Глава 24
Карлос

Небо было пятнисто-голубым. На улице тени появлялись и исчезали, а в помещении лампы обеспечивали яркое освещение всей мастерской. Идеально для смешивания красок. Я добавил на палитру небесно-голубой и изумрудно-зеленый, смешал обе краски с капелькой титановых белил, чтобы смягчить тон, и глубоко вдохнул. Запахи пигментов, пряная смесь бензина, мокрой земли и цветов магнолии наполнили пазухи моего носа. От них к голове прилила кровь.

«Кайф художника», – подумал я и фыркнул.

Цвет оказался не совсем верным, поэтому я добавил с ноготь небесно-голубого пигмента. Меня охватило тепло удовлетворения, когда я увидел, как краски смешиваются в тон, которого я хотел добиться.

Тонкие руки обвились вокруг моей талии, скользнули по ребрам к груди. Длинные изящные пальцы расстегнули одну пуговицу, потом другую, нырнули в разрез моей рубашки и погладили кожу. Сердце гулко билось под этими блуждающими пальцами. Кровь пульсировала где-то в центре, дыхание вырывалось короткими вздохами. Я застонал.

К моей спине между лопатками прижались губы. Тепло ее дыхания проникало сквозь ткань рубашки. Я повернулся в ее объятиях и посмотрел в глаза того же цвета, что и пигмент на моей палитре.

– Эйми!

– Поцелуй меня, – попросила она, и я сделал это.

Она закончила расстегивать мою рубашку, я опустил застежку «молнии» на ее платье. Одежда упала на пол, и мы опустились следом за ней. Я перевернулся на спину, поднял Эйми на себя. Она целовала мою грудь, спускаясь все ниже, следуя за полоской волос ниже пупка. Я откинул голову назад, глаза закрылись. «Боже, какой у нее потрясающий рот».

И это было все, о чем я мог думать, что я мог чувствовать. Но мне хотелось смотреть.

Приподняв голову, я открыл глаза. Эйми исчезла, и я оказался вовсе не в своей мастерской.

Вместо этого я смотрел в ствол ружья, которое держал мой старший брат. Я увидел, как шевелятся его губы, и едва разобрал слова.

Казалось, мне на лицо приземлилась куча кирпичей. Тошнота задергалась в желудке, словно пловец-одиночка, подпрыгивающий на сильных волнах. Поверхность подо мной поднималась и опускалась. Я ухватился за веревку, свисавшую рядом, и попытался подняться. Боль пронзила плечо, метнулась вниз по руке. Я вскрикнул и упал на колени. В поле моего зрения то появлялись, то исчезали белые кроссовки. Чьи-то руки поставили меня на ноги. Губы прижались к моему уху.

– Плыви! – И я сначала полетел, потом ушел под воду. В кости проник оглушающий холод, заставляя меня бить ногами. Одна рука молотила по воде. Я должен был добраться до Эйми. Я должен был вернуться домой.

«Я хочу попасть домой».

Я внезапно проснулся, хватая ртом воздух.

«Сон. Это всего лишь сон».

Я спустил ноги с кровати и сел, обхватил голову руками. Вдавил пальцы в кожу, дожидаясь, чтобы успокоилось сильно бьющееся сердце. Помассировал виски, пытаясь унять головную боль. Она редко покидала меня, лишь становилась незаметнее. Голова горела, как и длинный тонкий шрам на бедре.

Моя рука скользнула по этому шраму, и тьма на последней картинке, которую я увидел во сне, разошлась в стороны, словно кожа на бедре. Мимо свистели пули, прочерчивая широкие следы на поднимавшихся и опускавшихся волнах и исчезая в них. Разрывающая боль у меня в боку – это следствие того, что одна из пуль попала в цель.

Чьи-то пальцы скользнули по моей мокрой от пота спине. Мурашки приподняли волоски на руках и ногах.

– Тот же сон? – сонно спросила Наталия.

– Ага. – Я встал, хрустнув коленями, чтобы удалиться в ванную и уйти от ее прикосновений. Сердце все еще бешено билось, тело намокло от страха за жизнь другой женщины. Женщины, которую я когда-то любил так же отчаянно, как и воздух, которым дышал.

Я кинул в рот две таблетки аспирина и запил их прямо из-под крана. Вытирая губы, я поймал в зеркале отражение Наталии. Она прислонилась к косяку, скрестила руки на груди.

– Две недели назад, когда я сюда приехала, пузырек был почти полный. – Она кивком указала на аспирин.

Я заглянул в пузырек перед тем, как закрыть крышку. Осталось пятнадцать таблеток. Пора покупать. Но потом я вспомнил, что мы с Джулианом собирались покататься по холмам на горных велосипедах. На обратном пути мне придется заглянуть в магазин.

– Ты уже побывал у врача?

Я повернулся и покачал головой.

– Карлос! – Наталия растянула мое имя, вошла в ванную и строго посмотрела на меня. – Твои головные боли становятся сильнее. При такой скорости, – она потрясла пузырек, в котором загрохотали оставшиеся таблетки, – у тебя в дополнение к головной боли откроется язва.

Я поймал ее в объятия, уткнулся лицом в изгиб шеи.

– Сейчас у меня болит не голова. – Я поцеловал теплую после сна кожу, надеясь отвлечь Наталию. Надеясь отвлечься самому и отвлечь все мои боли, потому что мозг горел огнем. Этот проклятый сон с каждым разом становился все ярче, и после него головные боли становились все интенсивнее.

Я подхватил Наталию на руки и отнес в постель. Мы упали на простыни. По тому, как она целовала меня, я понял, что она настроена на разговор. Я на него настроен не был. Было три долбаных часа утра, и голова страшно болела.

Наталия мягко оттолкнула мои плечи и поцеловала меня в нос. Я вздохнул, лег на спину, широко раскинул руки и стал смотреть на потолочный вентилятор. Зря я это сделал. Комната завертелась словно карусель, и мои внутренности закружились вместе с ней. Я прикрыл глаза рукой и задышал, пытаясь прогнать кислый вкус во рту.

– Почему ты не хочешь пойти к врачу?

– Мы уже обсудили это, Нат. – Я не хотел, чтобы кто-то копался в моей голове и подвергал меня тестам. Один внезапный сеанс гипноза оставил молотобойца, вколачивавшегося в мой мозг, но не предусмотрел кнопку отключения. У меня не было ни малейшего намерения стать вольным – или невольным – участником последующих сеансов психотерапии.

Наталия откинулась на спину.

– Я готова убить Томаса.

– Я тоже. – Я приподнялся на руке, чтобы посмотреть на нее. Она прикрыла грудь простыней и взъерошила волосы.

– Я могу помочь тебе найти врача на дом. Он сможет осмотреть тебя прямо здесь, и я буду рядом. Просто на всякий случай, понимаешь?

– Я не хочу, чтобы меня осматривали. – Я встал с постели и подошел к раздвижной двери. На улице было совсем темно, и единственным, что я увидел, было мое отражение в стекле, лицо искаженное и усталое, с глубокими морщинами напряжения и тяжелой складкой поперек лба.

– Не говори врачу, что с тобой на самом деле. Придумай предлог вроде хронической мигрени или чего-то подобного.

– У меня действительно хроническая мигрень.

– А это значит, что тебе нужно сильнодействующее лекарство, чтобы ты перестал глотать аспирин, словно конфеты.

Я покачал головой:

– Нет.

– Возможно, это стресс вызывает головные боли. Ты не думал о приеме препаратов от депрессии?

– Никаких лекарств, – сказал я, резко взмахнув рукой. – К ним слишком быстро привыкаешь.

Наталия выразительно посмотрела на меня. Хотя аспирин сам по себе не вызывал привыкания, мы оба знали: я настолько рассчитываю на него в борьбе с болью, что это уже почти зависимость.

Наталия посмотрела на потолок. Я ее раздражал. Я раздражал сам себя. Она опустила руки на колени.

– Я понимаю, почему ты не путешествуешь, понимаю, почему ты не хочешь идти к врачу. Но одно моему пониманию не поддается. Почему ты настаиваешь на том, чтобы жить с болью, когда можно что-то предпринять. Подумай о своих сыновьях.

– Я думаю. – Я протопал к письменному столу, на котором заряжался мой ноутбук. – Я думаю о них и об их будущем с отцом, который в любую секунду может их забыть. С человеком, которому, возможно, все время придется быть в бегах вместе с ними.

– Этого ты не знаешь, Карлос. Прошло несколько лет, а по твою душу так никто и не явился. Думаю, никто в этом картеле не знает, кто ты такой, как и о том, что Джеймс жив.

– Пока нет. – Фил все еще сидел в тюрьме и все еще считал меня мертвым. Что случится, когда он узнает правду? А инстинкт подсказывал мне, что однажды это случится.

Наталия раздраженно вздохнула:

– Скажи мне, как тебе помочь. Я хочу помочь тебе.

«Выходи за меня замуж. Усынови моих детей. Убеги с ними как можно дальше, чтобы Джеймс или кто-то другой из семьи Донато не смогли найти их».

– Послушай, я устал. Я не хочу говорить об этом прямо сейчас. – Я резко дернул провод зарядного устройства и схватил ноутбук.

– Куда ты?

Я развернулся в дверях, услышав нотку паники в ее голосе. Наталия встала на колени, вцепилась в простыню обеими руками так, что побелели костяшки пальцев. На долю секунды мне захотелось бросить ноутбук и нырнуть обратно в постель. Уверить нас обоих в том, что все будет замечательно. Но это были бы пустые обещания, которые я не мог сдержать.

– Я иду вниз. Делать записи.

Наталия продолжала цепляться за простыню.

– Я не люблю спорить. Пожалуйста, не уходи. Возвращайся в постель. – Она похлопала по подушке рядом.

– Ложись спать. Я всего лишь иду в кухню. – Я закрыл за собой дверь, оставив маленькую щелку, прошел мимо комнаты Маркуса, потом мимо комнаты Джулиана.

– Папа!

Я вернулся к двери в его комнату и заглянул туда. Ночник «Капитан Америка» отбрасывал неяркий голубой свет, сгоняя тени в угол.

– Уже утро? – Джулиан сидел в кровати и тер глаза.

– Почти. У нас осталось еще несколько часов до восхода солнца.

Он рухнул обратно на подушки.

– Я собираюсь обогнать тебя на горном велосипеде.

– Уверен, что у тебя получится. Поспи немного.

Джулиан зевнул.

– Спокойной ночи, papá.

Я спустился по лестнице в кухню и включил ноутбук. Пока шла загрузка, я разобрал вчерашнюю почту, добавив последние журналы в стопку у дальней стены. В газете не нашлось статей, которые, по моему мнению, могли бы заинтересовать Джеймса, поэтому я отправил их в мусорный бак.

Как только ноутбук был готов к работе, я загрузил в облако около двадцати фотографий, которые сделал накануне – снимки мальчиков и Наталии на футбольном матче Джулиана, потом добавил их в папку с фотографиями за этот месяц. У меня были папки для всего: для фото, журнальных статей, финансовых отчетов, официальных документов и других важных инструкций. Я ежедневно записывал, что я делал, кого я любил (Наталию и своих сыновей), кому я доверял (Наталии) и кому не доверял (Томасу и Имельде). Все было в безупречном порядке. Потому что сеанс гипноза, которому меня насильно подверг Томас, вызвал не только головные боли. Он пробудил Джекилла для моего Хайда. Мое второе «я» пробивалось на поверхность, и я не сомневался, что у меня осталось не так много времени.

– Сбавь скорость.

Джулиан низко пригнулся к рулю и входил в поворот. Я ехал позади, подстраиваясь под его темп. Дорога вокруг подножия холма была в основном мощеной, и мы проезжали по ней много раз. Для восьмилетки Джулиан был бесстрашным велосипедистом.

Я догнал его, поехал рядом.

– Полегче. Держи все под контролем.

На следующем повороте Джулиан чуть нажал на тормоз.

– Неплохо.

Ветер завывал в наших шлемах. Над головой сверкало солнце, поджаривая нам спины. У меня с подбородка капал пот. Мы рано начали, но утро уже было жарким, сухим и пыльным. Хорошо, что нам осталось всего лишь километра два и все вниз с холма. Мы неплохо потрудились. Время, которое я проводил наедине с Джулианом, было замечательным, и я бы ни за что от этого не отказался. Но, черт побери, я никак не мог уехать от кошмара прошлой ночи. Я как будто все еще был там. Пульсирующая, отупляющая боль в черепе вызвала тошноту, а направленное на меня ружье напугало до смерти.

Я подал знак, что пора остановиться и выпить воды, и мы съехали на площадку на обочине.

Джулиан выпил свою воду и с наслаждением вздохнул.

– Мы можем поехать по тропе? – спросил он, имея в виду грунтовую дорожку, которая в некоторых местах шла параллельно дороге. Тропа была узкой, с дерном и разросшейся зеленью.

– Думаешь, ты с ней справишься? – Мы проехали уже больше пяти километров, и часть дистанции дорога шла вверх, была грунтовой или вымощенной булыжниками.

Джулиан указал на себя обеими руками:

– Эй, я самый быстрый гонщик в команде.

– Так и есть. – Его желание соревноваться всегда поражало меня. Я выпил еще две таблетки аспирина, и у меня вдруг закружилась голова. Меня качнуло в сторону, я едва не уронил велосипед.

– Десять из десяти. – Джулиан оценил мою неловкость.

– Ха-ха. – Я потряс головой, чтобы туман рассеялся, и посмотрел на часы. Меньше чем через двадцать минут мы будем возле нашей машины.

Джулиан прокрутил переднее колесо велосипеда.

– Готов?

– Ага. Но поезжай медленно. – Туман в голове не рассеивался, и меньше всего мне хотелось упасть и улететь в кусты. Если такое случится, Джулиан ничего не услышит.

Посмотрев сначала в одну сторону, потом в другую, Джулиан пересек дорогу и примерно в двадцати метрах ниже по холму исчез за поворотом на грунтовую тропу.

Я поставил бутылку с водой обратно в держатель, вскочил на свой велосипед и пересек дорогу. В следующее мгновение я уже сидел на булыжниках, опустив голову между колен.

Боль пронзила меня, когда я поднял голову. Я застонал. Череп ощущался как арбуз, разбившийся пополам на горячей мостовой.

Я огляделся. Велосипед лежал на дороге рядом со мной, Джулиана нигде не было видно.

– Джулиан! – завопил я, вставая. – Джулиан!

Где же он?

Я крутился посреди дороги, меня охватила паника.

– Джулиан! – снова крикнул я. Потом я вспомнил о машине. У нас с Джулианом была договоренность, что мы встретимся возле нее, если вдруг потеряем друг друга.

Я быстро оседлал велосипед и помчался вниз с холма, наматывая километры. Джип был припаркован на грунтовой площадке у начала дороги, и Джулиан скорчился возле заднего колеса. Слава богу! Я на ходу спрыгнул и побежал к нему. Велосипед ударился о бампер машины, и последние несколько ярдов я проскользил.

– Джулиан! – Я упал рядом с ним на колени. – Тебе больно?

Он поднял голову. Слезы текли по его перепачканному лицу, оставляя следы, похожие на отпечаток шин в грязи.

– Ты знаешь мое имя?

– Что это значит? Разумеется, я знаю твое имя.

– Но там ты этого не знал. Ты отключился сразу после того, как наорал на меня.

Все нервные окончания заледенели. Я перестал дышать и долго, казалось, целую вечность смотрел на него. Потом я судорожно глотнул побольше воздуха и вцепился ему в плечи с той же силой, с какой в меня вцепился ужас.

– Что я сказал? – Джулиан подавил всхлип. – Что я сказал? – заорал я.

– Ты спросил, кто я такой. А когда я сказал, что я Джулиан и что я твой сын, ты сказал… Ты сказал… – Он разрыдался и не мог произнести больше ни слова.

Мои пальцы впились в его плечи.

– Что я сказал?

– Ты сказал, что у тебя нет сына.