Глава 77
Среда, 20 декабря
Энджи постепенно осознавала, что она лежит в постели. Тело болело как избитое. Она попыталась открыть глаза, но от света стало еще больнее, и она плотно зажмурилась. Ее замутило. Во рту было сухо и горько, в голове царила какая-то сумятица, и вдруг молнией сверкнула мысль: Спенсер Аддамс!
Она преследовала его от Скукумчака.
Глаза широко распахнулись. Больница, вот это что. Она в палате. Энджи попыталась сесть, но к горлу снова подступила тошнота, и Паллорино со стоном рухнула на подушку.
– Эй, ты, полегче! Не так резко.
Энджи медленно повернула голову и, моргая, вгляделась в говорящего, сидевшего на стуле в углу палаты.
– Хольгерсен?
Он отбросил с себя одеяло и встал.
– Где я? – Энджи вновь попыталась сесть повыше и спохватилась, что левая рука забинтована выше локтя и в ней пульсирует боль, неприятно отдаваясь в голове.
Хольгерсен подошел к койке.
– Задеты мягкие ткани, но кость цела. Доктор говорит, рука будет как новенькая, но на это нужно время и много физиотерапии.
Энджи осторожно подняла здоровую руку и коснулась головы, нащупав шишку величиной с мяч для гольфа.
– Это ты башкой приложилась. Когда отключилась, скорее всего.
– А что… что со мной было?
– Я только знаю, что тебя нашли без сознания, с кровопотерей, переохлаждением и обезвоживанием. На тебя и труп Аддамса наткнулись бойцы отряда быстрого реагирования.
Голова пошла кругом. Энджи закрыла глаза, стараясь вспомнить. Так, сперва она шла по его следам. Как долго, она не знала. Нагнала, приказала ему лечь. А потом провал. Чернота. Она открыла глаза.
Хольгерсен пристально глядел на нее, поглаживая бородку.
– Аддамс?..
– О, ты с ним классно разделалась. Он мертв.
– Мэддокс? Джинни?
– В больнице. – Он улыбнулся. – Поправятся они, Паллорино, поправятся. Течением их унесло в широкую часть залива. Малость поцарапаны – Мэддокс получил пулю в грудь, но бронежилет смягчил удар. Легкое задето, и ребра сломаны, но держится молодцом. Джинни отделалась резаной раной головы и вывихнутым плечом, плюс психотравма, конечно. Для нее уже пригласили психолога.
– Аддамс ее…
– Не изнасиловал. И распятия не вырезал. Она ему понадобилась для чего-то другого.
У Энджи даже в глазах потемнело от слабости и эмоций. Она зажмурилась, силясь припомнить последовательность событий, которые привели ее сюда.
– А как он ее похитил?
– Поджидал в квартире.
– Сегодня какой день? И который час?
– Среда, утро. С горы тебя спустили в ночь с понедельника на вторник, часов в двенадцать. Ты была без сознания. Парни из ОБР тебя сперва стабилизировали, а уже потом решились транспортировать. Погода была отвратительная, вертолет исключался. Не туман, а гороховый суп – даже на парковке Скукумчакской сесть не смогли. Руку тебе прооперировали во вторник утром, пулю достали. Согрели тебя, справились с обезвоживанием. Вчера ты то приходила в себя, то снова расплывалась. Говорят, просто чудо, что ты выжила.
Энджи никак не могла вспомнить несколько последних дней.
– Медиа просто дерьмом исходят, – добавил Хольгерсен. – Град вопросов и потоки дерьма.
– В связи с чем?
– Ну, во-первых, насчет того, как умер Аддамс. Управление полиции ограничилось заявлением, что подозреваемый в убийстве Драммонд и Хокинг установлен, но найден мертвым. Вот и все – нигде не упоминается, что это ты его застрелила. Но ты его классно отделала, Паллорино: и в лицо, и в шею, и в грудь, и все в упор, слышь. Весь магазин разрядила в этого выродка.
В памяти что-то шевельнулось.
– В лицо?
– Ага. Судя по снимкам, он уже лежал на спине.
Энджи похолодела, начиная понемногу осознавать, что произошло. Офицер полиции открывает огонь при задержании…
– Служебное расследование?..
– Ну а то. С этим у нас быстро. С отрядом быстрого реагирования были два детектива, они сразу оцепили место, разглядев, что случилось. На следующий день туда пожаловал отдел независимых расследований для изучения всех обстоятельств. Вроде они забрали это дело себе. – Хольгерсен помолчал. – Ждут не дождутся, чтобы задать тебе пару вопросов.
Энджи, полусидя на кровати, молчала. Теперь отдел независимых расследований будет решать, совершила она уголовное преступление или нет. Если да, то дело передадут в суд.
– Значит, я еще на службе?
– Ну это вопрос к Фицу и остальному руководству.
Тревога под ложечкой не отпускала.
– Я не помню, как я его застрелила, – тихо сказала Энджи.
Хольгерсен кивнул, но ничего не сказал.
Она вдруг откинула одеяло и спустила ноги на пол:
– Я хочу увидеть Мэддокса!
Однако в висок изнутри что-то стукнуло, и Энджи покачнулась.
– Да не сейчас же! Тебе лежать надо.
– Я должна его увидеть. Найди инвалидное кресло, Хольгерсен. И мою одежду.
Он фыркнул:
– Одежда твоя тю-тю, Паллорино. Все забрал отдел независимых расследований. – Он подошел к маленькому шкафу у стены и вынул пакет-майку, из которого были извлечены серая фуфайка и спортивные штаны. – Я тебе кое-что из своего принес… Только того, с возвратом… – Хольгерсен помолчал. – Ладно, схожу за креслом.
Он задернул занавеску у кровати, обеспечив Энджи некоторую приватность.
Она сняла больничный халат и едва не запуталась в штанинах мешковатых светло-серых спортивных брюк. Брючины и рукава пришлось подвернуть, и Энджи осталась совершенно без сил, когда Хольгерсен вернулся с креслом.
Он молча помог ей пересесть и вывез из палаты в коридор.
╬
– Джинни!
Глаза девушки медленно открылись, и она повернула голову на голос:
– Папа?
Мэддокс еле сдерживал эмоции. Он взял Джинни за руку, такую тонкую и холодную в его руках. Его дитя, его девочка, превратившаяся в красивую девушку. Дочь стала единственным удачным и нелживым результатом его брака. Мэддокс почувствовал, что годы жизни прошли не впустую. Раз Джинни жива, значит, жив и он, и все у них еще впереди. К счастью, Аддамс ее не изнасиловал – после такой эмоциональной травмы Джинни оправлялась бы очень долго. Мэддокс знал, что отношения с дочерью рано или поздно войдут пусть в неровную, но колею. Главное, что они по-прежнему есть друг у друга.
– Пап, прости меня, пожалуйста…
Мэддокс выпрямился, стараясь сдержать эмоции.
– Ты ничего плохого не сделала, Джинн. Все будет хорошо.
– Спасибо, что пришел, – прошептала она. – За то, что спас меня. Он… он заставил меня позвонить тебе. Он заманивал тебя, а я… знала, что он хочет тебя убить, и все равно позвонила. Я не знала, как еще поступить, и…
– Тс-с-с… – Он отвел волосы с лица дочери там, где хирурги наложили швы. Увидев ее в воде, Мэддокс решил, что это вырезанное распятие, и предположил худшее. – Ты все правильно сделала, Джинн. Он теперь мертв.
– А как Энджи?
– Еще спит. – Мэддокс заглядывал в палату напарницы уже раз двадцать. – Она поправится.
– Она нас спасла. Убила его.
– Да. Больше он никого никогда не тронет. – Поколебавшись, Мэддокс добавил: – Там твоя мама пришла, ждет в коридоре. Привести ее сюда?
– Питер тоже пришел?
– Не знаю.
Дочь посмотрела ему в глаза:
– Пап, прости, что я тебе тогда наговорила.
– Я понимаю.
– У нас с тобой все наладится, пап, я обещаю.
– Я знаю, Джинн, знаю. Все наладится.
– Я тебя люблю.
Уже не сдерживаясь, Мэддокс отозвался прерывающимся голосом:
– Я тоже тебя люблю, детка. Я тебя всегда защищу и поддержу.
На синих, как у отца, глазах Джинни выступили слезы. Она стиснула губы и кивнула, сжав его руку.
╬
Мэддокса в палате не оказалось. Койка пуста, одеяло отброшено.
При виде пустой кровати сердце Энджи сжалось от тревоги. Ей нужно убедиться своими глазами, коснуться Мэддокса, чтобы поверить, что он жив. Своеволие ей дорого встанет: Паллорино нарушила прямой приказ, отправившись за ним в одиночку, но она не задумываясь поступила бы так еще раз, доведись ей снова решать. Без этого и Мэддокс, и Джинни были бы мертвы.
– Я так думаю, он у Джинни, – сообщил Хольгерсен.
– Где ее палата? На этом этаже?
– Ага.
– Поехали.
– Слушай, вряд ли это стоит делать…
– Иисусе, Хольгерсен, вези кресло, и все! У меня рука не слушается, иначе я бы сама добралась.
– Ух, как я рад, что ты ничуть не изменилась, Паллорино! – Хольгерсен схватился за ручки кресла и развернул к двери. – Старуха из тебя будет невыносимая!
От острого чувства вины в горле возник ком, когда Энджи подумала о матери. Но одновременно пришли обида и ощущение огромного предательства. Перед ней теперь долгая дорога, и как по ней идти, Энджи еще не думала.
Они подъехали к палате Джинни. Через окошко в двери было видно, что Мэддокс, тоже в спортивном костюме, стоит у кровати дочери. А рядом с ним женщина – стройная, высокая блондинка.
– Подожди, – велела Энджи Хольгерсену. – Стой.
Она рассматривала женщину – прекрасно одетая, в сшитых на заказ брюках и жакете кораллового цвета. Безупречное каре до плеч. Вот она повернула голову – очень красивый классический профиль. Лет, пожалуй, сорок с небольшим.
– Кто это? – спросила Энджи.
– Миссис Мэддокс.
Паллорино медленно сглотнула.
– А как ее зовут?
– Сабрина.
Через стекло Энджи смотрела на маленькую семью. Дочь, с темными волосами, разметанными по подушке, и родители, взволнованные судьбой своего ребенка, объединившиеся перед лицом трагедии. Сабрина Мэддокс положила ладонь на плечо Мэддоксу. Он повернулся и поглядел на нее сверху вниз. Его жена – пока еще отнюдь не бывшая – подняла руку и мягко вытерла ему глаза, а потом привстала на цыпочки и поцеловала в щеку.
Желудок Энджи перевернулся, вызвав новую волну тошноты. Она вцепилась в подлокотники кресла.
– Поехали, – сказала она Хольгерсену. – Поехали отсюда.
– Ты точно хо…
– Черт, я сказала – поехали! Немедленно. И побыстрее.
– Ну, Паллорино, ты даешь! – ворчал Хольгерсен, быстро катя ее по коридору.
– Останови здесь. Пододвинь меня сюда, к этим стульям, к окну.
Он послушно ввез ее в маленькую нишу.
Сердце Энджи бешено стучало. Она ненавидела свое тело за такую реакцию.
– Ты мог и предупредить, что там его жена!
– Я же тебе сказал – это не лучшая идея…
Энджи хотела встать, но дурнота заставила ее опуститься обратно. Дыхание стало частым и неглубоким.
– Паллорино, ты это, ты посиди, вот что. Дыши.
Энджи закрыла глаза и снова попыталась припомнить, что было перед тем, как она застрелила Спенсера Аддамса. Ей вспомнились эстакада, туман, выстрелы. Как она перебралась на другую сторону. Как шла за ним по следу через заросшие лесом горы. Сердце замерло: маленькая девочка! Ей снова явился призрак ребенка.
От страха кровь стыла в жилах.
Она побежала за девочкой, а потом – мрак. Провал.
У Хольгерсена зазвонил телефон. Энджи смотрела в окно, где крошечные снежинки танцевали на фоне серого неба. Необычная зима, подумалось ей.
– Да, очнулась, – говорил в трубку Хольгерсен. – Хорошо. – Он подал ей телефон: – Веддер хочет с тобой поговорить.
– Служебное расследование?
Хольгерсен кивнул.
– Он, то есть управление прислало тебя следить за мной и доложить им, когда я приду в себя?
– Паллорино, да ты что!..
– Не лги мне, Хольгерсен.
Он провел длинными пальцами по тускло-каштановым волосам.
– Ладно. Они все равно выделили пост в твою палату. Собирались прислать дежурить патрульного, но я вызвался сам… Бери уже чертов телефон!
Она прижала мобильный к уху, вздрогнув от холода экрана.
Веддер задал полагающиеся вопросы о ее самочувствии, произнес то, что полагается произносить в подобных случаях, а между делом сообщил, что он будет курировать совместную работу отдела независимых расследований и управления столичной полиции по этому происшествию и что Энджи нужно будет поговорить со следователями, как только она немного оправится.
– Поняла, сэр, – спокойно сказала она. – Я буду в управлении завтра. Да, я уверена, завтра я уже выйду на работу.
Нажав отбой, она вернула мобильный Хольгерсену.
Второй серьезный инцидент за полгода. И главное, она совершенно не помнит, как стреляла. Да, она по уши в дерьме.
– Любой из нас поступил бы так же, – сказал Хольгерсен, забирая телефон. – Расстрелял бы его к чертям собачьим.
– Значит, я его нарочно убила?!
Он выдержал ее взгляд.
– Блин… – прошептала она, отводя с лица волосы и глядя в сторону.
– По крайней мере, Мэддокс и Джинни живы.
– Да, – отозвалась Энджи, глядя на свое отражение в оконном стекле. – Хоть это.
Зеркало, зеркало на стене, кто отражается в тебе?
╬
