Глава 12
Следующие два дня Катон был занят улаживанием последних завещаний, подтверждением повышений и просмотром заявок от тех, кто хотел занять место солдат Второй когорты, павших в Испании. Многие бреши заткнут люди, поступающие из легионов, но кое-кого все равно придется брать напрямую. Им надо будет соответствовать определенным физическим критериям, но многое все равно зависит от словца, которое за них удачно замолвит кто-нибудь из тех, с кем в гвардии считаются. Заявления в основном были подлинные, но встречались и разного рода подделки. Здесь и там при приеме на службу открывался источник для взяток, на которые нацеливался какой-нибудь корыстный офицер. Но для Катона приоритетом было то, чтобы Вторая когорта была максимально боеспособной единицей. Если завтра война, то качество людей значит куда больше, чем количество денег, уплаченных за место в преторианском строю.
Тем временем Макрон занимал людей работами по приборке и ремонту казарм, не считая общей муштры и смотров, чтобы обновляемая когорта набрала форму не хуже, чем до похода в Испанию. После того происшествия на плацу оба офицера старались занять подчиненных так, чтобы те усердствовали без продыху. Солдат без дела начинает попивать и болтать лишнего; бывает достаточно одной горячей головы или даже засланного зачинщика, чтобы беспорядки вспыхнули по новой. Чувствовалось, что атмосфера в городе накаляется день ото дня, по мере того как растет напряжение между сторонниками Нерона и Британника. На улицах то и дело разгорались драки соперничающих банд, которые удавалось гасить лишь силой городских когорт. Британник перебрался из дворца в большой, унаследованный от матери дом на Авентинском холме, где его оберегали телохранители-германцы, некогда охранявшие его отца, а теперь вот решившие оказать честь сыну. Их число подкреплялось десятками ветеранов, служивших некогда в Британии, а нынче присягнувших на верность мальчику, поименованному в честь их британской кампании.
На второй день, уже под вечер, Катон оказался вызван в штаб префекта претория. Ординарец провел его к Бурру, который сидел за столом и лишь сердито махнул рукой – мол, входи.
– Сейчас, погоди… – Он закончил вычитывать с вощеной дощечки какие-то цифры, после чего вдавил свой перстень в воск и, захлопнув дощечку, положил ее рядом. – Так. – Сдвинув кустистые брови, командир пододвинул к Катону кусок папируса. – Приказ из дворца. Сейчас берешь полцентурии, следуешь в дом сенатора Граника и берешь его под арест. Сенатора доставить к Палласу на дознание. Приказано его не трогать, домашних тоже, если только не будет сопротивления. Понятно?
– От меня хотят, чтобы я арестовал сенатора?
– По-моему, я ясно сказал. А ты стоишь в раздумьях… Надеюсь, своим солдатам ты растолкуешь все доходчиво.
Катон поднял лист и прочел распоряжение. Приказ был от имени и с печатью императора. Там даже конкретно указывалось, чтобы арест произвел именно префект Катон.
– Команда, как видишь, с самого верха, – буркнул Бурр.
– Во всяком случае, от Палласа… Но зачем посылать на это командира когорты?
– Думаешь, ты слишком хорош для такой работенки?
– Нет, господин префект претория, я…
– Так это ж сенатор арестовывается, а не простолюдин. Вот и требуется кто-нибудь из старших. Эти вещи у нас так делаются.
– Прошу простить. Мне прежде не доводилось заниматься такими делами.
– Ничего, скоро освоишься. Для преторианцев это норма. – Губы Бурра расплылись в ухмылке. – Пора пускать в ход и героев войны. Так что будь добр, бери людей и шагай арестовывать сенатора. Выполнять!
* * *
Макрон оглядел выстроенных в длинной, предвечерней тени казармы солдат. Копья и щиты он приказал им с собой не брать. Речь, в конце концов, шла всего-то об аресте старика, а не о сражении. В шлемах, доспехах и с мечами гвардейцы смотрелись вполне себе устрашающе.
– Может, проще препоручить это дело мне? – спросил Макрон.
Катон покачал головой.
– Приказ был однозначный. Паллас хочет, чтобы его исполнил я. Ну, а нам, при нынешнем положении дел, лучше на себе внимания не заострять. Будем выполнять свой долг, подчиняться приказам и держать нос по ветру, пока Нерон с Британником не прекратят свою грызню. Свара эта не наша, Макрон.
– Цирк не мой… – центурион подмигнул с улыбкой.
– И обезьяны в нем не наши.
Оба рассмеялись. Макрон похлопал свой висящий у пояса кошель.
– К возвращению в дом Семпрония ставлю тебе кувшин вина!
– Да неужто? – изобразил удивление Катон. – Что-то ты к сенатору последнее время зачастил…
– А что, дом его по-своему привлекателен…
– Дом или нянька в нем?.. Да ладно, ладно. Можно подумать, вы от кого-то прячетесь.
Макрон поскреб щетину на подбородке.
– Замечательная, скажу я тебе, женщина. Мне она определенно нравится, да и я ей вроде как по душе.
– Но она рабыня.
– А вот это верно, – посерьезнел Макрон. – Твоя рабыня.
– Хочешь у меня ее выкупить?
– Деньги б тебе не помешали…
– Что верно, то верно. Знаешь, я над этим подумаю… Однако я рад, что она тебе нравится. С хорошей женщиной чего б не обретаться. И хотя мы с тобой неплохо устроились в преторианском лагере, отчего б тебе не попытать счастья, так сказать, в семейной жизни?
На Макрона, судя по виду, нашла тень сомнения.
– Эх… Не уверен я, что сумею остепениться. Не из той породы.
– Да почему. Многие в итоге остепеняются. Я вот тоже надеялся, но… – Не договорив, префект хлопнул друга по предплечью. – Ладно, за это мы потом выпьем, если ты сумеешь оторваться от Петронеллы. Хорошо?
Они отсалютовали друг другу, вслед за чем Катон занял место во главе небольшой колонны солдат.
– Подразделение, вперед!
Макрон взглядом проследил, как строй шагает в сторону ворот, ведущих в город, сворачивает за угол ближней казармы и исчезает из виду. Надо же, такой человек, а им помыкают всякие прощелыги-вольноотпущенники… Да и префект претория недалеко от них ушел. Хотя Катону ничего другого с ними не остается. Опасно значиться врагом тех, кто сильнее тебя, тем более если это самые могущественные политиканы столицы. Лучше держаться от них в сторонке и терпеть – но зато останешься цел.
– Эдак вот, – вздохнул Макрон вслух и обратился к мысли о кувшинчике вина. Проставиться другу надо обязательно. Хорошее винцо как доброе словцо, оно и душу облегчает. Но сначала надо бы часок-другой провести с Петронеллой… Эта тоже своими жаркими объятиями снимает дурные мысли.
* * *
Солнце клонилось к закату, и город начинали окутывать синеватые сумерки, когда Катон со своими людьми вышел к военной дороге. Было довольно холодно; горожане в этот час уже сидели по домам, греясь за приготовлением ужина на общих кухнях – единственное место, где простонародью разрешалось разводить огонь, из-за риска пожара в густонаселенном центре города. Перед выходом Катону было указано местоположение дома сенатора Граника – по ту сторону Тибра, на Яникульском холме, невдалеке от дома Веспасиана. На протяжении поколений данная местность считалась одной из наиболее зажиточных частей города. Здесь были в том числе и прекрасные общественные сады, завещанные народу богатыми патрициями – несомненно, в надежде, что их будут поминать в веках добрым словом.
Чем же, интересно, будет занят нынешним вечером тот сенатор, когда за ним придут? Будет ли сидеть в одиночестве за ужином? Или их приход застанет его в окружении семьи и друзей? А ведь он, Катон, понятия не имеет, что это за человек, не считая разве что скудных сведений, сообщенных несколько дней назад Семпронием. Судя по всему, Граник вызвал недовольство тем, что поднял вопрос об ограничении самовластия двоих наследников. Этого оказалось достаточно для того, чтобы человека на ночь глядя вытащить из дома и поволочь на допрос. Если таким местом сделался нынче Рим, то, возможно, Домиция действительно права в своем желании перемен. В стремлении возвратить времена, когда ни один из людей не располагал абсолютной, никому не подсудной и не подотчетной властью…
Преторианцы спустились с Виминальского холма и вышли на Форум, с маячащей на отдалении громадой императорского дворца. Вдоль террас там уже мерцали жаровни и факелы (от Катона не укрылось, что число караульных и патрулей на входах и по периметру дворцового фасада удвоилось). На дороге перед колонной расступилась кучка бражников, проводив гвардейцев веселым ревом. Путь продолжился по улице у подножия Капитолийского холма. Впереди был Тибр, и пока длился переход через реку, ветер безжалостно нес вонь канализации невдалеке от берега. Катон ускорил ход колонны, и вскоре она уже влезала по склону, направляясь к жилищу сенатора Граника.
Дом окружала высокая стена. Побелка на ней давно облупилась, штукатурка потрескалась и осыпалась. Местами виднелась пачкотня из объявлений, ругательств и грубых картинок. Сверху над стеной простерли свои ветви здоровенные платаны, сгустками тьмы на темном фоне. Нескольким солдатам Катон приказал обступить небольшие задние воротца, а сам с остальными двинулся к передним. Вход представлял собой небольшой, с двумя колоннами портик, широкие ступени которого упирались в массивную, истрескавшуюся дверь. Поставив людей на оба конца примыкающей к дому улочки, остальных Катон подвел к ступеням. Здесь он вынул меч и его рукоятью резко постучал в дверь. Убрав меч в ножны, стал ждать ответа.
Спустя минуту открылось воротное окошечко, и высокий испуганный голос спросил:
– Кто здесь?
– Преторианская гвардия! Открывайте! У меня императорский приказ арестовать сенатора Граника.
– Я… я скажу ему, что вы здесь.
– Нет! Открыть сейчас же, или мы сломаем дверь!
Понятное дело, блеф. Насчет прочности двери сомневаться не приходилось. Такую небось только таран и возьмет.
– Вы слышали? Сейчас же!
Внутри с полминуты кто-то приглушенно переговаривался. Вот послышался звук отпираемых засовов, и дверь со старческим скрипом отворилась. На пороге стоял встревоженный, дрожащий мальчик – босой, в простенькой тунике.
– Где твой хозяин? – спросил его Катон. – Прятаться бессмысленно. Дом окружен. Где он, ну?
Мальчишка открыл рот, но вместо слов лишь тряс головой. Катон шагнул вперед и, отодвинув его в сторону, повернулся к солдатам.
– Обыскать дом!
– Стойте! – вдруг властно грянуло из темной прихожей, и наружу торопливо заковылял худой силуэт.
В последнем свете догорающего дня стала видна высокая костлявая фигура с клочьями седых волос на веснушчатой от старости плеши. Был он так худ, что кожа его словно висела на костях. На нем тоже была простая туника, только ноги обуты в обернутые мехом сандалии. Приблизившись к Катону, он вытянулся во весь свой рост и, как грач, полубоком искоса, глянул на незваных гостей.
– Я сенатор Марк Граник Сапекс. Вы сказали, что явились арестовать меня? – возгласил он громко, словно произносил речь в сенате. – На каком же основании?
Глаз смотрел остро и недоверчиво.
Катон вынул из сумки предписание и протянул старику.
– Измена отечеству.
– Измена? Я такого преступления не совершал. А лишь использовал свое право говорить в сенате. Я патриот, молодой человек. Риму я преданно служил и служу вот уже седьмой десяток. И обвинять меня в измене подло и недостойно.
Катон убрал папирус обратно в сумку.
– Прошу простить, но насчет обоснованности обвинений судить не мне. Я лишь выполняю приказ арестовать тебя и доставить в императорский дворец. Прошу отправиться со мной.
Граник не ответил; он лишь стоял и смотрел, выкатив на Катона выцветшие от старости глаза.
– Господин, – со вздохом сказал префект, – ты или пойдешь, или я прикажу моим людям скрутить тебя и понести прилюдно. Мне бы очень не хотелось прибегнуть к такому для тебя унижению.
– Это мерзко и возмутительно, – холодно отозвался Граник. – А впрочем, можно ли ожидать иного от цепочки тиранов, посрамивших наши традиции и низведших Рим до презренных восточных деспотий… В сущности, к этому моменту я уже давно был готов. Веди меня.
Не дожидаясь ответа, старик на негнущихся ногах стал сходить по ступеням на улицу.
– Хозяин, – обеспокоенно вскинулся мальчик, – а что делать мне? Сказать им…
– Не делай ничего, – бросил ему Граник. – Оставайся здесь и жди моего возвращения.
Мальчик поспешно кивнул и исчез внутри. Под визг старых петель захлопнулась дверь.
Сенатор едко оглядел своих пленителей.
– Стало быть, преторианская гвардия? Да это нынешнее сборище и минуты не продержалось бы против моих молодцов из Двенадцатого легиона, когда мы служили в Паннонии. То были воистину мужи, а эти… Сплошь изнеженные, показушные нетели. А ты, ты! – Сучковатый палец уперся в Катона. – Я так понимаю, их командир? Как твое имя?
– Это не имеет значения.
– Нет уж, будь любезен назваться, дабы я знал, кто в ответе за это возмутительное действо. Уж я твое имя вызнаю. Я, римский сенатор, представитель одного из старейших родов в нашем, гром его разрази, сенате. Вот тогда и последует воздаяние, коего ты достоин! А я погляжу с высоты своего кресла, кто ты, а кто я!
Крики старика привлекли внимание кое-кого из соседей. На противоположной стороне улицы приоткрылась дверь и показалось взволнованное лицо. Катон смело надвинулся на Граника.
– Изволь. Я – Квинт Лициний Катон, префект Второй когорты.
В глазах старика мелькнуло узнавание.
– Вот как? Тот самый, герой войны? А это, получается, твои люди?
– Все только что вернулись из испанского похода.
Граник снова, уже чуточку виновато, оглядел солдат и заговорил не в пример спокойней:
– Ах вон как… Похвально, молодцы, весьма похвально. Не обессудьте, что я тут слегка поспешил с выводами.
– Слегка? – буркнул кто-то. – Ну ты…
– Разговорчики! – гневно воззрился на строй Катон, хотя поди тут угляди, и снова обернулся к Гранику: – Господин сенатор, нам действительно лучше идти.
Граник повелительно кивнул, и строй зашагал, огибая дом с угла и подхватывая по пути тех, кого префект выставлял на караул. Пока шли обратно к Тибру, Катон поравнялся с одним из солдат, что дежурили у задних ворот.
– Что-нибудь было?
– Никак нет, господин префект. Так, кто-то подглядывал малость через заднее оконце, а больше ничего. Все спокойно, без шума.
Ну да, разумеется. На момент прихода преторианцев у Граника были гости. Люди, которых он не захотел раскрыть. Ну и ладно, нас это не касается. Приказ об аресте выполнен, и хватит. Не хватало еще кому-то сегодняшний вечер испортить…
Катон убыстрил шаг и нагнал сенатора. Старик держался с высокомерным равнодушием, будто солдаты были его личным эскортом, а он – их командиром. Изумительная выдержка. Этот престарелый арестант вызывал невольное восхищение. На подходе к мосту Катон тихо и уважительно обратился к нему:
– Господин сенатор, зачем же вы это сделали? Я имею в виду ту речь перед сенатом: ведь ее наверняка сочли подстрекательской. Как же так? Ведь вы должны были знать, чем все это может кончиться.
– Само собой. Я и знал. Ну, а насчет «как» скажу: я прожил жизнь долгую и насыщенную. Три жены, четверо сыновей… увы, всех их уже нет. Командовал прекрасным легионом, был одно время консулом Сицилии. Так что стыдиться мне нечего. Во всяком случае, так я считал, пока не оглянулся на свои годы, проведенные в сенате. Было время, когда, встань мы все в полный рост, наших голосов хватило бы, чтобы возвратить республику. Но мы сидели, притиснув свои руки задами, и ничего не делали. И вот теперь глянь, где мы есть… Мы под гнетом, а правит нами глумливый монстр, который еще даже мальчишка, а не муж.
Сделав паузу, Граник все так же искоса поглядел на Катона. В эти минуты они проходили по древнему мосту над Тибром.
– В этом мире времени мне, так или иначе, осталось немного. Если в ближайшие дни со мной не расправится Паллас, то все одно приберет Харон. Чего мне терять? Но все-таки, прежде чем отойти в царство теней, я смог, как мне кажется, восстановить какую-то меру достоинства. Стать, пусть и в последний раз, человеком, которым я некогда был. И вот я высказался. И, к удивлению своему, был поддержан горсткой созвучно мыслящих мне людей. Скажу тебе, Катон, открыто: такой целеустремленности, такой душевной твердости и спокойствия я не испытывал уже долгие, долгие годы. И если сейчас я буду вынужден за это заплатить, то это сделаю не колеблясь, в полном убеждении: оно того стоило.
– Господин, твои чувства вызывают во мне радость.
– В самом деле? В чем же она, причина твоей радости? Твои мысли созвучны моим?
Катон мысленно влепил себе пощечину за эту вопиющую неосторожность. Исподтишка он поглядел на идущих рядом солдат, но из них никто не обращал внимания на префекта и его пленника. Понизив голос, он сказал Гранику:
– Господин, я сочувствую вашему положению, но не более. Дополнить эти слова мне нечем.
– Странно было бы слышать от тебя иное, – усмехнулся старик в ответ.
Дальше шли уже в молчании. Впереди открывалась улица, опоясывающая императорский дворец сзади. Катон испытывал облегчение оттого, что неприятная процедура близится к завершению и скоро можно будет вернуться в казарму. Вон уже и скромные ворота, ведущие в службу управления дворца. В помаргивающем свете жаровни там стоял заслон из преторианских гвардейцев. При виде их Граник замедлил шаг и с тихой настойчивостью заговорил:
– Послушай меня, префект Катон. Возможно, света завтрашнего дня я уже не увижу. Ты – солдат, но ты еще и римлянин. В твоих жилах течет пылкая, добрая римская кровь, а не разбавленное пойло. А потому ты не можешь сидеть сложа руки, когда империя задыхается, словно ручная зверушка в руках глупого и жестокого наследника. Чтобы положить этому конец, необходимо действовать. В том числе и тебе. Я уверен, ты не глупец. Ты, безусловно, видишь, что нынешнее ярмо для Рима пагубно. А если видишь, то сама совесть должна велеть тебе что-нибудь предпринять.
– Еще раз говорю тебе: я – солдат, и этим все сказано. Больше ничего не желаю слышать.
Катон убыстрил шаг, намеренно оставляя престарелого сенатора позади.
На подходе к часовым он приказал колонне остановиться, а сам вынул и протянул предписание.
– Со мной арестант, которого приказано доставить к императорскому секретарю Палласу.
Старший в карауле опцион мельком заглянул в папирус и возвратил его.
– Как раз вас я и дожидаюсь. Твои люди пускай ждут здесь. Сейчас я позову провожатого для вас с арестованным.
– Благодарю.
Опцион, обернувшись, взмахом руки подозвал назначенного человека, и тот повел Катона с сенатором ко дворцу. Там по каменной лестнице они поднялись в помещения, где сидят писцы и советники. Сейчас там было темно и тихо. Путь наверх освещали масляные настенные светильники. В конце длинного коридора находилась какая-то дверь. Ее открыл караульный и пригласил сенатора:
– Прошу дожидаться здесь.
Катон хотел зайти следом, но доступ ему оказался прегражден.
– Сюда – только сенатору. Так наказал опцион. А ты здесь должен ждать Палласа.
Такая бесцеремонность откровенно выводила из себя, но Катон, уняв раздражение, кивнул.
– Хорошо. Я только одним глазком.
Просунувшись мимо часового, он бегло оглядел комнату. Простая, без изысков. На противоположной стене окно – высоко, под потолком; никто не ускользнет, а уж престарелый Граник и подавно. Из меблировки лишь длинные скамьи на двух противоположных сторонах. Больше ни входов, ни выходов, так что арестованному никуда не деться.
Катон вышел обратно и распорядился караульному закрыть снаружи дверь на крюк.
– Ну, а где имперский секретарь?
– Я сейчас к нему. Найду и сообщу, что арестованный на месте. Можно идти?
Катон коротко кивнул, и караульщик пошагал по коридору. Припав спиной к стене, Катон устало потер глаза. Сонная тяжесть давила на веки; ужас как хотелось заснуть и наконец выспаться – возможно, впервые после возвращения из Испании. Во дворце – во всяком случае, в этой его части – стояли мертвенный холод и гнетущая тишина. Ну да ничего, скоро тот час, когда можно будет блаженно растянуться у себя на мягкой постели. Вместе с тем хотелось избавиться, выжить из памяти все недавние слова сенатора. Не надо нам ничего этого, мы просто выполняем свой долг.
Изнутри комнаты донесся приглушенный вскрик изумления, а за ним глухой шлепок и стук опрокинутой скамьи.
Катон замер, навострив уши. Отделился от стены и, подобравшись к двери, положил руку на крюк. Стоило поднять его, как дверь приоткрылась сама собой.
– Господин сенатор, там всё в порядке? – осторожно спросил Катон в темноту.
В ответ шум движения; и тут кто-то крупный и плотный рванулся навстречу и двинул дверью так, что вышиб из груди весь воздух. Катон отлетел и упал навзничь, а тот хотел прыгнуть на него, но, получив удар ступней по лодыжке, сорвался и просто свалился сверху, ушибив плечом. Оглушенный ударом, Катон лежал, сорванно дыша. У нападавшего при падении слезла с плеча туника, обнажив татуировку. Скорпион. В одно мгновение нападавший скатился, вскочил и стремглав унесся по гулкому коридору, свернув там куда-то вбок.
Какое-то время у Катона ушло на то, чтобы отдышаться. Постепенно вернулась и подвижность конечностей. Со сдавленным стоном он сел и, обхватив себе руками колени, сидел, покачиваясь и окончательно приходя в себя. А опомнившись, шатко поднялся, держась за дверь, и с порога комнаты тревожно подал голос:
– Сенатор… Господин сенатор?
В очажке света от коридорных светильников виднелась опрокинутая скамья, а рядом с ней – распростертый вниз лицом сенатор Граник. Меж лопаток у него торчала рукоятка кинжала, и медленной лужей растекалась вокруг измазанной туники скользкая темная кровь. Из высокого окна на стене свисала веревка. Ринувшись через комнату, Катон опустился возле сенатора на колени. Граник все еще дышал – сипло, с надрывом, – и на пальцах ощущалось тепло его крови. Судорожно дергалось горло, кровь красной пеной пузырилась изо рта.
– О Рим… о боги… – захлебываясь, выдавил он. – Еще не…
Тот, кто во множестве видел на полях сражений раненых, прекрасно знает: для спасения их жизни (если еще есть такая возможность) нужно прежде всего остановить кровотечение. Катон сорвал у себя с шеи полотняный шарф и, держа его наготове, одним непрерывным движением вытянул из тела кинжал. Граник выгнулся с утробным стоном. Из отверстой раны, жарко пульсируя, брызнула кровь. Префект не замедлил ткнуть в прободение скомканный шарф, другой рукой силясь удержать старика от конвульсивных дерганий. Он был так поглощен этим занятием, что шум шагов расслышал лишь на самом их приближении.
– Держись, сенатор, – вполголоса увещевал Катон Граника. – Вот, помощь идет…
Хрупкое тело сенатора билось теперь безудержно; задавленно булькала кровь, заполняя легкие и горло. Но вот тело судорожно застыло, крупно дернулось и обмякло у Катона на руках.
– Это что такое происходит? – сухо осведомился голос в дверном проеме. – Кто завел сенатора в эту комнату? Вы…
Подняв глаза, на пороге Катон увидел Палласа. От вида этой кровавой картины тот замер в ужасе, окаменев лицом. За Палласом возвышались двое преторианцев – кряжистых, в поношенных туниках со следами засохшей крови. Пыточники-дознаватели.
Сквозь ватную, заложившую уши тишину, сменившуюся гулкими ударами сердца, в мозг ворвался крик.
– Убийца! – провопил Паллас, выставив перед собой растопыренную длань.
