Часть четвертая. Разновременье

В тот день накрапывал дождь.

В тот самый день, когда он наконец решился ограбить инкассаторскую машину.

Он все просчитал и понял, что нет лучшего способа обзавестись начальным капиталом, без которого весь его прекрасный план мог остаться просто жалким пусканием ветров, выдохом после затяжки, праздной щекоткой мысли.

А он так не любил. Потому что в его жизни уже тогда был один, но твердый принцип: доводить задуманное до конца во что бы то ни стало.

Поэтому инкассаторская машина. В серый дождливый полдень, чтобы прохожих поменьше.

И он тогда еще надел тонкую куртенку с капюшоном. А локоны наружу. С ними он имел совсем еще детский безобидный вид.

– Тебе чего, мальчик? – спросил толстый инкассатор, запихивая в машину тугие мешочки.

– Дяденька, а я такое в кино видел, – сказал он. – Там внутри, что, правда куча денег?

– Правда-правда. Иди давай отсюда.

– Я-то иду. А просто интересно.

– Интерееесно! – передразнил тот. – Иди давай уроки делай.

– Я-то пойду.

– Ну и иди.

А сопровождающий милиционер подозрительно скосился в его сторону и медленно потащил ладонь по сукну штанов к кобуре.

Очень медленно, потому что куда торопиться? Какая такая угроза может исходить от старшеклассника в промокшей куртке?

– А на эти деньги можно было бы машину купить? – спросил он.

И тут уже в разговор вступил милиционер. Не тот, что спереди, а тот, который всегда стоит рядом с инкассатором.

– Тебе сказали валить, так и вали по-хорошему! – рявкнул милиционер.

– Да лааадно, – обиделся мальчик. И вроде как пошел себе мимо.

Но проходя мимо милиционера, который уже убрал ладонь с кобуры, он вдруг резко извернулся и брызнул ему в лицо краской из распылителя.

Тот завопил и вытащил пистолет. Но стрелять не мог, потому что, ослепленный, не видел цели и боялся попасть в невинных.

Мальчик тут же воспользовался ситуацией и воткнул в горло милиционера заточку.

Милиционер осел и выпустил из руки пистолет, чтобы нападающий мог подхватить его и перестрелять всех остальных. И забрать деньги.

Все просто. Даже проще, чем в кино, которое он действительно видел (ну не стал бы он обманывать славного дядьку-инкассатора).

И тут вдруг случилось нечто непредвиденное.

Тот из двух милиционеров, который сидел впереди, рядом с водителем, вместо того чтобы спокойно умереть в идеальном соответствии плану, как-то очень быстро оказался рядом с мальчиком и, направив дуло прямо ему в лицо, совершенно молча и спокойно посмотрел в глаза.

Так они и играли в гляделки некоторое время, и не похоже было, что кто-то из них собирается сдаваться.

Семнадцатилетний подросток и молодой мужчина двадцати с небольшим.

Преступник и представитель органов безопасности.

Два зверя с неморгающими веками.

В лице милиционера была какая-то аномальная одеревенелость. Его глаза свидетельствовали о бурном мыслительном процессе, происходящем в данный момент в его голове, но при этом ни один мускул лица не дрогнул, да, кажется, и вовсе не умел дрожать.

Наверное, на других людей эта странная маска должна была производить жуткое впечатление, но мальчику почему-то она очень понравилась, и он улыбнулся милиционеру, не спуская, впрочем, пальца со спускового крючка.

И если бы кто-то в это мгновение посмотрел на них со стороны, он бы затруднился выбрать, что показалось ему более страшным: лицо, не выражающее никаких эмоций, или эта улыбка.

Но некому было смотреть и оценивать, потому что инкассатор, водитель и другой милиционер уже были мертвы, а на улице шел дождь, так что случайные прохожие только ускоряли шаг и старались не наступать на лужи, оберегая обувь, чулки и брюки.

Да и в банке еще не всполошились, словно и не слышали выстрелов.

А может, и вправду не слышали, ведь он стрелял, прислоняя ствол вплотную к потной плоти своих жертв.

Или все-таки слышали? И где-то уже визжит сиреной вызванная ими милицейская машина с подкреплением?

В то время патрули не слишком-то торопились, перегруженные вызовами и омраченные безнадежностью правого дела.

Но даже если сюда еще никто не спешил, все равно – время было дорого, и кому-то из двоих требовалось сделать первое движение. Только оба колебались и оттягивали неизбежное, пока милиционер – наверное, на правах старшего по возрасту и званию – не решился и не отвел пистолет.

Вообще-то это могло стоить ему жизни, но он совершенно не боялся. Жизнь давно уже казалась ему жестокой и бессмысленной штукой – так стоило ли страшиться с ней расстаться?

Что же касается мальчика, то он умел ценить подобные жесты, так что убивать милиционера не собирался. По крайней мере, не выяснив причины его отказа от борьбы.

– Ты думал, куда и как переправишь деньги? – спросил милиционер.

– Хата есть. Ехать не очень далеко. Собирался на этой машине и прокатиться.

– Водить умеешь?

– Умею.

– Ну так садись за руль. А я рядом, как и положено.

– А этих куда? – спросил мальчик, указывая на три трупа.

Но милиционер не отвечал – он уже тащил толстяка-инкассатора в машину, обхватив его руками, как собственную невесту.

Сам мальчик не собирался брать убитых с собой, но не мог не признать, что так безопаснее.

Только время на часах не думало замедлять свой ход, и секундная стрелка на циферблате казалась высунутым языком на насмешливой физиономии.

«А если выследят и догонят? – думал он, следя за этой кривлякой. – Если схватят? Вздор, попадаются только трусы, а я не трус. Да и не настолько сильны наши органы, чтобы так быстро отследить движение мирной инкассаторской машины, пока еще не объявленной в розыск. И вообще: их бы угоняли намного чаще, если бы люди не боялись бросить вызов закону. Да, именно так. Закон держится на слабости боящихся закона, а не на собственной силе. А мне бояться нечего!»

По дороге на родительскую дачу мальчик думал о мотивах милиционера.

Хотел ли тот поделить награбленное? Наверняка хотел. Но в таком случае какой процент ему причитается?

– Я сделал это не из-за денег, – сказал милиционер, словно прочитав мысли своего попутчика.

– А зачем тогда? – спросил тот.

– Ты мне понравился.

– Чем это?

– Ты сильный и с фантазией. Сила есть и у меня, но меньше твоей, а с фантазией совсем худо. Если мы будем держаться вместе, то многое сможем.

– Ты же в милиции работаешь, – напомнил мальчик, тоже сразу, без излишних церемоний назвав собеседника на ты.

– Я туда за этим и шел.

– За чем?

– За силой. За правом убивать.

Мальчик усмехнулся.

– Что за чушь? – сказал он. – Такое право невозможно получить по распределению, его можно заиметь только по собственной воле. Вырастить внутри себя самого.

– Вот поэтому я и решил быть с тобой.

– Но я еще ничего такого не решал.

– Твоя воля.

Мальчику становилось все веселее и веселее. Кто бы мог подумать, что судьба (нет, чушь, стоп: никакой судьбы не бывает), то есть, конечно, не судьба, а стечение обстоятельств (а это как-то сухо) и (вот именно – и) невероятное везение сведут его с таким полезным человеком.

Понятно, что, помимо прочего, мальчишке льстило признание взрослого – да еще и обладающего правом носить оружие! – мужчины. Но, с другой стороны, он ощущал себя вполне достойным этой лести, а потому посчитал милиционера очень умным субъектом, что было весьма недурно для потенциального партнера. В общем, совсем подфартило.

– Твоих предков дом? – спросил милиционер, когда они достигли цели.

– Да.

– Это не годится. Пора осваивать собственные территории.

– Сам знаю, – огрызнулся мальчик. – Это только на время. Да деньги и не залежатся, я собираюсь их быстро пустить в оборот.

– Сначала мы пустим эту машину в далекое плавание.

И они разгрузили деньги и утопили машину в реке. За триста километров от дома.

– Тебя будут искать, – предостерег мальчика милиционер.

– Меня не найдут, – пообещал тот. – А если найдут…

Милиционер не дал ему договорить и сам закончил фразу:

– Тебя все равно не найдут.

Стоит ли рисковать, оставляя такого серьезного свидетеля?

Его вымуштрованная, как сука охотничьих кровей, интуиция подсказывала, что стоит.

– Почему ты хочешь убивать людей? – спросил он милиционера.

– Потому что я их ненавижу.

– Что они тебе сделали?

– Ничего.

Тут мальчик искренне удивился.

– Как ничего? Обычно за фасадом ненависти прячутся темные чуланы, доверху набитые всяким дерьмом, вроде издевательств над невинным дитятей, сигаретных ожогов или инцеста.

– Ничего такого не было. Я имел вполне спокойное детство.

– Тогда почему?

– Нипочему. Ненавижу. Всегда ненавидел. Они мелочны. Глупы. Безвольны. Подлы. Эгоистичны.

Мальчик снова улыбнулся.

– Иных набор перечисленных качеств тянет заниматься облагораживанием людской природы.

– Меня тянет ее уничтожать.

– А может, проще умереть самому?

– Я думал об этом. Наверное, еще не готов. Еще жду чего-то.

– Ну ты если надумаешь, всегда обращайся.

Милиционер посмотрел на него пристально, так и не изменив выражение лица.

– Это я в том смысле, – пояснил мальчик, – что могу помочь умереть.

– Я понял.

– Но пока можем разыграть что-то поинтереснее.

– Поинтереснее…

– Да. Я вот, например, рано или поздно собираюсь стать Богом.

– Богом?

– Да. А ты можешь выбрать себе какой-то иной вакантный пост. Как насчет президента?

– У этой страны есть президент.

– Есть. И я не обещаю, что ты будешь следующим. Но третьим после нынешнего, максимум четвертым или пятым вполне можешь стать.

– А зачем мне становиться президентом?

– Чтобы делать с людьми, что в голову взбредет. Разве ты не этого хочешь?

Трясясь в попутке до города, мальчик все прикидывал, сколько лет займет реализация его грандиозного плана.

Пожалуй, что лет тридцать. А то и больше.

Но ему некуда торопиться. Ведь и по пути должно быть весело.