Глава 27
Джеймс

Они поужинали на веранде под темнеющим небом, окруженные насыщенным ароматом барбекю. За едой дети оживленно болтали с бабушкой и дедушкой. Гейл и Джулиан обсуждали, как они скользили по волнам, а Марк делился своими первыми впечатлениями от работы «взрослыми» красками. Между идеально приготовленными стейками и мороженым на десерт Клэр веселила сидевших за столом рассказами о своих поездках в Италию. Она научилась мастерски торговаться, сбивая цены на мебель. Наталия хранила молчание, лишь изредка улыбкой или коротким восклицанием реагируя на подвиги Джулиана или Маркуса, которыми те делились с остальными. Джеймс обратил внимание на то, что она намеренно села между его сыновьями. Он специально поставил тарелку Наталии рядом со своей, чтобы иметь возможность поговорить с ней. Но она переставила тарелку на другое место, когда он ушел к грилю за стейком для Гейла.

После ужина Наталия поцеловала детей, пожелав им спокойной ночи, и сбежала в кухню. Джеймс отвел сыновей в комнаты и уложил в постель. С Джулианом они ударились кулак в кулак, и старший сын ограничился фразой «Увидимся утром, пап». Марк хотел, чтобы отец ему почитал. Как и ожидалось, малыш уснул, привалившись к плечу Джеймса, примерно на середине книги. В следующий раз он начнет читать с этого места, чтобы они дочитали до конца.

Гейл повез Клэр обратно в гостиницу, поэтому Джеймс отправился на поиски Наталии. Она все еще была в кухне, споласкивала тарелки. Он встал рядом с ней у мойки, схватил полотенце и вытер кастрюлю, сохнувшую на полке.

Наталия посмотрела на него, ее руки в резиновых перчатках были по локоть в мыльной воде.

– Спасибо, но ты не обязан это делать.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Это я устроил беспорядок.

– Ты готовил, я убираю. Мы так… – Наталия крепко сжала губы и стала тереть тарелку сильнее.

– Мы так всегда делали, – закончил за нее Джеймс, его голос звучал мягко. – И все-таки я был бы рад помочь. – Он отставил кастрюлю в сторону и взял другую.

Наталия положила руки на кастрюлю, останавливая его.

– Я сама. – Она обернулась через плечо. – Почему бы тебе не взять пиво и не расслабиться на веранде?

Подальше от кухни. Возможно, Джеймс не слишком быстро наверстывал те шесть лет, которые выпали из его жизни, но он сразу понимал, когда его не хотят. Его бросили в чужой стране на долгие годы, и он хорошо усвоил этот урок.

Он аккуратно сложил полотенце, отошел и прислонился к кухонному столу. Сложил руки на груди, скрестил лодыжки и стал наблюдать за Наталией. Она терла посуду резкими, угловатыми движениями. На ее щеках, там, где она провела мокрой перчаткой, блестела влага. Наталия торопливо мыла тарелки и отказывалась смотреть на него. Ей явно было некомфортно в его присутствии.

– Хочешь, чтобы мы уехали? – спросил он прежде, чем успел передумать. Он с мальчиками может несколько дней пожить в гостинице. А потом что? Куда они поедут? Никто из них не хотел возвращаться в Калифорнию, но этим, вероятно, дело и кончится. Ему надо начать просматривать участки, выставленные на продажу, раз в родительском доме он ни за что не останется. В нем слишком много воспоминаний, которые Джеймс предпочитает забыть. Тот дом он никогда не любил.

– Нет… Нет, я не хочу, чтобы вы уезжали. – Наталия добавила тарелку в посудомоечную машину. – Просто… – Она потерла лоб тыльной стороной руки.

– Просто что?

– Я так больше не могу. – Она закрыла глаза, и в животе Джеймса появилось тошнотворное ощущение. – Я думала, смогу, но это слишком тяжело. – Наталия сорвала с рук перчатки, бросила их в мойку и оставила Джеймса на кухне, ошеломленного ее внезапным уходом.

Хлопнула входная дверь.

– Нат? – раздался голос Гейла.

По коридору протопали шаги.

– Нат? Что случилось, дорогая?

Джеймс представил, как Гейл кричит ей вслед, стоя в коридоре. Джеймс потер предплечье. Потом, сообразив, что так делает всегда, когда ему нужно принять трудное решение, вместо этого потер лицо. Щетина оцарапала ладони, и Джеймс застонал. Он устал чувствовать себя неприкаянным, а теперь им снова надо уезжать.

Лучше собрать вещи с вечера, чтобы они могли уехать сразу с утра. Чем дольше они останутся, тем тяжелее будет для Джулиана и Марка расстаться с тетей и дедушкой. Уехать с Кауаи – это лучший выход, и это рассердило Джеймса. Его сыновья снова возненавидят его.

Гейл неторопливо вошел в кухню, вертя на указательном пальце ключи. Он внимательно посмотрел на Джеймса.

– Выпить хочешь?

Джеймс вздохнул:

– Да.

Гейл бросил ключи на столешницу и открыл шкафчик.

– Скотч? – спросил отец Наталии, показывая Джеймсу бутылку виски «Макаллан».

– Конечно.

– Когда дело касается женщин, я не самый преданный парень, – сказал Гейл. Джеймс поднял бровь, и Гейл фыркнул. – Ага, Нат рассказывала тебе кое-какие истории?

– Немного, – ответил Джеймс, хотя он достаточно узнал о ее отце, читая дневники.

Из другого шкафчика Гейл достал два низких широких стакана.

– Лед? – Джеймс кивнул, и Гейл направился к холодильнику. – И меня ни в коем случае нельзя назвать знатоком женщин.

– А кто может им быть? – фыркнул Джеймс. Он встречался с Эйми десять лет, и множество раз понятия не имел, почему она на него сердится.

Гейл поднес стакан к диспенсеру для льда, тот ожил, и кубики застучали о стакан.

– Хотя Кайли, мать Нат, – продолжал Гейл, – была моей первой и единственной. Единственной настоящей любовью и единственной женой.

Откручивая пробку на бутылке, он посмотрел на Джеймса.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – предположил Гейл. – Я любил мать Ракели, но это было совсем другое. И с матерями других моих детей тоже не было ничего похожего.

Джеймс не думал о Ракели, но, глядя, как янтарная жидкость льется в их стаканы, он и в самом деле поймал себя на том, что думает вот о чем:

– Вы думаете, мужчина за свою жизнь может любить нескольких женщин?

– Безусловно.

– Я говорю о сильной, всепоглощающей любви, наподобие той, которую вы испытывали к Кайли. – И той, которой он сам любил Эйми.

Гейл закрутил пробку на бутылке.

– Зависит от мужчины и от той женщины, которую он хочет. Мне не так повезло. Но я и не хотел снова найти такую любовь. Это нужно захотеть. Вот здесь. – Он постучал себя по груди и передал Джеймсу стакан. Они чокнулись, Джеймс проглотил половину. Виски обожгло горло, согрело внутренности.

Гейл покрутил лед в своем стакане.

– Я пытаюсь сказать, и у меня это чертовски плохо получается, что…

– Наталия как ее мать, – пробормотал себе под нос Джеймс.

– Что ты сказал?

– Ваша дочь такая же, как ее мать. Ей нужны обязательства.

Наталия не хочет, чтобы ее бросили, чтобы поступили с ней так, как отец поступил с матерями ее сестер и брата. Именно поэтому Наталия всегда уезжала, поэтому не переехала в Мексику и не вышла замуж за Карлоса. Она знала, что, выйдя из фуги, он вернется в Штаты. Оставит ее. Поступит так, как ее отец поступал с женщинами.

Гейл долго смотрел на Джеймса. Глотнул из стакана, не отрывая взгляда.

– Возможно, Нат тебе пока чужая, и тебе странно быть с ней. Но то, что ты не с ней, что вы не говорите друг с другом, не прикасаетесь друг к другу, не целуетесь и все такое, все это кажется странным всем, особенно Нат. Пусть мы с тобой не виделись со дня свадьбы Ракели, но Нат говорила о тебе долгие годы. И много говорила. И теперь ей больно.

Джеймс посмотрел на плавающий в стакане лед.

– Я знаю. – Он мог бы ударить себя за то, что не догадался об этом раньше.

– Нат понимала, что настанет день, когда ты не вспомнишь ее. Но думать и проживать – это разные вещи. Ну, как волны за порогом этого дома. Они, возможно, звучат одинаково, но, когда встаешь на доску, каждая из них ведет себя по-разному.

Джеймс вспомнил отрывок о том, как Карлос впервые встретился с Эйми и узнал о фуге. Он был оскорблен, испытывал противоречивые чувства. Ему было неинтересно узнать больше о своем настоящем «я» или о своих отношениях с Эйми, что типично для людей в состоянии диссоциативной фуги. Страх потерять нынешнее «я» был осязаемым, и Карлос пришел в ужас. Он не мог вспомнить Эйми и не хотел ее вспоминать. И это оттолкнуло ее.

То же самое могло произойти с Наталией.

Его сыновья будут опустошены, если она не захочет их видеть, потому что ей слишком тяжело выносить присутствие Джеймса. Ситуация с Наталией отличается от ситуации Карлос–Эйми. Карлос подготовил его к этому. Он оставил для Джеймса страницы, полные желаний. Он невероятно подробно описал женщину, которую любил, и подарил это Джеймсу, в надежде, что он сможет снова найти эту любовь. Но может ли мужчина любить женщину, когда он все еще любит другую?

– Ты любишь Наталию? – спросил Гейл.

– Да, – ответил Джеймс.

– Я не слишком хорошо понимаю, что у тебя происходит вот тут, – Гейл покрутил пальцем у виска, – но я думаю, что ты все еще любишь ее вот здесь. – Он положил ладонь на сердце. – Этому твоему мозгу надо просто вылечиться и наверстать упущенное.

– Именно это я и пытаюсь сделать, сэр. – Поэтому Джеймс сюда и приехал.

– Что ж, ладно. – Гейл поставил пустой стакан в мойку. – С сентиментальными разговорами покончено. Я свое сказал. Пора на боковую. Этот твой сын – просто чертенок на волнах. Измотал меня сегодня.

– Спокойной ночи, Гейл. – Джеймс проводил его до входной двери, чтобы запереть за ним.

– И вот еще что. – Гейл остановился на пороге. – Если у тебя есть чувства к Наталии, то иди к ней. – Он посмотрел вдоль коридора. – С остальным разберешься потом.

После того как Гейл ушел в свой коттедж у въезда на участок, Джеймс оказался у двери в комнату Наталии. Опустив голову, приложив ухо к двери, он негромко постучал в дверь костяшкой указательного пальца. Джеймс не придумал, что сказать. Решил, что они поговорят, обсудят, как сделать так, чтобы их отношения заработали – какими бы ни были эти отношения, – чтобы ему не пришлось снова срывать детей с места.

Он постучал снова, на этот раз чуть громче. Наталия не ответила, поэтому он чуть приоткрыл дверь, гадая, в комнате ли она вообще. Она могла выйти из дома, чтобы пройтись.

– Наталия! – тихонько позвал Джеймс.

Он вошел в комнату, глаза постепенно привыкли к полумраку. В комнате было темно, если не считать тонких полосок света от двери в ванную. Отлично, Наталия готовится ко сну, а он нарушил ее уединение, чтобы поговорить о том, как продлить свое пребывание в ее доме. Он почувствовал себя хамом и собирался уже уйти, когда заметил Наталию. Она съежилась в кресле в дальнем углу комнаты, сидела, поджав ноги. На ее скулах, словно слой свежей краски, блестела влага.

Теперь Джеймс действительно почувствовал себя мерзавцем. Он заставил ее плакать.

– Наталия? – Джеймс сделал еще шаг вперед.

Наталия обожгла его свирепым взглядом, и Джеймс остановился. Вытерев слезы со щек, Наталия встала с кресла и ушла в ванную. Свет на мгновение затопил комнату, дверь распахнулась и тут же закрылась. Джеймс удрученно вздохнул. Ему были не рады. Он направился к выходу, когда шум заставил его обернуться. Наталия стояла на пороге ванной и смотрела на него. Бумажным платочком она промокнула уголки глаз.

– Прошу прощения, – сказал Джеймс. – Мое появление здесь беспокоит тебя.

– Здесь – это в моем доме или в моей комнате?

Уголок его губ дрогнул.

– И то, и другое.

Она вздохнула, протяжно и тоскливо, руки упали вниз.

– Не могу сказать точно, сколько раз я представляла, как ты стоишь тут. И вот ты здесь. – Наталия приподняла руку. – И смотришь на меня так, как будто мы только что познакомились.

У Джеймса дрогнуло сердце. Потребность утешить ее толкнула его вперед.

– Наталия…

Она подняла руку, останавливая его.

– Пока ты жил в Мексике, а я была здесь, я столько ночей представляла, что мы в кои-то веки занимаемся с тобой любовью в моей кровати. – Наталия закрыла глаза. – Я отчаянно желала быть с тобой, а ты даже не взял меня за руку.

Ее дыхание прервалось, и она закусила нижнюю губу. Глаза увлажнились, по щеке потекла слеза, потом еще одна.

– Я говорила себе, что смогу с этим справиться, что, если ты выйдешь из фуги, я смогу быть твоим другом. Я помогу тебе наладить отношения с детьми и буду рядом на тот случай, если понадоблюсь тебе. И знаешь что? – Наталия пустыми глазами посмотрела в окно, выходившее на пляж. – Я привыкла покорять пятнадцатифутовые волны на сёрфе, но это ерунда по сравнению с тем, что случилось вчера.

– А что случилось вчера? – смущенно спросил Джеймс.

Наталия подняла голову, и ее сверкающие зеленые глаза встретились с глазами Джеймса. Она вглядывалась в него так, как будто он был навсегда потерян для нее.

– Самым трудным в моей жизни оказалось пожать тебе руку в аэропорту и вести себя так, будто мы только что познакомились, хотя мне хотелось лишь одного – броситься в твои объятия. Я не видела тебя с ноября, и это убивает меня. – Она ударила себя кулаком в грудь. – Убивает, что ты не поцеловал, не обнял меня. Обычно ты обнимал меня так, словно боялся отпустить. Боже… – Наталия судорожно вздохнула. – Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне. Я просто хочу, чтобы ты меня обнял. – На последнем слове ее голос дрогнул.

Джеймс тоже отчаянно хотел обнять ее. Она разрушала его. Но он не тот, кого она действительно желала. Он не ее Карлос. Она ему не безразлична, но он не любил ее. Не любил так, как любил Карлос. Джеймс сомневался, что сможет любить так снова.

– Прости меня, Наталия. Мне очень, очень жаль, что я не тот мужчина, которым ты хотела меня видеть.

Когда эти слова сорвались с языка, Джеймс почувствовал, что извиняется за куда большее. За то, что потребовал от Эйми никому не рассказывать о нападении Фила. За то, что погнался за Филом в Мексику, никого не попросив о помощи. За то, что увез сыновей из их родной страны. И за то, что не помнил, как сильно он когда-то любил Наталию.

Переполненный собственными эмоциями – гневом, отчаянием, горем и стыдом – Джеймс позволил своему взгляду скользнуть к двери, выходящей на веранду. Боже, он повел себя как придурок, придя в ее комнату, но теперь ему нужно было выбраться отсюда. Пробежаться, завопить, разбушеваться.

– Я, пожалуй, пойду. – Не стоило даже пытаться исправить то, что было между ними не так, он с треском провалился в налаживании отношений.

– Я люблю тебя, Джеймс, – сказала Наталия, когда он схватился за ручку двери. – Я любила тебя, когда ты был Карлосом, и я люблю мужчину, которым ты стал сейчас.

Его рука задрожала, ударилась о ручку. Он отпустил ее и повернулся к Наталии. Она стояла посреди комнаты с залитым слезами лицом, пальцы комкали мокрый бумажный платочек.

– Ты великолепный человек и замечательный отец. Я знала, что ты таким будешь.

Голос раздался в голове, и на безумную долю секунды Джеймс подумал, не голос ли это Карлоса.

Наталия печально улыбнулась, и эта улыбка как будто расставила все по своим местам. Карлос подарил Джеймсу воспоминания в виде записей. «Я – это ты», – написал он.

И тут до него дошло. Джеймс и есть ее Карлос.

Тремя большими шагами Джеймс пересек комнату и схватил Наталию в объятия. Она вскрикнула, сжалась от резкого, неожиданного прикосновения. Потом ее руки обвились вокруг него, и он почувствовал, как она растаяла. Он уткнулся лицом во впадинку между ее плечом и шеей, чуть согнулся, как будто был ее убежищем, и застонал, выплескивая свою тревогу. Так много времени прошло с того момента, когда он кого-то обнимал или кто-то хотел обнять его.

Его руки заскользили по ее спине, и он почувствовал, что Наталию бьет дрожь. Они оба дрожали. Громкие, хриплые рыдания сотрясали ее тело, пальцы утонули в его волосах, а он просто обнимал ее. Потом провел губами по плечу, по шее и добрался до раковины ее уха. Это ощущение, когда любящая женщина прикасается, обнимает и ласкает его, потрясло Джеймса до глубины души. На глазах выступили слезы.

Наталия прижалась губами к его плечу. Сквозь рубашку он чувствовал ее жаркое дыхание, потом ее зубы прикусили кожу над воротником. Он застонал, когда это ощущение распространилось по мышцам. Джеймс вдохнул ее – отчетливый, теплый аромат и соленый, мускусный запах возбуждения, – и ему вдруг захотелось только одного: обладать ею. Она была нужна ему.

Ее губы заскользили по его телу. Она прошептала его имя – Джеймс, – и, помоги ему господи, его сердце забилось быстрее, кровь отхлынула вниз. Каждая его частичка вспыхнула, словно сухой лес после многолетней засухи.

– Я хочу тебя, я так сильно хочу тебя. – Наталия снова потянула его за рубашку.

– Знаю, детка. – Но рубашку он не снял.

– Поцелуй меня, – прошептала Наталия у самых его губ. И он поцеловал. Это он себе позволил. И это его едва не убило.

Каждая строчка из дневника, описывавшая, каково это – целовать Наталию, бледнела по сравнению с реальным поцелуем. Джеймс желал ее с отчаянием мужчины, который долгие годы был одинок, с желанием мужчины, который так много потерял.

Но он начал свои отношения с Эйми со лжи и полуправды. Он годами хранил секреты и, в конце концов, все разрушил. Как бы он ни стыдился своей семьи и своего собственного поведения, прежние ошибки он не совершит. Что бы ни произошло между ним и Наталией, во что бы ни вылились их отношения, это должно начаться правильно. Она должна узнать, какой он на самом деле, а не то, что она узнала о нем через Карлоса. И ей нужно знать, что он сделал.

Джеймс взял в ладони лицо Наталии и замедлил их поцелуй. Она всхлипнула, а когда он поднял голову, она заморгала, сбитая с толку. Губы ее были мягкими и распухшими, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не прильнуть к ним снова.

– Что случилось? – Она старалась поймать его взгляд. Судя по всему, Наталия нашла ответ и сникла. – Ты не хочешь меня.

– Нет, дело совсем не в этом. Я хочу тебя. Неужели ты не чувствуешь, как сильно я хочу быть с тобой? – Он улыбнулся уголком губ и крепче прижал ее бедра к себе.

Глаза Наталии метнулись налево, потом направо, она заглянула в каждый из его глаз по отдельности.

– Тогда почему ты не… – Она не договорила, поняв. Ее плечи опустились, и она как будто стала на пару дюймов меньше ростом. Подняв дрожащую руку, Наталия сжала пальцами ткань его рубашки. – Это слишком рано. – Она разгладила рубашку рукой.

Джеймс прижал ее руку к своему сердцу.

– Не могу поверить, что говорю это, и мое тело в ярости от того, что я остановился, но да, мне нужно больше времени.

– О… кей, – прошептала Наталия и опустила глаза. Отказ потушил страсть, от которой ее щеки еще несколько секунд назад полыхали румянцем.

Джеймс притянул ее к себе, уложил голову себе на плечо. Его пальцы зарылись в ее роскошные волосы.

– Я не говорю «нет», Наталия. Мне просто нужно во всем разобраться. Дай мне еще немного времени, чтобы все наладить между нами.

Джеймс медленно просыпался, вспоминая о предыдущем вечере. За свою жизнь он спал с тремя женщинами, но мог вспомнить только одну. Эйми. Что касается Ракели, он не слишком много знал о ней, и это причиняло ему боль, потому что она была матерью его сыновей. В то время записи в дневнике не были такими подробными, какими они стали после того, как Карлос узнал о своей настоящей личности. Джеймс понял только одно: когда-то он очень сильно любил Ракель, их взаимное влечение было мгновенным и всепоглощающим.

Мысли Джеймса перешли к ее сводной сестре Наталии. Большую часть ночи они провели на веранде, пили пиво и разговаривали. Она рассказала ему о своих страхах. Как бы сильно ей ни хотелось выйти замуж за Карлоса и стать матерью для Джулиана и Маркуса, она боялась взять на себя обязательства. Ее приводила в ужас перспектива того, что Джеймс станет считать ее еще одной обузой или препятствием, которое не позволит ему вернуться домой, когда он выйдет из состояния фуги. Он обязательно разведется с ней ради Эйми. Потому что Джеймс любил эту женщину.

Когда Наталия спросила, Джеймс рассказал, что виделся с Эйми всего лишь на прошлой неделе и что решение не бороться за нее стало самым трудным в его жизни. Но это было правильное решение. Эйми двигалась дальше, любила другого мужчину и была за ним замужем. Джеймс поделился с Наталией своим прошлым, которое он скрывал от Эйми. Рассказал о позоре своей семьи, когда община и церковь на Восточном побережье отвернулись от них из-за того, что его мать полюбила своего единокровного брата и родила от него ребенка. Именно поэтому его семья переехала в Калифорнию. Они хотели начать все сначала там, где никто не знал о семейном скандале и унижении. Джеймс рассказал и о том, как в него и в Томаса вбивали необходимость никогда на людях не признавать Фила братом.

Было уже начало четвертого, когда Наталия заснула в своем шезлонге. Джеймс отнес ее в кровать, но, когда он повернулся, чтобы уйти, она схватила его за руку.

– Пожалуйста, останься.

Джеймс остался, растянулся на постели, Наталия свернулась калачиком рядом с ним. Его рука обнимала ее, рука Наталии лежала у него на сердце, так они и уснули. Проснулся он там же. Было не больше шести часов утра, и ему оставалось только гадать, почему он не спит. Он медленно открыл глаза, пытаясь найти часы, когда ощутил пинок в бок.

Джеймс охнул и широко открыл глаза. В комнате царил желтовато-серый полумрак. Внутренние часы подсказали ему, что шести часов еще нет, скорее пять тридцать. Сунув руку под простыню, он принялся искать того, кто его разбудил, и наткнулся на маленькую ступню. Джеймс заглянул под простыню. Между ним и Наталией, лежа на спине, раскинулся Марк. Рот у него был широко раскрыт, лицо спокойное. Малыш крепко спал.

Джеймс опустил простыню и откинулся на подушку. Его взгляд нашел Наталию на другой стороне кровати. Она лежала на боку, сложив под щекой руки, и смотрела на него. Наталия робко улыбнулась и прошептала:

– Доброе утро.

Джеймс перевернулся на бок, стараясь не разбудить Марка.

– Доброе утро.

Его беспокоило, что Наталия будет этим утром смотреть на него совершенно другими глазами. Накануне он рассказал слишком много. И то, что он ей рассказал – как он обращался с Филом, когда они были детьми, как отнесся к его нападению на Эйми, как до сих пор носит с собой ее помолвочное кольцо – могло повлиять на ее отношение к нему. У Наталии было время переварить их разговор, поэтому Джеймс ответил осторожной полуулыбкой.

– Я не собирался так долго не давать тебе спать.

– Все в порядке. Спасибо за разговор.

– Спасибо за то, что выслушала. – Он улыбнулся, и Наталия улыбнулась в ответ. Джеймс не мог вспомнить, когда просыпался с ощущением чистой совести. Он понял, что это связано с тем, что он был откровенен с Наталией. Интересно, их отношения всегда были такими, открытыми и честными? Никаких секретов. – Между нами всегда так?

Загорелая кожа между ее бровями сморщилась, и Наталия несколько раз моргнула.

– Нет, – прошептала она с еле заметным колебанием, как будто обдумывала свои слова. – Обычно, когда мы были вместе, мы были неистовыми, как будто не могли насытиться друг другом за то время, которое у нас оставалось. Я приезжала на несколько недель, поэтому нельзя было сказать, что мы не виделись. Скорее это ты понимал, что время Карлоса может закончиться. Несмотря на это, между нами все было хорошо. По-сумасшедшему хорошо. – Она дернула угол подушки.

Джеймс долго выдерживал ее взгляд, потом широко улыбнулся:

– Спасибо. Но я спрашивал не об этом.

Ее лицо покраснело.

– Нет?

Джеймс обвел рукой их, лежавших на кровати.

– Это всегда так? Ребенок обязательно приходит к нам в кровать? Я не помню, чтобы читал об этом, – пошутил он, приподнимая простыню, чтобы показать спавшего под ней Марка. Реакция Наталии была очаровательной, а щеки приобрели прелестнейший розовый оттенок.

Она уткнулась лицом в подушку и застонала:

– Мне так неловко.

Джеймс фыркнул и легко толкнул ее в плечо:

– Честно говоря, я подозревал, что между нами все было просто на зависть. Не забывай, я все очень подробно записывал в дневнике.

– Я знаю, – со стоном произнесла Наталия, не поднимая лица от подушки.

– Полагаю, мое желание поговорить прошлой ночью застало тебя врасплох.

– Да.

Джеймс не смог удержаться и снова пошутил:

– Мы тратили больше времени на постель, чем на сон, так? – Он догадался и о том, что в их совместные ночи она была под простынями голой, а не полностью одетой, и они часами вели совершенно другие «разговоры».

Затылок Наталии поднялся и опустился. Она что-то пробормотала, слова Джеймс не совсем разобрал. Кажется, она сказала, что спать он не любил. Наверное, потому что у Карлоса часто случались ночные кошмары, его мучили невыносимые головные боли.

– Посмотри на меня.

– Не-а.

– Нат, – ласковое обращение свободно слетело с его языка. Джеймс дотронулся до ее плеча.

Она перекатилась на бок, и Джеймс приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее сверху. Его рука легла ей на затылок, большой палец провел по линии роста волос на виске.

– Серьезно, по утрам всегда так спокойно? Мы спали меньше трех часов, но я чувствую себя более отдохнувшим, чем за последние несколько месяцев. Лет, – со смешком добавил он.

– Раньше ты плохо спал, поэтому нет, ничего похожего не было. Но мне это нравится. А тебе?

– Да, очень. – Его большой палец перебрался на ее губы, то же самое проделал и его взгляд. Джеймс подумал о том, чтобы поцеловать ее, но тут им обоим сурово напомнили о том, что они в кровати не одни. Марк заворочался под простыней, и его локоть ударил Наталию в грудь.

Глаза у нее стали круглые, как блюдца.

– Ох. – Наталия потерла нежное место.

– Поворачивайся сюда, сынок. – Джеймс подтащил Марка ближе к себе. – В котором часу он сюда пробрался?

– В четыре тридцать, думаю. – Наталия зевнула. – Сегодня мне точно потребуется вздремнуть днем.

– Я с тобой, – зевая, ответил Джеймс. И тут ему пришло в голову, что его слова можно интерпретировать по-разному. Он смущенно улыбнулся. – Я хотел сказать, что мне тоже не помешает вздремнуть днем.

Она негромко рассмеялась:

– Я поняла. Можешь прийти сюда и лечь вместе со мной.

Они смотрели друг на друга. В комнате стало светлее, птицы возвестили о начале дня. Их руки встретились над спящим Марком.

– Спасибо, – сказал Джеймс.

– За что?

– За то, что не отказалась от меня и убедила меня не отказываться от них.

– От твоих сыновей?

Он кивнул.

– В Мексике.

– Я знала, что ты их полюбишь.

– Безоговорочно.

Джеймс нагнулся к Наталии, чтобы поцеловать. Пронзительный звон разрушил это мгновение. Джеймс замер. Марк застонал под простыней.

– Прости. – Наталия перевернулась на другой бок. – Я жду звонка с материка.

Нахмурившись, она посмотрела на экран и ответила на звонок вопросом. Ее взгляд метнулся к Джеймсу прежде, чем она передала ему телефон.

– Это тебя. Томас.