Глава 78
Четверг, 21 декабря
Энджи сидела напротив Веддера. Шел уже восьмой час вечера, и она была измотана физически и эмоционально после целого дня ответов на вопросы следователей о том, как она застрелила Спенсера Аддамса, и о предшествовавших этому событиях:
– Почему вы ослушались прямого приказа инспектора Фицсиммонса и поехали за сержантом Мэддоксом? Что произошло на эстакаде? Сколько времени вы преследовали Аддамса? Что произошло, когда вы нашли потерпевшего? Вы приказали ему бросить оружие? Вы предупредили, что откроете огонь? Вы действительно сочли, что он представляет угрозу вашей безопасности? Все ли альтернативные средства вы испробовали, чтобы произвести арест подозреваемого? Он сопротивлялся? В чем заключалась его попытка сопротивления? Почему вы в него выстрелили? Что вы сделали потом?
Дела отнюдь не облегчало то, что Энджи не помнила момента выстрела.
Равно как и то, что Мэддокса, Фица и всех остальных, косвенно причастных к «инциденту», допросили как свидетелей и что другой патологоанатом, а не Барб О’Хейган, проводил вскрытие Спенсера Аддамса.
Профсоюз оплатил ей юридическое сопровождение, и на допросах всегда присутствовал адвокат. Энджи как фигурант внутреннего расследования рисковала больше всех и могла бы, сославшись на хартию прав и свобод, отказаться отвечать на вопросы, но она знала, что другие сотрудники полиции, допрошенные по этому делу, такого права лишены. Может, Энджи и разрядила в Аддамса весь магазин, но она не считала, что совершила преступление, и решила рискнуть ради официального оправдания.
Следователи показывали ей схемы, фотографии с места происшествия, стреляные гильзы – она действительно потратила на Аддамса весь боезаряд, стреляя ему в лицо, шею и грудь, когда он уже лежал на спине. На снимках ярость стрелявшего была очевидна, и это пугало Энджи. В ней таился дикий зверь, который порой пересиливал доводы рассудка, и она не знала, сможет ли доверять себе, случись подобная ситуация снова.
Ее пистолет забрал Веддер, освободив Паллорино от несения службы, пока не будет готово заключение по результатам внутреннего расследования. Это не сулило ничего хорошего. Вечный трудоголик, он вызвал Энджи к себе поздно вечером и спросил, как ее дела.
– Держишься? – сочувственно спросил Веддер. Он всегда хорошо относился к Энджи и единственный поддерживал ее, когда она только пришла на работу в отдел по борьбе с сексуальными преступлениями. Энджи была перед ним в долгу и не держала на него зла сейчас.
– Более-менее… Что криминалисты обнаружили в коттедже Аддамса? Удалось что-нибудь выяснить по «трофейным» прядям волос?
Веддер потер подбородок, будто соображая, сколько нужно – или можно – рассказать.
– Пока у нас есть совпадения с волосами Мерри Уинстон, Эллисон Фернихок и Салли Риттер. Мы связались с Интерполом и подняли дела об изнасилованиях в портах Средиземного моря, куда заходила «Аманда Роуз».
– Думаете, Драммонд была первой, кого Аддамс убил?
– Ну такова рабочая версия. Много лет он только насиловал, пока ему не выпала возможность поэкспериментировать с ножом над телом Хокинг.
– А что с его мамашей?
– Отчет о вскрытии у О’Хейган пока не готов, но, судя по всему, смерть Бьюлы Аддамс наступила от естественных причин. Сынок был на ней зациклен и решил ее таким образом сохранить. Расследование еще ведется, но мать явно физически наказывала его в детстве.
– За сексуальное возбуждение?
– Так сказал Грабловски.
– Те перчатки для скраба?..
Веддер кивнул:
– Вероятно, она мыла ими своего сына. Это одновременно возбуждало его и было болезненным.
– И это определило характер его половых извращений.
– Грабловски так считает. Смерть матери, видимо, послужила толчком, а тут поступило поручение избавиться от тела Хокинг, вот крышку-то у нашего маньяка и сорвало…
– Значит, настоящий монстр – Бьюла Аддамс?
– Во всяком случае, она вырастила и воспитала чудовище. Как там говорится, воспитание сильнее природы? В подвале под бетонной заливкой пола криминалисты, кстати, нашли скелет мужчины – вероятно, папаши Спенсера Аддамса. Но, сама понимаешь, патологоанатомическое исследование займет некоторое время.
– То есть мамаша убила папашу?
Веддер пожал плечами:
– Пока мы считаем так.
– Значит, к исчезновению студентки Аннелизы Йенсен Аддамс отношения не имеет?
– Ее дело не закрыто, но она блондинка и не соответствовала его образу идеальной жертвы. Ее с Аддамсом ничего не связывает.
– А что с «Амандой Роуз», клубом «Вакханалия», мадам Ви, клиентами этого плавучего борделя, другими девушками?
– Сейчас формируется рабочая группа с участием представителей иностранных агентств. Расследование обещает быть долгим – может, лишь через несколько лет первые фигуранты предстанут перед судом.
– Что с убийством Уинстон?
– В квартире Дамиана Йорика нашли кристаллический метамфетамин, смешанный с фентанилом, а в квартире Уинстон обнаружились его отпечатки – на окне, на письменном столе, на кухонной столешнице. Йорику будут предъявлены обвинения, и не только ему одному: фотографию Уинстон, где она между машин с фотокамерой, он получил от охраны «Аманды Роуз». Налицо все признаки сговора с целью заткнуть Уинстон рот.
– А что там с записями телефонных разговоров с ее информатором? Куда подевался Базьяк – я о нем до сих пор ничего не знаю? Чем он насолил Фицу и отделу внутренних расследований?
Веддер на секунду опустил глаза, но сразу же снова посмотрел на нее:
– Расследование еще не закончено, я пока не имею права раскрывать детали.
Энджи смотрела на Веддера, чувствуя себя обойденной. Сейчас она в управлении персона нон грата.
– И на том спасибо. – Встав, она пошла к двери.
– Энджи, ты еще очень паршиво выглядишь…
Энджи обернулась, уже взявшись за ручку:
– Спасибо.
– Чем ты собираешься заняться?
– В ожидании, пока меня уволят?
Веддер промолчал.
– Не знаю. Есть у меня одно старое дело, кое-что личное… Займусь пока им. Спокойной ночи, Веддер.
Выйдя в общую комнату, она глубоко вздохнула и пошла по общему залу – за столами в такой час почти никого не было. У выхода из управления какая-то женщина поднялась со стула для посетителей.
– Детектив Паллорино?
Лорна Драммонд. С какой-то коробкой.
Энджи внутренне напряглась, готовая к новой атаке – словесной или физической.
Драммонд шагнула к ней.
– Грейси купила мне подарок на Рождество… Вот, под кроватью нашла. – Лорна замолчала, справляясь с эмоциями, кашлянула и протянула коробку Энджи: – Пусть у вас будет. Грейси бы вам сама отдала. За все, что вы сделали ради нее… Ради Фейф и других девочек…
Энджи молча смотрела на Лорну Драммонд.
– Возьмите, пожалуйста…
Энджи осторожно взяла коробку из рук женщины и открыла. Внутри оказалась еще одна коробочка, вроде шкатулки для драгоценностей – резная, кремового цвета. Энджи вопросительно посмотрела на миссис Драммонд.
– Откройте, – сказала та с мокрыми глазами.
Энджи приподняла крышку шкатулки, и крошечная балерина в розовой пачке выскочила и закружилась в пируэте под мелодию колыбельной. В недрах шкатулки вращался валик с крючками, цеплявшими своеобразный гребешок с металлическими полосками, которые, высвобождаясь, издавали каждая свою ноту.
– Она старинная, – объяснила Драммонд. – У меня в детстве была похожая. Папа подарил. Он скончался в том же году, а вскоре шкатулка сгорела в пожаре вместе с домом… Я часто рассказывала Грейси о шкатулке – единственной памяти о моем папе, а несколько месяцев назад мы с Грейси шли по Говернмент-стрит, и вдруг в витрине антикварного я увидела точно такую шкатулку… Я загляделась, растрогалась… Видимо, Грейси потом вернулась и купила… – Давясь рыданиями, Лорна выхватила из кармана бумажный платок и высморкалась. – Спрятала коробку у себя под кроваткой… ждала Рождества…
Но так и не дождалась.
«Все мы лжем.
Все мы храним секреты – порой зловещие, а порой настолько мрачные и позорные, что поспешно отводим глаза от своего отражения в зеркале.
Пряча неприглядную истину в подвале души, мы старательно наводим внешний глянец, кроим себе парадную историю…»
Энджи смотрела на замирающую танцовщицу. Музыка замедлилась, тренькнула одна металлическая нотка, другая, и шкатулка замолчала. Энджи стояла, не в силах в этот момент поднять глаза на Лорну Драммонд, чтобы не выдать страха перед собственным открытием.
– Я не могу это взять, миссис Драммонд, – вырвался у нее хриплый шепот. – Не могу.
Лорна Драммонд тронула Энджи за руку:
– Берите, я ведь тоже у себя оставить не смогу. Пусть шкатулка стоит у вас в память о Грейси и других таких, как она…
Лорна замолчала. Энджи взглянула на нее и увидела, что щеки Лорны мокры от слез.
– Вы уж и дальше работайте, детектив, – прошептала она. – Такие, как вы… Только вы нас и защищаете, стоите на страже правды… справедливости… Спасибо, что отыскали его и… остановили, пока он больше никого не…
Порывисто отвернувшись, Лорна выбежала за дверь, в дождь и темень.
Энджи так и осталась стоять со шкатулкой в руках, не в силах двинуться с места.
╬
Пятница, 22 декабря
– Энджи! Это ты?
Энджи охватили противоречивые эмоции, когда она присела перед маминым креслом-качалкой. Ей сразу вспомнились слова отца: «Ты вернула мне Мириам, Энджи. А я… Не знаю, суждено ли тебе испытать такую любовь, но Мириам была для меня… всем. Она мой мир. Когда я увидел, что она стала почти прежней… Я не стал ее разубеждать».
Мать протянула холодную руку:
– Как я рада тебя видеть, Эндж!
– Мам, я тебе кое-что привезла.
– На Рождество? Что, что? – Мириам по-детски захлопала в ладоши.
Энджи улыбнулась. Привычная любовь к матери боролась в ней с новым знанием, с открывшейся тайной, со сложным чувством к поступку… родителей. Она хотела, чтобы эта женщина была ее мамой, но теперь в сердце образовалась рана от сознания, что ее биологическая мать неизвестно где, мертвая или живая. Неразгаданная загадка.
– Подарок, – сказала она. – Мне его передали от… очень особенной девушки. Я подумала, пусть побудет у тебя, порадует.
Энджи не могла оставить шкатулку в своей квартире – крошечная балерина в розовой пачке слишком напоминала маленькую девочку в розовом, прочно поселившуюся где-то в ее подсознании. Отдать шкатулку Мириам казалось правильным: Энджи чувствовала потребность поделиться частичкой себя – своей работы, своей жизни – с приемной матерью, которая уже не воспринимает слов. Энджи надеялась, что этот символ, этот подарок каким-то образом выполнит свою задачу. Дочки-матери и их сложные отношения…
Мать недоуменно нахмурилась:
– Но это от Энджи?
– Это от Грейси.
Мириам открыла шкатулку. Заиграла музыка, маленькая балерина выскочила и закружилась в пируэте. На глазах Мириам выступили слезы, и она снова захлопала в ладоши – как ребенок и как женщина, запутавшаяся в собственных воспоминаниях.
К выходу из лечебницы Энджи шла со странной опустошенностью на душе.
– Счастливого Рождества, – сказала ей попавшаяся навстречу санитарка.
Энджи кивнула. Надо же, чуть не забыла…
– И вам.
Ну теперь хотя бы понятно, почему она не любит Рождество, подумала Энджи, выходя в холодную ночь.
╬
Воскресенье, 24 декабря
Поминальная служба по Мерри Уинстон проходила на мысе, далеко выдававшемся в море между двумя бухточками. Уинстон иногда приходила посидеть и посмотреть на океан.
По дороге на панихиду Энджи заехала к отцу. Выключив мотор, она некоторое время глядела на пустую скорлупу дома своего детства, на хранилище воспоминаний. Настоящих и поддельных. Лжи. Ложно понятой любви… Глубоко вздохнув, она выбралась из машины и достала с заднего сиденья большую плетеную корзину.
Ветер ерошил волосы и трепал пальто. Энджи поставила корзину на крыльцо и уже хотела уйти, когда дверь распахнулась.
– Энджи…
– Папа? Привет. – Энджи сунула руки поглубже в карманы. Джозеф Паллорино выглядел постаревшим. Он был в широких джинсах и своем огромном удобном свитере с кожаными заплатами на локтях. При виде отца, такого большого и знакомого, у Энджи перехватило дыхание, как от удара под ложечку.
– Я это… – Она поглядела в небо, будто некая торжественность могла помочь удержать все хотя бы так, как есть, или подсказать какие-то ответы. Из последних сил сохраняя самообладание, Энджи кивнула на корзину: – Я тут привезла тебе индейку небольшую и на гарнир кое-что. Ты когда вечером поедешь к маме… Санитарки сказали, что некоторые семьи привозят в Сент-Агнес праздничный ужин и делятся с остальными… – В горле встал ком – они втроем так хорошо сидели когда-то у праздничной елки! Но теперь ко всем воспоминаниям примешивалось новое чувство: что ее предали.
– Поехали со мной сегодня к ней, Энджи, – попросил отец.
Сжав губы, Энджи помотала головой:
– Не могу. Пока еще не могу.
Отец долго смотрел на нее.
– Мы ничего плохого не хотели.
Энджи кивнула, не вынимая рук из карманов.
– Я понимаю.
– Мы тебя любили и до сих пор любим.
Она снова кивнула. Холодный ветер бросил волосы в лицо.
– Мне пора ехать.
– Опять на работу?
– На панихиду. По подруге.
– Счастливого Рождества, Энджи.
– Спасибо. Пап, ты… ты береги себя.
╬
Выступавший в море мыс был полон древней истории и высоких золотистых трав. Безмолвным часовым высился тотемный столб. Лысый орел со взъерошенными соленым ветром перьями устроился на столбе и озирал группку людей, собравшихся внизу. Энджи держалась чуть поодаль от других скорбящих.
– Листья не должны вянуть и опадать ранней весной, – сказал пастор Единой церкви, когда пепел Мерри Уинстон развеивали над морем. Ветер подхватил его и понес к бледному зимнему горизонту. – Зима не должна наступать раньше времени…
Пастор Маркус из «Харбор-хауса» тоже пришел на панихиду, и подруга Уинстон Нина, и еще несколько оборванных молодых женщин, потиравших носы и дрожавших от холода. Лео не приехал, вообще больше никого из полиции не было. И в этот проникновенный момент Энджи ощутила свое родство с этой пестрой компанией – она сейчас тоже до известной степени выброшена на обочину жизни и оставлена в одиночестве.
– …ибо нет ответа на смерть, особенно преждевременную, кроме как жить, жадно и страстно…
Энджи повернулась и пошла по заросшей травой тропке к стоянке.
У «краун вик» ее кое-кто ждал. Высокий, в черном пальто. Иссиня-черные волосы, взъерошенные, как перья того орла на соленом ветру.
Мэддокс.
Энджи остановилась, но овладела собой и подошла к нему.
В его лице не было ни кровинки, глаза ввалились, щеки запали.
– Ты меня избегаешь, – упрекнул он. Голос звучал сурово, почти сердито. Даже удрученно. – Ты не отвечаешь на звонки и не перезваниваешь. Почему?
– Даю тебе возможность спокойно поразмыслить.
– Кончай втирать, Паллорино. Мне не о чем размышлять, и ты это знаешь.
– Как Джинни?
– Джинни прекрасно. Тему не меняй.
– А Сабрина?
– Энджи!
– Мэддокс, я видела тебя с ней в больнице.
– Она – мать Джинни и всегда ею останется.
– Ну так и будьте вместе, я между вами не полезу. Ты сам рассказывал, как хотел спасти свою мечту, воскресить прошлое. Я уже однажды сделала глупость, Мэддокс, закрутив с женатым, и это разрушило его брак. Я до сих пор жалею о том романе, поэтому…
– Клуб?
И секс по ее правилам.
Энджи фыркнула и отвернулась к морю. Скорбящие уже расходились, цепочкой потянувшись по тропинке с мыса.
– Ну да…
– Тебе обязательно нужны такие крайности?
Она покосилась на него.
– Я подписал бумаги, Энджи, – сказал Мэддокс и пояснил после паузы: – Мой развод вступил в законную силу.
Она сразу поглядела на его безымянный палец, на котором уже не было кольца, а затем в лицо Мэддокса. Он смотрел на нее в упор. Энджи сглотнула.
– Я хочу, чтобы в моей жизни была ты.
– Мэддокс, ну давай не сейчас, я…
– Когда все закончится и ты вернешься к работе, мы просто известим руководство о том, что встречаемся, и они будут поручать нам расследования соответственно этому новому обстоятельству. Так бывает. Это стандартная процедура, все вполне реализуемо.
Если сердце способно одновременно распахнуться и сжаться в тугой комок, с Энджи произошло именно так. Кожа покрылась мурашками, но в страхе угадывался тайный шепот обещания.
– До возвращения к работе еще дожить надо. Будет служебная проверка, может, даже внутреннее расследование, это может занять…
– Энджи! – Мэддокс твердо взял ее за плечи. – Погляди на меня. Я здесь ради тебя. Я обязан тебе жизнью. Ты и Джинни спасла. Мне нужно, чтобы ты была со мной. Джек-О тоже по тебе скучает…
Энджи не удержала улыбки.
– А где он?
– Со своим нянем. У нас с тобой, видишь ли, планы на вечер.
Энджи попыталась отстраниться. Она боялась силы своего чувства к этому человеку.
– Ну я не знаю…
– Пойдем. – Он обнял ее за плечи и повел к «Импале». – Твою потом заберем.
Он открыл пассажирскую дверцу. Энджи колебалась.
– Садись.
– Куда мы поедем?
– Сегодня сочельник, традиция велит праздновать. Я должен как-то отблагодарить человека, который спас меня и Джинни, поставив на карту свою жизнь и карьеру, презрев все приказы ради меня и моей дочери. Я перед тобой в долгу.
Он закрыл за Энджи дверь и обошел машину.
Когда он сел рядом, Энджи проговорила:
– Я записалась к полицейскому психологу.
Мэддокс замер, встретившись с ней взглядом. Его глаза засверкали от эмоций.
– Мы с этим справимся, Энджи, – тихо пообещал он.
Мы…
Энджи ухватилась за это слово, а Мэддокс выехал со стоянки и повез их в город.
╬
