Глава 63
АЭРОПОРТ БАХРЕЙНА. 11:28. Жан-Люк и Матиас Деларн стояли рядом с автомобилем типа «универсал» возле вертолетной площадки, наблюдая за приближавшимся 212-м. Прикрыв руками глаза от солнца, они вглядывались в стекло кабины, но не могли распознать пилота. Матиас, приземистый, плотный француз с темными курчавыми волосами и половиной лица – вторая половина была сильно изуродована ожогами, которые он получил, когда прыгал с парашютом из горящего самолета недалеко от Алжира, – сказал:
– Это Дюбуа.
– Нет, ты ошибаешься, это Шандор. – Жан-Люк замахал, показывая ему, чтобы он садился боком к ветру.
Как только полозья коснулись площадки, Матиас, пригнувшись, бросился к левой дверце кабины пилота, не обращая внимания на Шандора, который что-то кричал ему. В руках у него была малярная кисть и банка быстросохнущей авиационной краски, и он мгновенно замазал белым иранский регистрационный номер, расположенный на дверце сразу под окном. Жан-Люк прижал на место заранее подготовленный трафарет и потыкал в него своей кистью с черной краской, а потом аккуратно снял картонку. Теперь вертолет назывался G-HHXI и был совершенно законным.
Матиас тем временем замазал своей краской буквы IHC на хвосте, потом нырнул под хвост и сделал то же самое на другой стороне. Шандор едва успел убрать руку от дверцы со своей стороны, на которой Жан-Люк с большим энтузиазмом оттрафаретил второе G-HHXI.
– Voilà! – Жан-Люк передал кисть и краску Матиасу, который отнес их к машине и спрятал там под брезентом, пока Жан-Люк тряс Шандору руку, рассказывал ему про Руди и Келли и спрашивал про Дюбуа.
– Не знаю, старина, – отвечал Шандор. – После этой куча-мала, – он объяснил про танкер и как они едва не столкнулись с ним, – Руди махнул нам рукой, чтобы мы дальше двигались самостоятельно. Больше я никого из них не видел. Сам я поставил двигатели на минимальное потребление, прижался к волнам и поручил себя Господу. Я шел на пустом баке, с горящим предупредительным индикатором минут, наверное, десять, черт бы меня побрал, и минут двадцать отчаянно боролся с поносом. А как остальные?
– Руди и Келли приземлились на пляже Абу-Сабх. Род Родригес поехал к ним на подмогу. Никаких пока вестей о Скрэге, Вилли или Восси, но Мак все еще в Ковиссе.
– Господи Иисусе!
– Oui, вместе с Фредди и Томом Лочартом. По крайней мере, они были там десять-пятнадцать минут назад. – Жан-Люк обернулся к подошедшему к ним Матиасу. – У тебя есть связь с вышкой?
– Да, без проблем.
– Матиас Деларн, Шандор Петрофи… Джонсон, наш механик.
Они поздоровались и пожали друг другу руки.
– Как прошел полет… merde, нет, мне лучше не рассказывайте, – добавил Матиас, потом увидел приближающуюся машину. – Проблемы, – предупредил он.
– Оставайся в кабине, Шандор, – приказал Жан-Люк. – Джонсон, назад в салон.
Автомобиль с надписью «СЛУЖБА АЭРОПОРТА» остановился боком к 212-му ярдах в двадцати от вертолета. Из него вышли два бахрейнца, капитан иммиграционной службы в мундире и сотрудник контрольно-диспетчерского центра, последний был в длинном просторном дишдаше, с белым платком, гутрой, на голове, который удерживался обручем из витой черной веревки. Матиас двинулся им навстречу:
– Доброе утро, сеид Юсуф, сеид бин Ахмед. Это капитан Сессон.
– Доброе утро, – вежливо ответили оба араба, продолжая рассматривать 212-й. – А пилот?
– Капитан Петрофи. Мистер Джонсон, механик, находится в пассажирском отсеке. – Жан-Люка подташнивало.
Солнце отражалось от блестящей свежей краски и не отражалось от старой, к тому же от буквы I с обоих уголков внизу протянулись два черных потека. Он ждал неизбежного замечания, а потом неизбежного вопроса: «Откуда вертолет вылетел перед прибытием сюда?» – и его небрежного ответа: «Из Басры, Ирак», ближайшего вероятного пункта вылета. Но это так легко проверить, да и проверять не надо, достаточно пройти вперед, провести пальцем по свежей краске и обнаружить под ней постоянные номера. Матиас был так же встревожен. Жан-Люку легко, думал он, он здесь не живет, не работает здесь.
– Как долго G-HHXI пробудет здесь, капитан? – спросил офицер иммиграционной службы, чисто выбритый человек с печальными глазами.
Жан-Люк и Матиас внутренне простонали при подчеркнутом наименовании регистрационного номера.
– Он должен вылететь в Эль-Шаргаз немедленно, сеид, – ответил Матиас, – в Эль-Шаргаз, немедленно, сразу же после дозаправки. То же самое и остальные, у которых… э-э… закончилось топливо.
Бин Ахмед, сотрудник диспетчерской службы, вздохнул.
– Очень плохо спланированный полет, если они остались без топлива. Мне интересно, что сталось с положенным по правилам тридцатиминутным запасом.
– Э-э… встречный ветер, как я понимаю, сеид.
– Он сегодня сильный, это верно. – Бин Ахмед посмотрел в сторону залива; видимость составляла около мили. – Один двести двенадцатый здесь, два на пляже, а четвертый… четвертый где-то там. Возможно, он повернул назад к… к пункту вылета.
Жан-Люк улыбнулся ему своей самой располагающей улыбкой.
– Не знаю, сеид бин Ахмед, – осторожно ответил он; ему хотелось покончить с этой игрой в кошки-мышки, хотелось заправиться и на полчаса вернуться назад по маршруту, чтобы провести поиск.
Два араба еще раз взглянули на вертолет. В этот момент винт перестал вращаться. Лопасти мелко подрагивали на ветру. Бин Ахмед достал из кармана телекс.
– Мы только что получили это из Тегерана, Матиас, тут говорится про какие-то пропавшие вертолеты, – вежливо сказал он. – Из Иранского управления воздушным движением. Они пишут: «Пожалуйста, проверьте, не появятся ли у вас некоторые из наших вертолетов, которые были незаконно вывезены из Бендер-Дейлема. Просим вас задержать их, арестовать всех, кто находится на борту, и проинформировать наше ближайшее посольство, которое подготовит немедленную депортацию преступников и возвращение нашего оборудования». – Он снова улыбнулся и передал бумагу ему. – Любопытно, а?
– Весьма, – произнес Матиас, просмотрел телекс, ничего не видя перед собой, и вернул бумагу.
– Капитан Сессон, вам доводилось бывать в Иране?
– Да-да, доводилось.
– Ужасно, все эти смерти, беспорядки, все эти убийства. Мусульмане убивают мусульман. Персия всегда была страной особенной; беспокойный сосед для всех, кто живет в заливе. Называют залив Персидским, словно нас, по эту его сторону, и вовсе не существует, – заметил бин Ахмед ровным голосом. – Шах, помнится, даже заявлял, что наш остров является иранским только потому, что три века назад персы захватили нас на несколько лет, нас, которые всегда были независимым народом, а?
– Да, только он… э-э… он отказался от своих претензий.
– Ах да, да, это верно. И захватил нефтеносные острова Тулес и Абу-Муса. Персидские правители такие гегемонисты, такие странные, кто бы они ни были, откуда бы ни приходили. Это кощунство – ставить мулл и аятолл между человеком и Богом. А?
– Они… э-э… Одни живут по своим обычаям, – согласился Жан-Люк, – другие живут по своим.
Бин Ахмед заглянул в кузов «универсала». Жан-Люк увидел, что из-под брезента выглядывает кончик ручки малярной кисти.
– Опасные времена наступили в заливе. Очень опасные. Безбожные Советы надвигаются с севера, с каждым днем все ближе; на юге, в Йемене, все больше безбожников-марксистов вооружаются изо дня в день; все зарятся на нас и наше богатство – и на ислам. Только ислам стоит между ними и мировым господством.
Матиасу хотелось сказать: «А как насчет Франции. И конечно же, Соединенных Штатов?», но вместо этого он сказал:
– Ислам никогда не падет. Как не падут и государства залива, если не потеряют бдительности.
– Аллах да поможет нам, я согласен с вами. – Бин Ахмед улыбнулся Жан-Люку. – Здесь, на нашем острове, мы должны быть очень бдительны по отношению ко всем тем, кто желает доставить нам неприятности. А?
Жан-Люк кивнул. Он поймал себя на том, что ему трудно не смотреть на телекс в руке араба; если его получили в Бахрейне, значит точно такие же отправлены на все контрольно-диспетчерские вышки по эту сторону залива.
– С помощью Аллаха нам это удастся.
Офицер иммиграционной службы благодушно сказал:
– Капитан, я хотел бы взглянуть на бумаги пилота. И механика. И на них самих. Прошу вас.
– Разумеется, немедленно. – Жан-Люк подошел к Шандору. – Тегеран прислал им телекс, чтобы смотрели в оба на предмет вертолетов с иранскими регистрационными номерами, – торопливо прошептал он, и Шандор побледнел. – Не паникуй, mon vieux, просто покажите ваши паспорта сотруднику иммиграционной службы, сам ничего не говори, ты тоже, Джонсон, и не забудьте, что вы G-HHXI, следуете из Басры.
– Но, боже ты мой, – прохрипел Шандор, – у нас тогда стояли бы иракские штампы из Басры, а у меня иранские печати чуть не на каждой странице.
– Ну, был ты в Иране, и что с того? Начинай молиться, mon brave. Пошли.
Пограничник принял американский паспорт. Тщательно изучил фотографию, сравнил ее с Шандором, который слабеющей рукой снял черные очки, потом протянул назад, не став листать остальные страницы.
– Благодарю вас, – сказал он и принял британский паспорт Джонсона.
Снова придирчивое изучение фотографии, и больше ничего. Бин Ахмед сделал шаг к вертолету. Джонсон оставил дверцу грузо-пассажирского отсека открытой.
– Что на борту?
– Запчасти, – одновременно ответили Шандор, Джонсон и Жан-Люк.
– Вам придется пройти таможенный досмотр.
Матиас вежливо заметил:
– Разумеется, он следует транзитом, сеид Юсуф, и взлетит сразу же после заправки. Может быть, вы сочтете возможным позволить ему подписать транзитную декларацию, гарантируя, что он ничего не будет выгружать и не имеет на борту ни оружия, ни наркотиков, ни боеприпасов. – Он поколебался мгновение. – Я тоже был бы готов это гарантировать, если бы это имело какую-нибудь ценность.
– Ваше присутствие всегда ценно, сеид Матиас, – сказал Юсуф; на бетонной площадке было жарко и пыльно, и он чихнул, достал платок и высморкался, потом подошел к бин Ахмеду, все еще держа в руке паспорт Джонсона. – Полагаю, для британского вертолета, следующего транзитом, это было бы приемлемо, даже и для тех двух, что сейчас на берегу. А?
Человек с контрольно-диспетчерской вышки повернулся к вертолету спиной:
– Почему бы нет? Когда два других подлетят сюда, мы разместим их здесь, сеид капитан Сессон. Вы встречайте их тут с топливом, а мы оформим транзит в Эль-Шаргаз, как только они заправятся. – Он еще раз посмотрел на море, и в его темных глазах отразилась тревога. – А четвертая машина, когда она прибудет? Кстати, раз о ней зашла речь, я полагаю, она тоже с британскими регистрационными номерами?
– Да-да, конечно, – услышал Жан-Люк собственный голос, сообщающий арабу новый регистрационный номер. – С… с вашего позволения, три прибывшие машины вернутся назад по маршруту на полчаса, потом проследуют дальше в Эль-Шаргаз.
Стоит попробовать, подумал он, с галльским шармом отдавая честь арабским офицерам, когда они повернулись, чтобы уйти, и едва в состоянии осознать случившееся чудо: их отпускают.
Случилось ли оно потому, что их глаза ничего не видят, или потому, что они не пожелали видеть? Не знаю, не знаю, но будь благословенна Мадонна за то, что снова не оставила нас своей заботой.
– Жан-Люк, тебе бы стоило позвонить Гэваллану насчет этих телексов, – напомнил Матиас.
В МОРЕ У БЕРЕГОВ ЭЛЬ-ШАРГАЗА. Скрэггер и Бенсон не мигая смотрели на датчики масла и давления первого двигателя. Предупредительные огоньки ярко горели, стрелка температуры застыла на максимуме, в верхней части красного поля, стрелка давления масла опустилась почти до нуля. Они теперь летели на высоте семьсот футов, погода была хорошая, но с небольшой дымкой; они пересекли международную границу, Сирри и Абу-Муса остались за спиной, а прямо впереди лежал Эль-Шаргаз. Его вышка передавала команды, регулируя воздушное движение, слышимость в наушниках была три на пять.
– Я выключу двигатель, Бенсон.
– Согласен, не дело будет, если он заглохнет.
Шум стал тише, и вертолет просел на сто футов, но, когда Скрэггер добавил мощности на второй двигатель и сделал корректировки, вертолет перестал терять высоту. И все же оба они чувствовали себя тревожно без запаса мощности.
– Непонятно, с чего это он вдруг начал так себя вести, Скрэг, совершенно непонятно. Я сам проводил его проверку несколько дней назад. Как наши дела?
– Просто прекрасно. До дома осталось совсем немного.
Бенсон был не на шутку встревожен.
– А есть место, где мы могли бы сделать аварийную посадку? Песчаная отмель? Платформа какая-нибудь?
– Конечно есть. Полно́, – соврал Скрэггер; его глаза и уши постоянно искали признаки опасности, но ничего не находили. – Ты слышишь что-нибудь?
– Нет… нет, ничего. Черт подери, я слышу каждую несмазанную и перегретую шестеренку!
– Я тоже, – рассмеялся Скрэггер.
– А нам не следует связаться с Эль-Шаргазом?
– Времени у нас еще много, сынок. Я жду, когда объявятся Восси или Вилли.
Они продолжали полет, и любой легчайший толчок, изменение тона двигателя на какой-то децибел или подрагивание стрелки заставляли их обливаться потом.
– Долго нам еще, Скрэг? – Бенсон был влюблен в двигатели, но ненавидел летать. Его рубашка промокла от пота и неприятно холодила тело.
И тут в их наушниках раздался голос Вилли:
– Эль-Шаргаз, говорит ЕР-НВВ, на подлете вместе с EP-HGF, высота семьсот, курс один-четыре-ноль градусов. Ожидаемое время прибытия через двенадцать минут.
Скрэггер простонал и затаил дыхание, потому что Вилли механически назвал их полные иранские позывные, хотя они договорились между собой попробовать обойтись только тремя последними буквами. Очень английский голос диспетчера произнес громко и отрывисто:
– Вертолет, вызывающий Эль-Шаргаз, как мы понимаем, вы следуете транзитом, на подлете курсом один-четыре-ноль и… э-э… ваша трансляция прошла с искажением. Прошу подтвердить, что вы… э-э… G-HYYR и G-HFEE? Повторяю по буквам: ГОЛЬФ ХОУТЕЛ ЯНКИ ЯНКИ РОМЕО и ГОЛЬФ ХОУТЕЛ ФОКСТРОТ ЭХО ЭХО?
Переполненный радостным волнением, Скрэггер издал ликующий вопль:
– Нас ждут!
Голос Вилли звучал неуверенно, и температура у Скрэггера тут же подскочила на два градуса:
– Эль-Шаргаз, говорит… говорит GHY… YR…
Потом в эфире возник радостный голос Восси, заглушивший его:
– Эль-Шаргаз, говорят Гольф Хоутел Фокстрот Эхо Эхо и Гольф Хоутел Янки Янки Ромео, слышим вас отчетливо, будем у вас через десять минут, просим разрешения сесть на северной вертолетной площадке, пожалуйста, проинформируйте «С-Г».
– Обязательно, G-HFEE, – ответил диспетчер, и Скрэггер мог почти видеть облегчение, которое тот испытал, – разрешаю посадку на северную площадку, пожалуйста, свяжитесь с «С-Г» на частоте сто семнадцать и семь. Добро пожаловать! Добро пожаловать в Эль-Шаргаз, следуйте тем же курсом и на прежней высоте.
– Слушаюсь, сэр! Так точно, сэр, сто семнадцать и семь, – отозвался Восси; Скрэггер тут же переключился на эту частоту и снова услышал Восси: – Сьерра Один, говорят HFEE и HYYR, как слышите?
– Слышу вас расчудесно. Добро пожаловать всем. А где Гольф Хоутел Сьерра Виктор Танго?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО КОМПАНИИ В ЭЛЬ-ШАРГАЗЕ.
– Следует сзади, – говорил Восси.
Гэваллан, Скот, Ноггер и Старк слушали через громкоговоритель ОВЧ-радиостанции на частоте компании, частота диспетчерской вышки тоже прослушивалась. Все прекрасно понимали, что любую трансляцию могут подслушивать, особенно с их ВЧ-радиостанции, которую прослушивали Сиамаки в Тегеране и Нумир в Бендер-Дейлеме.
– Он в нескольких минутах позади нас, он… э-э… приказал нам следовать заданным курсом самостоятельно. – Восси был подчеркнуто осторожен. – Мы не… э-э… мы не знаем, что произошло.
Тут в разговор включился Скрэггер, и они все почувствовали, что он улыбается:
– Говорит G-HSVT, я у вас на хвосте, так что очистите палубу…
Комната взорвалась радостными криками, Гэваллан промокнул потный лоб и пробормотал: «Слава Богу», слабея от облегчения, потом Ноггеру:
– Ноггер, давай туда!
Молодой пилот, широко улыбаясь, выскочил из комнаты и едва не сбил с ног Мануэлу, которая с каменным лицом возвращалась по коридору с подносом прохладительных напитков.
– Скрэг, Вилли и Эд вот-вот сядут! – крикнул он ей на бегу, уже с дальнего конца коридора.
– О, как чудесно! – просияла она и поспешила в кабинет. – Ну разве это не… – Она замолчала на полуслове.
Скрэггер говорил:
– …на одном двигателе, поэтому прошу разрешения на посадку с прямой, и лучше всего приготовить пожарную машину на всякий случай.
Тут же возник голос Вилли:
– Эд, разворачивайся назад и присоединяйся к Скрэгу, проводи его до места посадки. Как у тебя с горючим?
– Полно. Уже лечу.
– Скрэг, это Вилли. Я позабочусь о разрешении на заход на посадку с прямой. Как у тебя с горючим?
– Хватает. HSVT, стало быть, а? Это гораздо лучше, чем HASVD!
Они услышали его хохот, и Мануэла почувствовала себя лучше.
Для нее напряжение сегодняшнего утра, когда она пыталась справиться со своими страхами, было ужасным: все эти лишенные тел голоса, звучавшие из такого далека и при этом совсем близко, каждый из них связан с человеком, который ей просто нравился или очень нравился или которого она ненавидела, если это оказывался голос врага. «Именно враги они и есть, – с горячностью сказала она несколько минут назад, едва не плача, потому что ее замечательный друг Марк Дюбуа и старик Фаулер пропали, и, о Господи, это мог бы быть Конрой, и другие еще могут пропасть. – Джахан – враг! Сиамаки, Нумир, они все враги, все до единого». Тогда Гэваллан мягко возразил: «Нет, они не враги, Мануэла, не настоящие враги, они просто делают свою работу…» Но его мягкость только разозлила ее, вывела из себя, наложившись на ее тревогу, что Старк сидит здесь, а не лежит в больничной палате, а ведь операцию ему сделали только вчера вечером, и она вспылила: «Так это игра, „Шамал“ для вас всех – всего лишь игра, просто чертовы „казаки-разбойники“! Вы просто шайка мальчишек, одержимых славой и приключениями, и вы… и вы…» Она выбежала из комнаты, добежала до женского туалета и там разрыдалась. Когда буря улеглась, она хорошенько отчитала себя за несдержанность, напомнив себе, что все мужчины – глупые, ребячливые создания, которые никогда не будут другими. Потом она высморкалась, поправила макияж и отправилась за напитками.
Мануэла тихо поставила поднос на стол. Никто ее не заметил.
Старк говорил по телефону с наземной службой, объясняя, что от них требовалось. Скот говорил по ОВЧ-связи:
– Мы обо всем позаботимся, Скрэг.
– Сьерра Один, как идут дела? – спросил Скрэггер. – Как ваши Дельты и Кило?
Скот посмотрел на Гэваллана. Гэваллан подался вперед и тускло проговорил:
– Дельта Три в порядке, Кило Два… Кило Два все еще на месте… более или менее.
Молчание в динамиках. На частоте вышки они слышали, как какой-то диспетчер давал разрешения на посадку нескольким бортам. Треск помех. Голос Скрэггера теперь звучал по-другому:
– Подтвердите Дельта Три.
– Подтверждаю Дельта Три, – ответил Гэваллан; он все еще был в шоке от вести о Дюбуа и от полученного Бахрейном телекса, который Жан-Люк прочел им по телефону несколько минут назад, и в любую минуту ожидал взрыва негодования от их собственной контрольно-диспетчерской вышки и из Кувейта. Жан-Люку он сказал: – Спасательная операция на море? Нам следует подать сигнал SOS.
– Мы и есть спасатели, Энди. Других здесь все равно нет. Шандор уже вылетел на поиски. Как только Руди и Папаша заправятся, они присоединятся к нему. Я тут для них набросал схему поиска по квадратам. Потом они отправятся прямиком в Эль-Шаргаз, как и Шандор. Здесь мы долго торчать не сможем, Mon Dieu, ты и представить себе не можешь, мы были на волосок от катастрофы. Если он болтается на поверхности, они его найдут. Тут полно песчаных отмелей, где можно сесть.
– А хватит ли у них горючего, Жан-Люк?
– У них все будет в порядке, Энди. Марк не посылал сигнала SOS, значит, все случилось внезапно, или, может быть, у него рация вышла из строя, или, более вероятно, он сел где-нибудь. Есть десяток хороших вариантов. Он мог сесть на платформу, чтобы заправиться. Если он упал в море, его могли подобрать. Вариантов масса, не забывай, что радиомолчание было одним из основных правил. Не переживай, mon cher ami.
– Как же можно не переживать?
– По другим есть что-нибудь?
– Пока нет.
Пока нет, снова подумал он, и по его телу пробежала дрожь.
– А кто у нас Дельта Четыре? – Вопрос задал Вилли.
– Наш французский друг и Фаулер, – ответил Гэваллан как бы между делом, не зная, кто его сейчас может слушать. – Полная информация по приземлении.
– Вас понял. – Шум помех, потом: – Эд, как у тебя дела?
– Все отлично, Вилли. Поднимаюсь на тысячу, и у меня все в порядке. Эй, Скрэг, какой у тебя курс и высота?
– Сто сорок два, высота семьсот, и если ты разуешь глаза и взглянешь на два часа, то сам увидишь, потому что я тебя вижу.
Несколько секунд молчания.
– Скрэг, ты опять за свое!
Гэваллан встал, чтобы потянуться, и увидел Мануэлу:
– Привет, моя милая.
Она улыбнулась несколько настороженно.
– Вот, – сказала она, предлагая ему бутылку, – вам полагается бутылка пива и «извините».
– Никаких извинений. Ты была совершенно права. – Он приобнял ее и сделал благодарный глоток. – Господи, вот это славно! Спасибо, Мануэла.
– А как же я, дорогая? – спросил Старк.
– Все, что ты от меня получишь, Конрой Старк, – это вода и вспухшее ухо, если бы у тебя между ушами не были одни сплошные мышцы. – Она открыла бутылку минеральной воды и протянула ему, но глаза ее смеялись, и она на миг с любовью задержала свою руку на его волосах.
– Спасибо, солнышко, – сказал он, испытывая огромное облегчение оттого, что она здесь и в безопасности и другие тоже целы и невредимы, хотя Дюбуа и Фаулер оставались под вопросом, да и многие другие пока тоже.
Плечо и рука у него постоянно и мучительно ныли, и его все сильнее подташнивало, в голове стучал тяжелый молот. Док Натт ввел ему анальгетик и сказал, что его должно хватить на пару часов: «Ты продержишься на нем до полудня, Дюк, вряд ли много дольше, а возможно, и меньше. Тебе, как Золушке, лучше помнить про двенадцать часов – ничего, что днем, – а то тебе сильно не поздоровится, я имею в виду в самом буквальном смысле, с кровотечением и всем прочим». Старк взглянул мимо Мануэлы на часы на стене. 12:04.
– Конрой, дорогой мой, пожалуйста, тебе бы надо вернуться в постель, прошу тебя.
Выражение его глаз поменялось.
– Минутки через четыре приду, а? – тихо сказал он.
Она покраснела под его взглядом, потом рассмеялась и легонько впилась ему в шею ногтями, как это сделала бы мурлыкающая кошка.
– Нет, серьезно, дорогой, тебе не кажет…
– А я серьезно.
Дверь открылась, и в комнату вошел док Натт:
– Пора баиньки, Дюк! Скажи всем спокойной ночи, будь паинькой!
– Привет, док. – Дюк послушно начал подниматься со стула, с первого раза у него это не получилось, он постарался скрыть свою неловкость, потом все-таки встал, крепко чертыхаясь про себя. – Скот, у нас есть портативная рация или радиоприемник, работающий на частоте диспетчерской вышки?
– Конечно, конечно есть. – Скот сунул руку в боковой ящик стола и протянул ему небольшую рацию. – Будем на связи. У тебя рядом с кроватью есть телефон?
– Есть. До свидания, милая… Нет, я в полном порядке, так что ты оставайся здесь, поможешь с фарси. Спасибо. – Его глаза сосредоточились на чем-то за окном. – Эй, вы только поглядите!
На мгновение они все забыли о своих тревогах. По рулежке на взлетную полосу двигался «Конкорд», летавший между Лондоном и Бахрейном, острый, как игла, не имеющий себе равных, с опущенным для взлета носом. Крейсерская скорость тысяча пятьсот миль в час на высоте шестьдесят пять тысяч футов, дальность полета четыре тысячи триста миль, время в пути три часа шестнадцать минут.
– Это, должно быть, самая красивая птичка из всех существующих, – сказал Старк, направляясь к двери.
Мануэла вздохнула:
– Как бы мне хотелось полететь на нем, всего один разок.
– Только так и нужно путешествовать, – сухо заметил Скот. – Я слышал, в следующем году они закрывают этот рейс.
Его основное внимание было сосредоточено на прослушивании разговоров между Вилли, Скрэггером и Восси. Там пока не возникло никаких проблем. Со своего места он видел, как к вертолетной площадке у дальнего конца взлетно-посадочной полосы спешила машина с Ноггером, механиками, краской и трафаретами; пожарная машина уже стояла там наготове.
– Они просто болваны, черт бы их побрал! – произнес Гэваллан; разговор помогал ему скрыть гнетущую тревогу: его глаза шарили по небу, отыскивая приближающиеся вертолеты. – Долбаное правительство свою задницу не отличит от дырки в земле, и французы – то же самое. Им нужно просто списать все затраты на НИОКР – на самом деле они их фактически уже списали, – и тогда этот самолет станет совершенно жизнеспособным деловым предложением для определенных маршрутов и ему цены не будет. Лос-Анджелес – Япония, к примеру, естественный вариант; то же самое в Австралию, Буэнос-Айрес опять же… Кто-нибудь уже видит наших птичек?
– Вышка заметит их первыми, пап. – Скот настроился на частоту вышки.
– Конкорд ноль-ноль-один, вы следующий в очереди на взлет. Счастливого пути, – говорил диспетчер. – Когда будете в воздухе, свяжитесь с Багдадом на частоте сто девятнадцать и девять.
– Спасибо, понял вас, сто девятнадцать и девять. – «Конкорд» гордо плыл по бетону, возвышаясь над всеми, бесконечно уверенный в том, что все глаза сейчас прикованы к нему.
– Господи, на него стоит посмотреть.
– Вышка, говорит Конкорд ноль-ноль-один. Зачем здесь пожарная машина?
– У нас три вертолета на подлете к северной площадке, один из них идет на одном двигателе…
КОНТРОЛЬНО-ДИСПЕТЧЕРСКАЯ ВЫШКА.
– …Вы хотите, чтобы мы подержали их в воздухе, пока вы не взлетите? – спросил диспетчер.
Его звали Синклер, и он был англичанином, бывшим военным летчиком, как многие из диспетчеров, работавшие в заливе.
– Нет, спасибо, не нужно, я так, из любопытства.
Синклер, приземистый, плотный лысый человечек, сидел во вращающемся кресле за низким столом с панорамным видом. На шее у него висел мощный бинокль. Он поднес его к глазам и поправил фокус. Теперь ему были видны три вертолета, шедшие буквой V. Еще раньше он определил, что машина с отказавшим двигателем идет впереди двух других. Он знал, что это Скрэггер, но притворялся, что не знает. Вокруг него на вышке в изобилии располагалось высококлассное радиолокационное оборудование и аппаратура связи, телексы и, кроме того, три местных стажера и диспетчер-шаргазец. Диспетчер сосредоточенно рассматривал экран радара, определяя местоположение еще шести воздушных судов, находившихся в настоящее время в системе.
Не теряя вертолеты из окуляров бинокля, Синклер включил радиостанцию на передачу:
– HSVT, говорит вышка, как у вас дела?
– Вышка, HSVT. – Голос Скрэггера был ясным и четким. – Все в порядке. Все стрелки на зеленом. Вижу «Конкорд», выруливающий для взлета: вы хотите, чтобы я подождал или поторопился?
– HSVT, продолжайте заход с прямой при максимальном режиме безопасности. Конкорд, занимайте позицию для взлета и ждите. – Синклер крикнул одному из стажеров наземного управления движением: – Мохаммед, как только вертолет сядет, я передаю его тебе, хорошо?
– Да, сеид.
– Ты поддерживаешь связь с пожарной машиной?
– Нет, сеид.
– Тогда быстро установи ее! Это твоя обязанность. – (Молодой человек начал извиняться.) – Не волнуйся, ты допустил ошибку, дело прошлое, быстро налаживай связь! – Синклер чуть-чуть подправил резкость в бинокле; Скрэггер был в пятидесяти футах, траектория идеальная. – Мохаммед, скажи пожарным, чтобы занялись делом… Шевелись, ради бога! Эти балбесы должны быть наготове с пенными шлангами.
Он услышал, как молодой араб снова обрушился на пожарных с проклятиями, потом увидел, как они попрыгали из машины и размотали рукава шлангов. Он снова перевел бинокль на «Конкорд», который терпеливо ждал в центре взлетной полосы, готовый к взлету, на безопасном расстоянии от вертолетов, даже если бы они взорвались сразу все вместе. Задержать «Конкорд» на тридцать секунд на случай – один на миллион, – что его турбулентный след вызовет блуждающий шамал, который зацепит поврежденный вертолет, было небольшой ценой. Шамал. Господи милосердный!
Слухи о том, что «С-Г» собирается провернуть незаконный вывоз вертолетов из Ирана, ходили по аэропорту уже двое суток. Его бинокль переместился с «Конкорда» на вертолет Скрэггера. Полозья его шасси коснулись площадки. Пожарные двинулись вперед. Огня не было.
– Конкорд ноль-ноль один, взлет разрешаю, – спокойно произнес он. – HFEE и HYYR, садитесь по своему усмотрению. «Пан-Америкэн» сто шестнадцать, посадку разрешаю, полоса тридцать вторая, ветер двадцать узлов направлением сто шестьдесят.
Позади него затрещал телекс. Синклер подождал мгновение, наблюдая, как взлетает «Конкорд», поражаясь его мощи и углу подъема, потом опять сосредоточился на Скрэггере, нарочно не обращая внимания на маленькие фигурки, нырнувшие под вращающиеся лопасти, с трафаретами и краской. Еще один человек, Ноггер Лейн, который по указанию Гэваллана заранее тайком известил его о том, что происходит на самом деле, – хотя он к тому времени уже давно об этом знал, – махал пожарной машине, показывая, что она может ехать. Скрэггер стоял согнувшись, его рвало, с другой стороны вертолета второй член экипажа – Синклер полагал, что это был второй пилот, – мочился, мощно и чудовищно долго. Два остальных вертолета опустились на свои посадочные площадки. Маляры кинулись к ним. Так, чем это они, черт возьми, занимаются?
– Хорошо, – пробормотал он, – обошлось без огня, без шума, без лишних проволочек.
– Сеид Синклер, вам, наверное, следует прочесть этот телекс.
– А? – Он рассеянно взглянул на молодого араба, который неуклюже пытался навести запасной бинокль на вертолеты. Одного взгляда на телекс было достаточно. – Мохаммед, ты когда-нибудь пользовался биноклем задом наперед? – спросил он.
– Сеид? – озадаченно переспросил юноша.
Синклер взял у него бинокль, повертел винт, сбивая фокус, и вернул его Мохаммеду, перевернув задом наперед.
– Наведи его на вертолеты и скажи мне, что ты видишь?
Юноше понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать вертолеты в окулярах.
– Они кажутся так далеко, что я едва могу разглядеть их.
– Любопытно. Давай-ка, садись на минутку в мое кресло. – (Надувшись от гордости, юноша подчинился.) – А теперь вызови «Конкорд» и попроси его указать свое местоположение.
Остальные стажеры с завистью смотрели на товарища, забыв обо всем остальном. Мохаммед дрожащими от волнения пальцами вдавил кнопку передачи в панель радиостанции:
– Конкорд, говорит диспетчерский центр Бахрейна, пожалуйста, доложите свое местоположение, будьте добры.
– Вышка, говорит ноль-ноль-один, прохожу высоту тридцать четыре тысячи на подъеме на шестьдесят две тысячи, скорость один и три маха при разгоне тысяча пятьсот миль в час, направление двести девяносто, выхожу из зоны вашего контроля.
– Спасибо, Конкорд, всего доброго… О, и свяжитесь с Багдадом на сто девятнадцать и девять, хорошего дня! – сказал он, лучась от радости, и когда нужное время прошло, Синклер подчеркнуто взял в руки телекс, прочел его и нахмурился:
– Иранские вертолеты? – Он протянул молодому человеку запасной бинокль. – Ты видишь здесь какие-нибудь иранские вертолеты?
Очень внимательно рассмотрев в бинокль три прилетевших вертолета, юноша покачал головой:
– Нет, сеид, эти все британские, про остальные здесь мы точно знаем, что они шаргазские.
– Совершенно верно. – Синклер продолжал хмуриться. Он заметил, что Скрэггер, все еще сгорбившись, сидит на земле, Лейн и еще несколько человек стояли вокруг него. Это не похоже на Скрэггера, подумал он. – Мохаммед, пошли медика и «скорую помощь» к британским вертолетам, живо! – Потом он снял трубку телефона, набрал номер. – Мистер Гэваллан, ваши пташки сели в целости и сохранности. Когда у вас будет минутка, не заглянете на вышку? – Он сказал это подчеркнуто небрежно, с чисто английской сдержанностью, в которой только другой англичанин мог тут же услышать «срочно».
УПРАВЛЕНИЕ «С-Г». Гэваллан сказал в телефон:
– Я подойду прямо сейчас, мистер Синклер. Спасибо.
Скот увидел его лицо:
– Опять неприятности, пап?
– Не знаю еще. Позвони мне, если что-нибудь произойдет. – У двери Гэваллан остановился. – Черт, совсем забыл про Ньюбери. Набери его, пожалуйста, выясни, будет ли у него время сегодня днем. Я приеду к нему домой, куда угодно – договорись о встрече в любом месте. Если он захочет знать, что происходит, просто скажи: «Пока шесть из семи, один ждет и два осталось». – Он торопливо вышел, бросив перед уходом: – Пока. До свидания, Мануэла. Скот, попробуй дозвониться до Чарли еще раз и выяснить, куда он, черт подери, подевался.
– О’кей. – Теперь они остались одни, Скот и Мануэла. Плечо у него ныло и мешало ему все больше и больше. Он заметил ее подавленное состояние. – Дюбуа еще объявится, вот увидишь, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и скрыл его собственный страх, что они пропали в море. – А старика Фаулера вообще ничто не может прикончить.
– О, как я на это надеюсь, – произнесла она, едва не плача. Она видела тогда, как пошатнулся ее муж, и остро чувствовала, как сильно его мучает боль. Скоро мне придется отправиться в больницу, и черт с ним, с фарси. – Это все ожидание.
– Осталось всего несколько часов, Мануэла, еще две птички и пять душ. Потом можно будет и отпраздновать, – добавил Скот, надеясь вопреки всему на удачный исход и думая: тогда весь этот груз перестанет давить на моего отца, он снова будет улыбаться и проживет тысячу лет.
Господи, отказаться от полетов? Я люблю летать, и кабинетная работа мне не нужна. Проводить в Гонконге какое-то время в году – не проблема, но вот Линбар? Я не смогу справиться с Линбаром! Старику придется самому с ним разбираться, я сразу запутаюсь…
В мозгу снова возник давний, постоянно донимавший его вопрос: что бы я делал, если Старика не будет рядом? Он похолодел. Не «если» – «когда». Однажды это произойдет… Может произойти в любой день. Посмотри на Джордона, Талбота. Или на меня с Дюком. Четверть дюйма в сторону – и ты мертв. Или, наоборот, жив. Воля Божья? Карма? Йосс? Не знаю, и это не имеет значения! Я уверен в одном: с тех пор как меня подстрелили, я изменился, вся моя жизнь стала другой, моя былая убежденность в том, что со мной такое просто никогда не может случиться, испарилась, исчезла навсегда, а вместо нее осталась одна лишь проклятая Богом, ледяная, пропитанная вонью уверенность, что я очень и очень смертен. Боже Всемогущий! Так всегда бывает? Интересно, Дюк сейчас чувствует то же самое?
Он посмотрел на Мануэлу. Она пристально вглядывалась в него.
– Извини, я задумался и прослушал, – сказал он и начал набирать номер Ньюбери.
– Я просто сказала: «Разве птичек не три, а душ не восемь?» Ты забыл про Эрикки и Азаде. Девять, если считать и Шахразаду.
ТЕГЕРАН, ДОМ БАКРАВАНА. 13:14. Шахразада стояла перед высоким зеркалом в ванной, голая, и рассматривала в профиль свой живот, пытаясь определить, не появилась ли в нем дополнительная округлость. Сегодня утром она обратила внимание, что соски кажутся ей более чувствительными, чем обычно, и груди как будто распирало изнутри. «Не волнуйся, – рассмеялась Зара, жена Мешанга, – скоро ты станешь похожей на надувной шар и будешь ходить вся в слезах, плача и стеная, что никогда больше не сможешь влезть в свою старую одежду и, о, какой ты стала уродиной! Только не волнуйся, все ты сможешь, и одежды тебе еще придутся впору, и уродиной ты выглядеть не будешь».
Шахразада сегодня чувствовала себя очень счастливой, тянула время, хмурясь своему отражению и наклоняясь поближе, чтобы проверить, не появились ли у нее морщинки, вертясь перед зеркалом и так и эдак, поднимая волосы наверх и распуская по плечам, собирая их сзади в тяжелый узел и убирая на одну сторону, довольная и успокоенная тем, что увидела. Синяки светлели. Ее тело совсем высохло после ванны, и она напудрилась и надела трусики.
В ванную влетела Джари:
– О, принцесса, вы еще не готовы? Его высокопревосходительство вашего брата ожидают к обеду в любую минуту, и весь дом в страхе, что он появится в одном из своих приступов гнева, о, пожалуйста, поторопитесь, мы же не хотим, чтобы он разволновался, правда?.. – Она привычным движением выдернула пробку из ванны, начала прибираться, все время квохча, бормоча и подстегивая Шахразаду.
Через несколько мгновений Шахразада была одета. Чулки – колготок в продаже не было уже несколько месяцев, даже на черном рынке, – лифчик не нужен. Теплое голубое кашемировое платье парижского покроя и жакет того же цвета с коротким рукавом и воротником-шалькой. Быстрое движение расчески – и ее волнистые от природы волосы приняли идеальный вид, капелька помады на губы, чуть-чуть подвести глаза.
– Но, принцесса, вы же знаете, как ваш брат не любит косметики?
– О, но я же не выхожу из дому, и Мешанг не… – Шахразада хотела сказать «мой отец», но остановилась, не желая вызывать эту трагедию из дальних уголков своего сознания.
Отец в раю, твердо сказала она себе. До дня его поминок, сорокового дня после его смерти, остается еще двадцать пять дней, и до тех пор мы должны продолжать жить.
И любить?
Она не спросила у Джари, что произошло в кофейне в тот день, когда она послала ее сказать ему, что ее муж вернулся и то, что так и не началось, закончилось навсегда. Интересно, где он сейчас, будет ли он и дальше навещать меня в моих снах?
Внизу раздался шум, и они поняли, что Мешанг прибыл. Шахразада в последний раз взглянула на себя в зеркало и пошла встречать его.
После того вечера, когда произошло столкновение с Лочартом, Мешанг переехал назад в дом со всей семьей. Дом был очень большой, у Шахразады по-прежнему оставались ее комнаты, и она была в восторге оттого, что Зара и трое ее детей своим шумом прогоняли гнетущую тишину и уныние, которые наполняли его до этого. Ее мать стала затворницей, не выходила из своих покоев, даже ела там, обслуживаемая одной только своей старой прислужницей, и бо́льшую часть дня плакала и молилась. Она никогда не выходила, никогда не приглашала никого из них к себе. «Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!» – это все, что она, плача, говорила им из-за запертой двери.
В те часы, когда Мешанг был в доме, Шахразада, Зара и остальные члены семьи изо всех сил старались угождать и льстить ему.
– Ничего, – сказала ей Зара. – Я скоро приведу его в чувство. Он думает, я забыла, что он оскорбил и ударил меня, к тому же выставляет напоказ свою юную шлюху, которой его искушает этот подлый сын собаки Киа! О, не волнуйся, милая Шахразада, я отомщу. Это было непростительной невоспитанностью с его стороны так обращаться с тобой и… твоим мужем. Скоро мы снова сможем путешествовать… Париж, Лондон, даже Нью-Йорк… Сомневаюсь, что у него будет время ездить с нами, и тогда, ах, уж тогда мы порезвимся, будем носить прозрачные платья и иметь по пятьдесят поклонников каждая!
– Я даже не знаю насчет Нью-Йорка. Подвергать себя такой опасности в городе Сатаны, – сказала тогда Шахразада.
Но в глубине сердца она задрожала от волнения при этой мысли. Я поеду в Нью-Йорк со своим сыном, пообещала она себе. Томми будет там. Скоро все опять станет нормальным, власть мулл над Хомейни будет сломлена, Революционный комитет распустят, у нас будет настоящее, справедливо избранное демократическое исламское правительство с премьер-министром Базарганом во главе под властью Аллаха, на права женщин больше никто никогда не посягнет, Туде перестанет быть вне закона, и будет работа для всех и мир по всей стране – все будет именно так, как он и говорил.
Я так рада, что я – это я, думала Шахразада.
– Привет, дорогой Мешанг, каким красивым ты сегодня выглядишь, но усталым, о, ты не должен работать так много ради нас всех. Вот, позволь я налью тебе еще прохладной воды с лимоном, как раз как ты любишь.
– Спасибо. – Мешанг возлежал на коврах, опершись на подушки.
Он снял туфли и уже приступил к трапезе. Небольшая жаровня была готова для жарки кебабов, и два-три десятка блюд с хорешем, рисом, овощами, сладостями и фруктами расставлены у него под рукой. Зара была рядом, и она жестом пригласила Шахразаду сесть на ковер подле нее.
– Как ты себя чувствуешь сегодня?
– Чудесно, и меня ни капельки не тошнит.
На лице Мешанга появилась кислая мина.
– Зару тошнило все время, и она все время хандрила, совсем не как нормальная женщина. Будем надеяться, что ты нормальная, вот только ты такая худая… Иншаллах.
Обе женщины нацепили улыбки, пряча свою ненависть, прекрасно понимая друг друга.
– Бедная Зара, – сказала Шахразада. – Как прошло твое утро, Мешанг? Тебе, наверное, ужасно трудно, когда столько дел и когда так много нас, о ком нужно заботиться.
– Трудно, потому что меня окружают болваны, дорогая сестра. Если бы у меня были толковые работники, подготовленные и обученные, как я сам, все было бы так легко.
И гораздо легче, если бы ты не окрутила отца, не обманула его, не обманула ожиданий своего первого мужа и не опозорила нас своим выбором второго. Столько боли ты причинила мне, дорогая сестрица, ты, со своим чахоточным лицом и телом и своей глупостью, – мне, который сутками напролет трудился, чтобы спасти тебя от тебя самой. Хвала Аллаху, что мои усилия принесли такие плоды!
– Это, должно быть, ужасно тяжело для тебя, Мешанг. Я бы даже не знала, с чего начать, – говорила между тем Зара, думая про себя: легко управлять бизнесом, когда знаешь, где ключи от всех сейфов, банковские счета, расписки должников – и все скелеты во всех шкафах. Вы не хотите, чтобы мы были во всем равны и имели право голоса, потому что мы как работницы легко спихнули бы вас в джуб и получили все лучшие рабочие места.
Густой хореш с ягнятиной и хрустящий, поджаренный до золотистой корочки рис были восхитительны, приправленные ароматными специями, в точности как он любил, и он ел с наслаждением. Я не должен переедать, сказал он себе. Я не хочу быть слишком усталым, когда встречусь с маленькой Ясмин сегодня днем. Никогда не думал, что зинат может быть таким сочным или губы – такими жадными. Если она понесет от меня, я женюсь на ней, а Зара может идти к черту.
Он бросил на жену короткий взгляд. Она тут же перестала есть, улыбнулась ему и подала салфетку, чтобы вытереть жир и капли супа с бороды. «Спасибо», – вежливо поблагодарил он и снова сосредоточился на своей тарелке. После того как я побуду с Ясмин, думал он, я посплю часок, а потом – за работу. Жаль, что этот пес Киа еще не вернулся, нам о стольком надо поговорить, столько спланировать. И у Шахразады бу…
– Мешанг, дорогой мой, ты слышал, люди говорят, что генералы решили-таки осуществить свой переворот, – спросила Зара, – и что армия готова взять власть в свои руки.
– Разумеется, эти слухи ходят по всему базару. – Мешанг почувствовал, как в нем шевельнулась тревога. Он как мог постарался обезопасить свой бизнес на случай, если это окажется правдой. – Сын Мохаммеда-ювелира клянется, что его двоюродный брат, который служит телефонным оператором в армейском штабе, подслушал, как один генерал говорил, что они выжидали, чтобы дать американской ударной группировке время подойти достаточно близко, и что их поддержат десантом с воздуха.
Обе женщины были в шоке.
– Парашютисты! Тогда нам немедленно нужно уезжать, Мешанг, – сказала Зара. – В Тегеране будет слишком опасно, нам лучше переехать в наш дом на Каспии и подождать там, пока война не закончится. Когда ты смог бы уехать? Я тут же начну собирать ве…
– Какой дом на Каспии! У нас нет никакого дома на Каспии! – раздраженно оборвал ее Мешанг. – Ты забыла, что его конфисковали вместе со всем остальным имуществом, которое мы накапливали поколениями? Да проклянет Аллах этих воров! И это после всего, что мы поколениями делали для революции и для мулл? – Он побагровел лицом. Немного хореша стекло из уголка рта ему на бороду. – А теперь…
– Прости меня, ты прав, дражайший Мешанг, ты прав, как всегда. Прошу, прости меня, я сказала не подумав. Ты, как всегда, прав, но, если ты не станешь возражать, мы могли бы поехать и пожить у моего дяди аги Мадри; у них есть свободная вилла на побережье, мы могли бы занять ее и выехать туда уже зав…
– Завтра? Не будь смешной! Неужели ты думаешь, что меня не предупредят обо всем заблаговременно? – Мешанг вытер бороду, несколько умиротворенный ее смиренными извинениями.
А Шахразада подумала, как ей повезло со своими двумя мужьями, которые никогда не обращались с ней грубо и не кричали на нее. Интересно, как там Томми живет в Ковиссе, или где он там еще. Бедный Томми, словно я могла бы оставить свой дом и семью и навсегда отправиться в изгнание.
– Разумеется, нас, базаари, предупредят вовремя, – повторил Мешанг. – Мы ведь не пустоголовые болваны.
– Да-да, конечно, дорогой Мешанг, – успокоительно заговорила Зара. – Прости меня, я лишь хотела сказать, как тревожусь за твою безопасность и хочу, чтобы мы были готовы. – Каким бы гнусным он ни был, подумала она, ощущая трепет внутри, он – наша единственная защита от мулл и их столь же подлых «зеленых повязок». – Ты полагаешь, что переворот произойдет?
– Иншаллах, – ответил он и рыгнул.
Я буду готов к любому исходу, если Аллах мне поможет. В любом случае, кто бы ни победил, им все равно будем нужны мы, базаари. Всегда были и всегда будем нужны: мы можем быть современными не хуже любых чужеземцев и умнее их, по крайней мере некоторые из нас, уж точно – я. Этот сын собаки Пакнури, пусть он и его отцы горят в аду за то, что навлек на нас опасность! Каспий! Дом ее дяди Мадри – хорошая идея, идеальное решение. Я бы и сам до него додумался через секунду. Зара, может, и отслужила свое как женщина, и ее зинат сух, как летняя пыль, но она хорошая мать, и ее совет, если забыть о ее мерзком нраве, всегда разумен.
– Другие слухи говорят, что наш славный экс-премьер-министр Бахтияр все еще прячется в Тегеране, под защитой и крышей своего старого друга и коллеги премьер-министра Базаргана.
Зара ахнула:
– Если «зеленые повязки» схватят его там…
– Базарган бесполезен. Жаль. Никто ему больше не подчиняется, даже не слушает его. Революционный комитет казнит обоих, если их поймают.
Шахразада дрожала всем телом:
– Джари сказала, сегодня утром на базаре ходили слухи, что его превосходительство Базарган уже подал в отставку.
– Это неправда, – коротко возразил Мешанг, передавая им еще один слух так, словно это была информация, тайно доверенная ему одному. – Мой друг, близкий к Базаргану, сказал, что он представил Хомейни свое прошение об отставке, но имам не принял ее и велел ему оставаться на своем нынешнем посту. – Он протянул свою тарелку Заре, чтобы она положила ему добавки. – Все, хореша хватит, еще немного риса.
Зара положила ему поджаристую часть. Мешанг, хотя и был почти сыт, снова начал есть. Самым интересным слухом сегодня, передававшимся шепотом на ухо под огромным секретом, был тот, что имам находится при смерти, то ли от естественных причин, то ли отравленный коммунистами из Туде, моджахедами или ЦРУ, и, что еще хуже, советские легионы стоят у самой границы, готовые вступить в Восточный Азербайджан и идти на Тегеран сразу же, как только он умрет.
Если это правда, впереди нас не ждет ничего, кроме смерти и крушения всего, думал он. Нет, этого не случится, не может случиться. Американцы никогда не позволят Советам захватить нас, они не могут позволить им установить свой контроль над Ормузом. Даже Картер в состоянии это понять! Нет. Будем просто надеяться, что правдива лишь первая часть слухов, что имам быстро следует в рай.
– На все воля Аллаха, – благочестиво произнес он, махнул рукой, отсылая слуг, и, когда они остались одни, обратил все свое внимание на сестру. – Шахразада, твой развод согласован и подготовлен, остались лишь формальности.
– О-о, – сказала она, тут же насторожившись, ненавидя брата за то, что он разрушил ее внутреннее спокойствие и заставил мозг работать с перегрузкой.
Я не хочу разводиться. Мешанг легко мог бы выделить нам деньги со всех этих швейцарских счетов и не вести себя так грубо с моим Томми, и тогда мы могли бы уехать… Не будь дурочкой, ты никуда не могла бы уехать без документов и обречь себя на изгнание, и Томми бросил тебя, это было его решение. Да, но Томми сказал, что это на месяц, ведь так, что он будет ждать один месяц. За месяц столько всего может произойти.
– Твой развод проблемы собой не представляет. Как и твой новый брак. – (Она уставилась на него, раскрыв рот и лишившись дара речи.) – Да, я уже договорился о выкупе, гораздо более значительном, чем ожидал за… – Он собирался сказать: за дважды разведенную женщину, которая носит ребенка, зачатого от неверного, но она была его сестрой, и партия была великолепная, поэтому он промолчал. – Свадьба состоится на следующей неделе, и он восхищается тобой уже много лет. Его превосходительство Фаразан.
На мгновение женщины не могли поверить своим ушам. Шахразада почувствовала, как вдруг вся вспыхнула, еще больше сбитая с толку. Кейван Фаразан был родом из богатой семьи базаари, двадцати восьми лет, хорош собой, только что вернулся из Кембриджского университета, и они были друзьями всю ее жизнь.
– Но… я думала, что Кейван собирается жени…
– Это не Кейван, – поморщился Мешанг, раздраженный ее глупостью. – Все знают, что Кейван вот-вот будет помолвлен. Дарануш! Его превосходительство Дарануш Фаразан.
Шахразада остолбенела. Зара невольно охнула и тут же постаралась скрыть свою оплошность. Дарануш был отцом, недавно овдовевшим, когда его вторая жена умерла родами, как и первая, очень богатым человеком, владевшим монополией на уборку мусора и отходов на всей территории базара.
– Это… это невозможно, – пробормотала она.
– О, еще как возможно, – ответил Мешанг, едва не лучась от удовольствия: он совершенно неправильно истолковал ее слова. – Я и сам не поверил, когда он заговорил об этом после того, как узнал о твоем разводе. С его богатством и связями вместе мы станем самым могущественным конгломератом на базаре, вмес…
Шахразаду прорвало:
– Но он отвратительный, маленький и старый, старый и лысый, и он любит мальчиков, всем известно, что он педе…
– И всем известно, что ты дважды разведена, не первой свежести и беременна от иностранца! – взорвался Мешанг. – Что ты ходишь на демонстрации, что ты непослушна, голова твоя забита всякой западной чепухой и ты глупа! – В ярости он перевернул на ковер несколько тарелок. – Ты что, не понимаешь, чего я для тебя добился? Он один из богатейших людей на всем базаре, я уговорил его взять тебя в жены, он внес за тебя выкуп, а ты теперь…
– Но, Мешанг, ка…
– Ты что, не понимаешь, сука неблагодарная! – проревел он. – Он даже согласился усыновить твоего ребенка! Клянусь всеми именами Аллаха, чего же большего ты можешь желать?
Лицо Мешанга стало почти лиловым и тряслось от бешенства, он размахивал перед лицом Шахразады сжатыми в кулаки руками. Зара во все глаза смотрела то на нее, то на него, в ужасе от его гнева, пока он продолжал злобно кричать.
Шахразада ничего не слышала и не видела, кроме того, что Мешанг велел ей провести остаток жизни привязанной к этому старикашке, объекту тысячи базарных шуток и насмешек, от которого постоянно воняло мочой, который будет оплодотворять ее раз в год, чтобы она рожала, и жила, и рожала снова до тех пор, пока не умрет при родах или из-за родов, как и две другие его жены. Девять детей от первой, семь от второй. Она была обречена. Она ничего не могла сделать. Принцесса Параши до самой смерти.
Ничего.
Ничего, кроме того, что я могу умереть сейчас. Не от своей руки, ибо тогда рай мне будет заказан и я буду обречена на адские муки. Только не самоубийство. Никогда. Не самоубийство, но смерть при свершении Божьего труда, смерть с именем Аллаха на устах.
Что?
