Глава 11
Уже сгустились сумерки, когда Катон вышел из проулка и негромко постучал в дверь Веспасианова дома. Дом располагался на нелюдной боковой улице Яникульского холма. Район был зажиточный, лишь слегка подпорченный горсткой облезлых инсул возле соседнего перекрестка дорог. У двери висел фонарь со свечой, освещая пространство перед входом, так чтобы лица визитеров были легко различимы изнутри. Неожиданно, без всякого предупреждения отодвинулся щиток на зарешеченном оконце, и Катона оглядела пара красновато отблескивающих глаз. Для визита к своему бывшему командиру префект из соображений респектабельности разжился у Семпрония скромной, но достойной тогой. Однако цепкий взгляд из-за двери заставил его почувствовать себя неловко.
– Префект Квинт Лициний Катон, – представился он нарочито спокойным голосом. – Меня ожидают.
Ответа не последовало, а оконце захлопнулось. Затем тихо скрипнули засовы, и дверь открылась внутрь. Из темени возник моложавый, плотного сложения темнокожий мужчина, быстро глянул в оба конца проулка и завел Катона внутрь. Дверь закрылась, засовы задвинулись. В доме стояла тишина – ни голосов, ни света внутри, как будто место было брошено. Мгновенно насторожившись, Катон напряг чувства в предощущении опасности. Рука скользнула к скрытому под плащом кинжалу.
– Где твой хозяин?
Привратник посмотрел пустым взглядом, отчего Катон чутко отступил на шаг, высматривая малейший признак враждебности, но не заметил ни напряжения мышц, ни чуть заметной полуприсяди в готовности напрыгнуть. Вместо этого привратник кивнул в сторону атриума, куда вел темный зев дверного проема.
– Я спрашиваю: где твой хозяин? Отвечай.
Человек притронулся к своим губам и качнул головой.
– Ты немой?
Тот кивнул и указал Катону на проем.
– Сначала ты.
Человек пожал плечами и чуть вразвалку двинулся через атриум. «По сложению борец или мастер кулачного боя», – определил для себя Катон, осмотрительно держась от привратника на некоторой дистанции. В атриуме, судя по тихому переплеску и проблескам воды, находился бассейн, в который звучно срывались с потолка капли. Катону отчего-то подумалось о сложности и двуличии политического устройства Рима. Мысль эту он предпочел отбросить и сосредоточился на своем непосредственном окружении, по-прежнему с подозрением вслушиваясь и вглядываясь в темный интерьер Веспасианова дома.
Когда шли через коридор, широкая спина привратника едва различалась, и Катон вновь сомкнул пальцы на рукоятке кинжала, готовый в любое мгновение его выхватить. Постепенно впереди из темени стала пробиваться скудная полоска света – видимо, из-под двери. Шорох сандалий прекратился; привратник тихо постучал в ту самую дверь. Ответа не послышалось; просто в коридоре сделалось светлей от хлынувшего из открывшегося проема оранжевого света, легшего на стену продолговатым клином.
Привратник отступил в сторону. Бдительно удерживая его в поле зрения, Катон шагнул вперед и оказался в просторном таблинуме. Вдоль одной из стен здесь тянулись полки с грудами свитков. На дальнем конце стоял большой письменный стол, возле которого тоже виднелась дверь. Перед письменным столом стоял еще один столик, низенький, с бронзовым подсвечником, а по бокам от него две кушетки. Четыре свечи давали достаточно света, чтобы оглядеться и увидеть в пространстве таблинума единственного человека – жену Веспасиана Домицию. Поднимаясь с кушетки, она через плечо Катона поглядела на привратника:
– Можешь идти, Децим.
Привратник поклонился и тихо закрыл за собой дверь. Вскоре его поступь стихла; судя по всему, он ушел обратно к своей караульне при входе в дом. Домиция подошла с приветливой улыбкой.
– Рада вновь видеть тебя, Катон. И всегда была рада. Еще с той поры, как ты рос мальчиком при императорском хозяйстве. Большой же ты путь проделал с той поры… – Она обвела его выразительным взглядом. – Полностью сформированный мужчина. Мужчина и солдат. Да что солдат, герой.
Принимать эту медоточивую похвалу было довольно неловко. Катон переступил с ноги на ногу.
– Я тоже рад встрече, госпожа. Однако прошу простить: меня вроде как приглашали на ужин с легатом. Он где-то здесь?
Домиция посмотрела туманным взором.
– Нет. Как раз сегодня он отбыл из Рима на охоту со старыми друзьями по службе. Так что нас никто не побеспокоит.
А вот это действительно был конфуз. Находиться наедине с женой сенатора – это пахнет скандалом, причем опасным. Домиция, явно прочитав эти мысли, мягко усмехнулась.
– Могу заверить, Катон: соблазнять тебя я не собираюсь. Видимо, я как раз та редкая для нынешнего Рима птица – любящая и преданная жена.
– Тогда зачем мне сказали, что меня пригласил к ужину твой муж?
– Вынужденная хитрость. Согласись, было бы неловко просить тебя прибыть ко мне наедине, да еще поздним вечером. К тому же сомнительно, что ты принял бы такое приглашение. Не так ли?.. Но вот ты здесь. Проходи, усаживайся.
Она возвратилась к своей кушетке. Катон не двинулся с места.
– Так зачем я здесь?
– К этому мы скоро подойдем. Однако ты, наверное, голоден? Я могу велеть подать сюда вино и снедь.
Префекту не хотелось давать повод удерживать себя здесь (кто знает, вдруг придется спешно уйти). Но пока любопытство в нем перевешивало.
– Спасибо; пожалуй, не надо.
– Как пожелаешь… Прошу, друг мой, сядь. А то неудобно вести уютную беседу, когда один сидит, а другой стоит, как на похоронах.
– Госпожа, смею заметить: пока ничего уютного в нашем положении нет.
– Значит, тем более сядь.
После некоторой паузы Катон повиновался и присел на кушетку по другую сторону столика.
– Вот так-то лучше, – Домиция снова улыбнулась. – А то скованность у тебя буквально на лбу выписана.
– В этом есть моя вина?
– Я этого не сказала… Перейдем сразу к сути.
Домиция помолчала, собираясь с мыслями.
– Знаешь, что мне особо помнится из твоей ранней службы в легионе моего мужа? Отвечу: твое бескорыстие. Многие – пожалуй, что большинство – идут в солдаты из сребролюбия или жажды приключений; кто-то бежит от докуки или от своих прошлых темных дел. У тебя же, помнится, не было даже выбора. Ты пошел на службу по воле своего отца. И тем не менее служил исправно и охотно, с образцовой верностью долгу. Отвагу и способности ты проявлял с самого начала, а потому возвысился до своего теперешнего ранга; по мнению некоторых, с неподобающей поспешностью. Но в этом нет и не было твоей вины, милый мой Катон. Всегда найдутся завистники из вышестоящих, брюзжащие, что такие, как мы, дескать, не вполне на своем месте. Пусть их судят боги. Мой же тебе вопрос: готов ли ты, если понадобится, отдать свою жизнь во благо Рима?
– Своей жизнью за Рим я рисковал не раз. У меня вон и свидетельства тому есть в виде шрамов.
– Это я вижу и знаю. Но вопрос мой, если ты его внимательно выслушал, звучит более тонко. Я спросила: готов ли ты отдать жизнь во благо Рима?
– Ах вот оно что… Вообще-то зависит от того, что этим благом считать.
– Точно. Патриотом быть легко. Любить Рим и даже погибнуть за него может и болван. Но этого мало. Точнее, не в этом суть. А суть – в понимании того, что для Рима благо, а что вред. Понять – и тогда уже действовать для наступления первого и предотвращения второго. В этом и состоит истинный труд патриота. Это и есть дело, ради которого стоит сражаться, а при необходимости и отдать жизнь.
– Понятно… А ты, видимо, из тех, кто решает, что для Рима благо, а что нет?
– Кому-то же надо ими быть, Катон. Или ты предпочел бы, чтобы это была Агриппина или чудовищное порождение ее чрева Нерон? Или этот выблядок Паллас?
При упоминании императорского вольноотпущенника префекта буквально передернуло; вспомнился тошнотный ужас от той зловещей угрозы сыну. Палласа Катон презирал и ясно видел, кто и что он такое: гнусный мелкий приспособленец с холодным коварством змеи. Что делало его лишь более опасным, а вражду с ним – неоправданно рискованной.
– Я – солдат, моя госпожа. И присягал подчиняться своему начальству. Это ему, а не мне решать, что для Рима благо, а что нет.
– Вздор. Катон, ведь ты неглупый человек, как и я. А потому не оскорбляй мою разумность словами, что у тебя нет политических взглядов.
– Если такие взгляды и есть, то они мои, и мне незачем делиться ими с кем-либо.
– Ага. Значит, они у тебя все-таки есть. – Подавшись вперед, Домиция уткнула в него палец: – А если это так, то твой долг действовать сообразно им. Делать то, что, по-твоему, есть благо для Рима.
– Я уже сказал: я солдат. Мой долг предельно прост. Повиноваться приказам. И ничего более.
Домиция не скрывала своего отчаяния:
– В чем дело, Катон? Почему ты так упрям? Со мной ты можешь говорить открыто!
– Боюсь, госпожа, это непозволительная роскошь. Ты спрашиваешь о моих воззрениях, а сама даже не сказала о цели, ради которой тайно меня сюда пригласила. Я полагаю, дело здесь в чем-то большем, чем просто болтовня о моих политических взглядах. Чего ты от меня хочешь? Говори прямо, или я сейчас уйду.
– Хорошо же… если ты так желаешь. – Сухо блестя глазами, она свела перед собой ладони. – Уже много лет назад я пришла к пониманию, что интересы Рима и императоров – это вовсе не одно и то же. Когда вся власть сосредотачивается в руках одного человека, у него появляется соблазн править только во имя себя. Увы, такого понятия, как «добрый деспот», не существует. Жизнь учит, что это лишь фигура речи с извращенным смыслом. Судьбы Рима нельзя вверять в руки одного человека. Эта правда была известна нашим праотцам; вот почему Рим был республикой. И по этой же причине тираноборцы убили Цезаря. Вот почему этот пример жив в людской памяти по сей день. Есть люди, которые, подобно мне, по-прежнему верят, что будущее у Рима есть лишь в том случае, если мы возвратимся к республиканской форме правления. Иначе он обречен на тиранию, разложение и упадок, которые в конечном счете приведут к гибели империи. Вот почему мой долг – противостоять властителям-тиранам. И кстати, твой тоже. Если ты и в самом деле служишь Риму.
Ответ префекта был холоден:
– Я оспорю любого, кто усомнится в моем служении Риму верой и правдой.
– Да разве я в том сомневаюсь! Катон, сейчас ты нужен Риму как никогда. Потому я и вынуждена просить тебя помогать мне и таким, как я.
– Нет. Не могу.
– Не можешь? А я говорю, можешь. Ты в силах избрать действие, сообразное твоей воле.
– И все равно я говорю «нет».
Домиция скорбно вздохнула и смолкла, но вскоре зашла с другого угла:
– Понимаешь, дело ведь не просто в исправном служении Риму. Здесь есть и кое-что для тебя лично. Я знаю, что ты испытываешь нужду в деньгах. Что тебе пришлось продать дом для покрытия долгов, сделанных Юлией. Кстати, я очень сожалею о ее смерти. Все, кто ее знал, несказанно скорбят по ней.
– А я – нет, – процедил Катон сквозь зубы.
Домиция пытливо на него поглядела.
– Не верю… Что бы там ни было, подумай вот о чем. Если ты примешь нашу сторону и Нерон падет, а вместе с ним все его подпевалы и прихлебаи, то преторианской гвардии понадобится новый командир. Лично я не вижу более достойного человека на смену Бурру, чем тебя.
– Меня?
– А почему нет? Твой послужной список безупречен. Как говорится, воин из воинов. Ты доказал свою доблесть, утвердился как префект. Твоя когорта тебя уважает и пойдет за тобой куда угодно. А за вами двинутся и остальные. Ты станешь самым славным солдатом в империи. И вознаграждение, я уверена, тоже будет немалым.
– И что же я должен буду сделать ради такой награды? Что именно затеваете вы с вашими друзьями-заговорщиками?
– Заговорщиками? – Домиция помрачнела. – Нет, мы не заговорщики. Мы – патриоты, как я и сказала. Наш замысел – отстранить Нерона от власти и привести на трон Британника.
– Сменить одного императора на другого? Ты же сказала, что тебе нужна республика.
– Да, безусловно нужна. Но восстания удаются лишь тогда, когда за ними идет народ. Императоры у нас правили так долго, что толпа с ними свыклась, притерпелась. Британник же подготовит почву для возврата власти сенату и римскому народу.
– С какой, спрашивается, стати ему это делать? Уж чем известны императоры, так это своей хваткой за власть.
– Британник другой. Он верит в республику.
Катон рассмеялся.
– Да Британник просто мальчик! Откуда он знает, во что верит?
– Может, и мальчик, но не простой. Он мудр не по годам и знает, что для выживания империи Риму необходимо снова стать республикой. А потому, оказавшись на троне, он постепенно возвратит власть сенату. Когда придет час, последний наделит себя верховными полномочиями, а Британник добровольно отречется от своего титула.
– Ты думаешь, он и в самом деле так поступит?
– Да, думаю! – истово воскликнула Домиция. – Ставлю на это всю свою жизнь. Как и все остальные, кто поддерживает наше общее дело. Нас сотни, Катон. Сенаторы, всадники, кое-кто из командиров легионов. А еще – многие твои собратья-офицеры из числа преторианцев.
Катон утомленно потер лоб. Ох как все зыбко; сколь многое может пойти не так… Деталей ничтожно мало, и слишком уж много веры Британнику и его намерениям. Все так и пышет риском. Сыро, непродуманно…
– Помочь тебе я не могу. Хотя сам, честно сказать, разделяю твои устремления к возврату республики. Но, боюсь, течение истории уже не повернуть. Императоры у нас надолго.
– Душой ты не можешь верить в это, Катон.
– Увы. Кроме того, я даже не могу пойти на риск этой самой помощи. У меня недавно был Паллас. Ему нужна моя преданность. А если я ему откажу, то он пригрозил расправиться с моим сыном. Уже по одной этой причине я вынужден отказаться от помощи тебе. Не смею даже быть заподозренным в связи с тобой и твоими соратниками. Так что видишь, выбора у меня нет. Будь уверена лишь в том, что никакой симпатии к Палласу я не испытываю и помогать ему не желаю. Но становиться ему врагом не могу. Ради Луция.
– Я поняла.
Домиция смотрела на него пристально и так долго, что ему стало не по себе. А затем она кивнула:
– Я понимаю деликатность твоего положения, Катон. Поэтому ничего говорить больше не буду. Попрошу лишь, чтобы ты все это взвесил. Если пожелаешь, мы можем продолжить наш разговор. Но прежде поклянись жизнью своей и своего сына, что не выдашь ни слова из того, о чем мы с тобой сегодня говорили.
– Даю слово, – торжественно произнес Катон. – А теперь мне пора.
Он поднялся с кушетки.
– Хорошо, иди.
Домиция осталась сидеть, склонив в знак прощания голову.
Префект вышел, и в комнате некоторое время слышались его шаги, удаляющиеся в сторону атриума.
– Ну? Что скажешь? – убедившись, что гость ушел, спросила Домиция вполголоса.
Дверь за письменным столом отворилась, и из темноты показалась фигура мужчины в бесхитростной тунике.
– Он к нам вернется. Я уверен в этом. Надо лишь вовлечь его. Вот тогда и посмотрим, как он себя проявит. Я могу это устроить, причем довольно скоро.
