Кирочкины родители были палеонтологами. Оба. На палеонтологической практике (от разных институтов) они и познакомились.

Когда Кирочка, будучи еще совсем маленькой девочкой, спрашивала их, почему они выбрали именно эту специальность, отвечали они следующее.

Мама говорила, что всю жизнь мечтала найти материальное подтверждение реального существования героев любимых волшебных сказок – ведь не может же быть, чтобы все эти драконы, единороги, кентавры и прочие удивительные существа возникли в народном сознании просто так, не зафиксированные чьим-то зорким глазом.

Папа же говорил, что пошел копаться в земле, чтобы не запачкаться городской жизнью (как это возможно, Кирочка тогда не понимала и упрекала папу в том, что он все перепутал: это земля грязная, и значит, ею-то скорее и можно испачкаться), а потом, когда встретил маму, передумал и тоже стал искать останки драконов.

В последний раз Кирочка видела родителей, когда ей было шесть – в то самое лето они оставили ее у бабушки и поехали в одну из самых волнующих и перспективных экспедиций, которая сулила им настоящее Открытие с большой буквы.

– А вы привезете мне дракончика? – канючила Кирочка, не желая отпускать маму с папой без твердого обещания диковинной компенсации за разлуку.

– Живого? Нет, детка, не привезем.

Кто мог тогда знать, что и они сами живыми не вернутся?

Их засыпало на раскопках, когда халтурно сделанные опоры не выдержали нагрузки и подломились под натиском земли, не желавшей расставаться со своими сокровищами.

Изломанные тела мамы, папы и еще нескольких энтузиастов и чернорабочих были с трудом извлечены из насладившейся отмщением земли и доставлены на родину в закрытых цинковых гробах.

Так их и похоронили. А Кирочке осталось только восстанавливать образ родителей по фотографиям, что, впрочем, не особо помогало, потому что ей все время казалось, что что-то в них не то и не так и что на самом деле те, кто тут изображен, были совсем-совсем другими.

Может, она думала так потому, что фотографии совершенно плоские и не пахнут, а мама для нее всегда была немыслима без ямочки на согнутом локте и без запаха цветочных духов, или пирожков с корицей, или, на худой конец, средства для мытья посуды. И папа тоже всегда привносил с собой табачный дух и особо приятный аромат собственной кожи, который Кирочка чувствовала даже на расстоянии.

Теперь же, уменьшенные до фальшивки размером двенадцать на пятнадцать сантиметров и лишенные возможности насытить воздух своим душистым присутствием, они слабели и исчезали из памяти.

К тому же скоро и бабушка, присматривавшая за Кирочкой, слегла от физических и душевных недугов и быстро отправилась в мир теней на поиски безвременно отобранной у нее дочери.

Кирочка, правда, ни в какой мир теней не верила. В драконов верила, а в царство мертвых поверить никак не получалось. Хотя со временем и ей начало казаться, что будь ее выбор, она бы предпочла, чтобы таковое существовало. Чтобы сбежать туда.

Но это уже потом, когда она попала в детдом.

Однажды она рассказала Евгению о том, как ей там жилось, и ему стало очень горько.

– Как несправедлива жизнь, – посетовал он тогда. – Мы с тобой оба сироты. Но я, хоть и не знал своих настоящих родителей, воспитывался в любви, а ты, помня настоящую любящую семью, чуть не погибла в этом жутком заведении.

– Меня там не щадили, – сказала она в ответ на это. – Может быть, именно поэтому. Потому что помнила родителей и не могла о них сказать ничего плохого.

– Интересно, они успели найти своего дракона?

– Не знаю. После трагедии раскопки на этом месте прекратились. Я сначала думала, что вырасту и довершу то, что маме с папой не удалось. А потом расхотелось как-то.

– Перестала верить в драконов?

– Нет. Не перестала и не перестану. Просто показалось, что важнее разбираться с существующими драконами, которые вокруг нас.

– Ты решила делать это на телевидении?

– Мне казалось, это хороший вариант. Я же не знала тогда, чем все закончится.

– А как ты вообще туда попала?

И Кирочка рассказала Евгению историю о том, как в их детдоме снимали фильм про жестокое обращение с детьми. И как Кирочке пришлось демонстрировать документалистам маленькие дырочки около губ – следы от ниток, которыми ей зашивали рот, если она болтала после отбоя.

– Кто зашивал? – в ужасе спросил Евгений.

– Дежурный воспитатель.

– А зачем же ты болтала?

– Другие дети хотели слушать сказки на ночь, а я рассказывала их лучше всех.

А потом она так понравилась режиссеру, что он навещал ее еще несколько раз после завершения фильма и даже обещал устроить ее жизнь. И действительно, после выпуска из детдома пристроил ее ассистенткой на телевидение.

– Потом мы, правда, почти уже не виделись – он уехал что-то снимать за границу, да так и не вернулся. А со мной сам знаешь, что стало.

– Знаю.

Покинув детдом, Кирочка поселилась в оставленной ей по наследству бабушкой и родителями квартире, где сейчас они с Евгением обитали уже вместе.

А детдом возвращался к ней только в страшных снах, от которых она часто просыпалась и тут же утыкалась любимому в бок. С некоторого времени ей казалось, что лучше этого средства от страхов просто не бывает.

– А как же туда пустили киношников? – удивлялся Евгений. – Они же там должны были скрывать свои делишки и не позволять чужим совать свой нос.

– Так и было, – отвечала Кирочка. – А потом дирекция сменилась, и повеяло новым духом.

– Как это произошло?

– А я и не помню. Я как раз тогда в больнице лежала с подозрением на менингит. У нас вообще очень много детей болело почему-то. От питания, что ли, плохого. Или просто заражали один другого. Но очень многие побывали в больницах.

– А твой менингит – он подтвердился? – спросил Евгений.

– Нет. Но, наверное, все-таки что-то серьезное у меня было. Я не помню подробностей, но я вернулась в детдом с наголо обритой головой. И со швом. Меня еще потом за это дразнили. Хотя, надо сказать, недолго дразнили, потому что многие такими же вернулись – и девочки, и мальчики.

«Странно», – подумал тогда Евгений, зарываясь носом в пахучую копну Кирочкиных волос и совершенно не представляя ее обритой наголо.

И он прижимал ее к себе сильнее и очень жалел ту маленькую девочку, которую после смерти родных и до ее встречи с ним так долго никто не любил и так много кто обижал.

Но ведь даже там, в этом страшном детдоме, она считалась лучшей рассказчицей сказок, а это дорогого стоит.

– А знаешь что? – сказал однажды Евгений, когда она вот так проснулась среди ночи и прильнула к нему горячим испуганным телом.

– Что?

– Когда все это кончится, почему бы нам… ну, если, конечно, удастся выжить и, ну, сама понимаешь… Почему бы нам не уехать куда-нибудь далеко и не поискать останки драконов? По-моему, прекрасное занятие.

– Да, хорошее.

– Ведь твой папа был совершенно прав, когда хотел рыть землю, чтобы не запачкаться городской жизнью.

– Да, он был прав.

– Ну так поехали?

– Поедем.

Они помолчали некоторое время.

– А что мы сделаем с найденным драконом? – неожиданно спросила Кирочка.

– Мы никому про него не расскажем, – ответил Евгений. – Оставим его лежать, где лежал. Пока.

– А когда все изменится к лучшему, покажем его людям?

– Тогда покажем.

– Это хорошо.

И они обнялись и заснули вновь.