Четверг
1 марта
Глава 55
ДЕРЕВНЯ НЕДАЛЕКО ОТ СЕВЕРНОЙ ГРАНИЦЫ. 05:30. При свете еще не взошедшего солнца Эрикки натянул ботинки. Теперь – летная куртка, мягкая, изрядно потертая кожа тихо шелестела, пока он ее надевал; нож вынут из ножен и спрятан в рукав. Эрикки осторожно приоткрыл дверь лачуги. Деревня спала под снежным покрывалом. Никого из охранников он не заметил. Под навесом, где стоял вертолет, тоже было тихо, но финн знал, что его охраняют слишком хорошо, чтобы попытаться улететь. Он экспериментировал, несколько раз подходя к машине в разное время дня и ночи. Всякий раз охранники в салоне и в кабине пилота только улыбались ему, всегда бдительные и вежливые. Ему ни за что не удастся силой пробиться через них троих. Его единственный шанс – спастись бегством, и он продумывал побег с того самого момента, когда позавчера у него вышло столкновение с шейхом Баязидом.
Органы чувств Эрикки проникали во тьму. Звезды были скрыты тонкой паутиной облаков. Пора! Он уверенно выскользнул из двери и двинулся вдоль ряда хижин, направляясь к лесу. В следующее мгновение он запутался в сети, которая возникла, казалось, из ниоткуда, и вот он уже отчаянно борется за свою жизнь.
Четыре горца по краям сети, обычно использовавшейся, чтобы ловить и связывать диких коз, знали свое дело. Они быстро обматывали ее вокруг него, все плотнее и плотнее, и, хотя он ревел от ярости и невероятным усилием сумел порвать ее в нескольких местах, вскоре он уже беспомощно дергался на снегу. Секунду он лежал неподвижно, тяжело дыша, потом опять постарался разорвать путы, воя от чувства собственного бессилия. Но чем сильнее он пытался освободиться, тем крепче сеть затягивалась вокруг него. Наконец он перестал бороться, откинулся на спину, пытаясь отдышаться, и огляделся вокруг. Его окружили со всех сторон. Вся деревня была на ногах, одета и вооружена. Было очевидно, что его ждали. Никогда еще он не видел и не чувствовал такой ненависти.
Понадобилось пять человек, чтобы наполовину отнести, наполовину отволочь Эрикки в общинный дом, где его грубо швырнули на земляной пол к ногам шейха Баязида, сидевшего, скрестив под собой ноги, на почетном месте возле огня. Просторный дом, с черными от дыма стенами внутри, был заполнен горцами.
– Итак, – произнес шейх, – вы осмелились ослушаться меня?
Эрикки лежал молча, восстанавливая силы. Что он мог сказать?
– Ночью один из моих людей вернулся от хана. – Баязида трясло от ярости. – Вчера днем по приказу хана моему посланнику перерезали горло вопреки всем законам чести! Что вы скажете на это? Ему перерезали горло, как собаке! Как собаке!
– Я… Я не могу поверить, что хан так поступил, – беспомощно произнес Эрикки. – Я не могу в это поверить.
– Клянусь всеми именами Аллаха, ему перерезали горло! Он мертв, а мы обесчещены. Все мы, и я тоже! Опозорены из-за вас!
– Хан – дьявол во плоти. Мне жаль, но я не…
– Мы вели дела с ханом честно и с вами поступили честно, вы были военной добычей, отнятой у врагов хана и наших врагов, вы женаты на его дочери, а он богат, и у него больше мешков с золотом, чем у козы шерстинок. Что такое для него десять миллионов риалов? Горошина козьего помета. Хуже того, он украл нашу честь. Аллах накажет его смертью!
Среди людей, наблюдавших за ним, пробежал ропот, они не понимали английского, но слышали колючие от злобы интонации.
Шейх продолжил с шипящей ненавистью:
– Иншаллах! Сейчас мы отпустим вас, как вы того хотели, пешком, а потом будем охотиться на вас. Мы не станем убивать вас пулями, но и заката сегодня вы не увидите, а ваша голова будет нашим подарком хану. – Шейх повторил наказание для остальных на своем родном языке и махнул рукой. Мужчины бросились вперед.
– Погодите, погодите! – закричал Эрикки; страх вдруг подсказал ему идею.
– Хотите умолять о пощаде? – презрительно скривил губы Баязид. – Я думал, вы мужчина, поэтому и не приказал перерезать вам глотку, пока вы спали.
– Не о пощаде! О мести! – И тут Эрикки проревел во все горло: – Мести! – (В помещении наступила удивленная тишина.) – За вас и за меня! Разве вы не заслуживаете мести за подобное бесчестье?
Молодой предводитель колебался:
– Что это еще за хитрость?
– Я могу помочь вам восстановить свою честь, я один. Давайте разграбим дворец хана, и тогда мы оба будем отомщены. – Эрикки молил своих древних богов, чтобы они сделали его язык золотым.
– Вы сошли с ума?
– Хан – мой враг. Еще больший, чем ваш. Он специально опозорил нас обоих, чтобы вы обратили на меня вашу ярость. Я знаю дворец. Я могу доставить вас и пятнадцать вооруженных человек прямо на внутренний двор в считаные секунды, и…
– Безумие! – презрительно фыркнул шейх. – Думаете, мы готовы вот так взять и расстаться с жизнью, словно какие-нибудь обкурившиеся гашишем идиоты? У хана слишком большая охрана.
– Пятьдесят три человека в пределах стен поместья, которых можно поднять по тревоге, охрану же всегда несут не более четырех-пяти человек. Ваши охотники настолько слабы, что не смогут справиться с пятьюдесятью тремя охранниками? На нашей стороне будет внезапность. Неожиданное нападение десанта с неба; короткая неудержимая атака, которая восстановит вашу честь. Я могу доставить вас туда и увезти тем же путем в течение нескольких минут. Абдолла-хан болен, очень болен, а охрана будет не готова, как и слуги в доме. Я знаю, как проникнуть внутрь, знаю, где он спит, знаю все…
Эрикки слышал, как его голос звучит все разгоряченнее, зная, что задуманное вполне можно осуществить: быстрый прыжок через стену и внезапное приземление во внутреннем дворе, он выпрыгивает и бежит, увлекая их за собой вверх по ступеням большой лестницы, потом внутрь дома, там – по лестнице до площадки, дальше – по коридору, сметает в сторону Ахмеда, или кто бы там ни стоял на его пути, врывается в комнату хана, потом отходит в сторону, чтобы Баязид и его люди сделали, что хотели; пока он как-нибудь проберется в северное крыло к Азаде и спасет ее, а если ее там не окажется или она пострадала, то он будет убивать и убивать, хана, охранников, этих людей – всех.
Теперь он был одержим этим планом.
– Разве люди не будут помнить ваше имя тысячу лет из-за вашей отваги? Шейх Баязид, который осмелился унизить, бросить вызов хану всех Горгонов в его собственном логове, потому что была затронута его честь? Разве певцы-сказители не сложат в его честь песни, которые курды будут вечно петь у своих костров? Разве не так поступил был курд Саладин?
Он видел, что глаза в свете огня, пылавшего в камине, горят теперь другим светом, видел, что Баязид колеблется, отчего молчание сгущалось, слышал, как он тихо переговаривается со своими людьми. Потом один человек захохотал и крикнул что-то, что подхватили и повторили другие, а потом хор голосов проревел общее согласие.
Сноровистые руки срезали с него путы. Мужчины жестоко боролись друг с другом за честь участвовать в этом рейде. Пальцы Эрикки дрожали, когда он нажимал на кнопку запуска двигателей. Первый из них ожил с коротким взрывом и загудел, набирая обороты.
ДВОРЕЦ ХАНА. 06:35. Хаким рывком пробудился ото сна. Его телохранитель у дверей вздрогнул.
– Что случилось, ваше высочество?
– Ничего, ничего, Иштар, я… Мне просто приснился сон. – Теперь, когда он совершенно проснулся, Хаким откинулся на подушки и с наслаждением потянулся, нетерпеливо приветствуя новый день. – Принеси мне кофе. После ванны я позавтракаю здесь… И попроси мою сестру присоединиться ко мне.
– Слушаюсь, ваше высочество, немедленно будет исполнено.
Телохранитель вышел. Хаким еще раз потянулся затекшим за ночь телом. Рассвет был сумеречным. По огромной и холодной, красиво украшенной комнате гуляли сквозняки, но это была спальня хана. В огромном камине ярко горел огонь, который телохранитель поддерживал всю ночь; больше в комнату никто не допускался. Хаким лично выбрал телохранителя из пятидесяти трех человек, живших во дворце в ожидании решения своего будущего. Где найти людей, которым можно доверять, спросил он себя, потом выбрался из постели, поплотнее запахнулся в тяжелый и теплый парчовый халат – один из полусотни, которые он обнаружил в гардеробе, – встал лицом к Мекке и открыл Коран в богато украшенной мозаичной плиткой нише, опустился на колени и прочел первую молитву дня. Закончив, он не спешил подниматься с колен, глядя на древний Коран, огромный, в украшенном драгоценными камнями переплете, вручную написанный каллиграфом и не имеющий цены, Коран ханов Горгон – его Коран. За столькое нужно благодарить Аллаха, подумал он, столькому еще научиться, столько всего еще сделать, но чудесное начало уже положено.
Вчера, вскоре после полуночи, перед всеми собравшимися членами семьи в доме он снял золотой перстень с резным изумрудом – символ древнего ханства – с указательного пальца правой руки отца и надел на свой палец. Ему пришлось потрудиться, стаскивая перстень с заплывшего жиром пальца, и он старался не чувствовать запаха смерти, висевшего в комнате. Его возбуждение пересилило отвращение, и вот теперь он по-настоящему хан. Потом все присутствовавшие родственники опускались на колени и целовали перстень на руке, принося ему клятву верности, первой – Азаде, с гордостью, за ней – Айша, дрожащая и испуганная, потом все остальные, Наджуд и Махмуд внешне смиренные и почтительные, втайне благословлявшие Бога за дарованное избавление.
Потом внизу, в тронном зале, где Азаде стояла рядом с ним, Ахмед и телохранители также принесли ему клятву верности. Остальные дальние родственники прибудут позже, вместе с другими вождями племен, личными и домашними работниками и слугами хана. Он тут же отдал распоряжение готовиться к похоронам, а потом позволил глазам отыскать Наджуд.
– Итак.
– Ваше высочество, – медоточиво произнесла Наджуд, – из самой глубины наших сердец, как перед Аллахом, мы поздравляем вас и клянемся служить вам в полную меру наших сил.
– Спасибо, Наджуд, – сказал он. – Спасибо. Ахмед, какой приговор вынес хан моей сестре и ее семье перед смертью?
Внезапная тишина в тронном зале зазвенела от напряжения.
– Изгнание без гроша в кармане в пустынные земли к северу от Мешхеда, ваше высочество, под охраной. Немедленно.
– Сожалею, Наджуд, ты и вся твоя семья уедете на рассвете согласно приговору.
Он вспомнил, как ее лицо стало пепельно-серым, как таким же серым стало лицо Махмуда, как она пробормотала, запинаясь:
– Но, ваше высочество, вы теперь хан, ваше слово – закон. Я не ожидала… Вы теперь хан.
– Но хан, наш отец, отдал этот приказ, когда его слово было законом, Наджуд. Будет неправильно отменять его.
– Но теперь закон – вы, – произнесла Наджуд с болезненной улыбкой. – Прошу вас, нельзя ли… нельзя ли нам обсудить все это наедине?
– Лучше прямо здесь, в присутствии всей семьи, Наджуд. Что ты хотела сказать?
Она колебалась и даже подошла поближе, и Хаким почувствовал, как напрягся Ахмед, увидел, как изготовилась его рука у кинжала, и волоски зашевелились у него на шее.
– Только потому, что Ахмед говорит, что хан отдал такой приказ, не означает, что он… не так ли?
Воздух с легким шумом вырвался из губ Ахмеда:
– Пусть Аллах обречет меня на вечные муки в огне, если я солгал!
– Я знаю, что ты не солгал, Ахмед, – печально произнес Хаким. – Разве я сам не присутствовал в тот момент, когда хан принял решение? Я был там, Наджуд, как и ее высочество, моя сестра, я сожалею, ч…
– Но вы можете проявить милосердие! – воскликнула Наджуд. – Пожалуйста, пожалуйста, будьте милосердны!
– О, но я очень милосерден, Наджуд. Я прощаю тебя. Однако наказание назначено за ложь, произнесенную именем Аллаха, – торжественно проговорил он, – а не за то, что ты оболгала меня и мою сестру, причинив нам годы горя, лишив нас отцовской любви. Разумеется, за это мы прощаем тебя, правда же, Азаде?
– Да, я прощаю.
– Мы открыто это прощаем. Но ложь именем Аллаха? Хан огласил приговор. Я не могу пойти против него.
Махмуд воскликнул, перекрывая ее мольбы:
– Я ничего об этом не знал, ваше высочество, ничего, клянусь Аллахом, я поверил ее лжи! Я официально развожусь с ней за то, что она предала вас, я ничего не знал о ее лживых измышлениях!
Все в тронном зале смотрели, как они пресмыкаются, некоторые испытывали омерзение, другие презирали их за то, что они упустили власть, уже бывшую у них в руках.
– На рассвете, Махмуд, ты изгоняешься, ты и вся твоя семья, – произнес Хаким с глубокой печалью, – без гроша, под охраной… вплоть до изъявления моей воли. Что до развода, я запрещаю его в моем доме. Если ты пожелаешь сделать это в землях к северу от Мешхеда… Иншаллах. Ты все равно изгоняешься туда до изъявления моей воли…
О Хаким, ты был великолепен, с восторгом говорил он себе, потому что все, разумеется, понимали, что это твое первое испытание. Ты был безукоризнен! Ни разу ты не проявил злорадства и не выдал своей подлинной цели, ни разу не повысил голос, говорил спокойно, мягко и торжественно, словно действительно был опечален приговором отца, но, совершенно справедливо, не мог его отменить. А это доброжелательное, милое обещание «изъявления воли»? Моя воля такова, что вы изгоняетесь навечно, и если до меня дойдет хотя бы малейший намек на угрозу заговора, я затушу все ваши жизни, как тушат догоревшую свечку. Клянусь Аллахом и Пророком, чье имя да будет благословенно, я сделаю так, что дух моего отца будет гордиться этим ханом всех Горгонов – пусть он горит в аду за то, что поверил таким подлым наговорам этой злой старой ведьмы!
Столько всего, за что мне надо благодарить Аллаха, думал он, завороженный игрой огня в камине и в драгоценных камнях переплета Корана. Разве все долгие годы изгнания не научили тебя скрытности, обману и терпению? Теперь тебе необходимо укрепить свою власть, защитить Азербайджан, покорить мир, найти жен, воспитать сыновей и построить династию. Пусть Наджуд и ее отродье сгниют в пустыне!
На рассвете он «с сожалением» спустился вместе с Ахмедом, чтобы проследить за их отъездом. С тоскующим взором он настоял на том, чтобы больше никто из семьи не выходил их провожать. «Зачем усугублять их горе и мое?» Там он смотрел, как, следуя его точным указаниям, Ахмед и охранники разворошили всю огромную гору их тюков и чемоданов, изымая все, что представляло ценность, пока у них не осталось по одному чемодану на каждого и на их троих детей, которые смотрели на все, замирая от ужаса.
– Твои драгоценности, женщина! – потребовал Ахмед.
– Вы забрали все, все… пожалуйста, Хаким… ваше высочество, умоляю… – Наджуд заплакала.
Ее специальный футляр для драгоценностей, скрытый в потайном кармане чемодана, уже был добавлен к куче отнятых у них ценностей. Ахмед внезапно протянул руку, сорвал с нее висевший сверху кулон и разодрал ворот платья. В ее шею глубоко врезались десятки колье и кулонов с бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами.
– Откуда у тебя все это? – произнес пораженный Хаким.
– Это… это мои… моей матери и мои украшения, которые я купила за эти го… – Она замолчала, увидев, как кинжал Ахмеда вылетел из ножен. – Хорошо… хорошо… – Она лихорадочно сняла одни ожерелья через голову, расстегнула застежки других и отдала ему. – Теперь вы забрали в…
– Твои кольца!
– Но, ваше высочество, оставьте мне что-ни… – Она истошно завопила, когда Ахмед нетерпеливо схватил ее палец и приготовился отрезать его вместе с перстнем, вырвала руку, стащила с пальцев все кольца, сняла браслеты, спрятанные под рукавами, подвывая от горя, и швырнула их на пол. – Теперь вы забрали все…
– А сейчас подними все это и передай его высочеству, на коленях! – прошипел Ахмед, а когда она не подчинилась ему немедленно, он схватил ее за волосы и ткнул лицом в пол, и тогда она упала ниц и подчинилась.
Ах, какой это был праздник! – подумал Хаким, прокручивая в памяти каждую секунду их унижения. Когда они умрут, пусть Аллах сожжет их в аду.
Он еще раз коснулся лбом пола, отложил Бога до следующей молитвы в полдень и вскочил на ноги, переполняемый энергией. Служанка, стоя на коленях, наливала кофе в чашку; он прочел в ее глазах страх и остался очень доволен. Едва лишь став ханом, он понимал, что ему жизненно необходимо приложить все усилия к тому, чтобы быстро взять в руки бразды правления. Вчера утром он осмотрел дворец. Кухня показалась ему недостаточно чистой, поэтому он приказал избить главного повара до беспамятства и вышвырнуть за ограду, потом поставил на его место помощника, сделав ему строгое предупреждение. Четыре охранника были выгнаны за то, что проспали, двух служанок высекли кнутом за неопрятный вид.
– Но, Хаким, дорогой, – сказала ему Азаде, когда они остались наедине, – конечно же, не было никакой нужды пороть их.
– Через день-другой нужды действительно не будет, – сказал он ей. – А пока что дворец станет таким, каким я хочу его видеть.
– Конечно, дорогой, тебе лучше знать. А что насчет выкупа?
– Ах да, безотлагательно. – Он послал за Ахмедом.
– Сожалею, ваше высочество, но хан, ваш отец, приказал перерезать горло посланнику вчера днем.
Хаким и Азаде были потрясены.
– Но это же ужасно! Что теперь можно сделать? – воскликнула она.
Ахмед сказал:
– Я постараюсь связаться с горцами. Возможно, теперь, поскольку хан, ваш отец, мертв, они… они согласятся вести с вами переговоры заново. Я постараюсь.
Сидя на месте хана, Хаким увидел обходительную уверенность Ахмеда и осознал, в какую ловушку он угодил. Страх пополз из живота по всему телу. Его пальцы поигрывали изумрудным перстнем на руке.
– Азаде, вернись сюда, пожалуйста, через полчаса.
– Конечно, – послушно произнесла она.
Когда Хаким остался с Ахмедом наедине, он спросил:
– Какое оружие ты носишь с собой?
– Кинжал и автоматический пистолет, ваше высочество.
– Передай их мне. – Он помнил, как колотилось его сердце и во рту пересохло, но он должен был это сделать, и сделать один на один. Ахмед колебался мгновение, потом подчинился; ему явно не нравилось быть безоружным. Но Хаким притворился, что не замечает его недовольства, просто рассматривал пистолет, изучал, как он работает, потом так же задумчиво передернул затвор. – Теперь слушай внимательно, советник: ты не постараешься связаться с горцами, ты свяжешься с ними, и очень быстро, и договоришься о том, чтобы мужа моей сестры вернули ей в целости и сохранности. Отвечаешь за это головой, клянусь Аллахом и Пророком Его!
– Я… Разумеется, ваше высочество. – Ахмед старался, чтобы лицо не выдавало его злобы.
Хаким лениво направил пистолет ему в голову, прицелился:
– Я поклялся Аллахом обращаться с тобой как со своим первым советником и сдержу свою клятву, пока ты жив. – Его улыбка стала кривой. – Даже если так случится, что твои враги тебя покалечат, возможно, лишат тебя мужских достоинств, даже ослепят. Есть у тебя враги, туркмен Ахмед Дурсак?
Ахмед расхохотался, чувствуя себя теперь спокойно, довольный тем мужчиной, который стал ханом, а не юным слюнтяем, каким он его себе воображал. Гораздо легче иметь дело с мужчиной, подумал он, и его уверенность стала возвращаться к нему.
– Много, ваше высочество, много. Обычай предписывает судить о качестве человека по тому, насколько могущественны его враги, разве нет? Иншаллах! Я и не знал, что вы умеете обращаться с пистолетами.
– Ты многого не знаешь обо мне, Ахмед, – сказал Хаким с угрюмым удовлетворением, чувствуя, что одержал важную победу. Он вернул Ахмеду нож, но пистолет оставил у себя. – Я сохраню его как пешкеш. Один год и один день не появляйся в моем присутствии вооруженным.
– Тогда как я смогу защитить вас, ваше высочество?
– Мудростью. – Он позволил малой толике той жестокости, которая годами копилась в нем, выплеснуться в выражение его глаз. – Ты должен будешь доказать свою верность. Мне. Мне одному. То, что нравилось моему отцу, необязательно понравится мне. Наступила новая эра, с новыми возможностями, новыми опасностями. Помни, клянусь Аллахом: кровь моего отца покоится, как у себя дома, в моих жилах.
Остаток дня и бо́льшую часть вечера он принимал различных значительных людей из Тебриза и Азербайджана, задавал им вопросы о восстании, о левых, о моджахедах, федаинах и других фракциях и группировках. Приезжали базаари, муллы и два аятоллы, местные армейские командиры и его двоюродный брат, начальник полиции, и он подтвердил его назначение на эту должность. Каждый из них подносил ему подобающий пешкеш.
Как и должно им поступать, подумал он с большим удовлетворением, вспоминая их презрительное отношение к нему в прошлом, когда состояние его представляло собой круглый ноль, а о его изгнании отцом в Хой было известно всем. Это презрение обойдется дорого всем им до последнего человека…
– Ваша ванна готова, ваше высочество, и Ахмед ждет снаружи.
– Введи его, Иштар. Останься в комнате. – Он наблюдал, как дверь открылась. Ахмед выглядел усталым, его одежда была помятой.
– Салам, ваше высочество.
– Что с выкупом?
– Вчера поздно ночью я разыскал горцев. Их было двое. Я объяснил им, что Абдолла-хан умер, а новый хан приказал мне передать им половину выкупа сразу же, как свидетельство его доверия, и пообещал им вторую половину выкупа, когда пилот будет доставлен целым и невредимым. Я отослал их на север в одной из наших машин с доверенным водителем и послал еще одну машину, чтобы она тайно проследила за ними.
– Ты знаешь, кто они, где их деревня?
– Мне сказали, что они курды. Одного зовут Ишмуд, другого – Алилах, их предводителя зовут аль-Драх, а деревня называется Сломанное Дерево и лежит в горах севернее Хоя. Я уверен, что это все вранье, ваше высочество, и они не курды, хотя и говорят обратное. Я бы сказал, что они просто горцы, бандиты большей частью.
– Хорошо. Где ты взял деньги, чтобы заплатить им?
– Хан, ваш отец, передал мне на сохранение двадцать миллионов риалов на случай экстренных расходов.
– Принеси мне оставшееся до заката.
– Слушаюсь, ваше высочество.
– Ты вооружен?
Ахмед удивленно взглянул на него:
– Со мной только нож, ваше высочество.
– Дай его мне, – приказал он, пряча удовольствие оттого, что Ахмед попал в расставленную им ловушку, и принял от него нож рукояткой вперед. – Разве я не говорил тебе не появляться в моем присутствии вооруженным в течение года и одного дня?
– Но раз… вы вернули мне нож, я подумал… я подумал, что нож… – Ахмед замолчал, видя, как Хаким встал перед ним, держа нож правильной хваткой, глаза темные и жесткие – живая копия своего отца. Позади него охранник Иштар смотрел на происходящее с открытым ртом. У Ахмеда зашевелились волосы на загривке. – Прошу простить меня, ваше высочество, я подумал, что вы дали мне разрешение, – произнес он в неподдельном страхе.
Мгновение Хаким просто смотрел на Ахмеда, держа нож в руке, потом молниеносно полоснул вверх. Направленный умелой рукой, нож самым кончиком рассек куртку Ахмеда и достал до кожи, но лишь оцарапав ее, и тут же выскочил, заняв идеальное положение для смертельного удара. Однако Хаким не нанес его, хотя ему хотелось увидеть кровь и момент был удобным, но не идеальным. Ахмед был ему еще нужен.
– Я возвращаю тебе… твое тело. – Он выбрал это слово и все, что оно подразумевало, с большой тщательностью. – Невредимым, на этот раз.
– Да, ваше высочество, благодарю вас, ваше высочество, – пробормотал Ахмед, поражаясь тому, что еще жив, и опустился на колени. – Я… Этого больше никогда не случится.
– Нет, не случится. Останься, где стоишь. Подожди за дверью, Иштар. – Хаким-хан снова опустился на подушки и принялся поигрывать ножом, ожидая, пока адреналин спадет, помня, что месть – это блюдо, которое лучше есть холодным. – Расскажи все, что ты знаешь об этом советском по имени Мзитрюк: что давало ему власть над отцом и что давало отцу власть над ним.
Ахмед подчинился. Он рассказал ему все, что Хашеми Фазир говорил в 125-м, что хан тайно доверял ему в течение этих лет, рассказал о даче под Тбилиси, где он тоже бывал, как хан выходил на связь с Мзитрюком, их кодовые слова, что говорил Хашеми Фазир и чем грозил, что было в письме Мзитрюка, что он подслушал и чему был свидетелем несколько дней назад.
Воздух с шипением вырвался изо рта Хакима.
– Мой отец собирался взять мою сестру… Он собирался отвезти мою сестру на эту дачу и отдать ее Мзитрюку?
– Да, ваше высочество, он даже приказал мне отослать ее на север, если… если бы ему пришлось уехать отсюда, чтобы лечь в больницу в Тегеране.
– Вызови Мзитрюка сюда. Срочно. Ахмед, займись этим сейчас. Немедленно.
– Да, ваше высочество, – сказал Ахмед и задрожал при виде едва сдерживаемой ярости. – Лучше всего одновременно с этим… будет лучше напомнить ему об обещаниях, данных им Абдолле-хану, сказать, что вы ожидаете, что они будут исполнены.
– Хорошо. Очень хорошо. Ты все мне рассказал?
– Все, что я смог вспомнить сейчас, – искренне ответил Ахмед. – Должно быть, есть и другие вещи. Со временем я смогу поведать вам самые разные секреты, хан всех Горгонов, и я еще раз клянусь Аллахом, что буду вам верным слугой.
Я расскажу тебе все, лихорадочно думал он, кроме того, как умер хан, и, кроме того, что теперь, больше чем когда-либо, я хочу, чтобы Азаде стала моей женой. Так или иначе, но я заставлю тебя согласиться. Она будет моей единственной реальной защитой от тебя, сатанинское отродье!
РЯДОМ С ТЕБРИЗОМ. 07:20. 212-й Эрикки выскочил из-за леса, двигаясь к городу на полной скорости. Весь путь сюда Эрикки держался над самыми верхушками деревьев, избегая дорог, аэродромов, городков и деревень, его мысли были целиком сосредоточены на Азаде и его мести Абдолле-хану, обо всем остальном он забыл. Теперь, внезапно появившись прямо по курсу, город стремительно несся им навстречу. Так же внезапно его охватила безбрежная тревога.
– Где дворец, пилот? – радостно прокричал ему шейх Баязид. – Где он?
– Вон за тем гребнем, ага, – ответил он в подвесной микрофон.
Часть его хотела добавить: «Нам нужно еще раз все обдумать, решить, разумным ли будет это нападение»; другая часть кричала: «Это твой единственный шанс, Эрикки, тебе нельзя менять план, но как, черт подери, ты рассчитываешь улететь с Азаде из дворца и от этой банды кровожадных маньяков?!»
– Скажите своим людям, чтобы они пристегнули ремни безопасности и ждали, пока шасси не коснется земли, и не снимали автоматы с предохранителей, пока не выпрыгнут из вертолета, а потом пусть рассыпаются во все стороны, прикажите двоим охранять вертолет и защищать его ценой своей жизни. Я буду вести обратный отсчет от десяти при посадке, и… и я пойду первым.
– Где дворец, я его не вижу.
– За гребнем, в минуте лета. Скажите им! – Деревья сливались в сплошную массу, когда он опустился к ним еще ниже; его взгляд бы устремлен на седловину в горном хребте; горизонт вертелся перед глазами. – Мне нужен автомат, – произнес он; его слегка мутило от ожидания боя.
Баязид осклабился:
– Никаких автоматов, пока мы не возьмем дворец.
– Тогда он мне будет уже не нужен, – сказал он, выругавшись. – Я должен име…
– Вы можете доверять мне, вам придется. Где дворец Горгонов?
– Там! – Эрикки показал на гребень, нависший над ними. – Десять… девять… восемь…
Он решил зайти с восточной стороны: лес отчасти прикрывал его, город остался далеко справа, седловина защищала его. Пятьдесят ярдов. Его желудок сжался.
Камни ринулись на них. Он скорее почувствовал, чем услышал, как Баязид вскрикнул и поднял перед собой руки, чтобы защититься от неизбежного столкновения, и в следующий миг Эрикки проскользнул в седловину и стремительно понесся вниз, прямо к стенам. В самый последний момент он совершенно убрал мощность, вертолет перевалил через стену в каких-то дюймах от ее края, Эрикки сделал «подушку», как при экстренной остановке, чуть ушел вбок, направив машину на внутренний двор, дал ей упасть и безукоризненно остановил падение в последний момент; вертолет коснулся полозьями плитки двора, со скрежетом прополз вперед на несколько ярдов и остановился. Правой рукой Эрикки выдернул блок выключателей, левой расстегнул пряжку ремня безопасности, толкнул дверцу и при этом все равно был на земле первым. Он побежал к лестнице центрального входа. Позади него теперь появился Баязид; дверца пассажирского салона распахнулась, и горцы высыпали оттуда, в возбуждении спотыкаясь друг от друга; лопасти несущего винта еще вращались, но двигатели затихали.
Когда он добрался до входной двери и распахнул ее, то увидел слуг и ошеломленного охранника, которые подбежали, чтобы узнать, из-за чего такой шум. Эрикки вырвал автомат из рук охранника, ударил его сбоку по голове, и тот рухнул без сознания. Слуги в панике разбежались, некоторые из них узнали его. На какие-то мгновения коридор впереди оказался свободен.
– За мной! – крикнул он.
Потом, когда Баязид и еще несколько человек присоединились к нему, бросился вперед по коридору и вверх по лестнице к площадке. Из-за перил высунулась голова охранника, потом ствол автомата, но один из горцев изрешетил его. Эрикки перепрыгнул через тело и побежал по коридору.
Впереди открылась дверь. В ней появился еще один охранник, поливая все перед собой из автомата. Эрикки почувствовал, как пара пуль дернули его за парку, но сам он остался цел. Баязид очередью пришил охранника к дверной стойке, и они вместе подскочили к двери в комнату хана. Эрикки распахнул ее ударом ноги. Длинная автоматная очередь ударила в них, миновала его и шейха, но попала в горца рядом с ним, развернув его на бегу. Остальные рассыпались от двери, ища укрытия, а тяжело раненный горец продолжал надвигаться на своего убийцу, получая новые пули, но строча в ответ даже тогда, когда был уже мертв.
На секунду-другую стало тихо, потом Эрикки потрясенно увидел, как Баязид выдернул чеку из гранаты и швырнул ее в дверной проем. Взрыв был мощным и оглушительным. В коридор из двери метнулись клубы дыма. Баязид тотчас же прыгнул вперед, врываясь в комнату с автоматом наготове, Эрикки – с ним рядом.
Комната была разрушена, окна выбиты, портьеры разорваны, кровать из ковров разметана, у стены они увидели то, что осталось от охранника. В алькове в дальнем конце огромной комнаты, наполовину отгороженном от остальной спальной, лежал опрокинутый стол, стонала служанка, а под скатертью и битой посудой вытянулись два неподвижных тела. Сердце Эрикки остановилось, когда он узнал Азаде. В панике он бросился к ней, стряхнул с нее обломки, заметив мимоходом, что вторым человеком был Хаким, поднял ее на руки – ее волосы волной упали вниз – и вынес на свет. Дыхание вернулось к нему только тогда, когда он убедился, что она жива – без сознания, с бог знает какими повреждениями, но жива. Она была в длинном пеньюаре из голубого кашемира, который покрывал ее целиком, ничего при этом не скрывая. Ворвавшиеся в комнату горцы были поражены ее красотой. Эрикки сдернул с себя куртку и обернул ее вокруг жены, не замечая никого вокруг:
– Азаде… Азаде…
– Кто это, пилот?
Сквозь туман, застилавший сознание, Эрикки увидел Баязида, стоявшего рядом с опрокинутым столом.
– Это Хаким, брат моей жены. Он мертв?
– Нет. – Баязид в бешенстве огляделся. Больше хану прятаться было негде. Его люди толпились в дверях, и он обругал их, приказав немедленно занять оборону по обе стороны коридора, а другим выйти наружу, в широкий двор, и охранять его тоже. Потом он подошел к Эрикки и Азаде и посмотрел на ее бескровное лицо, груди и ноги, очерченные тонким кашемиром. – Ваша жена?
– Да.
– Она не умерла. Хорошо.
– Да, но одному Богу известно, насколько тяжело она ранена. Я должен найти врача…
– Потом. Сначала нам ну…
– Сейчас! Она может умереть!
– На все воля Аллаха, пилот, – сказал Баязид, потом зло прокричал ему: – Вы говорили, что все знаете, знаете, где будет хан, именем Аллаха, где же он?
– Не знаю. Это… это его личные апартаменты, ага, личные, я здесь никогда больше никого не видел, не слышал, чтобы здесь был кто-то еще, даже его жена могла прийти сюда только по приглашению, и… – Автоматная очередь снаружи оборвала его слова. – Он должен быть здесь, если Азаде и Хаким здесь!
– Где? Где он может спрятаться?
Эрикки в смятении огляделся по сторонам, пристроил Азаде как можно удобнее и подскочил к окнам. Они оказались зарешеченными, в них хан выпрыгнуть не мог. Отсюда, из удобного для обороны угловой пристройки к дворцу, ему не был виден двор и вертолет, открывался лишь великолепный вид на парки и сады в южной части поместья и дальше, за его стенами, на город, лежавший примерно в миле вниз по горному склону. Другие охранники им пока еще не угрожали. Поворачиваясь от окна, боковым зрением он уловил какое-то движение в алькове, увидел пистолет и толкнул Баязида, отчего пуля, которая должна была убить его, пролетела мимо, и прыгнул на Хакима, который лежал среди обломков. Прежде чем остальные горцы успели среагировать, он припечатал молодого человека к полу, вырвал у него пистолет и теперь кричал ему, стараясь, чтобы тот его скорее понял:
– Ты в безопасности, Хаким, это я, Эрикки! Мы друзья, мы пришли, чтобы спасти тебя и Азаде от хана… Мы пришли спасти тебя!
– Спасти меня… спасти меня от чего? – Хаким тупо смотрел на него, все еще не придя в себя окончательно; кровь сочилась из неглубокой раны у него на голове. – Спасти?
– От хана, и… – Эрикки увидел, как в глазах Хакима вдруг отразился ужас, резко повернулся и едва успел перехватить приклад автоматической винтовки Баязида. – Подождите, ага, подождите, он не виноват, он оглушен, не соображает… подождите, он… он целился в меня, а не в вас, подождите, он поможет нам. Подождите!
– Где Абдолла-хан? – проорал Баязид; его люди теперь стояли рядом с ним, пальцы на курках, готовые убивать. – Быстро говори, или вы оба покойники.
И когда Хаким начал немедленно отвечать, Эрикки рявкнул:
– Ради бога, Хаким, скажи ему, где он, или мы все умрем.
– Абдолла-хан мертв, он умер… умер вчера ночью, нет… позавчера ночью. Он умер позавчера ночью, около полуночи… – слабым голосом проговорил Хаким, и они изумленно уставились на него.
Разум возвращался к Хакиму медленно, и он все никак не мог сообразить, почему он лежит здесь, почему так гудит в голове, а ноги словно онемели, его держит Эрикки, но ведь Эрикки похитили горцы. Он завтракал с Азаде, потом вдруг стрельба, он бросился на пол, охранники стреляли, потом раздался взрыв, и половина выкупа уже уплачена.
Внезапно его разум очистился.
– Боже милостивый! – охнул он и попробовал подняться на ноги, но это у него не получилось. – Эрикки, ради всего святого, зачем ты прорвался сюда с боем, половину выкупа за тебя уже заплатили… Зачем?
Эрикки сердито встал:
– Не было никакого выкупа: посланнику перерезали горло, Абдолла приказал перерезать ему горло!
– Но выкуп… половина заплачена. Ахмед заплатил ее вчера вечером!
– Заплатил? Кому заплатил? – прорычал Баязид. – Это что еще за ложь?
– Нет, не ложь, половина была заплачена вчера вечером, новый хан заплатил половину как… как жест доброй воли за… за ошибку, произошедшую с посланником. Именем Аллаха клянусь! Половину заплатили!
– Ложь! – презрительно фыркнул Баязид и навел на него автомат. – Где хан?
– Это не ложь! Разве стал бы я лгать именем Аллаха? Я говорю вам как перед Аллахом! Перед Аллахом! Пошлите за Ахмедом, пошлите за человеком по имени Ахмед, он заплатил им.
Один из горцев что-то крикнул, Хаким побледнел и повторил на турецком:
– Я клянусь Аллахом, половина выкупа уже заплачена! Абдолла-хан мертв! Он умер, и половина выкупа была выплачена. – (По комнате прошелестел рокот изумления.) – Пошлите за Ахмедом, он скажет вам правду. Зачем вы пришли сюда с оружием? Нет никаких причин воевать!
Эрикки торопливо добавил:
– Если Абдолла-хан мертв и половина выкупа заплачена, ага, с обещанием заплатить и другую половину, то ваша честь восстановлена. Ага, пожалуйста, сделайте, как просит Хаким, пошлите за Ахмедом, он расскажет вам, кому он заплатил и как.
Страх среди людей в комнате был теперь очень велик, Баязид и его люди чувствовали себя запертыми в этих стенах, им хотелось на простор, в горы, подальше от этих злых людей и от этого злого места, им казалось, что их предали. Но если Абдолла-хан мертв и половина уплачена…
– Пилот, ступайте и приведите этого Ахмеда, – приказал Баязид, – и помните, если вы обманете меня, увидите свою жену безносой. – Он вырвал пистолет из руки Эрикки. – Идите приведите его!
– Да-да, конечно.
– Эрикки… сначала помоги мне подняться, – сказал Хаким, голос у него был сдавленный и слабый.
Беспомощно пытаясь отыскать в происходящем какой-то смысл, Эрикки легко поднял его, протолкался сквозь обступивших их людей и опустил на подушки дивана рядом с Азаде. Оба видели ее бледное лицо, но заметили и то, что дышала она ровно.
– Хвала Аллаху, – пробормотал Хаким.
Потом Эрикки еще раз попал в кошмар, выйдя из комнаты без оружия, подойдя к лестнице и крикнув Ахмеду, чтобы он не стрелял:
– Ахмед, Ахмед, мне нужно поговорить с вами, я один…
Он спустился вниз, по-прежнему в одиночестве, по-прежнему никакой стрельбы. Он снова крикнул Ахмеда, но его голос лишь отразился от стен, он прошел по комнатам – никого, все исчезли, и в следующий миг в лицо ему заглянуло дуло автомата, второе уперлось в спину. Ахмед и охранник, оба нервничают.
– Ахмед, быстрей! – вырвалось у него. – Правда ли то, что Абдолла-хан умер, назначен новый хан и половина выкупа выплачена? – (Ахмед просто смотрел на него, открыв рот.) – Ради всех святых, это правда?! – рявкнул Эрикки.
– Да, да, правда. Но э…
– Быстрей, вы должны рассказать им! – Облегчение наполнило все тело, как вода сосуд, накрыло с головой, потому что сам он только наполовину поверил Хакиму. – Скорее, а то они убьют его и убьют Азаде. Пошли!
– Значит… они не погибли?
– Нет, конечно нет, пойдемте скорей!
– Погодите! Что именно сказал х… сказал его высочество?
– Какая, к черту, разница, что…
Дуло прижалось к лицу Эрикки.
– Что именно он сказал?
Эрикки напряг память и как мог точнее пересказал ему то, что было сказано, потом добавил:
– А теперь, ради всего святого, пойдемте!
Время остановилось для Ахмеда. Если он пойдет с этим неверным, то, вероятно, умрет, умрет и Хаким, умрет его сестра, а неверный, на котором лежит вина за весь этот кошмар, скорее всего, сбежит невредимым со своими проклятыми горцами. С другой стороны, думал он, если я смогу убедить их оставить в живых хана и его сестру, договорюсь, чтобы они покинули дворец, я докажу свою несомненную верность и хану, и ей и смогу убить пилота позже. Или я могу убить его сейчас, без труда выбраться отсюда и остаться жить, но только как беглец, презираемый всеми как человек, предавший своего хана. Иншаллах!
Его лицо сложилось в улыбку.
– На все воля Аллаха! – Он вынул нож и передал его вместе с автоматом бледному как смерть охраннику и обошел Эрикки.
– Погодите, – сказал Эрикки. – Скажите охраннику, чтобы он послал за врачом. Хаким и моя жена… Они могут быть ранены.
Ахмед передал приказание охраннику и прошел по коридору в холл, а оттуда поднялся по лестнице. На лестничной площадке его грубо обыскали горцы, потом толпой проводили в комнату хана, вытолкнув перед собой в центр большого свободного пространства посреди комнаты. Эрикки задержали у двери, приставив нож к горлу. Когда Ахмед увидел, что его хан действительно жив и сидит с унылым лицом на подушках дивана рядом с Азаде, все еще не пришедшей в сознание, он пробормотал:
– Хвала Аллаху, – и улыбнулся им. – Ваше высочество, – спокойно сказал он, – я послал за врачом. – Потом он отыскал глазами Баязида.
– Я Ахмед Дурсак, туркмен, – гордо произнес он, говоря по-турецки с большой торжественностью. – Именем Аллаха: это правда, что Абдолла-хан мертв, правда, что я заплатил половину выкупа – пять миллионов риалов – вчера вечером от имени нового хана двум посланникам вождя аль-Драха из деревни Сломанное Дерево в знак доброй воли из-за несправедливого бесчестья, причиненного вашему посланнику по приказу покойного Абдоллы-хана. Их имена Ишмуд и Алилах, и я отправил их в спешке на север на хорошей машине. – (По комнате прокатились приглушенные возгласы изумленных горцев.) – Я сказал им от имени нового хана, что вторая половина выкупа будет выплачена сразу же, как только пилот и его летающая машина будут отпущены без вреда.
– Где этот новый хан, если он существует? – спросил Баязид, презрительно скривившись. – Пусть он сам говорит за себя.
– Я хан всех Горгонов, – произнес Хаким, и в комнате сразу стало тихо. – Хаким-хан, старший сын Абдоллы-хана.
Все взгляды переместились с него на Баязида, который заметил изумление на лице Эрикки. Он сердито нахмурился, не убежденный до конца.
– Просто потому, что вы так говорите, еще не значит, что…
– Вы называете меня лжецом в моем собственном доме?
– Я лишь говорю этому человеку, – Баязид ткнул большим пальцем в сторону Ахмеда, – что просто потому, что он говорит, что заплатил выкуп, половину его, это еще не значит, что он его заплатил и что он не устроил потом засаду и не убил их, как моего первого посланника, клянусь Аллахом!
– Я сказал правду, как перед Богом, и повторяю еще раз, как перед Богом, что я отправил их на север, невредимыми и с деньгами. Дайте мне нож, возьмите нож сами, и я покажу вам, что туркмен делает с человеком, который назвал его лжецом! – (Горцы ужаснулись тому, что их предводитель поставил себя в такое опасное положение.) – Ты называешь лжецом меня и моего хана?
В наступившем молчании Азаде шевельнулась и простонала, это отвлекло их. Эрикки тут же было двинулся к ней, но нож у его горла не шевельнулся, горец пробормотал ругательство, и он замер. Еще один легкий стон вырвался у нее со вздохом, едва не сведя его с ума, потом он увидел, как Хаким неуклюже подвинулся ближе к сестре и взял ее за руку, и ему стало немного легче.
Хаким был напуган, все тело у него болело, он понимал, что так же беззащитен, как и она, и срочно нуждался во враче, что Ахмед был со всех сторон окружен врагами, Эрикки – беспомощен, его жизни грозила опасность и его ханство лежало в руинах. Тем не менее он собрал все свое мужество. Не для того я перехитрил Абдоллу-хана, Наджуд и Ахмеда, чтобы отдать победу этим псам! Он сурово взглянул на Баязида.
– Ну? Вы обвиняете Ахмеда во лжи? Да или нет? – произнес он на турецком, чтобы все могли его понять, и Ахмед почувствовал к нему любовь за его стойкость; все взгляды теперь уперлись в Баязида. – Мужчина должен ответить на такой вопрос. Вы называете его лжецом?
– Нет, – пробормотал Баязид. – Он говорил правду, я принимаю это как правду.
Кто-то сказал «иншаллах», и пальцы расслабились на спусковых крючках, но напряженность не покинула комнату.
– На все воля Аллаха, – сказал Хаким, скрывая облегчение, и заговорил, с каждым мгновением все больше беря ситуацию под контроль. – Сражаясь дальше, вы ничего не достигнете. Половина выкупа уже заплачена, вторая половина обещана вам, когда пилота отпустят невредимым. Пи… – Он замолчал, чувствуя, что его вот-вот вырвет, но усилием воли подавил приступ тошноты и продолжил: – Пилот находится здесь, и он невредим, как и его машина. Поэтому я заплачу оставшуюся сумму немедленно!
Он прочел алчность на их лицах и пообещал себе, что отомстит им всем.
– Ахмед, возле стола, там где-то должна лежать сумочка Наджуд.
Ахмед с высокомерным видом протолкался сквозь горцев и начал ворошить обломки, отыскивая сумочку из мягкой кожи. Хаким показывал ее Азаде как раз перед самым нападением, радостно рассказывая ей, что эти драгоценности были семейным достоянием, и Наджуд призналась, что украла их, и в глубоком раскаянии передала их ему перед отъездом. «Я рада, что ты не уступил ее мольбам, Хаким, очень рада, – сказала Азаде. – Ты никогда не был бы в безопасности, пока она и ее выводок жили бы рядом с тобой».
Я никогда не буду чувствовать себя в безопасности, подумал он без всякого страха, наблюдая за Ахмедом. Я рад, что оставил Ахмеда в живых, рад, что нам, Азаде и мне, хватило ума остаться в алькове под прикрытием стены, когда началась стрельба. Если бы мы были здесь, в комнате…
Иншаллах. Его пальцы сомкнулись на ее кисти, и теплота ее руки успокоила его; ее дыхание оставалось ровным.
– Хвала Аллаху, – пробормотал он, потом заметил людей, державших Эрикки. – Вы, – повелительно бросил он им, – отпустите пилота!
Пропустив его слова мимо ушей, бородатые горцы взглянули на Баязида, который коротко кивнул. Эрикки тут же подошел к Азаде, оттянул ворот свитера сзади, чтобы легче было доставать нож из ножен посередине спины, потом опустился на колени, держа ее за руку, и повернулся лицом к Баязиду, прикрывая своим огромным телом ее и Хакима.
– Ваше высочество! – Ахмед передал Хаким-хану сумочку.
Тот не спеша открыл ее и высыпал драгоценности на руку.
Изумруды, бриллианты, сапфиры, ожерелья, усыпанные камнями золотые браслеты, кулоны. По комнате прокатился восхищенный вздох. Оценивающе прищурившись, Хаким выбрал рубиновое ожерелье, стоившее десять – пятнадцать миллионов риалов, притворяясь, что не замечает сосредоточенных на нем глаз и почти физического запаха алчности, напитавшего комнату. Внезапно он отбросил рубины и выбрал кулон, стоивший вдвое, втрое больше.
– Вот, – сказал он все так же по-турецки, – это будет полным выкупом. – Он поднял бриллиантовый кулон и протянул его Баязиду, который, завороженно глядя на искрящийся огнем камень – солитер, шагнул вперед и протянул руку. Но прежде чем Баязид успел взять его, Хаким спрятал камень в кулак. – Как перед Аллахом, принимаете ли вы это как полный выкуп?
– Да… да, как полный выкуп, клянусь Аллахом, – пробормотал Баязид, не веривший, что Аллах подарит ему такое богатство: этого хватит, чтобы купить целые стада коз и овец, оружие и гранаты, шелка и теплую одежду. – Я клянусь в этом Аллахом!
– И вы немедленно покинете дворец с миром – как перед Богом?
Баязид оторвался мыслями от сокровища:
– Сначала нам нужно будет вернуться в свою деревню, ага, нам понадобятся вертолет и пилот.
– Нет, клянусь Аллахом, выкуп платится за безопасное возвращение пилота и вертолета, только за это. – Хаким разжал кулак, не сводя глаз с Баязида, который видел теперь только камень. – Вы клянетесь Аллахом?
Баязид и его люди не отрываясь смотрели на жидкий огонь, пылавший в неподвижной, как камень, руке.
– А что… что помешает мне забрать их все, все? – угрюмо произнес он. – Что помешает мне убить вас, убить и сжечь дворец, а ее взять заложницей, чтобы пилот сделал то, что я ему прикажу, а?
– Ничего. Кроме чести. Или у курдов больше нет чести? – Голос Хакима стал сиплым, и он думал про себя, как все это возбуждает: выиграешь – будешь жить, проиграешь – умрешь. – Здесь больше, чем оставшаяся половина.
– Я… я принимаю это перед лицом Аллаха как выплату полного выкупа за пилота и… и за вертолет. – Баязид оторвался взглядом от алмаза. – За пилота и за вертолет. Но за вас, за вас и за женщину… – По его лицу струйками сбегал пот. Столько богатства передо мной, кричал ему мозг, столько богатства, так легко его взять, так легко, но здесь есть и честь, о да, еще как есть. – За вас и за эту женщину тоже должен быть справедливый выкуп.
Снаружи взревел двигатель автомобиля. Люди бросились к разбитому окну. Машина неслась к главным воротам и на их глазах выскочила в них и полетела в сторону города внизу.
– Быстрей, – сказал Баязид Хакиму, – решайте.
– Женщина ничего не стоит, – произнес Хаким, пугаясь этой лжи; он осознавал, что должен торговаться или они все погибнут. Его пальцы выбрали рубиновый браслет, и он протянул его Баязиду. – Согласны?
– Для вас женщина, может быть, ничего и не стоит, но она многого стоит для пилота. Браслет и ожерелье, вон то, вместе с браслетом с зелеными камнями.
– Клянусь Аллахом, это слишком много! – взорвался Хаким. – Этого браслета больше чем достаточно, он стоит больше, чем пилот и его вертолет!
– Клянусь всем огнем преисподней! Этот браслет, ожерелье и вон тот браслет, который с зелеными камнями.
Они принялись торговаться, предложения наталкивались на контрпредложения, с каждой минутой спор становился все ожесточеннее и злее, все вокруг внимательно слушали их, кроме Эрикки, который до сих пор метался в своем персональном аду, думая только об Азаде, о том, где же врач, и как бы он мог помочь ей и помочь Хакиму. Его рука поглаживала ее по волосам, нервы натягивались до предела, готовые лопнуть в любую секунду из-за безостановочного крещендо яростных голосов двух торговавшихся мужчин, обменивавшихся все более грубыми оскорблениями. Потом Хаким счел, что нужный момент настал, и издал тягучий вой отчаяния, который тоже был частью игры.
– Мне вас не переспорить, клянусь Аллахом! Вы слишком хорошо торгуетесь, вы сделаете меня нищим! Вот мое последнее предложение! – Он положил на ковер перед собой бриллиантовый браслет, изумрудное ожерелье поменьше и тяжелый золотой браслет. – Вы согласны?
Теперь цена была справедливой, не такой высокой, какую хотел бы получить Баязид, но гораздо выше той, которую он получить рассчитывал.
– Да, – сказал он и сгреб свой выигрыш; комнату наполнило умиротворение. – Вы клянетесь Аллахом не преследовать нас? Не нападать на нас?
– Да-да, клянусь Аллахом.
– Хорошо. Пилот, мне нужно, чтобы вы отвезли нас домой… – сказал Баязид по-английски, увидел, как лицо Хакима исказилось от гнева и торопливо добавил: – Я прошу, не приказываю, ага. Вот, – он протянул Эрикки золотой браслет, – я хочу нанять вас, это пла… – Он замолчал и обернулся, когда один из его людей, охранявших двор, тревожно крикнул ему:
– Со стороны города приближается машина!
Теперь пот тек с Баязида ручьями.
– Пилот, клянусь Аллахом, я не причиню вам вреда!
– Я не могу отвезти вас, – сказал Эрикки. – У меня не хватит топлива.
– Тогда не до самой деревни, на полпути, высадите нас на полпути…
– Топлива все равно не хватит.
– Тогда отвезите нас в горы, высадите в горах, можно совсем недалеко. Я прошу вас – не приказываю, – сказал Баязид, потом неожиданно добавил: – Клянусь Пророком, я обходился с вами справедливо и с ним обошелся справедливо, и… и я не тронул ее. Я прошу вас.
Они все слышали в его голосе некоторое напряжение, возможно, угрозу, возможно, нет, но Эрикки совершенно точно знал, что все эти хрупкие слова о чести и клятвы «как перед Богом» разобьются вдребезги с первой же пулей, что он теперь должен попробовать исправить ту катастрофу, в которую вылилось это нападение: месть умершему хану, половина выкупа уже была выплачена, а Азаде теперь лежит здесь, и один Бог знает, как тяжело она ранена, и Хакима едва не убили. С каменным лицом он коснулся ее в последний раз, посмотрел на хана, кивнул, наполовину самому себе, поднялся на ноги, внезапно вырвал автомат у ближайшего к нему горца:
– Я принимаю вашу клятву перед Богом и убью вас, если вы меня обманете. Я высажу вас к северу от города, в горах. Все в вертолет. Скажите им!
Баязиду совсем не нравилось видеть пулемет в руках этого угрюмого, жаждущего мести монстра. Ни он, ни я не забыли, что это я кинул гранату, которая едва не убила его гурию, думал он.
– Иншаллах! – Он быстро приказал своим людям отступать; забрав с собой тело своего соплеменника, они подчинились. – Пилот, мы пойдем вместе. Благодарю вас, ага Хаким-хан, пусть Аллах пребудет с вами, – сказал он, отступая спиной к двери; автомат свободно висел в его руке, но был готов к бою. – Пошли!
Эрикки поднял руку, прощаясь с Хакимом, снедаемый болью при виде того, чему стал причиной.
– Простите меня…
– Да пребудет с вами Аллах, Эрикки, возвращайтесь живым и здоровым, – откликнулся Хаким, и Эрикки почувствовал себя лучше. – Ахмед, отправляйся с ним, он не может управлять вертолетом и держать автомат одновременно. Проследи, чтобы он благополучно вернулся.
Да, думал он с леденящей злобой, мне еще нужно поквитаться с ним за это нападение на мой дворец!
– Слушаюсь, ваше высочество. Благодарю вас, пилот. – Ахмед забрал автомат у Эрикки, проверил затвор и магазин, потом криво улыбнулся Баязиду. – Клянусь Аллахом и Пророком, да славится имя Его, пусть никто не помышляет об обмане.
Он вежливо пропустил Эрикки вперед и последовал за ним. Баязид вышел последним.
У ПОДНОЖИЯ ГОРЫ, НА КОТОРОЙ СТОИТ ДВОРЕЦ ХАНА. 11:05. Полицейская машина неслась по извилистой дороге к воротам, за ней следовали другие машины и армейский грузовик с солдатами. Хашеми Фазир и Армстронг сидели на заднем сиденье головной машины, которая юзом проскочила в ворота и въехала на передний двор, где уже стояла машина «скорой помощи». Они вышли и последовали за охранником в тронный зал. Хаким-хан ожидал их, сидя на почетном месте, бледный, с вытянувшимся лицом, но тем не менее величественный, в окружении своих телохранителей. Эта часть дворца не пострадала от нападения.
– Ваше высочество, хвала Аллаху, что вы не пострадали. Мы только что узнали о нападении. Позвольте мне представиться. Я полковник Хашеми Фазир из внутренней разведки, а это суперинтендант Армстронг, который много лет помогает мне и является специалистом в некоторых областях, которые могли бы быть вам интересны. Он, кстати, говорит на фарси. Не будете ли вы любезны рассказать нам, что произошло?
Оба гостя слушали, как Хаким-хан рассказывал свою версию случившегося – до них уже дошли подробности, передававшиеся со слухами, – и на них обоих произвело впечатление то, как он держался.
Хашеми прибыл подготовленным. Прежде чем вылететь из Тегерана вчера вечером, он внимательнейшим образом изучил досье Хакима. В течение многих лет он и САВАК держали его под наблюдением в Хое.
– Я знаю, сколько денег он должен и кому, Роберт, какие услуги и кому, что он любит есть и читать, насколько умело управляется с огнестрельным оружием, фортепиано или ножом, знаю всех женщин, с которыми он когда-либо спал, и всех мальчиков.
Армстронг рассмеялся:
– А как насчет его политических убеждений?
– У него их нет. Это невероятно, но это так. Он иранец, азербайджанец, и при этом он не вступил ни в какую группу, не встал ни на чью сторону, ни на чью совершенно, и ни разу не произнес ничего хотя бы отдаленно крамольного – даже против Абдоллы-хана, – а ведь Хой всегда был местом, где гнездилась всякая сорная трава.
– Вероисповедание?
– Шиит, но спокойный, без эксцессов, прилежный, ни правый, ни левый. С того дня, как его изгнали… нет, с того дня, когда умерла его мать, ему тогда было семь лет, он с сестрой поселился во дворце, был перышком, которое несло куда угодно малейшее дуновение его отца, и жил в постоянном страхе неотвратимой катастрофы. На все воля Аллаха, но это просто чудо, что он стал ханом, чудо, что злобный, подлый старый пес умер до того, как успел причинить вред ему и его сестре. Странно! В один миг его голова лежит на плахе, а теперь он управляет несметными богатствами, имеет несказанную власть и я должен вести с ним дела.
– Это должно быть нетрудно, если то, что ты говоришь, правда.
– Ты подозрителен, всегда подозрителен. В этом и есть сила англичан?
– Просто урок, который старый полицейский усвоил за долгие годы службы.
Хашеми тогда улыбнулся про себя, как улыбнулся и теперь, сосредоточившись на молодом человеке, хане всех Горгонов, который сидел перед ним, внимательно за ним наблюдая, изучая его в поиске подсказок, как ему вести себя с ним. Какие у тебя секреты? У тебя должны быть секреты!
– Ваше высочество, как давно улетел вертолет? – спрашивал между тем Армстронг.
Хаким посмотрел на часы:
– Примерно два с половиной часа назад.
– Пилот не говорил, сколько у него с собой топлива?
– Нет, сказал лишь, что отвезет их недалеко и высадит там.
Хашеми и Армстронг стояли перед небольшим возвышением с богатыми коврами и подушками. Хаким был в торжественном облачении из утепленной парчи, на шее у него висела нитка жемчуга с подвеской: один бриллиант, в четыре раза крупнее того, который он отдал за жизни свою и сестры.
– Может быть, – осторожно произнес Хашеми, – может быть, ваше высочество, пилот был заодно с этими курдскими горцами и вообще не собирается возвращаться?
– Нет, и они не были курдами, хотя и утверждали обратное, просто бандитами, и они похитили Эрикки и заставили его пойти против хана, моего отца. – Молодой хан нахмурился, потом сказал твердо: – Хан, мой отец, не должен был приказывать умертвить их посланника. Он должен был уменьшить цену выкупа, потом заплатить его, а затем убить их всех за их наглость.
Хашеми отложил в тайник эту подсказку.
– Я прослежу, чтобы их выследили и наказали.
– И вернули все мое имущество.
– Разумеется. Есть ли что-нибудь, что мое управление могло бы сделать для вас? – Он внимательно наблюдал за молодым человеком и увидел или подумал, что увидел, на его лице проблеск сардонического веселья; это потрясло его.
В этот момент открылась дверь и в зал вошла Азаде. Он никогда не встречался с ней лично, хотя видел ее много раз. Она должна принадлежать иранцу, подумал он, а не паршивому иностранцу. Как ей удается держать этого монстра в узде? Хашеми не заметил, что Хаким изучающе смотрит на него. Это заметил Армстронг, наблюдавший за ханом.
Азаде была в западной одежде, серо-зеленой, которая подчеркивала цвет ее глаз с зелеными крапинками, чулках и мягких туфлях. Ее очень бледное лицо подправлено косметикой в самую меру. Шла Азаде медленно, стараясь скрыть боль, но поклонилась брату с милой улыбкой:
– Простите, что прерываю вас, ваше высочество, но врач попросил меня напомнить вам, чтобы вы отдохнули. Он уже уезжает, хотите ли вы увидеть его еще раз?
– Нет-нет, спасибо. Хорошо ли ты себя чувствуешь?
– О да, – ответила она, заставив себя улыбнуться. – Он говорит, что со мной все в порядке.
– Позволь представить тебе полковника Хашеми Фазира и мистера Армстронга, суперинтенданта Армстронга. Ее высочество, моя сестра Азаде.
Они поприветствовали ее, и она поприветствовала их в ответ.
– Суперинтендант Армстронг? – произнесла она по-английски, чуть заметно нахмурившись. – Я не помню про суперинтенданта, но мы с вами уже встречались, не так ли?
– Да, ваше высочество, один раз во Французском клубе, в прошлом году. Я был с мистером Талботом из британского посольства и другом вашего супруга из финского посольства, Кристианом Толлоненом. Если не ошибаюсь, это был день рождения вашего мужа.
– У вас хорошая память, суперинтендант.
Хаким улыбнулся странной улыбкой:
– Это характерная черта всех сотрудников Эм-ай-6, Азаде.
– Просто бывших полицейских, ваше высочество, – невозмутимо заметил Армстронг. – Я всего лишь консультант внутренней разведки. – Потом к Азаде: – Полковник Фазир и я испытали огромное облегчение, узнав, что ни вы, ни хан не пострадали.
– Благодарю вас, – сказала она.
У нее до сих пор сильно болели уши и голова, и спина беспокоила. Врач сказал: «Вам нужно подождать несколько дней, ваше высочество, хотя мы сделаем вам обоим рентген как можно быстрее. Но вам следует поехать в Тегеран, обоим, там оборудование более совершенное. При подобном взрыве… трудно сказать что-то наверняка, ваше высочество. Лучше вам поехать в Тегеран. Я бы не хотел брать на себя ответственность…»
Азаде вздохнула:
– Прошу простить меня, что я прерва… – Она вдруг замолчала и прислушалась, слегка наклонив голову.
Они тоже прислушались. Только шум ветра, налетевшего порывом, и звук далекой машины на шоссе.
– Пока еще нет, – мягко сказал Хаким.
Она попыталась улыбнуться и пробормотала:
– На все воля Аллаха, – потом вышла.
Хашеми нарушил недолгое молчание.
– Нам тоже следует оставить вас, ваше высочество, – почтительно произнес он, снова перейдя на фарси. – Вы были очень любезны, приняв нас сегодня. Возможно, мы могли бы вернуться завтра?
Он увидел, как молодой хан оторвал взгляд от двери и посмотрел на него из-под своих черных бровей; красивое лицо было спокойным, пальцы поигрывали усыпанным драгоценностями декоративным кинжалом за поясом. Он, должно быть, изо льда сделан, подумал Хашеми, терпеливо ожидая, когда их отпустят.
Но Хаким вместо этого отпустил всех телохранителей, кроме одного, стоявшего у дверей на расстоянии, которое не позволяло ему ничего слышать, и жестом пригласил своих гостей подойти ближе.
– Теперь мы будем говорить по-английски. О чем вы действительно хотите попросить меня? – негромко произнес он.
Хашеми вздохнул, уверенный, что хану это уже известно, и более чем уверенный теперь, что встретил в его лице достойного противника или союзника.
– Помощь в двух вопросах, ваше высочество: ваше влияние в Азербайджане могло бы неизмеримо помочь нам и в подавлении враждебных элементов, поднявших бунт против государства.
– Каков второй вопрос?
Он уловил нотки нетерпения, и это позабавило его.
– Второй вопрос достаточно деликатный. Он касается советского по имени Петр Олегович Мзитрюк, знакомого вашего отца, который вот уже несколько лет время от времени приезжает сюда, так же как и Абдолла-хан навещал его на его даче в Тбилиси. Притворяясь другом Абдоллы-хана и Азербайджана, Мзитрюк на самом деле имеет очень высокий чин в КГБ и вынашивает враждебные планы.
– Девяносто восемь из ста советских, которые приезжают в Иран, являются агентами КГБ и потому врагами, а остальные двое – агентами ГРУ и потому тоже врагами. Будучи ханом, моему отцу приходилось иметь дело с самыми разными врагами, – снова эта сардоническая усмешка, которую Хашеми заметил раньше, – с самыми разными друзьями и со всеми теми, кто был посередине. Итак?
– Мы бы очень хотели побеседовать с ним. – Хашеми подождал какой-нибудь реакции, не дождался, и его восхищение этим молодым человеком возросло. – Незадолго до своей смерти Абдолла-хан согласился помочь нам. Через него мы узнали, что этот человек намеревался тайно перейти границу в прошлую субботу и еще раз в этот вторник, но оба раза он так и не появился.
– Как он проникал в Иран?
Хашеми рассказал ему, не уверенный, насколько хорошо Хаким-хан действительно осведомлен, продвигаясь вперед на ощупь и с большой осторожностью.
– Мы считаем, что этот человек может выйти с вами на связь. Если это произойдет, не могли бы вы, пожалуйста, известить нас об этом? Частным образом.
Хаким-хан решил, что пора поставить этого тегеранского врага и его британского пса-лакея на место. Чтоб мне гореть в аду, как моему отцу, неужели я настолько наивен, что не понимаю, что происходит?
– В обмен на что? – прямо спросил он.
Хашеми ответил так же прямолинейно:
– А что вам нужно?
– Первое: все старшие офицеры САВАК и полиции в Азербайджане немедленно временно отстраняются от должности вплоть до рассмотрения их кандидатур – мной, – и все последующие назначения будут делаться только с моего предварительного одобрения.
Хашеми вспыхнул. Даже Абдолла-хан никогда такого не требовал.
– А второе? – сухо осведомился он.
Хаким-хан рассмеялся:
– Хорошо, очень хорошо, ага. Второе подождет до завтра или до послезавтра, как и третье и, возможно, четвертое. Но по поводу вашего первого вопроса: завтра в десять часов утра принесите мне список конкретных просьб, которые скажут, как я мог бы помочь покончить со всеми вооруженными столкновениями в Азербайджане – и как вы лично, если бы у вас была такая власть, как бы вы… – Он подумал секунду, потом добавил: – Как бы вы обезопасили нас от врагов внешних и от врагов внутренних. – Он повернулся к Армстронгу.
Армстронг надеялся, что их разговор с Хашеми будет длиться вечно, пребывая в экстазе от подобной возможности воочию наблюдать, как новый хан схватился с таким закаленным противником, как Хашеми. Бог и все Его ангелы, если этот сучонок способен действовать с такой уверенностью на второй день после того, как стал ханом, и пережив взрыв, едва не отправивший его к праотцам всего пару часов назад, правительству ее величества лучше поставить его где-нибудь повыше в списке особо опасных лиц, «потихоньку, полегоньку птичка ловится в силок!». Теперь он видел, что все глаза обращены на него. С усилием он сохранил невозмутимое выражение на лице, внутренне простонав: «Ну вот, теперь и твоя очередь!»
– Вы являетесь специалистом в каких именно областях, которые могли бы быть мне интересны?
– Ну, ваше высочество, я… э-э… я работал в специальной службе и немного разбираюсь в работе разведки и… э-э… контрразведки. Разумеется, качественная информация, тайная информация является безусловно необходимой для человека вашего ранга. Если бы вы пожелали, я, возможно, мог бы в сотрудничестве с полковником Фазиром предложить вам некоторые пути усовершенствования организации этой работы.
– Здравая мысль, мистер Армстронг. Пожалуйста, представьте мне свои соображения в письменном виде – как можно скорее.
– С радостью. – Армстронг решил рискнуть. – Мзитрюк мог бы быстро обеспечить вас многими необходимыми вам ответами, дать большинство из наиболее важных ответов, касающихся тех «внешних и внутренних», которые вы упомянули, особенно если полковник смог бы… э-э… поболтать с ним наедине.
Слова повисли в воздухе. Рядом с собой Армстронг увидел, как Хашеми нервно переминался с ноги на ногу. Готов жизнь на кон поставить, что ты знаешь больше, чем хочешь показать, Хаким, мой мальчик, и я готов заложить свои яйца, что все эти годы ты провел отнюдь не «перышком», будь оно неладно! Господи, мне нужна сигарета!
Хаким продолжал сверлить его взглядом, и Армстронгу так захотелось закурить, глубоко затянуться и сказать небрежно: «Ради всех святых, да брось ты тужиться и в игрушки играть – делай дело или вставай с горшка…» Тут перед его внутренним взором возникла картина хана всех Горгонов, сидящего на корточках над нужником с висящими причиндалами, и ему пришлось закашляться, чтобы погасить внезапно вырвавшийся смешок.
– Извините, – пробормотал он самым смиренным голосом.
Хаким-хан нахмурился.
– Каким образом я бы мог получить доступ к этой информации? – спросил он, и оба гостя поняли, что рыба села на крючок.
– Каким вам будет угодно, ваше высочество, – сказал Хашеми, – каким вам будет угодно.
Еще одно недолгое молчание.
– Я подумаю над тем, что вы… – Хаким-хан замолчал, прислушиваясь.
Теперь и они услышали приближающееся путт-путт-путт вертолетных лопастей и вой реактивных двигателей. Оба гостя двинулись к высоким окнам.
– Погодите! – окликнул их Хаким. – Кто-нибудь из вас, дайте мне руку.
Изумленные, они помогли ему встать.
– Благодарю вас, – сказал он, слегка морщась от боли. – Теперь уже лучше. Это моя спина. Должно быть, во время взрыва я неудачно ударился.
Хашеми принял на себя часть его веса, и между ними обоими Хаким доковылял до высокого окна, выходившего на двор перед дворцом.
212-й медленно заходил на посадку, опускаясь к точке приземления. Когда вертолет подлетел ближе, они узнали Эрикки и Ахмеда в кабине пилота, но Ахмед сидел скорчившись, явно раненный. В корпусе виднелось несколько пулевых отверстий, в одном из иллюминаторов был выбит большой кусок пластика. Вертолет выполнил безукоризненную посадку. Двигатели тут же начали останавливаться. Теперь им была видна кровь, залившая белый воротник Эрикки и рукав.
– Господи… – пробормотал Армстронг.
– Полковник, – настойчиво обратился Хаким-хан к Хашеми, – попробуйте задержать врача, если он еще не уехал. – Хашеми тут же бросился к двери.
В окно им была видна парадная лестница. Огромная дверь открылась, и Азаде, с трудом передвигая ноги, появилась в проеме и застыла там на какое-то мгновение как статуя; рядом с ней появились другие люди, охранники, слуги, несколько родственников. Эрикки открыл дверцу кабины и неуклюже выбрался из вертолета. Устало улыбаясь, он двинулся к ней. Но шаг его был тверд, и голову он держал высоко, и потом она упала в его объятия.
Глава 56
КОВИСС. 12:10. Ибрагим Кияби нетерпеливо ждал в засаде, когда мулла Хусейн выйдет из мечети на заполненную людьми площадь. Он сидел сгорбившись, привалившись к фонтану напротив огромной двери, его руки лежали на холщовом мешке, в котором была спрятана М-16. Его глаза покраснели от усталости, все тело ныло после трехсотпятидесятимильного пути сюда из Тегерана.
Праздно поглядывая кругом, Ибрагим заметил в толпе высокого европейца. Человек следовал за «зеленой повязкой» и был одет в темную парку и фуражку с козырьком. Они прошли мимо мечети и исчезли в улочке рядом с ней. Рядом зияла пасть базара. Его темнота, тепло и безопасность постоянно манили Ибрагима уйти туда с холода.
– Иншаллах, – автоматически пробормотал он, потом тупо напомнил себе прекратить употреблять это выражение, поплотнее запахнулся в старое пальто и поудобнее устроился у фонтана, который, когда зимний лед растает, снова будет источать тонкую струйку, чтобы прохожий мог попить или ритуально омыть руки и лицо, прежде чем приступить к молитве.
– А как выглядит этот мулла Хусейн? – спросил он у уличного торговца, который половником отмерял ему порцию дымящегося бобового хореша из котла, висевшего над углями. Тогда было утро, и он только что прибыл после нескончаемых задержек, опоздав на пятнадцать часов. – Какой он?
– Мулла, – пожал плечами старый и беззубый торговец.
Другой покупатель, стоявший рядом, обругал его:
– Чтобы тебе в аду гореть! Не слушайте его, незнакомец, мулла Хусейн – подлинный народный вождь, служитель Бога, у которого из всего имущества только автомат и патроны, чтобы убивать врагов Аллаха. – (Другие покупатели одобрительно зашумели, поддержав этого небритого юношу, и заговорили о штурме базы ВВС.) – Наш мулла – истинный последователь имама. Они приведут нас в рай, клянусь Аллахом!
Ибрагим едва не закричал от бешенства. Хусейн и все муллы заслуживают смерти за то, что пичкают этих бедных крестьян подобной чепухой. Рай? Прекрасные одежды, и вино, и сорок вечных девственниц на шелковых диванах?
Я не буду думать о любви, не буду думать о Шахразаде, пока не буду.
Его руки погладили спрятанную винтовку. Это чуть-чуть прогнало усталость и голод, но совсем не помогло от ощущения полного одиночества.
Шахразада. Теперь просто сон. Так лучше, гораздо лучше. Он ждал ее в кофейне, когда Джари подозвала его и пробормотала: «Во имя Аллаха, муж вернулся. То, что так и не началось, окончено навсегда» – и растворилась в толпе. Он сразу ушел, забрал свою винтовку и пешком дошел до автобусной станции. Теперь он ждал, чтобы скоро стать мучеником, совершив месть во имя масс против слепой тирании. Теперь уже совсем скоро. Скоро придет тьма или свет, забвение или понимание, он войдет туда один или вместе с другими: пророками, имамами, дьяволами, с кем?
В экстазе Ибрагим закрыл глаза. Скоро я узнаю, что происходит, когда мы умираем, и куда мы уходим. Обретаем ли мы в конце концов ответ на великую загадку: был Мухаммед последним Пророком Бога или безумцем? Содержит ли Коран истину? Есть ли Бог?
В узкой улочке рядом с мечетью «зеленая повязка», который привел сюда Старка, остановился и показал в сторону лачуги. Старк перешагнул через заваленный отбросами джуб и постучал. Дверь открылась.
– Мир вам, ваше превосходительство Хусейн, – сказал он на фарси, напряженный и настороженный. – Вы посылали за мной?
– Салам, капитан. Да-да, посылал, – ответил мулла Хусейн по-английски и знаком пригласил войти в дом.
Старку пришлось нагнуться, чтобы попасть в однокомнатную хибару. Два малыша беспокойно спали на соломенном матрасе, лежащем прямо на земляном полу, а на Старка пристально смотрел мальчик, сжимающий в руках старую винтовку. Дюк узнал в нем того самого мальчугана, который присутствовал при стычке между людьми Хусейна и людьми Затаки. У стены стоял заботливо вычищенный и смазанный АК-47. Возле раковины на шатком стуле сидела нервничающая старая женщина в черной, заляпанной грязью чадре.
– Это мои сыновья, а это моя жена, – сказал Хусейн.
– Салам. – Старк скрыл свое удивление, что она оказалась такой старой, потом пригляделся повнимательнее и понял, что старость ее измерялась не годами.
– Я послал за вами по трем причинам: во-первых, чтобы вы посмотрели, как живет мулла. Бедность – одна из основных обязанностей муллы.
– Как и учение, руководство людьми и законодательство. Даже не говоря обо всем этом, ага, я знаю, что вы на сто процентов искренни в своей вере, – и заперты в ней, как в ловушке, хотел добавить Старк.
Эта комната вызывала у него отвращение к той ужасной, беспросветной нищете, которую олицетворяла своей вонью и беспомощностью, которые, он знал, были совершенно необязательны, но которые останутся здесь на протяжении всех дней жизни ее обитателей – и в бесчисленных других домах по всему миру вне зависимости от религии. Но не в моей семье, слава Богу! Слава Богу, что я родился техасцем, десять миллиардов триллионов раз слава Богу, что я знаю лучшую жизнь и что моим детям не придется – не придется, клянусь Богом! – жить в грязи, как этим бедным крошечным созданиям. С усилием Старк удержался, чтобы не отогнать от себя мух; ему хотелось обругать Хусейна за то, что тот стоически выносит то, что не нужно выносить.
– Вы сказали, три причины, ага?
– Вторая: почему все люди, за исключением совсем немногих, должны сегодня улететь?
– У них давно просрочен отпуск, ага. Работы на базе немного, время как раз самое удачное. – Старк почувствовал тревогу.
Сегодня утром, до того как его вызвали сюда, он уже получил три телекса и два вызова по ВЧ-связи из центрального управления компании в Тегеране, последний был от Сиамаки, теперь старшего члена правления, который потребовал, чтобы ему сказали, где находятся Петтикин, Ноггер Лейн и все остальные. Он спустил разговор на тормозах, сказав, что Мак-Ивер перезвонит ему сразу же, как прибудет сюда с министром Киа, остро ощущая любопытство присутствовавшего при разговоре Вазари.
Вчера он впервые услышал о визите Али Киа. Чарли Петтикин во время короткой остановки на пути в Эль-Шаргаз рассказал ему, что случилось с Мак-Ивером, и об их страхах по этому поводу. «Господи…» – только и смог он пробормотать.
Но вчера не все было так плохо. Джон Хогг привез от Гэваллана предварительный план проведения операции «Шамал» с кодами, временным графиком, координатами мест для дозаправки, подготовленных по другую сторону залива. «Энди просил сказать, что все это передано Скрэгу в Бендер-Ленге и Руди в Бендер-Дейлеме и учитывает проблемы, с которыми мы столкнулись на всех трех базах, – сообщил Хогг. – Два грузовых семьсот сорок седьмых заказаны на Эль-Шаргаз, будут там на рассвете в пятницу. Это даст нам достаточно времени, говорит Энди. Я привезу новую информацию, когда вернусь за ребятами, Дюк. Главная кнопка не будет нажата раньше семи утра в пятницу или в то же время в субботу или воскресенье. После воскресенья все просто отменяется».
Никого из наушников Эсвандиари поблизости не было, поэтому Старку удалось протащить на борт 125-го еще один ящик с очень дорогими навигационными приборами для 212-х. И еще удача: выездные визы их сотрудников были все еще действительными, достаточное количество бочек с топливом успешно спрятаны на побережье, и Том Лочарт прибыл из Загроса вовремя и теперь поддерживал операцию «Шамал». «Том, почему ты вдруг передумал? Я-то считал, что ты категорически против», – спросил Старк, обеспокоенный тем, как Том себя держал. Но его друг лишь пожал плечами, и на этом разговор закончился.
И все же мысль о том, что их 212-м придется удирать, как говорится, «на рывок», очень сильно его тревожила. Настоящего плана у них так и не было, просто ряд возможностей и вариантов. С усилием Старк сосредоточился на настоящем, комната вызывала в нем все большую клаустрофобию.
– У них давно просрочен отпуск, – снова повторил он.
– Когда прибывает их замена?
– В субботу, на этот день назначен их рейс.
– Эсвандиари говорит, что вы вывозите много запчастей.
– Ага, запчасти тоже нуждаются в замене и время от времени в проверке.
Хусейн испытующе посмотрел на него, потом задумчиво кивнул:
– Что вызвало тот несчастный случай, при котором Эсвандиари едва не погиб?
– Груз сдвинулся. Это очень сложная и рискованная операция.
Снова небольшая пуаза.
– Кто такой этот Киа? Али Киа?
Старк не ожидал ни одного из этих вопросов, гадая, не устраивают ли ему еще одну проверку и много ли действительно знает мулла.
– Мне сказали, что он министр в правительстве премьера Базаргана, осуществляющий инспекционную поездку. – Потом добавил: – И еще, что он был или является консультантом нашего совместного предприятия, ИВК, может быть, даже директором, но на этот счет я точно не знаю.
– Когда он прибывает?
– Я не уверен. Нашему директору, капитану Мак-Иверу, было приказано сопровождать его.
– Приказано?
– Приказано, как я понял.
– Почему министр должен быть консультантом иностранной компании?
– Думаю, об этом вам нужно будет спросить у него самого, ага.
– Да, я согласен. – Лицо Хусейна посуровело. – Имам поклялся, что коррупция прекратится. Мы поедем на базу вместе. – Он взял свой АК-47 и повесил на плечо. – Салам, – сказал он семье.
Старк и «зеленая повязка» проследовали за Хусейном по улочке до боковой двери в мечеть. Там мулла скинул сапоги, взял их в руку и вошел внутрь. Старк и «зеленая повязка» последовали его примеру, только Старк снял еще и фуражку. Пройдя по проходу и через еще одну дверь, они оказались в самой мечети, одном большом пространстве под общим сводом, пол покрыт коврами, нигде никаких украшений, лишь декоративные изразцовые плитки тут и там с тонко выложенными цитатами из Корана на санскрите. Кафедра с раскрытым на ней Кораном, рядом – современный кассетный магнитофон и колонки, провода небрежно перепутаны, электрические лампочки горят неярко. Из колонок доносится приглушенный напевный голос человека, читающего Коран.
Одни молились, другие сплетничали, некоторые спали. Те, кто замечал Хусейна, улыбались ему, и он улыбался им в ответ, шагая к нише с колоннами. Там он остановился, поставил на пол сапоги и автомат и знаком отпустил «зеленую повязку».
– Капитан, возвращались ли вы мыслями к тому, о чем мы говорили во время допроса?
– Что вы имеете в виду, ага? – Старк ощутил острое беспокойство, желудок заворочался, вызывая тошноту.
– Я говорю об исламе, об имаме, мир да пребудет с ним, о том, чтобы поехать и встретиться с ним?
– Мне невозможно будет с ним встретиться, даже если бы я захотел.
– Может быть, мне удалось бы это устроить. Если бы вы увидели имама, посмотрели, как он говорит, послушали его, вы обрели бы тот даруемый Богом покой, которого ищете. И истину.
Старк был тронут очевидной искренностью муллы.
– Если бы у меня была возможность, я бы, конечно… я бы, конечно, ею воспользовался, если бы смог. Вы сказали, три причины, ага?
– Это и была третья. Ислам. Станьте мусульманином. Нельзя терять ни секунды. Отдайте себя Богу, примите, что есть только Один Бог и что Мухаммад – Его Пророк, примите это и обретите жизнь вечную в раю.
Глаза муллы были темными и пронзительными. Старк уже чувствовал на себе их силу, и они показались ему почти гипнотическими.
– Я… я сказал вам уже, ага, может быть, я это сделаю… в Богом предопределенное время. – Он оторвал взгляд от глаз муллы и почувствовал, что их давящая сила ослабла. – Если мы возвращаемся на базу, нам лучше отправляться прямо сейчас. Я не хочу пропустить прощание с ребятами.
Впечатление было такое, будто он просто промолчал.
– Разве имам не является самым святым изо всех людей, самым непоколебимым, самым твердым перед лицом гнета? Имам именно такой, капитан. Откройте ему свои глаза и душу.
Старк услышал в этих страстных фразах подспудный акцент на слове «имам», и вновь кажущееся святотатство встревожило его.
– Я жду, терпеливо. – Он снова заглянул в эти глаза, которые словно смотрели сквозь него, сквозь стены, в бесконечность. – Если мы полетим, нам нужно идти, – произнес Старк как можно мягче.
Хусейн вздохнул. Свет погас в его глазах. Он повесил автомат на плечо и пошел к выходу. У главного входа он надел сапоги и подождал, пока Старк тоже обуется. К ним присоединились еще четверо «зеленых повязок».
– Мы отправляемся на базу, – распорядился Хусейн.
– Я поставил машину совсем рядом с площадью. – Старк испытывал огромное облегчение оттого, что снова оказался на открытом воздухе и чары этого человека перестали на него действовать. – Это «универсал», мы можем все поехать на ней, если хотите.
– Хорошо. Где она?
Старк показал рукой и двинулся в ту сторону, петляя среди лавок. Он был почти на голову выше большинства людей в толпе, и сейчас его мозг напряженно гудел, сменяя одни мысли на противоположные, просеивая все, что говорил мулла, стараясь спланировать, что ему делать с «Шамалом».
– Черт побери! – выругался он, утопая в бесконечных опасностях и угрозах.
Я надеюсь, что Руди отменит операцию, и тогда я сделаю то же самое, как бы ни поступил Скрэг. Его глаза все время сами по себе смотрели по сторонам, словно он находился в кабине пилота, а потому он заметил какой-то шум у фонтана. Благодаря своему огромному росту Старк первым увидел юношу с винтовкой и разбегающихся во все стороны людей. Он остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Хусейн оказался рядом с ним. Но ошибки не было, вопящий, обезумевший юноша бежал сквозь толпу прямо на них.
– Убийца! – охнул Старк.
Мужчины и женщины в ужасе разбегались, спотыкались, падали, торопясь убраться с дороги нападавшего, освобождая для него путь. Старк тупо смотрел, как юноша остановился и прицелился из винтовки прямо в него.
– Берегись! – Но прежде чем он успел нырнуть вниз и за лавку, удар первой пули развернул его на месте, отбросив на одного из «зеленых повязок». Просвистели новые пули, кто-то рядом истошно закричал, потом заговорил еще один автомат, оглушив его.
Стрелял Хусейн. Его реакция была очень быстрой. Он сразу понял, что покушение совершается на него, и того мгновения, которое ему подарил Старк, оказалось достаточно. Одним молниеносным движением он сдернул автомат с плеча, прицелился и нажал на курок, слыша в голове собственный крик: «Нет божества, кроме Аллаха…»
Его очередь была холодной и точной и продырявила Ибрагима Кияби, вырвав жизнь из его тела, вырвав винтовку из его мертвых рук и бросив самого Ибрагима в грязь. Ничего не чувствуя, мулла прекратил огонь и обнаружил, что все еще стоит на ногах, отказываясь верить, что в него не попали, убийца просто не мог промахнуться, а он, Хусейн, не мог не стать мучеником на пути в рай. Дрожа всем телом, мулла огляделся на суматоху, царившую вокруг: раненым помогали встать, кто-то жалобно стенал, кто-то сыпал проклятиями, один из его «зеленых повязок» раскинулся на земле мертвый, многие прохожие были ранены. Старк, обмякнув, сидел на земле, наполовину под одной из лавок.
– Хвала Аллаху, ваше превосходительство Хусейн, вы не ранены! – крикнул один из «зеленых повязок».
– На все воля Аллаха… Аллах велик… – Хусейн подошел к Старку, опустился рядом с ним на колени и увидел кровь, вытекавшую из левого рукава, лицо пилота было белым. – Куда вас ранило?
– Я… Я не уверен. Мое… Кажется, мне попали в плечо или в грудь. – Старк был ранен впервые в жизни.
Когда пуля швырнула его назад и на землю, боли не было, но его мозг вопил: «Я убит, этот ублюдок убил меня, я никогда не увижу Мануэлу, никогда не вернусь домой, никогда не увижу детей, я убит…» Потом он ощутил ослепляющее стремление бежать – бежать от собственной смерти. Он хотел вскочить на ноги, но боль лишила его сил, и вот уже Хусейн стоит рядом с ним на коленях.
– Давайте я помогу вам, – сказал Хусейн и, обернувшись, бросил «зеленой повязке»: – Бери его за другую руку.
Старк вскрикнул, когда они повернули его и попробовали помочь ему встать.
– Погодите… Черт!..
Когда боль немного утихла, он обнаружил, что левая рука не двигается, но правая работает нормально. Этой правой рукой он и ощупал себя, потом пошевелил ногами. В них боли не было. Все как будто работало, кроме его левой руки и плеча, и перед глазами все плыло. Стиснув зубы, Старк расстегнул парку и оттянул рубашку. Кровь сочилась из дырки в самом центре плеча, но она не выплескивалась толчками, и не было никакой невыносимой боли при дыхании, просто резкая боль, когда он неудачно шевелился.
– Это… Я не думаю, что… что она задела легкое…
– Клянусь всем пламенем ада, пилот, – сказал «зеленая повязка» со смехом, – смотрите, вон еще одна дырка в спине вашей куртки, и кровь тоже течет. Должно быть, пуля прошла насквозь. – Он начал было исследовать рану грязным пальцем, но Старк в бешенстве обругал его. – Ругай себя, неверный, – ответил иранец. – Похоже, Аллах в своей милости вернул тебе твою жизнь, хотя зачем Аллаху это делать…
Он пожал плечами и поднялся на ноги, посмотрел на своего мертвого товарища и на другого, который был ранен, опять пожал плечами, неторопливо подошел к Ибрагиму Кияби, который лежал в грязи, словно куча старого тряпья, и принялся осматривать его карманы.
Толпа на площади напирала, надвигаясь на них двоих, поэтому Хусейн поднялся и взмахом руки отослал их назад.
– Бог велик, Бог велик! – прокричал он. – Не напирайте, помогите тем, кто ранен! – Когда пространство вокруг них снова расчистилось, он опустился на колени рядом со Старком. – Разве я не предупреждал вас, что времени у вас мало? Аллах защитил вас в этот раз, чтобы дать вам еще один шанс.
Но Старк едва слышал его. Он нашел платок и прижал его к ране, пытаясь остановить кровь, ощущая теплый ручеек, сбегавший по спине, бормоча и ругаясь под нос; слепой ужас миновал, но оставался страх, что он был готов опозорить себя, пустившись наутек.
– Дьявольщина, какого черта этот ублюдок пытался меня убить? – бормотал он. – Сукин сын, чертов полудурок!
– Он пытался убить меня, а не вас.
Старк уставился на него:
– Федаин? Моджахед?
– Или Туде. Какая разница, он был врагом Аллаха. Аллах покарал его.
Новый приступ боли ножом пронзил грудь, и Старк тихо чертыхнулся. Ему до смерти надоели все эти разговоры про Аллаха, совсем не хотелось думать о Боге, а только о детишках и Мануэле, о нормальной жизни, о том, чтобы выбраться отсюда, ко всем чертям: я по горло сыт всем этим безумием, убийствами во имя их собственного узкого представления о Боге. «Сукины дети!» – пробормотал он; его слова потонули в шуме толпы. Боль пульсировала в плече, распространяясь дальше. Он сложил платок в несколько слоев, использовав его как повязку, и застегнул куртку, бормоча под нос грязные ругательства.
Черт подери, что же мне теперь делать? Проклятый спятивший ублюдок, как, черт подери, я теперь буду летать?! Он слегка шевельнулся. Боль исторгла из него еще один невольный стон, и он снова выругался, испытывая к себе отвращение, ему хотелось переносить боль стоически.
Хусейн вышел из своей задумчивости, ему было ужасно больно, что Аллах решил оставить его в живых, когда, в который раз, он должен был стать мучеником. Почему? Чем я заслужил такое проклятие? А этот американец, невозможно, чтобы эта очередь не убила и его тоже. Почему он остался жить?
– Мы поедем на вашу базу. Вы можете встать?
– Я… конечно, погодите минутку. – Старк приготовился. – О’кей, осторожно… о Господь Милосердный… – Он все равно встал, слегка покачиваясь, боль вызывала у него тошноту. – Из ваших людей кто-нибудь может вести машину?
– Да. – Хусейн окликнул «зеленую повязку», стоявшего на коленях рядом с Ибрагимом. – Фируз, давай живей!
Иранец послушно встал и подошел к ним:
– В карманах только эта мелочь, ваше превосходительство, и еще вот это. Что тут говорится?
– Это действительный студенческий билет Тегеранского университета.
С фотографии им улыбался красивый юноша. ИБРАГИМ КИЯБИ. 3-й КУРС, ИНЖЕНЕРНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ. ДАТА РОЖДЕНИЯ 12 МАРТА 1955 ГОДА. Хусейн повернул карточку другой стороной:
– Тут есть его тегеранский адрес.
– Вонючие университеты! – выругался другой молодой страж революции. – Рассадники сатанизма и западного зла.
– Когда имам снова откроет их, да дарует Аллах ему мир и покой, руководить ими будут муллы. Мы навсегда искореним все западные антиисламские идеи. Передай карточку в комитет, Фируз. Они смогут переправить ее в Тегеран. Комитет в Тегеране допросит его семью и друзей и разберется с ними. – Хусейн увидел, что Старк смотрит на него. – Да, капитан?
Старк видел фотографию.
– Я тут просто подумал, через несколько дней ему исполнилось бы двадцать четыре. Как-то зря он погиб, мне кажется.
– Аллах наказал его за его зло. Теперь он горит в аду.
К СЕВЕРУ ОТ КОВИССА. 16:10. 206-й уверенно шел на крейсерской скорости над предгорьями Загроса, Мак-Ивер сидел за рычагами управления, Киа дремал на сиденье рядом с ним. Мак-Ивер чувствовал себя очень хорошо. С того самого момента, когда он решил, что повезет Киа сам, Мак-Ивер находился в приподнятом настроении. Это было идеальное решение, единственное решение. Ну, просрочено мое медицинское разрешение, и что с того? У нас военная операция, мы вынуждены рисковать, а я до сих пор лучший пилот компании, черт меня подери!
Он бросил взгляд на Киа. Если бы ты не был такой грязной задницей, я обнял бы тебя за повод, который ты мне подарил. Он просиял и включил рацию на передачу:
– Ковисс, говорит Хоутел-Танго-Эксрэй, высота тысяча, подхожу со стороны Тегерана направлением сто восемьдесят пять градусов с министром Али Киа на борту.
– НТХ. Следуйте данным направлением, выход на связь у дальнего маркерного радиомаяка.
Перелет и дозаправка в международном аэропорту Исфахана прошли без приключений, кроме пары минут после посадки, когда возбужденные, кричащие «зеленые повязки» окружили вертолет, угрожающе размахивая автоматами, даже несмотря на то что у него было разрешение на посадку и заправку.
– Выйдите на связь и потребуйте немедленного разговора с начальником смены, – сказал Киа Мак-Иверу, кипя от возмущения. – Я представляю правительство!
Мак-Ивер сделал, как было сказано.
– Э-э… диспетчерская вышка говорит, что, если мы не заправимся и не улетим через час, комитет конфискует вертолет. – Он любезно добавил, радуясь возможности передать эти слова: – Они… э-э… сказали: «Иностранные пилоты и иностранные вертолеты не нужны нам в Исфахане, как не нужны и прихлебатели управляемого иностранцами правительства Базаргана!»
– Варвары, безграмотные крестьяне, – с отвращением произнес Киа, но лишь когда они благополучно поднялись в воздух.
Мак-Ивер испытал огромное облегчение, когда ему разрешили сесть на гражданском аэродроме и не пришлось пользоваться базой ВВС, где заправлялся Лочарт.
Теперь Мак-Иверу была видна вся ковисская база ВВС. На дальнем краю летного поля, рядом с комплексом зданий их компании ИВК, он увидел 125-й, и его сердце тревожно стукнуло. Я же сказал Старку, чтобы он отправил ребят пораньше, раздраженно подумал он.
– Диспетчерский пункт ИВК, говорит НТХ рейсом из Тегерана с министром Киа на борту.
– Диспетчер ИВК. НТХ, садитесь на вертолетную площадку номер два. Ветер от тридцати до тридцати пяти узлов направлением сто тридцать пять градусов.
Мак-Ивер видел «зеленых повязок» у главных ворот, еще нескольких возле вертолетной площадки вместе с Эсвандиари и его иранскими сотрудниками. Группа механиков и пилотов тоже собиралась неподалеку. Мой комитет по организации торжественной встречи, подумал он, узнав Джона Хогга, Лочарта, Жан-Люка и Эйра. Старка пока нет. Ну и что, что мне запрещено летать. Что они могут сделать? Я старше их всех по должности, но вот если Иранское управление гражданской авиации узнает об этом, они там изрядно взбеленятся. Он уже приготовил свою речь на всякий случай: «Я приношу свои извинения, но крайняя срочность распоряжений министра Киа сделала необходимым принятие решения на месте. Разумеется, больше это никогда не повторится». Этого бы вообще не произошло, если бы не был спланирован «Шамал». Он протянул руку и легонько потряс Киа за плечо:
– Ага, мы садимся через пару минут.
Киа провел руками по лицу, прогоняя усталость, посмотрел на часы, поправил галстук, причесал волосы и аккуратно надел на голову каракулевую шапку. Он изучающе рассмотрел людей, собравшихся внизу, аккуратные ангары и все вертолеты, выстроившиеся ровно в ряд; два 212-х, три 206-х, два «алуэтта». Мои вертолеты, радостно подумал он.
– Почему перелет был таким медленным? – сердито спросил он.
– Мы прибыли точно по расписанию, министр. Ветер был встречным. – Мак-Ивер был сосредоточен на посадке; ему требовалось, чтобы она прошла очень хорошо. Это у него получилось.
Эсвандиари распахнул дверцу со стороны Киа:
– Ваше превосходительство министр, я Курам Эсвандиари, руководитель «Иран ойл» в этом районе, добро пожаловать в Ковисс. Управляющий директор Сиамаки позвонил, чтобы убедиться, что мы готовы вас встретить. Добро пожаловать!
– Благодарю вас. – Киа подчеркнуто обратился к Мак-Иверу: – Пилот, будьте готовы вылететь завтра в десять часов утра. Я, возможно, захочу посетить некоторые нефтяные предприятия в округе вместе с его превосходительством Эсвандиари, прежде чем вернуться назад. Не забывайте, я должен быть в Тегеране вовремя для моей встречи с премьер-министром в семь часов вечера.
Он выбрался из кабины и с большой помпой отправился осматривать вертолеты. Эйр, Лочарт и остальные тут же пригнулись от лопастей и быстро подбежали к окну кабины со стороны Мак-Ивера. Он проигнорировал выражение их лиц и широко улыбнулся:
– Привет, как дела?
– Давай-ка я закончу выключение двигателей вместо тебя, Мак, – сказал Эйр, – у нас тут обра…
– Спасибо, но я и сам прекрасно управлюсь, – сухо ответил Мак-Ивер и сказал в микрофон: – НТХ выключает двигатели. – Он увидел выражение лица Лочарта и снова вздохнул. – Ну да, я слегка свихнулся, Том. Ну и что?
– Не в этом дело, Мак, – торопливо заговорил Лочарт. – Дюка подстрелили. – (Мак-Ивер потрясенно выслушал рассказ Лочарта о том, что произошло.) – Он сейчас в лазарете. Док Натт говорит, что, возможно, у него пробито легкое.
– Господь Всемогущий! Тогда переносите его в сто двадцать пятый, давай, Джонни, пошеве…
– Не получится, Мак, – прервал его Лочарт с той же настойчивостью. – Мастак задержал вылет самолета до его инспектирования министром Киа. Старина Дюк вчера чего только не пробовал, пытаясь добиться, чтобы самолет прилетел и улетел до вашего появления, но Мастак – настоящий сукин сын. И это еще не все. Мне кажется, Тегеран нас застукал.
– Что?
Лочарт рассказал ему о телексах и вызовах по ВЧ.
– Сиамаки все уши прожужжал Мастаку, взвинтил его по полной. Я принял последний вызов Сиамаки – Дюк как раз уехал к мулле, – и он был взбешен, как я не знаю кто. Я сказал ему то же, что и Дюк, и отделался от него, посулив ему, что ты позвонишь, когда вы прибудете сюда, но, господи, Мак, он знает, что ты и Чарли выехали из квартиры с вещами.
– Али-Баба! Должно быть, его специально к нам подсадили. – У Мак-Ивера голова шла кругом.
Потом его взгляд упал на маленькую золотую фигурку святого Христофора, которую он всегда вешал на магнитный компас перед полетом. Это был подарок от Дженни, ее первый подарок, военный подарок, сразу после того, как они познакомились, он тогда служил в Королевских ВВС, она – в женской вспомогательной службе ВВС. «Это просто чтобы ты не заблудился, мой милый, – сказала она тогда. – Нос у тебя не особенно чутко находит север».
Мак-Ивер улыбнулся и мысленно благословил ее.
– Сначала я повидаю Дюка. – Он видел, как Эсвандиари и Киа прогуливаются вдоль выстроенных на площадке вертолетов. – Том, бери Жан-Люка и попробуйте поторопить Киа с самолетом, умаслите этого сукина сына, вылейте на него столько лести, чтобы у него яйца отвалились. Я присоединюсь к вам сразу же, как только смогу. – (Они тут же направились к министру.) – Фредди, предупреди всех, что, как только мы получим добро на взлет сто двадцать пятого, все должны просочиться на борт, быстро и без шума. Багаж уже там?
– Да, но как быть с Сиамаки?
– Я возьму этого ублюдка на себя. Двигай! – Мак-Ивер заторопился прочь.
Джон Хогг крикнул ему вслед:
– Мак, словечко на ухо, как только представится возможность!
Мак-Ивер уловил в его голосе подспудную настойчивость и остановился:
– В чем дело, Джонни?
– Срочно и конфиденциально от Энди. Если погода ухудшится, ему, возможно, придется перенести «Шамал» с завтрашнего дня на субботу. Ветер поменялся. Теперь вместо попутного он будет встреч…
– Ты хочешь сказать, что я юго-восток не отличаю от северо-запада?
– Извини. Энди еще сказал, что, раз ты здесь, он не может предоставить тебе права конечного «да» или «нет», которое он тебе обещал.
– Это правильно. Скажи ему, пусть передаст его Чарли. Что еще?
– Остальное может подождать. Другим я ничего не говорил.
Док Натт был в лазарете со Старком. Старк лежал на койке, рука на перевязи, плечо плотно укутано бинтами.
– Привет, Мак, хорошо прокатился? – спросил он, глядя на Мак-Ивера испепеляющим взглядом.
– Только не начинай! Привет, док! Дюк, мы вывозим тебя на сто двадцать пятом.
– Нет. У нас висит завтрашний день.
– Завтрашний день сам о себе позаботится, а ты тем временем летишь на сто двадцать четвертом… сто двадцать пятом! И ради бога, – раздраженно произнес Мак-Ивер, теряя самообладание, слоями сползавшее с него от облегчения, которое он испытал, благополучно завершив перелет и увидев Старка живым, – перестань изображать из себя Дика Бью-Без-Промаха при Аламо!
– Не был он никогда в этом чертовом Аламо, – сердито парировал Старк, – и кто ты такой вообще, чтобы вести себя как Чак Йегер?
Док Натт мягко заметил:
– Если вы оба сейчас же не прекратите, я пропишу вам каждому по хорошей клизме.
Оба пилота разом расхохотались, и Старк охнул от резкой боли:
– Ради всего святого, док, не заставляйте меня смеяться…
А Мак-Ивер сказал:
– Дюк, Киа настоял, чтобы я сопровождал его. Я не мог послать его куда подальше.
– Понятно, – хмыкнул Старк. – Ну и как оно?
– Великолепно.
– А что ветер?
– Для завтрашнего дня это не плюс, – осторожно заметил Мак-Ивер. – Но он может опять поменяться, и так же быстро.
– Если останется таким же, то в лоб нам будут дуть тридцать узлов, а то и больше, и до той стороны залива мы не дотянем. Нам никак не взять с собой достаточно то…
– Да. Док, как у него дела?
– Дюку нужно как можно скорее сделать рентген. Лопаточная кость разбита, повреждены кое-какие сухожилия и мышцы, рана чистая. В левом легком, возможно, засела пара осколков кости, он потерял с пол-литра крови, но в общем и целом ему чертовски повезло.
– Я чувствую себя нормально, док. Я могу двигаться, – сказал Старк. – Один день большой роли не сыграет. Я все еще могу улететь со всеми завтра.
– Извини, старина, но ты просто в шоке. Пули такое вытворяют с людьми. Сейчас ты этого, может быть, и не чувствуешь, но через час-другой тебе мало не покажется, это я гарантирую. – Док Натт был очень рад, что улетал сегодня со 125-м. Не хочу больше со всем этим бороться, сказал он себе. Не хочу больше видеть крепкие молодые тела, продырявленные пулями или покалеченные. С меня хватит. Да, но мне придется поболтаться тут еще несколько дней: мне еще кого-то латать придется, потому что ни черта из этого «Шамала» не выйдет, вот и все. Не выйдет, я нутром это чую. – Извини, но ты будешь только помехой при любой операции, даже самой маленькой.
– Дюк, – сказал Мак-Ивер, – будет лучше, если ты полетишь немедленно. Том, ты возьмешь один на себя, Жан-Люку нет нужды тут оставаться.
– А сам ты чем, черт побери, рассчитываешь заняться?
Мак-Ивер просиял:
– Я-то? Я буду пассажиром. А пока что я просто очень личный, черт меня возьми, пилот этого проклятого Киа.
ДИСПЕТЧЕРСКАЯ ВЫШКА. 16:50.
– Повторяю, мистер Сиамаки, – сдержанно проговорил Мак-Ивер в микрофон, – в Эль-Шаргазе проходит специальная конфере…
– А я повторяю, почему меня немедленно об этом не известили? – Голос в динамиках был пронзительным и раздраженным.
Костяшки пальцев Мак-Ивера, сжимавшие микрофон, побелели; за ним пристально наблюдали «зеленая повязка» и Вазари, чье лицо все еще было опухшим от побоев, полученных от Затаки.
– Повторяю, ага Сиамаки, – сказал Мак-Ивер, аккуратно выговаривая слова, – капитаны Петтикин и Лейн потребовались для участия в срочно созванной конференции в Эль-Шаргазе, и известить вас просто не было времени.
– Почему? Я здесь, в Тегеране. Почему не было проинформировано управление компании, где их выездные визы? Где?
Мак-Ивер притворился, что начинает раздражаться:
– Я уже сказал вам, ага, времени не было, телефоны в Тегеране не работают, и я получил разрешение на их выезд у комитета аэропорта, лично у его превосходительства муллы, который его возглавляет. – («Зеленая повязка» зевнул, скучая, – он не говорил по-английски, – и шумно высморкался.) – А теперь, если вы меня изви…
– Но вы и капитан Петтикин забрали из квартиры все ценное. Не так ли?
– Простая предосторожность, чтобы не искушать злобных моджахедов и грабителей и бандитов из федаинов в наше отсутствие, – небрежно бросил Мак-Ивер, остро ощущая сосредоточенное внимание Вазари и будучи уверенным, что диспетчерская вышка базы ВВС тоже прослушивает этот разговор. – А теперь, если вы извините меня, министр Киа требует моего присутствия.
– А-а, министр Киа, ах да! – Раздражительность Сиамаки несколько поубавилась. – Когда… э-э… в какое время вы оба прибываете завтра в Тегеран?
– Зависит от ветра… – Глаза Мак-Ивера почти сошлись у переносицы, когда он испытал внезапное, почти непреодолимое желание выплеснуть в микрофон все про «Шамал». У меня, наверное, крыша поехала, подумал он. С усилием он сосредоточился. – В зависимости от планов министра Киа, ветра и дозаправки, где-то после полудня.
– Я буду ждать вас. Возможно, даже встречу в аэропорту, если мы будем знать ожидаемое время вашего прибытия. Необходимо подписать чеки и обсудить множество вопросов по реорганизации. Пожалуйста, передайте министру Киа мои наилучшие пожелания приятно провести время в Ковиссе. Салам. – Послышался щелчок, и динамики замолчали. Мак-Ивер вздохнул, положил микрофон. – Сержант, пока я здесь, я бы хотел связаться с Бендер-Дейлемом и Бендер-Ленге.
– Я должен буду спросить разрешения у базы, – ответил Вазари.
– Спрашивайте. – Мак-Ивер выглянул в окно.
Погода портилась, юго-восточный ветер трещал «колдуном» и натягивал растяжки радиомачты. Тридцать узлов, порывами до тридцати пяти. Слишком много, подумал он. Перевернутый бак для бурового раствора, проломивший крышу, лежал от него всего в нескольких шагах. Хогга и Джойнса терпеливо ждут в кабине 125-го; дверь салона приветливо раскрыта. В другое окно он увидел Эсвандиари и Киа, они закончили свой осмотр и направлялись в его сторону, к зданию конторы прямо под ним. Его бесцельный взгляд случайно остановился на штекерном соединителе на главной антенне на крыше, тот был плохо закреплен; приглядевшись, Мак-Ивер увидел, что провод почти совсем отошел.
– Сержант, вам лучше срочно заняться этим, а то вообще потеряете всякую связь.
– Господи, конечно, спасибо. – Вазари поднялся и замер.
В динамике раздался голос:
– Говорит диспетчерская вышка Ковисса. Просьба об установке связи с Бендер-Дейлемом и Бендер-Ленге удовлетворена.
Вазари подтвердил получение, переключил частоты и сделал вызов.
– Говорит Бендер-Дейлем, слушаю вас, Ковисс.
Сердце Мак-Ивера забилось быстрее, он узнал голос Руди Луца.
Вазари протянул микрофон Мак-Иверу, кося глазом в окно на незакрепленное соединение.
– Черт подери! – пробормотал Вазари, собрал кое-какие инструменты, открыл дверь на крышу и вышел. Он по-прежнему мог слышать разговор с Бендер-Дейлемом. «Зеленая повязка» опять зевнул, глядя на происходящее безо всякого интереса.
– Здравствуйте, капитан Луц, говорит Мак-Ивер. Я сегодня ночую здесь, – словно между делом сообщил ему Мак-Ивер, тщательно выбирая слова. – Пришлось сопроводить очень важную персону, министра Киа, из Тегерана. Как дела в Бендер-Дейлеме?
– Да все пять на пять, но если… – Голос замолчал; Мак-Ивер услышал короткий встревоженный вздох, быстро прервавшийся, и посмотрел на Вазари, который сидел на корточках рядом с соединителем. – Как долго… как долго ты там пробудешь, Мак? – спросил Руди.
– Завтра вылетаю по маршруту, как запланировано. Если погода не испортится, – осторожно добавил он.
– Понятно. Нет проблем.
– Нет проблем. Все системы работают нормально, обещая долгий и счастливый год. Как у вас?
Еще одна пауза.
– Все пять на пять. Все системы работают нормально, обещая долгий и счастливый год, и да здравствует имам!
– Очень правильно. Причина, по которой я звоню, заключается в том, что штаб-квартире в Абердине нужна информация о вашей папке с обновленными оттисками. – (Это был код, обозначавший подготовку к «Шамалу».) – Она готова?
– Да-да, готова. Куда мне ее отправить? – Еще один код: мы по-прежнему направляемся в Эль-Шаргаз?
– Гэваллан сейчас в Эль-Шаргазе с инспекционной поездкой, так что отправляйте ее туда. Очень важно, чтобы вы особо постарались переправить ее туда побыстрее. Я слышал в Тегеране, что назавтра планируется рейс «Британских авиалиний» в Абадан. Передайте ее завтра с этим рейсом в Эль-Шаргаз, хорошо?
– Понял, сделаем. Я весь день проторчал, дорабатывая детали.
– Отлично. Как обстановка с заменой людей?
– Все хорошо. Отпускники улетели, их замена прибывает в субботу, в крайнем случае в воскресенье. Все готовы к их прибытию. Я лечу со следующей сменой отпускников.
– Хорошо. Я буду здесь, если понадоблюсь. Как там у вас с погодой?
– Ветрено. Сейчас идет дождь. Дует зюйд-ост.
– Тут то же самое. Нет проблем.
– Кстати, Сиамаки звонил Нумиру, нашему местному менеджеру «Иран ойл», пару раз звонил.
– А по какому поводу? – спросил Мак-Ивер.
– Нумир говорит, просто проверял, как дела на базе.
– Хорошо, – осторожно произнес Мак-Ивер. – Я рад, что он интересуется, как у нас идут дела. Я позвоню завтра, все как обычно. Мягких посадок.
– И вам тоже, спасибо за звонок.
Мак-Ивер отключился, проклиная про себя Сиамаки. Чертов ублюдок с длинным носом! Мак выглянул наружу. Вазари все еще сидел на корточках спиной к нему у основания антенны, рядом с окошком в крыше кабинета под ним, с головой уйдя в работу, поэтому Мак-Ивер не стал его отвлекать и вызвал Бендер-Ленге.
Скрэггер быстро откликнулся на том конце:
– Привет, дружище. Да, мы слышали, что ты выполняешь обычный чартерный рейс, сопровождая какого-то большого чиновника. Энди позвонил из Эль-Шаргаза. Каков расклад?
– Обычные дела. Все по плану. Абердин интересуется, как там дела с вашей папкой с обновленными оттисками. Она готова?
– Готова, лучше уже не будет. Куда ее отправить?
– В Эль-Шаргаз, для вас это будет самый простой вариант. Сможете сделать это завтра?
– Понял, старина, так и спланирую. Как у вас погода?
– Дует юго-восточный, тридцать – тридцать пять узлов. Джонни сказал, к завтрашнему дню ветер, возможно, спадет немного.
– У нас примерно то же самое. Будем надеяться, что он поутихнет. Для нашей работы здесь это и так не проблема.
– Хорошо. Позвоню завтра. Мягких посадок.
– И вам того же. Кстати, как там «Лулу»?
Мак-Ивер чертыхнулся себе под нос, потому что в возбуждении от изменения плана и необходимости сопровождать Киа он напрочь забыл о данном своей машине обещании избавить ее от самой страшной участи и просто оставил ее в одном из ангаров как дополнительное свидетельство для иранских сотрудников, что он намерен вернуться завтра же.
– В порядке, – сказал он. – Как прошел медосмотр?
– Прекрасно. А как твой, старина?
– До скорой встречи, Скрэг. – Скривившись, Мак-Ивер щелкнул выключателем. Теперь он чувствовал себя очень усталым. Он потянулся и поднялся со стула, заметив, что «зеленая повязка» куда-то исчез, а Вазари стоит в двери на крышу со странным выражением лица. – Что случилось?
– Я… Ничего, капитан. – Молодой человек закрыл дверь, продрогнув на холоде, и с удивлением увидел, что на вышке, кроме них двоих, никого больше нет. – А где «зеленая повязка»?
– Не знаю.
Вазари быстро выглянул на лестницу, потом повернулся к нему и сказал, понизив голос:
– Что происходит, капитан?
Усталость Мак-Ивера как рукой сняло.
– Не понимаю, о чем вы.
– Все эти звонки от Сиамаки, телексы, люди, выезжающие из Тегерана без виз, отсюда весь народ уезжает, запчасти вывозятся, вывозятся тайком. – Он показал большим пальцем за спину в сторону окна на крыше. – Министр вдруг приехал.
– Людей давно пора сменить, запчасти становятся больше ненужными. Спасибо за вашу помощь. – Мак-Ивер двинулся вокруг него, но Вазари преградил ему дорогу:
– Что-то совсем уж невероятно безумное творится! Вы можете сказать мне… – Он замолчал, услышав шаги на лестнице. – Послушайте, капитан, – настойчиво зашептал он, – я на вашей стороне, у меня договор с капитаном Эйром, он собирается помочь мне…
«Зеленая повязка», громко топая по ступеням, поднялся в диспетчерскую и что-то сказал на фарси Вазари, глаза которого широко открылись.
– Что он сказал? – спросил Мак-Ивер.
– Эсвандиари хочет видеть вас у себя. – Вазари сардонически усмехнулся, потом опять вышел на крышу и присел на корточки у антенны, ковыряясь с соединителем.
КАБИНЕТ ЭСВАНДИАРИ. 17:40. Том Лочарт застыл от гнева, как и Мак-Ивер.
– Но наши выездные визы действительны, и у нас есть разрешение отправить сотрудников сегодня, прямо сейчас!
– С одобрения министра Киа действие виз приостанавливается до прибытия замены, – резко ответил Эсвандиари.
Он сидел за своим столом, министр Киа – рядом с ним, Лочарт и Мак-Ивер стояли перед ними. На столе лежала стопка разрешений на выезд и паспортов. Время шло к закату.
– Ага Сиамаки тоже с этим согласен.
– Совершенно верно. – Киа забавлялся, ему нравилось видеть их беспокойство и тревогу. Проклятые иностранцы! – Вся эта срочность совсем ни к чему, капитан. Гораздо лучше делать все по порядку, гораздо лучше.
– Этот рейс прибыл по расписанию, министр Киа, – процедил Мак-Ивер сквозь зубы. – У нас есть разрешения. Я настаиваю, чтобы самолет вылетел, как запланировано!
– Здесь Иран, а не Англия, – с издевкой вставил Эсвандиари. – Да даже и там я сомневаюсь, что вы могли бы на чем-то настаивать.
Он был очень доволен собой: министр Киа был в восторге от его пешкеша – доход от будущей нефтяной скважины – и тут же предложил ему место в правлении ИВК. Потом, к его огромному удовольствию, министр Киа объяснил, что получение виз на выезд должно сопровождаться взиманием соответствующего сбора. «Пусть эти иностранцы попотеют. К субботе они будут рады по собственной воле навязать вам, скажем, по триста американских долларов наличными за каждую голову».
– Как сказал министр, – с важным видом добавил он, – мы должны соблюдать порядок в работе. А теперь у меня дела. Всем до…
Дверь распахнулась, и в маленьком кабинете появился Старк, его бледное лицо покрывали розовые пятна, здоровая рука была сжата в кулак, раненая висела на перевязи.
– Черт подери, Эсвандиари, что на вас опять нашло?! Вы не можете отменить разрешения!
– Ради бога, Дюк, – вырвалось у Мак-Ивера, – ты не должен быть здесь!
– Разрешения приостановлены, а не отменены. Приостановлены! – Лицо Эсвандиари перекосилось от злобы. – И сколько раз говорить вам, невоспитанным людям, что нужно стучаться? Стучаться! Это не ваш кабинет, а мой, я управляю этой базой, а не вы, и у меня проходит беседа с министром Киа, которую вы все прерываете! Убирайтесь немедленно, все вон отсюда! – Он повернулся к Киа, словно они были в кабинете одни, и сказал на фарси совершенно другим тоном: – Министр, я приношу извинения за все это безобразие. Видите, с чем мне приходится сталкиваться. Я настоятельно рекомендую национализировать все иностранные вертолеты и использовать наших собственных со…
Челюсть Старка выдвинулась вперед. Он сжал кулак:
– Слушай, ты, сукин сын!
– УБИРАЙТЕСЬ! – Эсвандиари сунул руку в ящик стола, где у него лежал пистолет, но так и не достал его.
В дверь вошел мулла Хусейн, следом за ним – «зеленые повязки». В комнате сразу наступила тишина.
– Во имя Аллаха, что здесь происходит? – осведомился Хусейн по-английски; его холодные черные глаза смотрели на Эсвандиари и Киа. Эсвандиари тут же поднялся из-за стола и начал объяснять, говоря на фарси, Старк вклинился, представляя их сторону, и скоро оба они начали срываться на крик. Хусейн нетерпеливо поднял руку. – Сначала вы, ага Эсвандиари. Пожалуйста, говорите на фарси, чтобы мой комитет мог понимать, о чем речь. – Он бесстрастно выслушал витиеватую речь на фарси; его четверо «зеленых повязок» толпились в дверях. Потом он повернулся к Старку. – Капитан?
Старк был короток и прямолинеен.
Хусейн кивнул Киа:
– Теперь вы, ваше превосходительство министр. Могу я ознакомиться с вашими полномочиями, позволяющими вам отменять решения властей Ковисса и выездные визы для иностранцев?
– Отменять, ваше превосходительство мулла? Приостанавливать? Я тут ни при чем, – безмятежно произнес Киа. – Я всего лишь слуга имама, мир Аллаха да пребудет с ним, и лично им назначенного премьер-министра и его правительства.
– Его превосходительство сказал, что вы утвердили приостановку виз.
– Я просто согласился с его желанием внести порядок в перестановку иностранных сотрудников.
Хусейн взглянул на стол:
– Это и есть разрешения на выезд вместе с паспортами?
У Эсвандиари пересохло во рту.
– Да, ваше превосходительство.
Хусейн собрал их все и передал Старку:
– Люди и самолет могут вылетать немедленно.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – ответил Старк; ему было очень тяжело стоять на ногах, и это напряжение начало сказываться.
– Позвольте, я помогу. – Мак-Ивер забрал у него паспорта и визы. – Благодарю вас, ага, – обратился он к Хусейну, в восторге от их победы.
Глаза Хусейна были таким же холодными и твердыми, как всегда.
– Имам сказал: «Если иностранцы хотят уехать, пусть уезжают, нам они не нужны».
– Э-э… да, спасибо. – Мак-Иверу совсем не нравилось стоять рядом с этим человеком.
Он вышел. Лочарт последовал за ним.
Старк между тем говорил на фарси:
– Боюсь, мне тоже придется полететь с этим самолетом, ваше превосходительство. – Он передал ему все, что говорил док Натт, и добавил по-английски: – Я не хочу уезжать, но, в общем, делать нечего. Иншаллах.
Хусейн рассеянно кивнул:
– Вам не понадобится выездная виза. Садитесь в самолет. Я все объясню комитету. Я прослежу за отлетом самолета. – Он вышел и отправился на диспетчерскую вышку, чтобы уведомить полковника Чангиза о своем решении.
Погрузка людей в 125-й завершилась практически моментально. Старк был последним, ноги уже подгибались под ним. Док Натт дал ему достаточно обезболивающего, чтобы он смог дойти до самолета.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – попрощался он с Хусейном, перекрикивая вой двигателей; этот человек все еще вызывал у него страх и одновременно с этим нравился ему, он не знал почему. – Пусть Аллах дарует вам мир и покой.
Хусейна окружала какая-то странная аура.
– Продажность, ложь и обман противны законам Аллаха, не так ли?
– Да-да, это так. – Старк прочел нерешительность на лице Хусейна, потом это мгновение миновало.
– Мир и покой Аллаха да пребудут с вами, капитан. – Хусейн повернулся и зашагал прочь.
Ветер слегка посвежел.
Старк, пошатываясь, поднялся по трапу, держась здоровой рукой за поручень, ему хотелось уйти с высоко поднятой головой. Наверху он, вцепившись в поручень, обернулся на мгновение; в голове стучал молот, грудь пронзала сильная боль. Столько всего остается здесь, столько всего, слишком много, не только вертолеты и запчасти и все материальное – гораздо больше. Черт подери, мне следовало бы быть здесь, а не уезжать отсюда. Он невыразительно махнул тем, кто остался внизу, и поднял большой палец, с болью сознавая: он благодарен судьбе, что не стоит сейчас среди них.
Из окна кабинета Эсвандиари и Киа наблюдали, как 125-й покатил на взлет. Пусть Аллах проклянет их всех, пусть все они сгорят в адском огне за то, что вмешались, думал Эсвандиари. Потом он стряхнул с себя гнев, сосредоточив мысли на широком пиршестве, которое избранные друзья, отчаянно желавшие познакомиться с министром Киа, его другом и коллегой по совету директоров, подготовили для них, после чего их будут развлекать танцовщицы, а потом наступит пора временных браков…
Дверь открылась. К его безмерному удивлению, в кабинет вошел Хусейн, бледный от гнева, за ним следовала толпа «зеленых повязок». Эсвандиари поднялся с места:
– Да, ваше превосходительство? Чем я могу быть ва… – Его голос оборвался, когда один из «зеленых повязок» грубо отпихнул его в сторону, чтобы Хусейн смог пройти и сесть за его рабочий стол. Киа озадаченно остался сидеть, где сидел.
Хусейн заговорил:
– Имам, да пребудет с ним благословение Аллаха, приказал комитетам искоренять коррупцию везде, где они ее встретят. Здесь собрался комитет базы ВВС Ковисса. Вы оба обвиняетесь в коррупции.
Киа и Эсвандиари побледнели и заговорили одновременно, заявляя, что это смешно и что их ложно обвинили. Хусейн подался вперед и сдернул золотой браслет и золотые часы с руки Эсвандиари.
– Когда вы купили это и чем расплатились?
– Мои… моими сбережениями и…
– Лжец! Пешкеш за два рабочих места. Комитету это известно. Теперь как быть с вашими планами обмануть государство, тайно предлагая доходы от добычи нефти продажным чиновникам в счет будущих услуг?
– Это смешно, ваше превосходительство, это ложь, все ложь! – в панике воскликнул Эсвандиари.
Хусейн взглянул на Киа, который тоже посерел лицом.
– Каким чиновникам, ваше превосходительство! – спокойно спросил Киа, уверенный, что враги подставили его, чтобы он угодил в ловушку подальше от места, где была сосредоточена его власть. Сиамаки! Это должен быть Сиамаки!
Хусейн сделал знак одному из «зеленых повязок», который вышел и тут же вернулся со связистом Вазари.
– Расскажи им, как перед Аллахом, все, что ты рассказал мне, – велел Хусейн.
– Как я говорил вам раньше, я был на крыше, ваше превосходительство, – нервно начал Вазари, – проверял там один из проводов и уловил, что они говорили, через окно в крыше. Я слышал, как он сделал предложение. – Вазари ткнул пальцем в Эсвандиари, в восторге оттого, что получил возможность отомстить. Если бы не Эсвандиари, этот сумасшедший Затаки никогда бы ко мне не прицепился, меня бы не били и не издевались надо мной, а ведь я чуть не умер. – Они говорили по-английски, и он сказал, я могу устроить так, что доходы от добычи нефти из новых скважин не будут проходить по официальным документам, я могу не вносить эти скважины в список действующих и перенаправлять доходы вам…
Эсвандиари был в ужасе. Он предусмотрительно удалил всех иранских служащих из здания конторы и, более того, для дополнительной безопасности говорил по-английски. Теперь он был обречен. Он слышал, как Вазари закончил свой рассказ и как начал говорить Киа, спокойно, неторопливо отрицая любое соучастие, утверждая, что он просто входил в доверие к этому продажному и злому человеку:
– Меня попросили приехать сюда именно с этой целью, ваше превосходительство. Я был послан правительством имама, да охранит его Аллах, как раз для этого: искоренить коррупцию везде, где она существует. Разрешите поздравить вас с вашим примерным усердием. Если вы позволите, сразу же по возвращении в Тегеран я доложу о вашем похвальном рвении непосредственно Революционному комитету – и, разумеется, премьер-министру.
Хусейн посмотрел на «зеленых повязок»:
– Виновен или не виновен Эсвандиари?
– Виновен, ваше превосходительство.
– Виновен или не виновен этот человек Киа?
– Виновен, – вскричал Эсвандиари прежде, чем они успели ответить.
Один из «зеленых повязок» пожал плечами:
– Все тегеранцы лжецы. Виновен!
И остальные закивали и повторили его приговор.
Киа вежливо возразил:
– Муллы и аятоллы Тегерана не лжецы, ваши превосходительства, Революционный комитет не лжецы, как и имам, да охранит его Аллах, которого, наверное, тоже можно назвать тегеранцем, потому что он теперь там живет. Так случилось, что я тоже там просто живу. Я родился в священном городе Кум, ваши превосходительства, – добавил он, впервые в жизни благословляя этот факт своей биографии.
Один из «зеленых повязок» нарушил молчание:
– То, что он говорит, правда, ваше превосходительство, не так ли? – Он почесал голову. – Насчет тегеранцев?
– То, что не все тегеранцы – лжецы? Да, это правда. – Хусейн взглянул на Киа, тоже неуверенный. – Как перед Аллахом, вы виновны или нет?
– Разумеется, не виновен, ваше превосходительство, как перед Аллахом! – Взгляд Киа был совершенно бесхитростным.
Дурак, неужели ты полагаешь, что можешь поймать меня в эту ловушку? Такия, то есть благоразумие, осмотрительность, дает мне право защитить себя, если я считаю, что моей жизни угрожают ложные муллы!
– Как вы объясните то, что вы министр правительства и одновременно директор этой вертолетной компании?
– Министр, отвечающий… – Киа замолчал, потому что Эсвандиари громко стенал и бормотал обвинения. – Извините, ваши превосходительства, на все воля Аллаха, но этот шум… Мне трудно говорить, приходится почти кричать.
– Выведите его! – (Эсвандиари выволокли из кабинета.) – Итак?
– Министр, возглавляющий управление гражданской авиации, попросил меня войти в совет директоров ИВК в качестве представителя правительства, – сказал Киа, преподнося им искаженную правду как некую государственную тайну, добавляя с важным видом и другие преувеличения. – Мы не уверены в преданности членов совета. Также позвольте сообщить вам в частном порядке, ваше превосходительство, что через несколько дней все иностранные вертолетные компании будут национализированы… – Он говорил с ними доверительно и проникновенно, играя голосом, чтобы усилить эффект, а когда счел момент подходящим, остановился и вздохнул: – Клянусь Аллахом, я признаюсь, что не подвержен коррупции, как и вы, ваше превосходительство, и хотя я не имею вашего высокого призвания, я тоже посвятил свою жизнь служению народу.
– Да охранит вас Аллах, ваше превосходительство, – вырвалось у одного из «зеленых повязок».
Остальные согласились с ним, и даже Хусейн отбросил большинство своих сомнений. Он собирался копнуть лишь еще чуть глубже, когда до них донесся далекий голос муэдзина на базе, призывавшего к вечерней молитве, и Хусейн попрекнул себя, что отвлекся мыслями от Аллаха.
– Идите с Богом, ваше превосходительство, – сказал он, закрывая трибунал, и поднялся.
– Пусть Аллах охранит вас и всех мулл, посланных спасти нас и нашу великую исламскую нацию от деяний Сатаны!
Хусейн первым вышел из здания. Там, следуя его примеру, они совершили ритуальное омовение, повернулись лицом к Мекке и стали молиться: Киа, «зеленые повязки», конторские служащие, грузчики, рабочие с кухни – все умиротворенные и довольные, что вновь могут открыто явить свою личную покорность Аллаху и Его Пророку. Только Эсвандиари плакал на всем протяжении своей смиренной молитвы.
Потом Киа вернулся в кабинет. В тишине он сел за стол и позволил себе тихонько вздохнуть и многократно поздравить себя. Как смеет этот сын собаки Эсвандиари обвинять меня?! Меня, министра Киа! Пусть Аллах сожжет его в аду вместе со всеми врагами государства. Снаружи раздался нестройный залп. Киа спокойно достал сигарету и закурил. Чем скорее я покину эту навозную кучу, тем лучше, подумал он. Мощный порыв ветра сотряс все здание. В окна ударили капельки дождя.
Назад: Среда 28 февраля
Дальше: Глава 57
