Глава 16

Всю ту бессонную ночь Макрон размышлял над скудными сведениями, которые ему удалось выведать у опциона из преторианского поискового отряда. На рассвете зашевелилась Петронелла – встала, оделась и ушла исполнять свои будничные обязанности, оставив Макрона за нелегкими размышлениями. Вздор какой-то… Чтобы его друг вот так взял и хладнокровно убил беспомощного пожилого сенатора? Да быть того не может. Это ж какая причина должна быть на такое возмутительное деяние? Здесь, несомненно, какая-то ошибка. И это в лучшем случае. А в худшем – Катона попросту подставил какой-то подлый двурушник. Так или иначе, но кому-то придется заплатить за беду, что обрушилась на плечи Катона. В этом сомнения нет. Ну, а коли выяснится, что все это дело рук скользкого змея Палласа, то сердце его впору вырвать заживо и бросить пищей воронью.

Поисковый отряд свое задание выполнил добросовестно: сверху донизу, вместе с чердаком и сырыми подвалами, обыскал весь дом. Кое-что из мебели сдвинули с места и перевернули, а еще опрокинули и расшибли несколько ценных ваз и украшений. Шум, возня и крики солдат разбудили Луция, и он ударился в рев и слезы, пока Петронелле не позволили подойти и успокоить малыша. Лишь с уходом солдат ей наконец удалось успокоить его и убаюкать. Она осталась сидеть с ним рядом, поглаживая по кудрявой головке, пока он засыпал. Но спал малыш беспокойно, тревожно подергиваясь и взмыкивая во сне.

Опцион ушел, сделав всем строгое предостережение. Императорский дворец постановил: любой, кто предоставит беглецу убежище или помощь, будет предан смерти прямо рядом с ним. «Однако беззаконием попахивает», – с грустной усмешкой подумал Макрон. Вообще-то казни обычно предшествует суд. Быть может, это признак новых времен и режим Нерона таким образом утверждает себя? Если так, то Риму суждено стать местом ничуть не менее опасным, чем любой самый отдаленный аванпост империи, возле которого разгуливают варвары.

Свои нелегкие раздумья Макрон попробовал вытеснить мыслями о Петронелле. Не женщина, а прямо-таки удивление. Пускай она няня и собственность Катона, но какая в ней кроется чувственность – прямо-таки дремлющий вулкан, стоит только его разбудить! А на ложе ну просто тигрица. Макрон, склонный следовать законам, предписанным природой мужчинам и женщинам, был удивлен тем, что стал допускать, чтобы она сама усаживалась на него сверху и скакала неистовой наездницей, пока не высекала из его чресел пламенную опустошающую искру, после чего припадала к нему грудями и, обжав лицо ладонями, ласкала поцелуями, от которых приступ страсти, к их обоюдному восторгу, распалялся в нем по новой. Уже одно припоминание об этом вызвало сладостное шевеление в паху, однако сейчас было не до подобных мечтаний. Как пойдет дальше служба в когорте? Даже когда Вторая вернется к своему обычному распорядку, кому-то надо будет брать на себя тяготы управления. Кроме того, о мерах по розыску Катона можно будет больше выяснить в преторианском лагере, чем здесь, за праздным времяпровождением в доме Семпрония.

Откинув одеяла, центурион решительно встал, оделся и спустился на кухню к Петронелле. Она в это время кормила Луция. Из-за ночного вторжения мальчик плохо выспался и теперь капризничал: сидел поджав губы и напрочь отказывался есть кашу, отпихивая от себя ложку.

– Ай-яй-яй, солдатик, – обратился с порога Макрон. – А что скажет отец, когда услышит, что ты взбунтовался?

– Не услышит.

– А вот и услышит. Скажу тебе по секрету: никто, даже самые храбрые храбрецы, не смеют ослушиваться твоего отца.

Маленький Луций озадачился.

– И ты, дядя Мак-Мак?

– А как же. И я тоже. Я от боязни перед ним прямо-таки писаюсь. Он когда видит, что кто-то кашу не ест, может его в сердцах даже разломить пополам.

Макрон показно вздрогнул, а Луций тут же широко открыл рот, не мешая Петронелле себя кормить.

– Вот так-то лучше, – довольно усмехнулся ветеран, накладывая себе в миску каши.

– Не стыдно, бессовестный? – укоризненно покачала головой Петронелла. – Запугал мальчонку до полусмерти…

– Ничего. Я ж во благо дела.

Поел Макрон быстро, и Петронелла с неотвязным Луцием проводили его к выходу из дома. Здесь он надел мечевой пояс, завернулся в плащ и отпер дверь. Снаружи шел дождь.

– Остался бы, промокнешь ведь, – просительно посмотрела Петронелла.

– Солдату дождик не помеха.

Макрон поцеловал ее в щеку и нежно взъерошил вихры Луцию.

– Солдатик, сегодня чтобы во всем слушаться няню, понял приказ?

– Да, дядя Мак-Мак. – Вынув пальчик изо рта, малыш улыбнулся.

Выйдя на улицу, Макрон зашагал в сторону преторианского лагеря. Дождь не мог отвлечь его от тревожных мыслей о невзгодах друга, вынужденного скитаться в бегах по бесспорно ложному обвинению. Катону определенно нужно помочь. Но одному тут не управиться. Можно попросить вмешаться Семпрония, да и Веспасиан, пожалуй, не откажет. Бывший командир Второго легиона всегда хорошо к ним относился, ценил. Когда он возвратится в Рим, надо будет обязательно с ним встретиться, попросить вступиться за Катона. Хотя грозящей другу опасности это не умаляет.

– Подайте асс старому солдату, обиженному судьбой…

Глянув вниз, Макрон увидел нищего оборванца. Промокший и продрогший, тот ютился в каменной нише стены, что окружала сад соседей Семпрония. Макрон остановился, тронутый этим олицетворением нужды и жизненных тягот. Да, многим из бывших, кто пожертвовал собой, сражаясь за Рим, в самом деле приходится туго. Жизнь подчас бывает к ним несправедлива…

– В котором легионе служил, брат? – осведомился Макрон.

Нищий приветственно поднял руку.

– В Десятом, господин центурион. Пятнадцать лет ему отдал, пока не лишился ноги.

– А как это случилось?

– Да как… Какой-то ублюдок-варвар хрясь топором, нога-то и отсохла.

– Не повезло тебе, брат, – сочувственно вздохнул Макрон и, пошарив в кошельке, бросил в кружку сестерций. – Ты б ушел с дождя-то. Зайди вон в таверну, поешь горячего.

– Спасибо, господин центурион, за щедрость. Да будут к тебе милосердны боги.

Макрон рассеянно кивнул и продолжил свой путь, склонив голову навстречу дождевым струям. Для нищего попрошайки сестерций поистине дар небес, а вот для бывшего собрата по оружию сумма явно мелковата. Особенно когда некуда податься посреди зимы. Вот горе-то… Хоть бы у Катона сейчас были пища и кров. Где бы он в эту минуту ни находился.

Излишне близко к нищему Катон не подходил: вдруг обернется и что-нибудь заподозрит. Держась на безопасном расстоянии, он двигался следом позади оборванца, а Макрон – примерно на таком же расстоянии впереди. Путь шел вдоль улицы, что вела к городской стене. У Виминальских ворот стояла стража; центуриона она встретила и проводила салютом. Нищий оборванец сказал нечто такое, что его тоже пропустили, и он поспешил вслед за Макроном. Катон на секунду замешкался, но набрался решимости и бодро зашагал к воротам. То, что фортуна ему благоволит, он убедился, не увидев в карауле никого из знакомых. Ближний из солдат выступил вперед, преграждая дорогу.

– Куда спешим-торопимся?

– Отца хоронить. Зван нынче утром. Должен уже там быть, когда погребальный костер разведут.

Преторианец мельком глянул наверх, в дождливое небо.

– Огонь, говоришь? Какой же нынче огонь, в такую погоду…

– Пропустите, ребята. Родня же ждет.

– Не так быстро. Жди здесь. – Солдат обернулся к опциону: – Говорит, на погребение торопится.

Тот вышел вперед, неторопливо оглядел Катона.

– Мог хотя бы приодеться по такому случаю.

– Какое там «приодеться»… Ты вот глянь, – Катон демонстративно показал заплаты на тунике. – Только на это тряпье заработка и хватает. На валяльне работаю. Знаешь, сколько там платят?

– Не знаю и знать не желаю. – Опцион ткнул пальцем в сторону ворот. – Ступай давай.

Катон с благодарственным кивком поспешил через арку. За воротами улица вела в ближний пригород. Здесь невдалеке проходил акведук Марция, опорные столбы которого давали некоторое прибежище от дождя и ветра. Но дальше сооружение шло на излом вправо и, проходя над дорогой, уходило на юг к холмам. В попытке нагнать впередиидущих Катон максимально ускорил шаг, пока не вышел на нужную ему дистанцию. Пригород был заселен не так густо, как кварталы, что находились в стенах, и строгие правила пожарной безопасности здесь не действовали, так что дым вольно шел из множества труб: народ как мог спасался от зимних холодов. Преторианский лагерь располагался в полумиле от ворот; отсюда над крышами близстоящих домов уже виднелись его стены и башни.

Перед лагерем была ровная утрамбованная площадка. На ней Макрон повернул и зашагал вдоль лагерной стены к воротам, через которые стелилась дорога. Возле ворот центурион остановился, назвал караулу пароль и, пройдя, скрылся на территории лагеря. Нищий облюбовал себе для наблюдения местечко напротив лагеря, у пристройки таверны «Радость Гвардейца». Катон, чтобы не быть замеченным, свернул в боковой проулок и на улицу вышел уже в сотне шагов впереди нищего. Приткнуться здесь можно было единственно под кипарис, что префект и сделал, заняв место возле ствола.

Дождь все не унимался. Одежда Катона, дешевая и заношенная, при подъеме на Виминальский холм окончательно промокла, и теперь каждый порыв промозглого ветра пронизывал насквозь, заставляя стучать зубами от озноба. Мысль о том, что и тому голодранцу сейчас приходится несладко, успокаивала слабо. Как пить дать, это один из соглядатаев Палласа. Стоило подумать об этом, как всякое сочувствие к нищему калеке исчезло напрочь. Имперский секретарь наверняка рассчитал, что разыскиваемый будет стремиться к встрече с Макроном, и теперь Катона грызло сомнение, а стоит ли вообще беспокоить друга. Если за Макроном следят, то пробиться к нему будет непросто. Вдобавок это обернется для центуриона смертельным риском. Зная друга досконально, Катон был уверен, что если б они, не приведи судьба, поменялись местами, то и он без всяких колебаний ринулся бы Макрону на выручку. А потому, стыдясь себя, Катон все-таки ждал, когда его друг снова появится из лагеря. На это могут уйти часы, а то и целый день. Единственная надежда на то, что Макрон с приходом вечера заскучает по объятиям Петронеллы.

Нескончаемо потянулись часы. Холод, казалось, просачивался льдистыми струйками в плоть и кости, так что к середине дня в теле не осталось ни крупицы тепла. К полудню дождь измельчал до мелкого сеева брызг, сыплющихся со свинцово-серого неба. Время от времени в воротах лагеря появлялись преторианцы, поодиночке и группами шагающие по своим служебным делам; Катон тут же принимался высматривать в их строю Макрона. Но не было среди них безошибочно различимой, кряжистой фигуры его друга, и Катон вновь уходил в глухую тоску.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, труба возвестила смену караула. Вскоре из ворот вышла гурьба свободных от вахты солдат и направилась через улицу в таверну. Через какое-то время оттуда уже доносились смех, выкрики и пение. Осторожный взгляд из-за дерева выявил, что нищий оборванец все так и сидит на своем посту. Помимо прочего, у него появилось развлечение в виде сбора милостыни у солдат – как видно, приварок к доходу, получаемому от Палласа.

Все неотвязней начинал напоминать о себе голод – неудивительно, учитывая, что в животе ничего не было со вчерашнего полудня. Теперь желудок ворчал и жаловался, вторя биению в голове. Катон попытался отвлечься размышлениями о том, как могло случиться, что его вот так взяли и выставили виновным в убийстве сенатора Граника. Как-то даже не верилось, что Паллас мог проявить такую злокозненность всего лишь из-за недостатка рвения со стороны префекта. При своей хваленой опытности имперский вольноотпущенник должен был безошибочно почуять, что его смутная угроза насчет Луция так или иначе возымела действие. Тогда к чему эта попытка смять, уничтожить? Мягко говоря, нелогично… Если только это не соотносится с высоким авторитетом Катона в рядах преторианской гвардии. По всей империи солдаты особо тяготеют к тем командирам, кто доказал свою доблесть. Не исключение и преторианцы, хотя здесь преданность подкрепляется еще и щедростью. Это в свое время уяснил Сеян, который и ввел в обиход императорские взятки гвардейцам. То, что недавно произошло, сыграло как раз в обратную. Невыплата частям, что недавно возвратились из Испании, оказалась чем-то поистине вопиющим. Люди взроптали. А тут еще один из их командиров посмел так нагло возвыситься, непосредственно перед их глазами… Возможно, все это Паллас счел за подспудную угрозу Нерону. И вот ему пришло в голову сковырнуть префекта таким образом, чтобы разрушить его репутацию. А как вернее можно опорочить его в глазах толпы – и что важно, преторианских когорт, – чем обвинить его в хладнокровном убийстве престарелого сенатора? В этой затее была и еще одна выгода: устранение упрямого политика, чья стойкость приводила в смятение нового императора и его ближний круг. Все эти речи об ограничении власти Нерона… Кто-то, не ровен час, мог помыслить и о неслыханном – о возврате к республике.

К последнему у Катона отношение было двоякое. Республика приказала долго жить сотню лет назад, после того как Юлий Цезарь пожизненно узурпировал власть. И до, и после этого рокового решения страну сотрясали гражданские войны. То, что назад пути нет, понял и решил Август. Править твердой рукой и с железным сердцем – то был единственный способ умиротворить римское общество. Главное – держать в относительном довольстве плебс, и тогда вопрос, кто и как над ним властвует, станет ему абсолютно безразличен. Между тем верхи надлежит держать в страхе, и тогда они будут изображать смирение. Не исключено, что кто-нибудь вроде таких, как Граник, будет высказываться против, но он же за это и поплатится. Хотя есть и такие, кто, подобно Домиции с ее единомышленниками, продолжат борьбу с императорами втайне. Исподволь. Эти утверждают, что их заговоры обусловлены высокими идеалами, но на самом-то деле их устремления понять достаточно просто: вернуть аристократии власть, которой она обладала до эпохи императоров.

Катон подавленно вздохнул. В идеалы республики он верил, но не видел, как она может действительно служить народу Рима. Слишком уж многое переменилось. Рим сделал своей основой императоров и их приближенных вольноотпущенников.

В эту секунду в воротах лагеря показалась еще одна фигура.