руки, обхватившие ее бедра. – Я получила это, когда каталась на сёрфе. – Теперь пришла моя очередь хмуриться. – Волна выбросила меня на острые камни, мне было семнадцать. Они разорвали кожу, было чертовски больно, но это не имеет никакого отношения к тому, что я не выйду за тебя.

– В чем тогда дело? – Я практически прорычал вопрос, взбешенный ответом.

Все ее тело поникло.

– Я хочу выйти за тебя, правда, хочу. Просто… я боюсь, что ты женишься на мне только ради детей.

– Dios, Нат. – Она думала, что я не хочу ее. – Я люблю тебя. Это тебя я хочу каждую проклятую секунду дня. Мне не нужен никто другой.

– Это ты сейчас так говоришь.

Мои руки отпустили ее. Я встал с табурета и отошел на шаг в сторону. «Боже, я идиот».

– Ты боишься, что я хочу быть с Эйми?

– Это логичный страх, Карлос. Ты убежден в том, что фуга закончится. Ты убежден и в том, что Джеймс откажется от твоих сыновей, что он не сможет защитить их от твоей семьи. Если мы поженимся, то я окажусь точно в таком же положении, как Джулиан и Маркус. Я боюсь, что ты просто оставишь позади и меня.

– Нат… – Мой мир рухнул. Она отвернулась и выглядела такой же потерянной и несчастной, каким чувствовал себя я. Жизнь оказалась чертовски несправедлива, потому что Нат была права. Я схватился за голову.

Ее телефон завибрировал, напоминая о встрече. Она посмотрела на время.

– Я должна идти. – Наталия отложила телефон, потом долго смотрела на меня. Она протянула руку и дотронулась до моей небритой щеки. Я поймал ее руку, прижался губами к ладони, не отпуская ее.

– Пусть Джеймс решает, чего он хочет, – сказала Нат, встречаясь со мной взглядом, когда я отпустил ее руку.

Я резко покачал головой.

– Я не могу на это пойти. Плевать на то, что рассказала мне Эйми. Я не вижу парня, которого она описала. – Я все-таки хотел привязать Наталию к себе. Я заскрипел зубами и отвернулся.

– Эй! – Она мягко оттолкнула меня прикосновением пальцев. – Если он откажется от мальчиков или решит, что не сможет уберечь их от своей семьи, тогда да, я усыновлю их. Я предоставлю им дом. Ты можешь записать это в дневник, чтобы Джеймс знал.

Обеими руками я обхватил ее лицо и поцеловал с каким-то отчаянием.

– Спасибо, – прошептал я. – Спасибо.

Я бы взял все, что она захотела мне предложить.

– Я люблю тебя, Карлос.

Я крепко обнял ее:

– Я всегда буду любить тебя.

Она пробормотала мне на ухо два слова, потом попрощалась, высвобождаясь из моих объятий. Я схватил ее за руку, но пальцы Наталии выскользнули из моей ладони, когда она попятилась. Дверь за ней закрылась, оставив меня наедине с картинами и тем, что она прошептала в ответ на мои слова о любви.