Книга пятая
Особенное «я»

Жила-была в Санкт-Петербурге девочка по имени Алиса Розенбаум. Она родилась в 1905 году в буржуазной семье, а когда ей было двенадцать, к власти пришли большевики. Они отняли аптеку у ее отца и вынудили разоренное и голодное семейство бежать из города. В самом юном возрасте она возненавидела охвативший страну коллективизм. «Уже тогда я поняла, что это порочная идея, – вспоминала она. – Уже тогда я была индивидуалисткой». Алиса приехала в Америку, где со временем завоевала признание и славу, а заодно и изменила самоощущение всей нации. Ее влияние сильно и сегодня, ведь ее идеи живут в системе школьного образования, мировой экономике, Кремниевой долине и коридорах власти. В известном смысле все мы, даже сейчас, во втором десятилетии XXI века, существуем в мире Алисы Розенбаум.

Некоторое время она провела в Чикаго, но затем переехала в Калифорнию и работала в Голливуде статисткой, помощницей костюмера, а после – сценаристкой. Она начала писать книги, резко критиковавшие воцарившийся в США коллективистский дух «Великой компрессии». В 1943 году был опубликован ее третий роман, принесший ей всемирную известность. Эта книга была гимном индивидуализма, в ней утверждалось, что человеческая цивилизация – результат труда целеустремленных «творцов», которым, чтобы созидать, больше всего остального нужна свобода. Противоположностью созидания, по ее мнению, являлся альтруизм. Алиса ненавидела альтруизм. «Людям внушили, что высшая добродетель – не созидать, а отдавать. Но нельзя отдать то, что не создано». Она полагала, что люди должны ставить свои интересы превыше всего. «Первое право на Земле – право собственного „я“». К этому времени она уже перестала быть Алисой. Она назвалась Айн Рэнд, позаимствовав имя у финской писательницы, а фамилию – у своей пишущей машинки. Ее роман «Источник» стал бестселлером.

В 1951 году Рэнд и ее муж переехали в Нью-Йорк. Работая над очередной после «Источника» книгой, она собрала вокруг себя небольшую группу единомышленников. Сознавая всю силу объединявшей их приверженности индивидуализму, они иронически назвались «Коллектив». Впрочем, эта шутка была завернута не в один, а сразу в несколько слоев иронии. В реальности «Коллектив» представлял собой своего рода культ, опиравшийся на систему священных «истин», среди которых, по признанию одного из членов, были и такие: «Айн Рэнд – величайший человек из когда-либо живших на Земле» и «Айн Рэнд благодаря ее гениальным философским способностям является высшим арбитром в любых вопросах, касающихся того, что в человеческой жизни рационально, нравственно или приемлемо». Они считали себя первопроходцами, которые, продвигая представления Рэнд о «добродетельном эгоизме», положат конец опасной «Великой компрессии» и принесут на смену ей мир, в котором правительственный аппарат невелик, налоги и регулирование минимальны, рынки открыты и люди свободно конкурируют друг с другом. «Мы видели себя зачинщиками грядущей революции, – рассказывала одна из участниц „Коллектива“ в интервью режиссеру Адаму Кертису в 2010 году. – Нас переполняло восторженное предвкушение радикальных перемен». Когда Кертис спросил, чего же они надеялись достичь, она ответила: «Совершенно свободного общества».

Рэнд утверждала, что из всех мыслителей на нее повлиял лишь родоначальник индивидуализма – Аристотель. Именно он более двух тысяч лет назад пришел к выводу, что состояние «возвышенной любви к себе» является обязательным условием для достижения совершенства. Чтобы преуспеть, люди должны сначала полюбить себя. «Человек имеет право на счастье и должен достичь его самостоятельно, – сказала Рэнд в программе канала ABC „Беседы с Майком Уоллесом“ с сильным русским акцентом, но зато самыми что ни на есть американскими словами. – И он не обязан желать жертвовать собой ради счастья других. Я утверждаю, что человек должен уважать себя».

Вера Рэнд в важность самоуважения широко распространилась по Соединенным Штатам, а также в Великобритании и некоторых других странах. Она сопровождает нас и сегодня. Но популяризация этой идеи началась с работы человека, которого Рэнд называла своим «интеллектуальным наследником», важного члена «Коллектива». Он был мужем другой его участницы и на двадцать пять лет моложе Рэнд, однако состоял с ней в интимной связи. Натаниэль Бранден писал и редактировал статьи для ее «журнала идей» под названием «Объективист». Его книга «Психология самоуважения», изданная в 1969 году, разошлась более чем миллионным тиражом и долгие годы входила в школьные программы. Исходя из своих же работ, опубликованных в «Объективисте», он утверждал, что самоуважение, опирающееся на рациональность и достижения, является важнейшим фактором психологического развития человека. «Характер этой самооценки чрезвычайно сильно влияет на мышление человека, его чувства, желания, ценности и цели, – писал он. – Это важнейший ключ к его поведению». В 1970-е годы Брандена стали называть «отцом движения самоуважения». Однако его влияние отнюдь не ограничилось этим десятилетием, ведь он одновременно вдохновил члена законодательного собрания Калифорнии Джона Васконселлоса, который в 1980-е и 1990-е годы больше кого-либо другого сделал для распространения идеологии самоуважения по всему миру, и лично сотрудничал с ним.

Рэнд воздействовала на умы миллионов своими романами-бестселлерами, Бранден приносил ее идеи личного интереса и самооценки в школы и кабинеты психотерапевтов, но был еще третий участник «Коллектива», чье влияние крепло со временем. Рэнд познакомилась с ним в Нью-Йорке, где группа каждый вечер собиралась в ее квартире, чтобы послушать свежие отрывки из еще неопубликованного романа «Атлант расправил плечи». Он станет ее шедевром, ее попыткой, по словам биографа Энн Хеллер, «создать идеального человека и обозначить идею и жизненные условия, которые бы позволили ему любить, творить и производить». В этой книге изображалась полностью контролируемая государством Америка, в которой творцы (художники, промышленники и предприниматели) восстали и создали для себя новый мир в далеком тайном «Ущелье Голта», представляющем собой анклав победившего разума – качества, которое Рэнд больше всего ценила в людях. Только освободившись с помощью рациональности от оков эмоций, можно было стать полезным членом этой утопии, где никто не платил налогов, но все соревновались друг с другом, а рыночные отношения никак не регламентировались, ведь они нуждались в свободе не меньше, чем создавшие их люди. Как однажды выразилась Рэнд, «свободный рынок является логическим следствием свободного ума».

Особенно сильно эти субботние чтения вдохновили серьезно настроенного двадцатишестилетнего участника кружка по имени Алан Гринспен. Из-за его мрачного спокойствия, приятных манер и темных костюмов Рэнд дала ему прозвище Гробовщик. Лишь прочтя первые отрывки «Атланта», он проявил себя с другой стороны. «Он вдруг преисполнился радостного волнения, которого никто в нем прежде не замечал», – вспоминает Бранден. Гринспен нашел ее идеи «блестяще точными» и столь совершенными в своей логике, что несогласные с ними определенно должны были лгать. «Она помогла мне понять, что капитализм не только эффективен и практичен, но еще и этичен», – говорил Гринспен. Он, в свою очередь, рассказывал ей о фундаментальной природе людей, «об их ценностях и о том, как они работают, что они делают и почему они это делают, как они мыслят и почему они так мыслят». Если сперва он был аутсайдером, то теперь начал помогать Рэнд с книгой, давая ей советы насчет экономики сталелитейной отрасли. Убедившись в его «первоклассном уме», Рэнд так сильно поверила в него, что вместо Гробовщика стала называть его Дремлющим Гигантом. Он писал и статьи для «Объективиста», в которых утверждал, что рынки творят добро и сами себя корректируют: «Именно „алчность“ предпринимателя, а точнее его погоня за прибылью, служит прекрасным защитником потребителя».

«Атлант расправил плечи» был опубликован в октябре 1957 года, практически на пике культурной мощи «Великой компрессии». Модные в то время критики не стеснялись в выражениях. Гор Видал назвал книгу «почти идеальной в ее аморальности», New York Times заявила, что она «написана из чувства ненависти» и представляет собой «не литературное произведение, а вызывающий жест», а в рецензии National Review говорилось, что «почти на каждой странице романа слышится нездоровый требовательный голос, командующий „В газовую камеру – марш!“» (Однако хотя бы это высказывание нельзя назвать справедливым. С точки зрения Рэнд, призывы к групповой идентичности были антииндивидуалистичны, а расизм представлял собой «самую низкую, грубую и примитивную форму коллективизма».) Проявив нехарактерный для себя альтруизм, «Коллектив» собрался вокруг своего втоптанного в грязь идола. Бранден поручил остальным начать кампанию по написанию писем ее злейшим критикам. Алан Гринспен написал в редакцию New York Times: «Атлант расправил плечи» полон вовсе не ненависти, а «прославления жизни и счастья. Справедливость неумолима. Творческие личности, которым свойственны непреклонная целеустремленность и рациональность, достигают высшей радости и удовлетворения. Паразиты, отказывающиеся ставить перед собой цели или руководствоваться разумом, гибнут, как они того и заслуживают».

Впрочем, широкая публика отреагировала иначе. «Атлант расправил плечи» попал в список бестселлеров New York Times через три дня после публикации и продержался в нем двадцать две недели, что, безусловно, свидетельствует о прочности индивидуалистской сердцевины американского «я» даже в те годы коллективистских настроений. Однако для Рэнд это было слабым утешением. Суровая реакция критиков ввергла ее в глубокую депрессию, повлияв и на ее отношения с Бранденом: в следующие два года они занимались сексом не больше десяти раз. Вечером 23 августа 1968 года Рэнд узнала, что он встречается с другой женщиной, и пришла в ярость. Она трижды ударила его по лицу с криками: «Ты отверг меня? Как ты посмел меня отвергнуть?» Она публично назвала его «предателем» и ложно обвинила в нескольких неблаговидных поступках, включая финансовые махинации и аморальное поведение. Эти обличения, опубликованные в «Объективисте», заняли 53 абзаца на шести страницах. Его исключение было одобрено и подписано ее верными соратниками, включая Алана Гринспена. В какой-то момент до Брандена дошли слухи, что темой одной из (исключительно теоретических и умозрительных) дискуссий группы стал вопрос: «Этично ли было бы убить его в свете причиненных Айн Рэнд мучений?» По-видимому, они ответили на этот вопрос утвердительно.

Тем не менее время Рэнд и ее «Коллектива» настанет совсем скоро. Многолетний «классовый компромисс» между трудом и капиталом, характерный для «Великой компрессии», во многом поддерживался удачным стечением обстоятельств. Экономика США опиралась на массовое производство, а средний класс зарабатывал достаточно, чтобы покупать производимые страной товары, в том числе благодаря протекционизму профсоюзов и государства. Но затем наступили 1970-е годы, и в США и Великобритании все пошло наперекосяк. Экономика стагнировала, инфляция ускорилась, а рынки ценных бумаг – обрушились. Следом разразились нефтяной кризис, кризис сталелитейной отрасли, банковский кризис, случился «никсоновский шок», а правительство Великобритании ввело трехдневную рабочую неделю. ВВП упал, профсоюзы объявили забастовку, миллионы людей потеряли работу. Именно в эту неспокойную пору Гринспен начал извилистый путь к высшим эшелонам власти. Он занялся политикой в 1968 году после настойчивых увещеваний Рэнд и сначала стал советником Ричарда Никсона. В 1974 году он занял должность председателя Совета экономических консультантов, а Рэнд с гордостью следила за его инаугурацией. Он наблюдал из властных кабинетов коллапс старого мира и рождение нового. Когда гарантии «Великой компрессии» начали превращаться в дым, политикам срочно понадобилась свежая теория, в соответствии с которой они могли бы выстраивать экономику и управлять страной. На еще недавно опальные идеи Айн Рэнд и Гринспена появился особый спрос.

Концепция, быстро набравшая тогда популярность и до сих пор господствующая в значительной части мира, называлась «неолиберализм». Эта некогда высмеивавшаяся теория чаще всего приписывается австрийскому экономисту Фридриху фон Хайеку. В предыдущие десятилетия, омраченные распространением фашизма в его цивилизованной стране, Хайек заметил, что нацистов и коммунистов объединяет стремление контролировать мир посредством централизованного планирования. Увидев, что нечто подобное происходит в США и Великобритании в период «Великой компрессии», он пришел в ужас. «Существует более чем поверхностное сходство между направлением развития мысли в Германии в годы прошлой войны и после нее и нынешними идеями в демократических странах», – написал он в 1944 году.

Работая лектором в Лондонской школе экономики, а затем в Чикагском университете в 1950-е годы, Хайек безжалостно критиковал британские и американские проекты «Великой компрессии» за отступление от древнегреческого наследия. Централизованное планирование, утверждал он, несовместимо с индивидуальной свободой, на которой построены эти великие страны, и «ведет к закрепощению». Сильнее всего его беспокоило вмешательство государства в деятельность рынков. Хайек говорил, что те, кто управляет денежными потоками, управляют всем: «Экономический контроль – это не просто контроль над одним аспектом человеческой жизни, изолированным от всех остальных. Это контроль над средством достижения всех наших целей».

Он мечтал о мире, в котором «принуждение одних другими было бы сведено к минимуму». Чтобы прийти к этому и не допустить сползания в тоталитаризм, следовало уменьшить роль правительств. Если люди хотели оставаться свободными и избежать ужасов коммунизма и фашизма, то власть государства надлежало обуздать. Чтобы страны не подвергались воздействию порочных идеологий, контроль должен был перейти к рынкам, как можно более независимым от влияния государства. Этим свободным рынкам предстояло стать локомотивами обществ нового типа, в которых все будет основываться на принципе конкуренции. Мир должен был превратиться в своего рода игру, в которой все соревнуются друг с другом, а сильнейшие получают добычу. Эти сверхбогатые победители станут героями-первопроходцами. Получив возможность создавать огромные богатства, они начнут «выполнять важную функцию», «экспериментируя с новыми стилями жизни, еще недоступными бедным», тем самым формируя наше будущее. Все это должно было вернуть индивидуализм на его законное место – в самое сердце западного общества. Хайеку неолиберализм представлялся идеологией без идеологии; он должен был помочь построить утопию, в которой мы наконец избавимся от безрассудства политиков.

Только в 1970-е годы, когда старая система пошатнулась, неолиберализм начал быстро становиться частью мейнстрима. При содействии группы влиятельных бизнесменов, мыслителей и экономистов под названием «Мон Пелерин» он набирал силу с 1940-х годов и распространялся через сеть щедро финансируемых «мозговых центров», чтобы в итоге оказать необходимое влияние во всех нужных местах. Он был принят в качестве руководящего принципа правительствами Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. И разумеется, он во многом напоминал взгляды Айн Рэнд и ее последователя Алана Гринспена, который в этом новом мире неожиданно оказался в фаворе и во власти.

И вот когда Тэтчер хлестко заявила: «…Общества как такового не существует: есть только мужчины, женщины и семьи», – двое мировых лидеров сделали своей миссией освобождение отдельных людей от оков чрезмерно разросшегося государства и превращение общества в игру воюющих между собой индивидуумов. Они вознамерились усилить конкуренцию насколько возможно и везде, где это возможно. Отныне всем предстояло соревноваться на саморегулирующихся и повышающих общее благосостояние свободных рынках (в конце концов, ведь не только людям нужна свобода для полной реализации своего потенциала, но и рынкам), чья «невидимая рука» приведет нас всех к стабильному и обеспеченному будущему.

В июне 1987 года Рональд Рейган с удовольствием объявил о назначении нового председателя Федеральной резервной системы – Алана Гринспена. Этот пост, пишет доктор экономических наук Э. Р. Брэдбери, сделал Гринспена «самой значительной фигурой, влияющей на мировую экономику». Он занимал эту чрезвычайно важную должность до 2006 года, то есть почти тридцать лет, в течение которых его называли «центральным банкиром неолиберализма».

Неолиберальная революция принесла с собой и новое понимание правительства. Государство перестало быть механизмом патерналистского контроля. Вместо этого ему вверялась роль смотрителя и рефери в этой великой игре, ответственного за обеспечение требуемой для нее максимальной свободы. Для поощрения конкуренции было решено дерегулировать бизнес и банковский сектор; приватизировать инфраструктуру – все, что касалось телекоммуникаций, водоснабжения, электричества и газа, а в Великобритании – муниципальное жилье; урезать финансирование искусств; отменить пособия для тех, кто не желал работать, тем самым мотивируя их присоединиться к рынку труда; сократить налоги для творцов – предпринимателей, промышленников и их корпораций, чтобы вознаградить их за выдающуюся игру и позволить им соперничать еще активнее.

С точки зрения такого правительства нового типа «граждане» превращались в «клиентов» или «потребителей», голоса которых следовало собирать, словно монеты на кассе. Эпоха массового производства подходила к концу. Профсоюзы следовало победить. А из пыли шахт и руин фабрик должна была вырасти новая армия умелых и гибких предприимчивых индивидуумов, вольных самостоятельно выбирать, как им жить, в условиях здоровой конкуренции друг с другом.

И этой революции предстояло стать мировой. Законная власть и вооруженные силы государства должны были использоваться для обеспечения бесперебойной работы как внутренних, так и международных рынков. В идеале следовало стремиться к единому конкурентному мировому рынку без каких-либо ограничений торговли или финансовых потоков. Всемирный банк и МВФ могли помочь достигнуть этого, предлагая нуждающимся развивающимся странам кредиты на условии проведения неолиберальных реформ. Наступала эра «глобализации», перемещения денег и услуг по всему земному шару, дешевого труда мигрантов, переноса промышленного производства в бедные страны, финансовых институтов и транснациональных корпораций, которые станут настолько огромными и влиятельными, что в итоге начнут соперничать с целыми странами.

Однако конечная цель этого неолиберального проекта выходила далеко за рамки преодоления экономического хаоса 1970-х годов и заключалась в создании человека новой формации. «Экономика – метод, а цель – изменить душу», – заявила Тэтчер. И тут она не ошиблась. Самый надежный способ изменить эго народных масс – заставить их по-новому уживаться и преуспевать. Геймификация общества породила лозунг «Алчность – это благо», возвестивший невероятный скачок в противоположную сторону от антиматериализма хиппи, выросшего из более коллективной экономики середины XX века. Эта новая и более острая форма конкурентного индивидуализма означала ослабление поддержки со стороны работодателей и государства, что, в свою очередь, приводило к ужесточению требований к индивидууму. Чтобы ужиться и преуспеть в этом неолиберальном мире, надо было стать способнее, умнее и быстрее своих соседей, удвоив, а затем и утроив умопомрачительную силу своего «я».

Первые симптомы этой революции проявились в 1982 году, когда Джейн Фонда, выпускница Эсалена, сняла свой видеокурс упражнений по аэробике Workout Video, который разошелся более чем миллионным тиражом и дал начало фитнесмании, не закончившейся по сей день. В следующем году в американских роддомах начало происходить нечто странное. Как минимум с 1880 года, как показывает исследование, охватывающее свыше 300 миллионов человек, родители обычно называли своих детей традиционными именами, такими как Джон, Мэри или Линда. Но в 1983 году впервые резко выросло количество необычных имен, и эта тенденция продолжала усиливаться в 1990-х и 2000-х годах. Как считает профессор Джин Твендж, одна из авторов этого исследования, отцы и матери выбирали уникальные имена, надеясь, что благодаря этому их ребенок «будет выделяться и станет звездой».

Именно во время этой маниакальной фазы индивидуализма началась одержимость самоуважением – плодом экзальтированного соития идей Айн Рэнд, Эсалена и неолибералов, причем это была любовь с первого взгляда. Воплощением всех трех идеологий стал удивительный человек, еще один выпускник Эсаленского института и видный член законодательного собрания штата Калифорния, Джон «Васко» Васконселлос, который последний раз упоминался мной в связи со злополучной конференцией «Духовная тирания», организованной институтом.

Васко был эксцентричным, мрачным и немного неряшливым человеком, склонным к затяжным депрессиям. Он носил усы, отличался вспыльчивостью и не всегда следовал собственным словам о том, что каждый человек бесценен и достоин соответствующего отношения. По партийной принадлежности Васко был демократом, а кроме того, во многих отношениях, классическим неолибералом. Он однажды посетовал на то, что традиционные либералы «думают, будто люди не способны сами о себе позаботиться», и даже заявил, что сам не является либералом, поскольку не считает, «что большое правительство с кучей денег решит все проблемы». С гордостью говоря о своей вере в «индивидуальность, свободу и достоинство – американскую этику!», он хвалил консерваторов за их приверженность экономической свободе, но упрекал их в недостаточном внимании к разнообразию личностей. Он много лет пытался организационно оформить Движение за развитие человеческого потенциала, выдвигая законопроекты, основанные на его идеях. Одной из первых таких попыток стал его аналитический центр «Самоопределение», на логотипе которого изображалась фигура человека с буквой I на груди – от слова individual.

В 1986 году Васконселлос мог убедить скептически настроенного губернатора Калифорнии республиканца Джорджа «Дюка» Докмеджяна профинансировать три года работы специального комитета, который при поддержке бывшего соратника Айн Рэнд Натаниэля Брандена и многих других должен был заниматься изучением и продвижением идеи о важности высокой самооценки. Васконселлос находился под сильным влиянием опыта, полученного в Эсалене, и дружил с одним из родоначальников гуманистической психологии Карлом Роджерсом. Он с упорством и жаром проповедника говорил, что истинная суть животного в человеке добродетельна. Он считал, что, убедив всех нас в нашей уникальности и замечательности, он сможет сделать нас более счастливыми и успешными участниками этой новой геймифицированной экономики. Он утверждал, что низкая самооценка является первопричиной целого ряда социальных проблем, включая безработицу, академическую неуспеваемость, жестокое обращение с детьми, бытовое насилие, бродяжничество и разбой, на решение которых один только штат Калифорния тратил более 10 млрд долларов ежегодно. По его искреннему убеждению, повышение самооценки граждан должно было послужить «социальной вакциной» и исцелить общество от многих болезней.

До 1980-х годов темой самооценки интересовались в основном педагоги, психотерапевты и повернутые на саморазвитии калифорнийцы. Васко и его группа многое сделают для превращения ее в продукт поп-культуры, влияющий на нас и сегодня. Но, увы, его усилия не только не спасли нас и не решили ни одной из упомянутых социальных проблем, но даже вышли боком.

Причина, по которой его проект с треском провалился, заключается в том, что основан он был на лжи. История Васко и его комитета никогда не рассказывалась без купюр. Я потратил год, чтобы восстановить ее: копался в архивах, прочел тысячи писем, отчетов, документов и газетных статей, общался с очевидцами тех событий. То, что я обнаружил, сложилось в удивительную историю о власти, заблуждениях, страшных непредвиденных последствиях, об амбициях и обмане.

В детстве Джон Васконселлос был самым совершенным комочком совершенства. Оно распирало его так сильно, что, казалось, он вот-вот лопнет от благочестия, скромности и усердия. Он родился первым из трех детей в семье, появившись на свет 11 мая 1932 года, в среду, в час ночи. Он был примерным католиком, прислужником в церкви, лучшим учеником в классе, а его мама могла поклясться, что он всегда-всегда вел себя хорошо. Маму он обожал и цеплялся за нее так сильно, что раздражал этим отца, который однажды, перед началом нового учебного года, объявил, что его отправляют в школу-пансион в Сан-Хосе. Для Васко это было шоком. Он долго плакал и возненавидел отца за то, что тот сделал. Однако вскоре он привык к пансиону и стал прекрасно успевать. Он хотел стать врачом, пока не увидел разрезанного пополам червя. Отвратительное зрелище двух извивающихся половинок отбило у него это желание. Как-то раз он решил войти в ученический совет, но помешала одна проблема: маленький Васко страдал от низкой самооценки.

Как набожный католик он всегда знал, что люди порочны и нуждаются в исправлении. Несмотря на свое примерное поведение, он все равно оставался грешником. Более того, он так ненавидел себя, что любое положительное высказывание о нем приводило его в состояние сильной тревоги. Когда мама хвалила его за отличные оценки, он сердито смотрел на нее, испытывая смесь гнева и стыда. Позже, в 1952 году, его возлюбленная Нэнси Ли писала ему: «Я и не отдавала себе отчета в том, что ты почти идеален, пока не перечитала твое письмо. Больше всего меня поразила скромность, с которой ты описываешь свои достижения». Он стеснялся своей наготы и настолько неловко себя чувствовал перед аудиторией, что, когда перед выборами школьного совета ему нужно было произнести речь, он мог выдавить из себя лишь «голосуйте за меня». Из-за низкой самооценки он проиграл тогда и продолжал проигрывать. В восьмом классе он пытался стать президентом класса. «Мне не хватило одного голоса. Моего собственного», – рассказывал он впоследствии. Он не голосовал за себя: «Меня учили никогда не использовать слово „я“, никогда не думать и не говорить о себе хорошо».

Закончив иезуитский Университет Санта-Клары, где он изучал право, и недолго поработав юристом, Васко ударился в политику. В 1966 году он был избран в законодательное собрание штата Калифорния. Но его эго начало его подводить. Невероятный успех, которого он достиг к 33 годам, совершенно не сочетался с тем, как он к себе относился. Казалось, его мозг не мог совладать с противоборствующими силами: мир говорил ему, что он очень много значит, а его эго твердило, что он ничем не лучше презренного разрезанного червя. При росте 190 сантиметров и весе 90 килограммов он шагал по зданию законодательного собрания с сердитым и озабоченным видом, всегда в строгом черном костюме, безупречно белой рубашке, с прямым, как стрела, галстуком и по-офицерски аккуратной стрижкой. Это его состояние сдерживаемой напряженности, из-за которого он словно трещал по швам, с каждым днем становилось все более нестабильным. Долго так продолжаться не могло. Первый звоночек прозвенел еще четыре года назад, когда он получил письмо от старого приятеля, соседа по комнате в студенческом общежитии, который ругал его за холодность и отстраненность и обвинял его в том, что он не умеет любить. Но именно тот первый год в новой должности по-настоящему разбил его. «Мне вдруг стало ясно, что я, мое самовосприятие и моя жизнь совершенно оторваны друг от друга, – говорил он. – Боль и смятение казались столь нестерпимыми, что мне пришлось обратиться за помощью».

Помощь пришла в лице неординарного калифорнийского священника. Отец Лео Рок был психологом, который учился у родоначальника гуманистической психологии и пионера групповой психотерапии Карла Роджерса. «На протяжении всего следующего года Лео как минимум раз в неделю поддерживал меня, в буквальном и фигуральном смысле, демонстрируя безоговорочно одобрительное отношение ко мне, – вспоминал Васко. – Он сочувственно слушал и заверял меня, что я нормальный и что это нормально – не понимать, кто я такой, и что постепенно я найду ключ к тому, чтобы вновь собрать себя воедино». Благодаря Лео Року он начал по-новому смотреть на жизнь и на животное внутри себя, и это были первые шаги на пути его радикальной трансформации. Люди вовсе, оказывается, не были грешниками – они были изумительными. Он прочел все по гуманистической психологии, что сумел найти, собрав в итоге библиотеку более чем из двухсот книг. «Следующий шаг заключался в том, чтобы преодолеть свои страхи, освободиться и открыться для новых чувств. Это противоречило всему моему воспитанию». Первую для себя групповую встречу он посетил в доме голливудской актрисы Дженнифер Джонс, а затем продолжил путешествие внутрь себя, к актуализации личности, ответственности за свои поступки и любви к себе в Эсаленском институте, где он принял участие в серии из восьми семинаров. Он учился у самого Карла Роджерса, ставшего для Васко таким важным наставником, что однажды он назовет его «практически вторым отцом».

Перерождение Васко, которое наблюдали его коллеги в здании Капитолия в Сакраменто, едва ли могло быть более кардинальным. Из набожного католика, считавшего, что мессы не следовало переводить с латыни, он превратился в непринужденного вольнодумного атеиста. Он отпустил свои кудрявые волосы, стал носить – даже в сенате – гавайские рубашки, расстегнутые на волосатой груди, на которой красовалась золотая цепь. Он разъезжал по городу на желтом кабриолете «Понтиак», крышу которого не поднимал даже в дождь. Один репортер описывал его как «нечто среднее между рок-звездой и наркодилером». Он превратился в апологета Движения за развитие человеческого потенциала, разглагольствовал о врожденной доброте людей и раздавал своим политическим коллегам длинные списки литературы. Ему даже удалось убедить группу влиятельных политиков, включая спикера палаты представителей Вилли Брауна (который славился своей зажатостью и даже не позволял людям дотрагиваться до своей одежды), приехать в Эсален, чтобы поучаствовать в групповых встречах и погреться в горячих источниках с нагими и свободными. Его несчастное, съежившееся, пропитанное ненавистью к себе католическое эго наконец растворилось, и на его месте воссияла огромная буква «я».

Васко обрел самоуважение, а вместе с ним – кое-что еще. Движение за развитие человеческого потенциала позволило ему дать волю своему истинному «я», которое, как он быстро обнаружил, было свирепым. Коллеги жаловались, что он относится к ним с нескрываемым презрением. Он разражался тирадами, закатывал глаза и взрывался вспышками дикого гнева. «Однажды я видел Джона таким взбешенным, что, казалось, у него сейчас пена пойдет изо рта, – вспоминает один его коллега-республиканец. – Если хоть что-то не в порядке, он прямо раскаляется добела от ярости». Другой сетовал на то, что «для него любой вопрос – словно вопрос жизни и смерти. Съязвите хоть раз, и он набросится на вас с нравоучительной тирадой. С Джоном совершенно нельзя шутить. В комитетах он вечно нарочито глубоко вздыхает. Если другие члены голосуют не так, как он, он склонен считать, что это из-за лицемерия или алчности». Особенно сильно он злился, когда его оскорбляли или насмехались над его идеями. В конце концов он начал срываться так часто, что его коллегам поручали стоять рядом с ним во время заседаний, держать его за руку и успокаивать.

Доставалось не только его противникам. Газета Los Angeles Times отмечала, что «его подчиненные чаще дурно отзываются о своем начальнике, чем это бывает в кабинетах других политиков». Одна его секретарша написала ему длинное письмо, в котором умоляла его добрее относиться к людям и выражала несогласие с его эсаленской позицией, что он не виноват, если другие обижаются: «Вам легко не брать на себя ответственность за реакции окружающих, их чувства и прочее в той или иной ситуации, но это лишь потому, что не слушать и не обращать внимание проще всего. Все мы люди, Джон. У всех нас есть чувства», – писала она.

В 1970-е он стал подвержен не только приступам гнева, но и депрессиям, которые могли длиться от нескольких дней до нескольких недель. Он погружался в апокалиптический пессимизм, когда размышлял о будущем своей страны. «Наша культура умирает, если еще не умерла, – писал он. – Свидетельством тому – разрастание всевозможных видов социального зла, таких как наркомания, разводы, преступность, безработица, налоги, инфляция, одиночество, предрассудки, насилие над природой, безразличие, война, апатия, крах институтов, освободительные движения, финансовое банкротство на всех уровнях правительства, а также многих неправительственных учреждений (что свидетельствует и об их нравственном/гуманистическом банкротстве), чувства отчужденности и неуверенности у самых разных людей и у самых разных институтов». Проблема, по его разумению, сводилась к тому, что американский народ оставался пленником старого христианского заблуждения о том, что люди по сути своей порочны. «Все это нельзя объяснить иначе, как нашим неверным представлением о самих себе как человеческих существах. Сейчас уже очевидно, что традиционный, греховный, дуалистический, отрицающий эго взгляд на людей является корнем всех наших бед».

Все было плохо, но нет худа без добра. Васко осознал, что его положение совершенно уникально. Мало того что он понимал, как решить все эти проблемы, у него также имелась и воля. Все, что он узнал о человеческом потенциале, он мог теперь превратить в реальную политику, которая изменит тысячи, а возможно, и миллионы жизней. «Пришло время нового взгляда на себя, на человека, его природу, его потенциал и на политическую теорию, а также время новых институтов, основанных на этом взгляде», – писал он. Он собирался предпринять сенсационную попытку «заключить неожиданный союз между Эсаленом и Сакраменто», как выразился один журналист. Первые попытки окажутся неудачными. Лишь в середине 1980-х он наконец определит для себя миссию, которая станет делом всей его жизни. Благодаря своей властной должности он благословит все население на ту же трансформацию, через которую прошел он сам. Он подарит миру высокую самооценку.

Его мечта приняла форму целевой группы, одобренной и финансируемой государством, в задачи которой входило продвижение самоуважения. В 1980-е годы для многих людей сама идея о том, будто хорошее отношение к себе является ключом ко всем проблемам, звучала как дурацкий калифорнийский прикол. Но Васко удалось довести эту теорию до уровня высоких кабинетов, добиться ее официального утверждения, а затем начать разрабатывать вокруг нее законодательные инициативы, то есть институционализировать ее на благо всех людей. Целевая группа получила возможность опрашивать жителей Западного побережья, которые уже в это верили, и изучать источники самоуважения и снижающие его факторы. А самое главное – она смогла привлечь к работе лучших ученых мира, чтобы придать всему проекту статус научного исследования. Им предстояло научно доказать, что самоуважение – своего рода вакцина от всех социальных бед. Однако имелось одно серьезное препятствие. Для начала Васко следовало победить Дюка. Губернатор Калифорнии Джордж «Дюк» Докмеджян был республиканцем с репутацией человека более трезвомыслящего, чем его предшественник Рональд Рейган. Кроме того, он ненавидел Васко. А Васко ненавидел его. Мало того что Дюк гордился своей репутацией жесткого экономного консерватора, так еще и штат Калифорния стоял на грани неплатежеспособности. Никто не видел ни малейшей возможности убедить его выделить миллионы долларов на реализацию нелепого замысла Васконселлоса.

В середине 1980-х годов интеллектуальные изыскания завели Васко очень далеко, и он приобрел в конгрессе штата скандальную известность за некоторые из своих наиболее сумасшедших идей. Например, он задался вопросом, может ли особый, «мягкий», вид родов привести к снижению жестокости среди людей. Также он как минимум интересовался идеей о том, что сексуальные контакты детей с родителями не травматичны для ребенка, а естественны и полезны; он читал о женщинах, с гордостью рассказывавших о том, что они лишились девственности со своими отцами, и пригласил одного сторонника педофилии присоединиться к его «группе по вопросам сексуальности». Такие безумные затеи, естественно, превратили его во врага Дюка. Но кое в чем Васко очень повезло. В 1980 году его назначили председателем Бюджетного комитета. Теперь он контролировал все денежные потоки штата и уступал по влиянию лишь одному человеку. К сожалению для Васко, этим человеком был Дюк.

Впервые он попробовал законодательно оформить свою целевую группу в 1984 году. Ему удалось провести законопроект через законодательное собрание, но незадолго перед слушаниями в сенате штата у него случился сердечный приступ. Васко так искренне верил в силу позитивного мышления, что, пытаясь вылечить себя самостоятельно, написал своим избирателям с просьбой представить, как они крошечными щеточками чистят от холестерина его артерии. «Сосредоточьтесь и сфокусируйте внимание на мне, моем сердце и моем выздоровлении. Представьте бляшки в моих артериях». Делать это им следовало, напевая слова на мелодию детской песни «Row, Row Your Boat»: «Now let’s swim our selves up and down my streams / Touch and rub and warm and melt the plaque that blocks my streams».

Увы, это не сработало. Во время голосования в сенате Васконселлос лежал на больничной койке в Менло-Парке, поправляясь после сложного аортокоронарного шунтирования. Поскольку он был не в состоянии лично обеспечить все голоса, его мечта не сбылась. Наступил темный и тоскливый период, пережить который ему снова помог Карл Роджерс, который после выписки повез Васко полакомиться морепродуктами в его любимом ресторане «Ла-Холья», а затем – к себе домой, где великий психолог внимательно слушал его жалобы на одиночество и депрессию.

После сердечного приступа Васко стал лучше контролировать свой темперамент. Хотя он считал это результатом упорной работы над собой, друзья связывали это с изменениями в его образе жизни после болезни, в том числе с уменьшением потребления сладкого (раньше он «на заседаниях комитета уплетал печенье сотнями», вспоминает один из них). Кроме того, он теперь старался не работать много часов подряд и занялся ракетболом. Но все равно время от времени он превращался в прежнего Джона. Один его коллега из Бюджетного комитета рассказал в интервью Los Angeles Times, что «тут приходится ходить на цыпочках: вдруг Джон сегодня в плохом настроении». Его лучший друг Митч Сондерс говорил: «Думаю, что Джон часто даже не знает, как общаться с людьми, ценности которых он отстаивает». Sacramento Bee в разделе светских новостей писала, как он вышел из себя, когда у него сломался микрофон: в тот момент Васко, по-видимому, хотел «выразить почтение, вдохновить и придать уверенности в своих силах всем жителям Калифорнии, кроме тех, которые его бесят».

Во время следующей попытки его законопроект успешно прошел через обе палаты. Но затем вмешался Дюк, воспользовавшийся своим правом вето. «Тогда я пошел на хитрость», – говорит Васко. Он решил изменить название проекта на «Целевая группа по повышению самооценки и личной и социальной ответственности». «Я сразу же смог добиться внимания и поддержки традиционалистов», – добавляет он. Кроме того, он уменьшил свои аппетиты в плане финансирования, сократив бюджет с 750 000 долларов в год до 735 000 на три года, и морально подготовился к напряженным разговорам с самим Дюком.

Васконселлос подобрал веские аргументы. Простое повышение самооценки должно было помочь решить широчайший ряд хронических социальных проблем, таких как жестокое обращение с детьми, слабая успеваемость, подростковая беременность, алкоголизм и наркомания, иждивенчество, преступность и насилие. Все эти проблемы обходились штату Калифорния в миллиарды долларов в год. При этом самооценка не была какой-нибудь глупой фантазией Эсаленского института. Задача целевой группы заключалась бы еще и в том, чтобы подвергнуть эту идею серьезному научному изучению. Планировалось нанять лучших экспертов и присовокупить их данные к истине о том, что самоуважение – источник человеческого процветания. Васко ни секунды не сомневался, что именно к такому выводу они и придут. Он даже включил в законопроект следующий пассаж: «На сегодняшний день существует ряд исследований, в которых описывается причинно-следственная связь между самоуважением, которое представляет собой сильное чувство неотъемлемого собственного достоинства человека, и ростом и развитием здоровых ответственных людей».

Переломной стала их третья встреча. Дюк в очередной раз выслушал Васко. «Я знаю, что самоуважение важно, – признал он, – но зачем правительству во всем этом участвовать?» Васко почувствовал, что настал его звездный час: «Во-первых, господин губернатор, ставки очень высоки, и мы не можем себе позволить, чтобы эти исследования оставались сокрыты в стенах какого-нибудь университета. Мы должны подключить всех жителей Калифорнии. Потратив совсем немного долларов налогоплательщиков, мы сможем собрать необходимую информацию и распространить ее. Если это поможет хотя бы небольшому числу людей ощутить пользу высокой самооценки и понять, как они могут начать лучше жить и лучше воспитывать своих детей, что позволит экономить на пособиях, борьбе с преступностью и наркотиками, это будет вполне консервативное расходование бюджетных средств». Дюк тут же изменился в лице и сказал: «Я раньше не думал об этом в таком ключе». 23 сентября 1986 года законодательный акт AB3659 вступил в силу.

Средства массовой информации отреагировали незамедлительно и жестко. Автор передовицы в San Francisco Chronicle назвал целевую группу Васконселлоса «наивной и абсурдной», недоумевая, о чем только думал Докмеджян. «Большой Джон пользуется влиянием в Сакраменто, а его коллеги поддерживают его странные идеи по той простой причине, что у него в руках ключ от копилки. Этим объясняется, с каким обожанием они относятся как к нему самому, так и к его причудам. Однако это не объясняет, почему Джордж Докмеджян, всегда очень экономно расходовавший общественные деньги, вдруг утратил здравомыслие и подписался под прожектом Васконселлоса, встав на путь, явно ведущий к утрате самоуважения».

Ничто не злило Васко больше, чем насмешки над его идеями, а теперь он мог стать посмешищем для всей Америки.

До понедельника 9 февраля 1987 года калифорнийская Целевая группа по вопросам самооценки попадала почти исключительно в местные новости. Однако в то утро печатавшийся в газетах всей страны художник комиксов Гарри Трюдо, видимо, позабавленный крестовым походом Васко, начал посвященную ему примечательную двухнедельную серию своего популярного комикса Doonesbury. В нем появился новый персонаж, Барбара «Бупси» Энн Бупштейн – двадцатипятилетняя лос-анджелесская актриса и медиум, передававшая слова духа воина Ханк-Ра возрастом 213 555 лет, которую пригласили в целевую группу благодаря ее «двадцатилетнему опыту довольства собой и внетелесных переживаний». Последствия такой масштабной общенациональной огласки не заставили себя долго ждать. Уже вечером тоже же дня репортеры разных газет и телеканалов обступили Васко прямо в зале законодательного собрания. Однако они не проявляли к нему того почтения, на которое он мог надеяться. Когда один из журналистов задал ему вопрос о письме, в котором он просил избирателей прочистить его артерии крошечными воображаемыми щетками, Васко, защищаясь, ответил: «Я хотел открыть новые перспективы, стать ближе к людям и публично продемонстрировать, что я верю в собственные убеждения». Эта импровизированная пресс-конференция переросла в такую давку, что спикер был вынужден гневно приказать не мешать политикам заниматься делами.

И это было только начало. В одночасье вся Америка, казалось, заговорила о Васко и его специальной группе. К сожалению, разговоры эти были в основном недобрыми. Над ним шутили стендап-комики, и даже сам Джонни Карсон не преминул сострить на эту тему перед миллионами телезрителей в вечернем шоу. Его политические соперники снисходительно замечали, что «можно купить Библию за два с половиной доллара, и эффект будет лучше». Потешались над ним и газеты. San Francisco Examiner называла его идею «смехотворной», а Pittsburgh Post Despatch написала: «Калифорния подарила нам Джерри Брауна, «Храм народов», Сестру Мэри Бум-Бум, церкви для автомобилистов, Чарльза Мэнсона, Эсаленский институт, а также правительственную целевую группу по продвижению самомнения… Теперь поводов шутить о Калифорнии на фуршетах стало на один больше». Статья в Wall Street Journal вышла под заголовком «Возможно, люди почувствовали бы себя лучше, разделив между собой 735 000 долларов». Чуть ранее New York Times презрительно назвала эту идею очередным калифорнийским курьезом в «череде анекдотичных предложений, от которых наверняка отказались бы везде, но только не здесь». А теперь, как отмечалось в одной лос-анджелесской газете, Трюдо своим комиксом превратил проект Васко в «шутку для всей страны».

Васко был вне себя от ярости. Он сидел за столом в своем рабочем кабинете номер 6026 в мятом темном костюме, играя с люминесцентной шагающей пружинкой и сердито повторяя: «Как же вы достали!» Стены его офиса украшали фотографии Мартина Лютера Кинга, цитаты из Малкольма Икса и Бернарда Шоу, книги («Я хороший, ты хороший», «Становление личности») и другие фото и картинки. Там была фотография, на которой еще не просветленный Васко в строгом костюме пожимал руку Джону Кеннеди, и карандашный рисунок животного, разрезанного пополам и с улыбкой восхищения вглядывающегося внутрь своего тела. Еще он хранил в кабинете коллекцию банок арахисового масла Skippy и целый игрушечный зверинец, включая большого плюшевого медвежонка в футболке с надписью «Самоуважение». Это предприятие успело стать целью всей его жизни, и происходившее теперь казалось ему личным оскорблением и катастрофой. «Меня уже тошнит от пренебрежения, с которым об этом говорят, – жаловался он. – Для меня дико, что кто-то не относится к этой группе всерьез». Его мама приняла близко к сердцу статью, в которой упоминались «поводы для шуток на фуршетах», и Васко ополчился против «тех, кто сам не может уверенно стоять на ногах и поэтому хочет погубить любого, кто может… Циников, которым хватает ума только на остроты и шутки, карикатуристов и прочих». СМИ, сетовал он, были сплошь «ужасными, циничными, недоверчивыми и подлыми». Почему? «Из-за низкой самооценки».

Казалось, даже государственная машина относилась к его проекту с презрением. Помещение, выделенное его целевой группе, когда-то использовалось как курительная комната, а после – как копировальная. «Это очень неприятно и обидно, – писал временный директор группы Дик Виттитоу председателю Эндрю Мекке. – Это, по сути, кладовка в подвале, где стоит ксерокс и хранится бумага. В ее центре колонна полуметрового диаметра». Заметив, что «в Сакраменто пространство – признак власти», Виттитоу отказался его принять. «Во-первых, его площади просто недостаточно для напряженной и сложной работы нашей группы, а во-вторых, в нем гнетущая атмосфера, которая чрезвычайно плохо сказывается на самооценке». Но были и хорошие новости. Начало происходить нечто поразительное. Народ Калифорнии принял идею на ура.

С момента объявления о формировании целевой группы и до ее первой публичной встречи в марте 1987 года офис Васконселлоса получил более двух тысяч звонков и писем, а также почти четыреста предложений от добровольцев, что побило все рекорды штата. Писем поддержки приходило в десять раз больше, чем жалоб. Более трехсот человек выступили на публичных слушаниях, проводившихся в разных городах Калифорнии. И пусть даже журналисты не всегда говорили о нем с уважением, Васко стал известен на всю страну. За несколько недель с момента выхода комикса Трюдо он где только не появлялся – от The Economist и Newsweek до Morning Show на CBS и даже на BBC. Los Angeles Times и San Francisco Chronicle планировали напечатать большие статьи о нем. Он почувствовал, что это может стать переломным моментом. «Я получил больше внимания за последние пару недель, чем за предыдущие двадцать лет, – сказал он. – Эта целевая группа задумывалась для того, чтобы превратить самоуважение в часть общественного сознания по всей Калифорнии. Трюдо сделал нашу идею узнаваемой по всей стране. Теперь, я думаю, у нас появился шанс изменить историю».

Впрочем, сначала Васко нужно было каким-то образом расположить к себе СМИ, а ведь на этом фронте дела шли не просто неудачно, а удручающе плохо. Все началось с торжественного представления двадцати пяти членов группы. Положительный момент заключался в том, что в группу входили женщины, мужчины, цветные, геи, натуралы, республиканцы, демократы, а также отставной офицер полиции и ветеран вьетнамской войны, награжденный двумя медалями «Пурпурное сердце». Но, к сожалению, в нее также входили белый мужчина в тюрбане, предсказывавший, что из-за мощнейшего влияния группы солнце начнет всходить на западе, и психолог, утверждавшая, что существует положительная корреляция между низкой самооценкой у женщин и изнасилованиями. Los Angeles Daily News с наслаждением писала, что в реальности работа группы окажется «еще интереснее, чем комикс Doonesbury». Журналисты Los Angeles Herald чуть не лопались от смеха, описывая их публичный дебют: на первой странице рассказывалось о том, как Вирджиния Сатир – знаменитый семейный психотерапевт и видный представитель Эсаленского института – попросила своих коллег закрыть глаза и представить «ремонтный комплект самооценки» из волшебных шляп, палочек и амулетов. «Следующие пятьдесят минут члены целевой группы пытались найти способ приглушить хохот журналистов».

Группа начала заслушивать свидетельства своих сторонников со всей Калифорнии. С ними поделился опытом заместитель шерифа Лос-Анджелеса, ездивший по школам и боровшийся с наркоманией путем повышения самооценки учащихся. «Мы сразу же говорим ученику: „Ты особенный. Ты замечательная личность. Ты уникален“». Они выслушали чернокожих бандитов из группировок Bloods и Crips, один из которых считал свою криминальную жизнь следствием жажды самоуважения. «Мой отец часто шлепал меня по заднице, если я что-то делал не так, но редко похлопывал меня по спине, – говорил он, пряча нижнюю часть лица под платком. – Мы обсуждали мои проступки с глазу на глаз, поэтому я плохо себя вел, чтобы привлечь его внимание». Один директор школы призвал группу порекомендовать внедрение в начальных школах практику оценки учителей их учениками. Другой сказал: «Я люблю вас, очень. Это я говорю моим студентам, потому что каждый из них – совершенно особенный человек».

Эксперт Хелис Бриджес написала Васконселлосу, как только стало известно о формировании группы, с трудом сдерживая свой энтузиазм по отношению к нему и его проекту: «Когда мы говорили с вами на днях, я чувствовала себя так, словно Христофор Колумб только что приплыл в Америку. Даже не знаю, что сделать в первую очередь: поблагодарить вас за упорство, преданность делу и неуклонное следование заданному курсу или просто сказать: „Я люблю вас!“» Представившись членам комитета («Ныне я известна как Леди Голубая Лента, хотя многие называют меня Искорка»), она рассказала, как посвятила свою жизнь раздаче сотен и тысяч голубых ленточек с надписью «То, какой я, многое меняет». «Однажды я просто гуляла и решила, что буду говорить всем встречным, какие они классные, – объяснила она. – Я заметила, что, где бы я это ни делала, люди начинали плакать. Они говорили: „Боже мой, впервые в жизни кто-то меня похвалил“». Хелис вручила всем присутствующим ленты и дала инструкции, как ими пользоваться: «Возьмите голубую ленту, назовите свое имя, а затем произнесите: „У меня есть голубая лента, и на ней написано „То, какой я, многое меняет“. Скажите себе, какие вы классные. Потом скажите: „Могу ли я ее носить?“ Еще как! Прицепите ее себе на грудь. Прямо над сердцем! Туда, где исполняются мечты! Знайте, что эта лента волшебная. Увидев ее, вы всегда будете хорошо думать о себе и обо всех остальных людях в мире». Искорка так впечатлила Васко, что после формирования целевой группы он назвал ее одним из самых ярких добровольцев.

Выступления других гостей звучали более доходчиво, особенно Натаниэля Брандена – знаменитого ветерана движения самоуважения и соратника Айн Рэнд, оказавшего огромное влияние на проект.

По словам исполнительного директора группы Боба Болла, он «внес значительный вклад в нашу работу. Мы плотно с ним общались и провели множество встреч». Усилия Брандена были направлены в основном на то, чтобы помочь им обозначить факторы самоуважения и угрозы для него. Чтобы формировалась высокая самооценка, объяснял он, нужно «поощрять ребенка к тому, чтобы он или она с любовью относились к своему существованию». Они должны поставить перед собой цель «создать мир, в котором люди понимают, что уважать себя – значит практиковать себялюбие в самом высоком, благородном и наименее понимаемом в этом мире смысле».

Другим их именитым союзником оказался самопровозглашенный «император Эсалена» и харизматичный гуру групповой психотерапии Уилл Шутц. Он посетовал на «водопад брани и насмешек», вылившихся на группу, и сказал: «Судя по своему более чем тридцатитрехлетнему опыту работы в области человеческого поведения, я могу сказать, что Джон Васконселлос и целевая группа самооценки совершенно правы. Самооценка действительно является самой сутью проблемы». К концу 1980-х Шутц превратился в бизнес-консультанта по вопросам самооценки и обещал таким важным клиентам, как Procter & Gamble, армия США и General Motors, что повышение самооценки сотрудников способно увеличить производительность труда до 300%.

Не все, кто вышел на контакт с группой, высказывались столь благосклонно. Джанет Мэйфилд из округа Ориндж заявила ее участникам: «Не думаю, что проблема в низкой самооценке. Дело в эгоизме. Если понаблюдать за любым младенцем, то он плачет, совершенно не заботясь о том, выспались ли его родители. С самого рождения мы абсолютно эгоцентричны». Кроме того, в канцелярию пришло гневное письмо от певца Рэнди Спаркса, который считал отклонение его кандидатуры упущенной возможностью: «Две недели назад я выступал со своей группой перед многотысячной толпой на Стоктонском фестивале спаржи, – писал он. – Я чувствую себя оскорбленным и хочу, чтобы вы понимали: когда мои слушатели скажут, что я мог бы идеально дополнить вашу команду добровольцев (а это уже происходит), я не намерен молчать». В 1988 году Спаркс выпустил альбом Oh Yes, I’m A Wonderful Person and other Musical Adventures for those of us in search of Greater Self-Esteem. В него вошли песни под названиями «О да, я прекрасный человек», «Я хороший», «Я себе нравлюсь» и «О да, я прекрасный человек (реприза)».

Из-за нескончаемых насмешек в СМИ начинало казаться, что спасти миссию Васко нет никакой возможности. Но у него оставался еще один козырь. Он обещал законодателям, что группа приведет лучшие из возможных доказательства, что самоуважение действительно является «социальной вакциной», способной сделать нас стройнее, счастливее и продуктивнее. И на этом фронте как раз появились хорошие новости. Калифорнийский университет специально выделил семь профессоров и поручил им предоставить эти данные и опубликовать их в виде книги, которую выпустит престижное издательство University of California Press. Все сходились во мнении, что это серьезный поворот. Председатель группы Эндрю Мекка сказал, что профессора университета обеспечили ему «огромный авторитет и базу для работы». Исполнительный директор Боб Болл заявил, что решение о публикации – «большой праздник». Он обещал общественности, что это будет «революционное исследование исторического значения».

Но прежде чем они смогли бы в полной мере воспользоваться этой возможностью для просвещения общественности, следовало разобраться с одной формальностью. Профессора действительно должны были выполнять свою работу. Решающее значение имело то, чтобы они подтвердили убеждение Васко. К тому моменту он снискал себе дурную славу по всей Америке и за ее пределами за свои радикальные взгляды. Его критиковали и издевались над ним, и это унижение мучило его больше всего. Даже его любимая мать была расстроена нападками. Он заверил Дюка и законодательное собрание, что «причинно-следственные связи» подкреплены исследованиями. В этом же законопроекте содержалось условие, при котором его проект мог быть отменен, а финансирование приостановлено.

Васко и его команда услышали долгожданные новости 8 сентября 1988 года в полвосьмого вечера в гостинице El Rancho в Миллбре. Для Васко лично они имели исключительно важное значение. Если бы профессора по какой-то безумной причине решили, что он ошибается, это стало бы катастрофой.

Звездой дня и человеком, от которого все зависело, был преподаватель Калифорнийского университета доктор Нил Смелзер. Именно он отвечал за координацию работы ученых. Это определенно был серьезный человек – почетный профессор социологии в Беркли, родоначальник экономической социологии. Широкой общественности о событиях того вечера в El Rancho стало известно в январе 1989 года. «В рамках соглашения между целевой группой и Калифорнийским университетом – одним из наиболее авторитетных исследовательских учреждений – семь именитых профессоров провели „самое убедительное и современное на данный момент исследование“ каждого аспекта обозначенной темы. Каковы же их выводы? По словам профессора, доктора Нила Смелзера, „корреляционные связи вполне положительны и убедительны“. Важность этого исследования такова, что издательство Калифорнийского университета, одно из ведущих в области научной литературы, приняло их работу к публикации».

Эти добрые вести возымели мгновенный эффект. Информационное агентство «Ассошиэйтед Пресс» отправило по телетайпу хвалебное сообщение: «исследование Калифорнийского университета» и отзывы экспертов «придают большой вес основополагающей идее комиссии о том, что низкая самооценка тесно связана с алкоголизмом, наркоманией, преступностью и насилием, жестоким обращением с детьми, подростковой беременностью, проституцией, хронической зависимостью от социальных пособий и плохой школьной успеваемостью». Всюду пестрели заголовки: «Группу по самооценке приняли всерьез»; «Комиссия по самооценке наконец заслужила уважение»; «Комитет Бупси зауважали». В интервью прессе Боб Болл радостно подтвердил: «Думаю, теперь мы завоюем большой авторитет». Дюк так впечатлился выводами профессоров, что отправил копии знакомым губернаторам со словами: «Уверен, эти исследования лягут в основу нового подхода к решению проблем Америки». В апреле того года целевая группа провела свою последнюю открытую встречу. Настроение на ней царило праздничное. Приглашенными гостями стали ученики начальной школы Линкольна в Лонг-Биче, посещавшие уроки самоуважения, которые пели песни, читали стихи и с гордостью подбадривали сами себя. «Во мне волшебство, потому что я верю в себя, – скандировали они. – Мы дети! Мы супер! Мы классные!»

Это был невероятный подъем, достигнутый под руководством человека, которого исполнительный директор Боб Болл справедливо назвал «маэстро политики». Теперь команде Васко оставалось лишь закрепить этот успех и с помпой опубликовать финальный отчет в январе 1990 года. Отвергнув несколько вариантов названия, от напыщенного «О человеческом достоинстве» до идиотского «Спасай свою задницу: тебе стоит это прочесть», они остановились на варианте Васко – «Путь к самоуважению». Подогревая внимание теперь уже в основном доброжелательных СМИ, политик обещал, что это станет «огромным скачком для человечества», который докажет, что «самоуважение – вакцина для общества». Боб Болл заявлял: «Теперь мы еще больше уверены в наличии связи между самооценкой и стоящими перед нами проблемами. Все данные свидетельствуют, что эта связь важнее, чем мы думали». Отчету предшествовал пресс-релиз, в котором говорилось, что «связь между низкой самооценкой и социальными проблемами несомненно доказана».

«Путь к самоуважению» стал победой намного более эффектной, чем кто-либо мог надеяться, зная, как унизительно все начиналось. Билл Клинтон – в те годы губернатор Арканзаса – прежде высмеивал в частных беседах Васко и его проект, а теперь публично поддержал его, и то же самое сделали другие серьезные фигуры, такие как Барбара Буш и Колин Пауэлл. Хотя, естественно, не всех американских журналистов удалось убедить, но большинство уже преклонили колени. В газете San Francisco Examiner говорилось, что целевая группа, «некогда являвшая собой предмет шуток на тему „только в Калифорнии“, выпустила итоговый отчет, и на этот раз никто не смеется». А вот слова из газеты Philadelphia Enquirer: «Похоже, что Джон Васконселлос смеется последним. И чувствует он себя при этом очень хорошо». Газета The Ledger признавала, что «существует прямая связь между низкой самооценкой и пороками общества». В Daily Republic статья вышла под заголовком «Официально: самоуважение – вакцина для общества». А Washington Post писала: «Через три года после ее образования, несмотря на издевки ведущих ночных телешоу, карикатуры Гарри Трюдо и прочие негативные вибрации, Целевая группа по продвижению самооценки обнародовала итог своих размышлений о состоянии современного человечества в 144-страничном отчете, необычайно строгом и академичном даже для своего жанра. Впрочем, это в каком-то смысле победа. Дело в том, что сам этот отчет и рассказ в нем о ситуации в крупнейшем штате страны позволяют предположить, что движение самоуважения вошло в мейнстрим, и теперь с методиками самомотивации, которые еще недавно считались приемлемыми разве что для долгих выходных в Биг-Суре, экспериментируют школы, социальные работники и сотрудники исправительных учреждений».

Самооценка получила обоснование ученых и поддержку правительства. Она начала опьянять Америку, а затем и остальной мир. Человек, которого издевательски называли «Джонни Яблочное Семечко самооценки», появлялся теперь в программах Morning News на CBS, The Today Show на NBC, Nightline на ABC, а также на BBC, немецком общественном радио и австралийском канале ABC. Его приглашали выступать в Норвегии, Японии и даже в Верховном совете СССР. В первую же неделю тираж отчета был допечатан, и его продажи достигли 60 000 экземпляров, побив рекорд штата. Три месяца спустя газета LA Times написала, что движение самоуважения готово «распространиться за пределы штата по всей стране, а возможно, и по всему миру». Агенты Васко обратились к продюсерам The Oprah Winfrey Show, убедив их договориться с ним лично об освещении его излюбленной темы; 15 июня Baltimore Sun отчиталась об очередном захватывающем повороте: «Наступила эпоха самоуважения, говорит Опра. Пусть ее уже преподают учителя и восхваляют политики, но когда Опра Уинфри посвящает теме специальный выпуск в прайм-тайм, значит, это и правда всерьез». В шоу рассказывалось, почему, по мнению Опры, самоуважение станет одним из «главных слов девяностых». Ведущая взяла интервью у Майи Энджелоу, Дрю Бэрримор и Джона Васконселлоса.

Опра не ошиблась. Через четыре месяца после выхода «Пути к самоуважению» газеты писали, что волна повышения самооценки «прокатилась по государственным школам Калифорнии» и соответствующие программы приняли 86% начальных и 83% средних школьных округов. В Сакраменто ученики дважды в неделю встречались и обсуждали, как приучить к дисциплине других учеников; в Сими-Вэлли детей учили, что «не важно, чем ты занимаешься, важно, какой ты». Было сформировано пятьдесят отделений Национального совета по вопросам самооценки на территории США и еще одиннадцать международных. Политические лидеры самых разных штатов от Арканзаса до Миссисипи и Гавайев начали обсуждать возможность создания собственных целевых групп. Когда таковая появилась в Мэриленде, «телефонные линии оказались перегружены… люди звонили, не переставая, а также писали, умоляя… чтобы их приняли в группу».

Шли годы, а движение за любовь к себе только крепло. Всем хотелось относиться к себе хорошо. Подсудимым в делах о незаконном обороте наркотиков дарили специальные брелоки за то, что они предстали перед судом, а тех, кто прошел курс реабилитации, встречали аплодисментами и пончиками. Телепроповедники поучали: «Если вы не любите себя, вы не можете верить в Бога!»; пятилетним детям в детсадах раздавали футболки с надписью «Я милый и способный»; других награждали спортивными трофеями просто за участие; школьный округ Массачусетса издал приказ, чтобы на уроках физкультуры дети прыгали через скакалку без скакалки, чтобы не травмировать их самооценку в том случае, если они запнутся; оценки завышали («Это не завышение, а поощрение», – объяснял один учитель). В 1992-м соцопрос Института Гэллапа показал, что 89% американцев считают самоуверенность «очень важным» фактором, мотивирующим человека к упорному труду и достижению успеха. Тем временем полиция Мичигана, занимавшаяся поиском серийного насильника, описывала подозреваемого как мужчину примерно тридцати лет, среднего телосложения, с «низкой самооценкой».

Что особенно важно, как с удовольствием отмечал Васко, доктрина самооценки закреплялась законодательно. Профессор социологии Джеймс Нолан-младший пишет: «Если рассматривать законодательство штатов, то слова Васконселлоса о широком признании важности самооценки и ее институционализации близки к истине во всех пятидесяти штатах страны. К середине 1994 года примерно тридцать штатов приняли всего свыше 170 нормативных актов, так или иначе призванных повышать или защищать самооценку американцев. Большинство из них (примерно 75%) касаются сферы образования». Британские школы тоже этим заразились. Педагог-психолог Лора Уоррен, преподававшая в 1990-е годы, хорошо помнит тот период, в том числе школьный указ об использовании сиреневых чернил вместо красных для исправления ошибок. «Политика заключалась в том, чтобы „поощрять все, что они делают“. Это оказалось ужасной идеей. Очень вредной. Конечно, пришла она к нам из Америки».

Приоткрыв крышку над самооценкой и заглянув внутрь, можно легко заметить там древнегреческие представления о человеке как отдельном и важном per se элементе, долг которого – самосовершенствование; христианские идеи о борьбе с собственными пороками; учение «Новой мысли» о волшебной силе внушения. И где-то там же Карл Роджерс с его убежденностью, что внутри всякий человек добр, и Эсален – этот горячий цех движения за развитие человеческого потенциала, где звучали проповеди о том, что люди подобны богам и должны быть открыты и верны себе и принимать ответственность за все, что с ними происходит.

Не случайно, что Васконселлос говорил и об экономике, когда убеждал Дюка. В эту жесткую неолиберальную пору от уюта времен «Великой компрессии» не осталось и следа. Государство больше не собиралось заботиться о вас, отстаивать ваш доход, уважать ваш профсоюз, ловить вас в случае падения. Чтобы ужиться и преуспеть в эту конкурентную эпоху, следовало стать способным, амбициозным, неутомимым и безжалостным. Нужно было верить в себя. Высокая самооценка казалась простым трюком, способным сделать вас сильнее, лучше и успешнее в неолиберальной игре, а кто от такого откажется? Комитет Васконселлоса достиг столь фантастического успеха, потому что люди созрели для его идеи. Она придавала смысл – на некоем глубинном, негласном уровне – той экономической реальности, из которой теперь вырастало их самоощущение. Они не просто желали, чтобы она оказалась верной, они чувствовали, что она верна.

Но, увы, это было не так.

Бум самооценки 1990-х подпитывался целевой группой Васко, доверие к которой опиралось на единственный простой факт: в 1988 году уважаемые профессора Калифорнийского университета проанализировали данные и подтвердили его теорию. Проблема, однако, в том, что они этого не сделали. Ученые вовсе не обнаружили, что самоуверенность – панацея от всех бед общества. Я нашел одного отщепенца из группы Васко, и он назвал «наглым враньем» то, что происходило после встречи с профессором Нилом Смелзером в сентябре 1988 года.

Самооценка – это тот аспект рассматриваемой нами истории, который затрагивает меня лично. В книге профессора Джона Хьюитта я прочел, что люди вроде меня, ищущие способы повысить свою самооценку, являются просто персонажами, слепо разыгрывающими сюжеты из нашей культуры, действующими лицами классической, но глупой и нереалистичной пьесы о героях. «Этот миф о самооценке – зеркало нашей культуры, позволяющее под другим углом взглянуть на то, как мы мыслим и действуем. Это не легенда об античных героях и военных триумфах, а современная сказка, в которой мужчины и женщины преодолевают преимущественно психологические препятствия к успеху и счастью. Его персонажи – не воины, а те, кто старается позитивно мыслить и подбадривает себя усилием воли; его жрецы и проповедники – психологи и психотерапевты», – пишет он.

Беседуя с Джоном, я сказал, что мысль о решении проблем за счет простого повышения самооценки кажется в чем-то очень характерной для Америки.

«Это так, – ответил он. – Это часть нашей культурной мифологии. Американская исключительность. В нашей культуре утверждается, что мы создаем нового человека и мы свободны».

«То есть свободны делать все что угодно?»

«Вот именно».

«Но это ложная идея?»

«О да! – подтвердил он. – Это миф. Социальный конструкт».

С 1988 по 1995 год, когда движение находилось на пике своего влияния, я был подростком. Всю мою юность учителя, психологи и добрые друзья твердили мне, что все мои проблемы из-за низкой самооценки и для их решения ее просто нужно повысить. Я прислушивался к ним и много лет пытался. Ничего не помогало. Лишь начав это исследование, я понял, что напрасно тратил время. Тот «золотой град на холме», что я воображал, – место, достигнув которого, я волшебным образом превращусь в идеальную версию самого себя, – оказался миражом. Я не мог в это поверить. Мое сражение с низкой самооценкой и было мной. Этот опыт заставил меня всем своим нутром ощутить, насколько наше чувство собственного «я» является конструктом и как много в этом конструкте жизней других людей, которых я даже не знал, которые давно умерли и которые ошибались.

Так что же мне теперь было делать? Я столько времени провел в кабинетах психоаналитиков, решительно обвиняя в своих бедах трудное детство в чопорной семье, пронизанное католической ненавистью к себе. Я с уверенностью говорил, что именно в этом причина того, как я к себе отношусь, и источник моего «невротического перфекционизма». А потом я признал, что моя ворчливая, антисоциальная, невротичная сторона не может определять мое «я», ведь оно – «иллюзия». Та легкость, с которой оно будто бы испарилось в мой последний день в Эсалене, казалось, подтверждала это, пусть даже в конце я чуть оступился. Вся эта неудовлетворенность, как меня убедили, объяснялась поправимым сбоем в системе.

Теперь же мне не только отказали в исправлении, но и подвели меня к кошмарном выводу, которого страшатся все клиенты психоаналитиков: вдруг ненависть к себе есть вполне рациональная реакция? Что, если я вводил себя в заблуждение, списывая этот неприятный аспект своего характера на иллюзию? Быть может, я плохо относился к себе потому, что я и должен был плохо относиться к себе. Возможно ли, что тот гад, с радостью вылезший из меня в Эсалене, и являлся мной настоящим?

Решив узнать, каким образом Васко и его команде удалось столь эффектно обвести вокруг пальца Америку, а затем и весь мир, я отправился в Дель-Мар, Калифорния, чтобы встретиться с тем самым белым мужчиной в тюрбане, который предсказывал, что из-за влияния группы солнце начнет вставать на западе. Дэвид Шаннахофф-Хальса практиковал кундалини-йогу и считал, что медитация является «древней технологией сознания». Он посвятил жизнь тому, чтобы при помощи нейронаук выяснить, способны ли дыхательные упражнения по системе йогов принести огромную пользу для здоровья, и возмутился, когда целевая группа не включила результаты его исследований в свой отчет. Но кое-что другое напрягало Дэвида больше. Он так разочаровался в итоговом отчете группы, что отказался подписать его. Когда отчет опубликовали, напротив его имени на первых страницах было пустое место.

Солнечным мартовским утром я постучался в дверь его бунгало. Он пригласил меня войти, а я отметил про себя, что он выглядит почти в точности как на фотографиях участников группы: худое лицо, проницательный взгляд, синий тюрбан. На заднем дворе доживал свой век старый гоночный велосипед без заднего колеса, видимо, используемый как велотренажер; на книжных полках стояли бестселлеры Нормана Дойджа и DSM-IV; на стенах висели бесконечные фотографии собак, которых он держал на протяжении всей своей жизни, – исключительно золотистые ретриверы, в том числе два по кличке Бабба. «Перестань! – прикрикнул он на Баббу последней версии, скакавшего вокруг меня в раболепном возбуждении. – Прояви немного самоуважения!» Он предложил мне сырную тарелку и занялся псом. «Придется тебя привязать, потому что ты не очень хорошо себя ведешь, – сказал он ему с нежностью, прежде чем присоединиться ко мне за столом в гостиной. – Он слишком общителен и очень избалован и любим. Представляете, он не ест собачью еду. И никогда ее не ел».

«Что же он ест?» – спросил я.

«Человеческую еду, – сказал Дэвид. – Лежать, Бабба! В месяц он съедает ее на пятьсот долларов».

Пес часто дышал, глядя на меня с тоской и надеждой. «Тебе повезло, Бабба», – сказал я ему.

«Да, ему повезло, – согласился Дэвид. – Но и мне повезло, что он у меня есть. Пожалуйста, спрашивайте о чем хотите. Обещаю отвечать откровенно. Место!»

Рядом с Дэвидом на столе лежала толстая книга в блестящей красной обложке под названием «Социальное значение самооценки». Она представляла собой результат совместного труда профессоров Калифорнийского университета. Предисловие к ней написали Васко и председатель его целевой группы Эндрю Мекка, а краткое изложение содержания внутри него – доктор Нил Смелзер, координировавший работу ученых. Она была опубликована университетом в июле 1989 года. Дэвид бережно открыл ее. «Посмотрим, молодой человек». Он чуть пролистал книгу, дойдя до пятнадцатой страницы (там как раз находилось написанное Смелзером резюме исследования), и, прищурившись, начал искать нужное место. «Вот здесь». Он принялся читать: «Однако чаще всего результаты свидетельствуют, что связь между самооценкой и ее ожидаемыми последствиями неоднозначна, несущественна или отсутствует».

Таково было истинное научное мнение Смелзера. И этот вывод, конечно, коренным образом отличался от того, который с таким успехом впоследствии представили средствам массовой информации и общественности. Дэвид утверждает, что находился в одной комнате с Васко, когда тот знакомился с черновым вариантом. «Мы сидели за столом, кажется, где-то в Сан-Франциско или Сакраменто. Джон Васконселлос сидел тут, а я там, в паре человек от него. Помню, как он просматривал текст, а потом поднял глаза и сказал: „Если законодатели узнают о содержании этих отчетов, они могут срезать нам финансирование“. И потом всё это стали заметать под ковер».

«Как же им удалось это провернуть?»

«Они хорошо постарались все спрятать. Они опубликовали [положительный] отчет перед вот этим», – сказал он, постучав по красной книге, разошедшейся тиражом в четыре тысячи экземпляров – куда как меньше, чем 60 000 экземпляров собственного, гораздо более лестного финального отчета целевой группы под названием «Путь к самоуважению», в котором, по словам Дэвида, были «проигнорированы и скрыты» многие научные факты.

«То есть они бесчестно скрыли то, что установили ученые?»

«О да, совершенно бесчестно», – подтвердил он.

Пока мы разговаривали, смакуя сыр, Дэвид рассказал мне, что Васко также лгал и насчет собственной жизни. Он иногда очень расплывчато говорил о причинах своего срыва в 1966 году, но примерно в момент формирования группы вдруг представил всем удобную историю личностного кризиса, борьбы и победы над низкой самооценкой. Однако это, похоже, было неправдой. «Не знаю, на каком этапе жизни он осознал, что является гомосексуалистом, – сказал Дэвид, – но именно в этом заключалась самая суть проблемы. Он рос в католической семье и испытывал обычное в таких случаях чувство вины. Вероятнее всего, что это и стало причиной его личностного кризиса».

«Он был геем?» – переспросил я.

«Точно. И мы все узнали об этом. Разумеется, тем, кто познакомился с ним давно, это было известно с самого начала. А затем кто-то вроде как проговорился. Для нас это не представляло никакой проблемы». Васко умер в 2014 году, в возрасте 82 лет, через десять лет после того, как он оставил политику и переехал в Эсален, где ему предложили должность преподавателя. Независимо проверив слова Дэвида и убедившись в их правдивости, я счел весьма печальным открытием факт, что этот человек, всю жизнь твердивший о важности личной гордости и искренности, так и не нашел в себе сил открыто признаться в своей сексуальной ориентации.

Наш разговор вернулся к теме обмана вокруг самооценки. Доктор Смелзер представил целевой группе выводы ученых в сентябре 1988 года. Журналистам и широкой публике было сказано, что эти выводы исключительно положительные, о чем вроде бы свидетельствовала и единственная прямая цитата: «Корреляционные связи вполне положительны и убедительны». Но именно это мне показалось странным, ведь тот же Смелзер говорил, что «связь между самооценкой и ее ожидаемыми последствиями неоднозначна, несущественна или отсутствует». Так во что из этого он на самом деле верил? И что же в действительности произошло на той встрече? Что рассказал им Смелзер о заключении ученых по поводу значения самооценки? Я всячески пытался это выяснить, но несколько дней поисков в архивах Сакраменто ничего не дали.

Но затем мне чертовски повезло. Отчаявшись, я заказал в архиве подборку старых аудиокассет – неполные и случайные записи публичных презентаций и нескольких встреч. Одна из них была подписана «8 сентября, Миллбре». Мое сердце затрепетало. Вот оно! Мне пришлось сдерживаться, чтобы не побежать со всех ног к сотруднику за стойкой, у которого я попросил магнитофон и наушники. Затем я нашел тихий уголок и торопливо вставил кассету.