Глава 7
У иных людей уйма денег и ни капли мозгов, а у других – уйма мозгов и никаких денег. Уж верно, люди с уймой денег и без мозгов созданы для людей с уймой мозгов, но без денег.
Из записной книжки Тичборна Самозванца
– Ну как? – эхом спросила Лиза.
Она ждала меня у подножия лестницы. Сноп солнечного света из окна холла ослепительно сиял на краю медной чаши с маргаритками. Лиза стояла спиной к свету и я не видела выражения ее лица, но даже в этой короткой тихой фразе звучала та же трепетная неуверенность, которую я отметила еще на кухне.
– Как все прошло?
Увидев, что меня ждут, я остановилась, но теперь снова принялась неохотно спускаться по ступенькам.
– Все хорошо. Гораздо лучше, чем я ожидала.
Мисс Дермотт натянуто улыбнулась, не разжимая губ. Казалось, этим тихим поджиданием в засаде, этим осторожным шепотом она намеренно низводит меня назад на причитающееся мне место – в пыльную клетушку заговора, где я могу поделиться своими мыслями и надеждами лишь с ней и Коном, где я связана с ними тягостными, но неразрывными узами.
– Я же вам говорила, бояться нечего, – продолжала она.
– Знаю. Но, сдается мне, именно «так трусами нас делает раздумье».
– Что?
– Ничего. Цитата. Шекспир.
На лице Лизы промелькнуло слегка неодобрительное выражение, совсем как в кухне, когда она никак не успевала оценивать ситуацию, безнадежно отстав от нас с Коном. Должно быть, ей пришлась не по вкусу цитата или, возможно, то, что, выйдя из дедушкиной комнаты, я вовсе не сгорала от желания поделиться. А может, ей не понравилось напоминание, что у меня есть совесть. Во всяком случае, она наглухо захлопнула меня в камере заговора.
– Сегодня вы демонстрируете слишком большую начитанность. Надо быть поосторожнее. Это не в ее характере.
Я улыбнулась:
– За границей у меня было вдосталь времени остепениться и отточить свой вкус.
– Хм. Он не… не выказывал никаких подозрений?
– Нет, – ответила я слегка устало. – Все, как вы с Коном и говорили. У него нет никаких причин что-либо подозревать. Ему такое и в голову не приходило.
Лиза довольно поджала губы.
– Итак, что там произошло?
Мысли мои вернулись к недавней сцене наверху. Что ж, не все можно купить.
– Если хотите, я перескажу вам в общих чертах, – медленно произнесла я. – Я рассказывала ему, где была с тех пор, как уехала отсюда, и как жила. Вы же знаете, мы условились говорить как можно больше правды.
– Он никак не касался… проблемы? Причины вашего бегства?
– Если вы о ребенке, то он не заговаривал о нем, пока я сама не упомянула. Я сказала, что ошибалась и выяснила свою ошибку уже после того, как уехала за границу. И разумеется, не стала писать об этом дедушке, поскольку и подумать не могла, что Кон ему расскажет и он будет волноваться. Вот и все. Он был так растроган и… ладно, не будем об этом. Знаете, Лиза, я все сделала правильно. Было бы непростительно рассказывать ему что-нибудь еще. Теперь мы можем забыть всю эту часть истории. Вряд ли он когда-нибудь снова вернется к ней.
– А Кон? – Голос ее заметно повысился.
– Я попыталась как можно ясней дать понять, что, как бы ни обстояли дела в прошлом, ничто в мире не убедит меня… словом, снова попытать счастья с Коном. – Поймав взгляд Лизы, я добавила: – Для того, разумеется, чтобы обезопасить и Кона, и меня. Знаете, очень возможно ведь, что дедушка вынашивал мечты о том, как бы все исправить. Просто было настоятельно необходимо сообщить ему, что между мной и Коном невозможно ничего, кроме… – я замялась, – можете назвать это вооруженным нейтралитетом.
– Ясно. Да, это было бы… – Она умолкла. Снова этот заговорщический вид. – Уверена, вы поступили верно. И больше ничего? Ничего насчет… будущего?
– Абсолютно ничего.
Лиза огляделась.
– Что ж, понятно. Разумеется, сейчас больше ничего не расскажешь. Он скоро спустится. Попозже вечером, когда мы останемся одни, вы сможете точно изложить мне все, что между вами говорилось.
– Дать отчет? Нет, – тихо сказала я.
Лиза разинула рот с таким удивлением, точно я ударила ее.
– Что вы имеете в виду? Не думаете ли вы, что можете…
– Вы вряд ли поймете, что я имею в виду. Но позвольте тогда изложить ситуацию так: мне надо сыграть трудную роль, и единственный способ справиться – это перевоплотиться в нее, жить в ней, дышать ею, думать ею, пытаться даже спать, не выходя из образа. Иными словами, надо, чтобы мне не приходилось каждую минуту вылезать из кожи Аннабель и вспоминать, что я лишь изображаю ее. Я не могу играть свою роль серией мелких сценок, Лиза, в перерывах давая объяснения вам с Коном. Если возникнет что-либо жизненно важное или если мне понадобится ваша помощь, то поверьте, я без колебаний обращусь к вам. Но самая большая помощь, которую вы оба можете оказать мне сейчас, – это просто забыть обо всем, что случилось за последние три недели, и, если получится, думать обо мне как об Аннабель, вернувшейся, чтобы занять привычное место в родном доме. Если вы будете постоянно задавать вопросы, выдергивая меня из моей роли в роль Мэри Грей, самозванки… Что ж, тогда, Лиза, в один прекрасный день я могу перепутать эти две роли и сделать что-то не так. Поверьте, мне и вправду очень легко ошибиться. Проще простого.
Я помолчала и добавила уже более легким тоном:
– Видите, как оно получается. Забудьте про Мэри Грей. Забудьте, что она вообще существовала. Поверьте, я права. Это единственный способ справиться с моей ролью.
– Ну да, но… – с сомнением протянула Лиза.
Я рассмеялась:
– Право, Лиза, не надо смотреть на меня, как будто вы Франкенштейн и от вас только что сбежало чудовище! Я исхожу лишь из соображений здравого смысла! Вспомните только, ведь мы с Коном взаимно повязаны. Не сомневаюсь, что во вторую очередь после собственной безопасности Кон днем и ночью печется именно о моей. Назовите это опосредованным контролем, если хотите, но так и есть! Даже если Аннабель Уинслоу и вправду вернулась домой, то вы же знаете, что на этот раз она играет на стороне Кона!
– Я… ну да, разумеется. Извините, на самом деле я ничуть не сомневаюсь в вас, просто сегодняшний день вышел, мягко говоря, немного нервным. Вы… вы замечательно справляетесь. По-моему, больше всех волновалась именно я.
– Уверяю вас, у меня аж поджилки трясутся! Все хорошо. Я бы не стала надувать вас, Лиза, знаете ли, даже если бы осмелилась.
– Осмелилась?
Я не ответила, и через миг она потупила взгляд.
– Ну хорошо, тогда все. И вы совершенно правы. Постараюсь последовать вашему совету и до поры до времени все забыть. Но очевидно, помощь вам и не потребуется, дорогая моя. Если вы справились с этим…
Движение головы вверх, в сторону лестничной площадки, закончило фразу.
– В общем-то, да. А теперь давайте забудем об этом. Кажется, вы говорили что-то насчет чая?
– Как раз собиралась заваривать.
– Вам помочь?
– Нет, не надо. Это же ваш первый день дома.
– Тогда, думаю, я ненадолго поднимусь наверх. Меня поселили в прежней комнате.
Мисс Дермотт улыбнулась:
– Да. Вы не против попользоваться ванной от детской комнаты? Будете делить ее с Жюли.
– Конечно не против. Она знает насчет меня?
– Да. Она звонила вчера вечером, сказать, что будет здесь в среду, и мистер Уинслоу рассказал ей о вас. Вот и все, что мне известно.
– В среду… – Я помедлила, занеся ногу над нижней ступенькой. – Ну ладно, это дает нам еще два дня. Ой, Лиза, я и забыла, мои чемоданы.
– Кон как раз только что привез их и отнес наверх.
– Правда? Как мило с его стороны. Значит, увидимся за чаем. Где вы его пьете?
– Когда одна, то чаще всего на кухне. Но сегодня, ради такого случая, в гостиной. Наверное, ваш дедушка спустится. Он не говорил?
– Да. Он… он хочет после чая сам поводить меня вокруг дома.
Карие глаза задержались на моих на миг дольше, чем было необходимо.
– Ну разумеется, – произнесла Лиза, с явным усилием проглатывая комментарии, – ему бы захотелось это сделать. Естественно. Ладно… увидимся позже.
Я повернулась и зашагала обратно наверх, но, без колебаний сворачивая в левый коридор за галереей, видела, что она все еще смотрит мне вслед.
«Ваша дверь – вторая…» Это была славная светлая комната с высокими сводчатыми окнами, как в спальне дедушки, и такими же альбертинскими розами, что приветливо кивали в саду. Перед окном располагалось широкое сиденье, покрытое премилым ситцем с персидским узором из цветов и птиц, и шпалера, выполненная в приятных неярких тонах. Такой же ситец пошел на занавески и покрывало. Мебель простая, белая – изначально она символизировала бы «детскую» комнату, однако новый слой краски придавал ей деревенский и очаровательный вид. На вощеном деревянном полу лежала пара ковров, а побелка на потолке была оттенка слоновой кости.
Кон свалил мой багаж на пол в изножье постели. Также он заботливо прихватил мою сумочку, которую я, наверное, забыла на кухне, и положил ее на кровать.
Мне еще не хватало душевных сил начать распаковываться. Взяв сумочку, я села на сиденье перед окном, открыла ее и достала пачку сигарет.
Вытряхивая сигарету, я бросила взгляд на дверь. В замке торчал ключ. Что ж, отлично. У меня возникло сильное ощущение, что мне довольно часто понадобятся хорошие дозы одиночества, чтобы прийти в себя между раундами этой игры, которая до сих пор была легкой прогулкой, но обещала со временем становиться все более скользкой.
Сунув сигарету в рот, я порылась в кармашке сумочки, где хранила плоский коробок спичек. Его там не оказалось. Пальцы мои нащупали лишь клочок бумаги. Неужели, раздраженно подумала я, у меня не было с собой спичек? Я же курила в автобусе из Ньюкасла… Я распахнула сумочку пошире и заглянула внутрь. И сразу же увидела его – маленький алый коробок с надписью «Кафе „Касба“», запихнутый глубоко в кармашек с другой стороны сумки, где я обычно носила чеки, счета и всякую всячину в том же роде.
Я медленно зажгла сигарету и начала изучать сумочку, открытую у меня на коленях. Теперь, когда я обратила на это внимание, нашлись и другие следы. Колпачок на одной из моих помад разболтался, немногие случайно оказавшиеся у меня с собой бумаги были торопливо распиханы по углам, куда я вряд ли положила бы их сама. Обрывок листа, на котором я записала номер Уайтскара и который обычно держала среди прочих бумаг, обнаружился в боковом отделении, где полагалось находиться спичкам. Тот, кто наспех рылся в моей сумочке – кем бы он ни был, – практически не старался скрыть следы.
Кон? Лиза? Я усмехнулась сама себе. Как бы они это назвали? Контршпионаж? Вот уж, несомненно, Лиза про себя именовала бы это именно так. Но ей-же-ей, как ни назови, а сейчас было уже поздновато проверять мои bona-fides.
Я торопливо проглядела, что там у меня с собой. Телефонный номер – вполне естественно, что я записала его; номер может измениться за восемь лет. Автобусное расписание, приобретенное сегодня по дороге сюда. Счет за квартиру близ Хай-Маркет, также выписанный сегодня утром. С ним все в порядке – он был адресован «мисс Уинслоу».
Тут я заколебалась, сжимая листок в руке. Так ли с ним все в порядке? Как ни маловероятно, чтобы дедушка когда-либо увидел его, а если бы увидел, то вздумал проверять, но все же и Кон, и Лиза навещали меня там. Лучше избавиться от него. Я скомкала листок и кинула в пустой камин. Сожгу перед тем, как спускаться вниз.
Я быстро проглядела остальные бумаги. Несколько чеков, пара использованных автобусных билетов, сложенный бледно-зеленый листок…
Я выдернула и развернула его. «Разрешение на вождение автомобиля… Мэри Грей» и адрес близ Монреаля. Ну да, вот оно, черным по белому, канадское разрешение на вождение автомобиля – водительская лицензия, которую вы можете таскать с собой день за днем, год за годом и никогда даже не замечать, разве что когда настанет время ее обновлять…
Что ж, подумала я, сминая ее в руке, Кон с Лизой должны понять, как легко было допустить такую ошибку.
Мне стало смешно. Интересно, и как они умудрятся предупредить меня о моем промахе, не признаваясь, что рылись в моих вещах? По крайней мере, чемоданы они обыскать не могли – ключ висел на цепочке у меня на шее и там и останется…
Откуда-то снаружи раздался оклик Лизы и ответ Кона. Я слышала, как он шел через двор к дому. Брат с сестрой коротко о чем-то посовещались вполголоса, после чего он вернулся обратно к службам.
Я встала и поднесла спичку к скомканному счету в камине. Потом аккуратно скормила пламени автомобильные права и, взяв кочергу, поворошила горящие обрывки, так что они вспыхнули и, рассыпавшись пеплом, опали сквозь прутья решетки. Затем я вернулась к своему солнечному окну, взяла недокуренную сигарету и просидела еще несколько минут, стараясь расслабиться.
Окно выходило на маленький прямоугольный садик перед парадной дверью, огражденный невысокой стенкой из песчаника, чуть понижающийся в сторону реки. Неухоженная и заросшая травой дорожка бежала от крыльца прямо к белой плетеной калитке, что открывалась на берег реки – к висячему мостику. Вдоль тропинки росли лохматые кустики лаванды с вкраплениями редких упрямых маргариток и ноготков. За ними с обеих сторон неровная трава тянулась к месту, где когда-то были цветочные клумбы.
Там воистину царило полное запустение. Люпины одичали, все веселые краски вновь выцвели до одного лишь первобытного синего, пионы мрачно теснились под нависающими кустами сирени, и повсюду радостно завершали свою смертоносную работу плющ, вьюнок и ползучий шиповник. На первый взгляд буйство красок могло внушить обманчивую мысль, будто пред вами цветущий сад, но потом в глаза бросались одуванчики, буйные сорняки, щавель в траве под белой сиренью…
За дальней стеной и белой калиткой виднелась кайма объеденной овцами травы и деревянный мостик – короткий путь из Уайтскара в большой мир. С другого конца моста тропинка вилась сквозь деревья на том берегу, пока не исчезала в тени.
Вскоре взгляд мой вернулся к одичавшему садику. На сирень, яростно ссорясь, сели два дрозда. Огромные облака белых соцветий затряслись и закачались. Даже с того места, где я сидела, чувствовался запах сирени.
«Сад Аннабель. Она сама все сажала. Не забудьте спросить Кона, что там есть… если он знает».
Он не знал.
Я нагнулась затушить сигарету о каменный подоконник за рамой окна.
Пора идти вниз. Акт второй. Назад, в клетушку заговорщиков, к Кону и Лизе.
Я поймала себя на страстной надежде, что Кон не придет к чаю.
Он не пришел, и, похоже, все по-прежнему шло легко. Дедушка спустился с небольшим запозданием и открыл дверь гостиной, когда мы с Лизой дружески обсуждали, что случилось с разными соседями за время моего долгого отсутствия, а потом вел себя более-менее так, словно восьмилетнего перерыва не было вовсе.
После чая он повел меня на двор и показал все фермерские службы. Он шел довольно быстро и без видимого усилия, а держался совсем прямо. Когда заходящее солнце било ему в спину, отбрасывая тень на исхудалое лицо и делая седые волосы светлыми, как прежде, нетрудно было снова увидеть бодрого, самоуверенного и горячего человека, который всю жизнь трудился не покладая рук, чтобы привести Уайтскар к нынешнему процветанию. Я прекрасно понимала, отчего Кон – несмотря на расположение старика – вынужден был действовать крайне осмотрительно.
Во дворе дедушка остановился.
– Сильно тут все изменилось?
– Ферма? Ну… трудно сказать.
Быстрый взгляд из-под нависающих седых бровей.
– Что ты имеешь в виду?
– В некоторых отношениях – да, – медленно произнесла я. – Новая краска и… эта стена новая, верно? И бетон, и все эти стоки. Но я имела в виду… ну, я слишком долго отсутствовала и, думаю, теперь Уайтскар просто не может не выглядеть для меня чуть-чуть странно. Моя картина – в смысле, картина в моем воображении – стала едва ли не реальнее его самого. Например, – я негромко рассмеялась, – я помню ферму всегда в солнечном сиянии. Так всегда бывает, сам знаешь.
– Говорят. Я-то думал, ты скорее должна вспоминать ее такой, как в день, когда ты отсюда уехала. Премерзкий был день.
– Да. Я ушла еще до того, как окончательно рассвело, и сам можешь представить, как все это смотрелось. Дождь, ветер, поля все серые и плоские. Помню, это поле выглядело просто ужасно – что там на нем росло в тот год, пшеница? Я что-то забыла.
– Репа. Но ты права. Пшеница в тот год повсюду полегла.
– И странно, – продолжала я, – что я так плохо все это помню. Наверное, психологи сказали бы, что дождь, ветер и это серое раннее утро так смешались у меня в памяти с острым чувством несчастья, что ухожу из дома, что я позволила себе все это забыть. – Я засмеялась. – Не знаю. Но все эти годы, что меня тут не было, я вспоминала лишь солнце… чудесные ясные дни и все наши занятия… в основном детские воспоминания. – Я немного помолчала. – Пожалуй, ты мог бы сказать, что настоящие мои воспоминания о доме со временем были вытеснены мечтами. Через несколько лет с трудом могла бы по-настоящему точно описать… ну хоть вот это.
Я обвела рукой опрятный двор, тенистую пещеру амбара и двойные двери конюшни с щеколдами наверху.
– Если бы ты спросил меня даже, из какого камня сложены эти стены, я бы и то не смогла ответить. И однако, теперь, вернувшись, я обращаю внимание на все. Крохотные пустяки, которые я всю жизнь принимала как само собой разумеющееся и никогда толком-то и не видела.
– Хм.
Он пристально смотрел на меня. В ясных серо-зеленых глазах я не видела ни ласки, ни привязанности.
– Кон – славный паренек, – ни с того ни с сего безапелляционно заявил дедушка.
– Да, конечно.
Наверное, голос у меня звучал удивленно.
Дедушка неверно истолковал мою настороженность, потому что в голосе его появилась резкая нотка.
– Не волнуйся, – все столь же отрывисто сказал он. – Я не собираюсь ворошить то дело восьмилетней давности. Едва ли я очень уж люблю Коннора за ту историю, верно? Это единственное, что я против него имею, но он, по крайней мере, высказался начистоту и хотел загладить свою вину, как порядочный человек.
Я промолчала. Дедушка покосился на меня, а потом сказал умиротворяюще, как будто заканчивая спор:
– Ну ладно, ладно. Мы уже говорили об этом. Хватит. Я же сказал, мы об этом забудем, вот и забудем. Но помимо того, что было и быльем поросло, Кон славный паренек и он заменял мне сына эти последние восемь лет.
– Конечно.
Еще один зоркий, почти враждебный взгляд.
– Я сказал ровно то, что хотел сказать. После того как ты сглупила и бросила меня, он остался и встречал все неприятности грудью. Сказал мне правду – во всяком случае, то, что тогда принимал за правду. Не отрицаю, я много чего наговорил ему, но после того, как все уже было сказано и сделано, что мне оставалось? Мне уже давно трудно было бы обходиться без него, а в последние год-другой так и вовсе невозможно. Он более чем искупил прошлое. Вкладывает в эту землю все, что только может.
– Да. Я знаю.
Белые брови насупленно повернулись ко мне.
– Ну-ну?
Я улыбнулась:
– Дедушка, ну каких еще слов ты от меня ждешь? Все правильно. Я наделала глупостей и бросила тебя, а Кон наделал глупостей, но остался. Один – ноль в пользу Кона. Хотя не забывай, что мне потребовалось больше времени на то, чтобы пережить свою глупость, чем ему… или тебе.
Ненадолго воцарилась тишина. Затем дедушка разразился коротким сухим смехом.
– Ничуть не переменилась. Так ты вернулась, чтобы ссориться со мной, а?
– Дедушка, милый, – покачала я головой, – конечно нет. Но я не очень понимаю, чего ты добиваешься. Пытаешься рассказать мне, какой Кон замечательный? Хорошо, я тебе верю. Он мне и сам рассказывал. Но ты же не можешь винить меня, если я держусь слегка настороже. Восемь лет назад все эти прелюдии вели бы прямиком к сватовству. Надеюсь, я достаточно ясно дала понять, что это невозможно.
– Хм. Ты говорила что-то в этом роде, но с женщинами никогда ведь нельзя знать наверняка, особенно если они начинают молоть весь этот вздор про любовь, перешедшую в ненависть, и тому подобное.
– Ничего подобного я не говорила. Я вовсе не ненавижу Кона. Если бы я испытывала к нему какие-либо сильные чувства вообще, то вряд ли бы вернулась, пока он еще здесь, правда? Я же тебе сказала, что испытываю: равнодушие и довольно сильную неловкость. Дорого бы отдала, лишь бы не встречаться с ним вновь, но раз уж он здесь и вряд ли отсюда уедет… – Я слабо улыбнулась. – Ладно, дедушка, что было, то прошло. Я хотела увидеть тебя, и никакой Кон меня бы не остановил. Ну а теперь, ты ведь никогда не любил начинать такие разговоры просто так. Ты явно к чему-то вел. Так к чему?
Он усмехнулся:
– Ладно. Твоя правда. Ты ведь всегда знала, что, когда я умру, Уайтскар будет твоим, верно? Что он должен был перейти к твоему отцу, а потом стал бы твоим.
– Да. Знала.
– А тебе не приходило в голову, что за то время, пока тебя не было, я мог бы распорядиться по-другому?
– Конечно.
– А теперь, когда ты вернулась?
Я развернулась вполоборота к старику, опираясь на ворота, – совсем как раньше, когда разговаривала с Коном.
– Дедушка, милый, переходи к сути.
Старые глаза пронзительно уставились на меня, яркие, живые, почти угрожающие. Почему-то внезапно мне вспомнился Кон, хоть между ними на самом деле не было никакого внешнего сходства.
– Не премину. Итак. Тебя, должно быть, уже уведомили, что я не рассчитываю протянуть еще долго… Нет. – Это в ответ на мое протестующее движение: – Не утруждайся. Мы все знаем, что означает это мое гнусное состояние. Итак, восемь лет назад ты бесследно пропала и, насколько мы могли знать, давно умерла. И вот ты вернулась.
Он умолк и, казалось, ждал моего ответа.
– Ты обвиняешь меня, – ровным голосом спросила я, – что я вернулась получить то, что, по моим расчетам, может мне перейти?
Дедушка коротко скрипуче рассмеялся:
– Не глупи, девочка. Я ведь тебя знаю. Но ты была бы и впрямь очень глупа, если бы не думала об этом и не спрашивала себя, каково твое место теперь. Ты думала?
– Разумеется.
Он кивнул, словно довольный моими словами.
– Вот это прямой ответ. И я буду прям с тобой. Взгляни на это так. Ты восемь лет где-то шаталась, а Кон оставался здесь. Как по-твоему, справедливо ли, чтобы ты просто-напросто вернулась обратно, после всего, что Кон тем временем вложил в эту землю – и, к слову сказать, эта дура Лиза Дермотт тоже, – и просто забрала все у него из-под носа? Ты назовешь это честным? Чтоб меня повесили, если мне это кажется честным. – Внезапно он резко вскинул голову. – Чему ты смеешься?
– Ничему. Совсем ничему. Ты пытаешься сообщить мне, что оставил все Кону и Лизе?
Снова тот же хитрый взгляд, в котором можно было прочесть даже злобу.
– Этого я не говорил. И ты не позволяй им так думать. Я еще не умер. Но можешь ли ты придумать хоть одну причину, по которой мне не поступить именно так?
– Ни одной.
Дедушка уставился на меня из-под кустистых седых бровей. Вид у него был чуть ли не разочарованный. До меня наконец дошло, чем объяснялось это его мимолетное сходство с Коном, – выражением, ничем иным: выражением надменности, неприкрытого наслаждения мигом превосходства. Мэтью Уинслоу получал от ситуации почти столь же сильное удовольствие, как и Кон, и по сходным причинам. Ему нравилась власть, которую давало ему сложившееся положение дел.
– Какого дьявола, – раздраженно проворчал он, – хотелось бы мне знать, что тут смешного.
– Прости, – произнесла я. – Я просто подумала о Коне. Подорвался на собственной мине.
– Что? О чем ты говоришь, девочка?
– Это цитата, – беспомощно объяснила я. – Прости, дедушка. Я вполне серьезна, честное слово.
– Вот и постарайся оставаться серьезной. Toже мне цитата. Вижу, ты только зря время потратила за границей. Всякая современная чепуха, сразу ясно. Ну, так и что ты подумала о Коне?
– Да ничего. А ты не собираешься сообщить ему, что переписал завещание в его пользу?
– Ничего подобного я не говорил. И тебе запрещаю заводить с ним речь на эту тему. Чего я хочу, так это быть с тобой откровенным. Пожалуй, мне стоило отложить этот разговор до тех пор, пока ты не пробудешь в доме подольше, но просто последнее время я слишком много обо всем этом думал. Ты знаешь, что сюда приезжает Жюли?
– Да. Лиза мне говорила.
– Я написал ей и попросил приехать как можно скорее, а девочка ответила, что может вырваться прямо сейчас. Я хочу все уладить, когда она приедет. Исаак… ты помнишь Исаака?
– Я… не уверена.
– Адвокат. Отличный парень. Наверняка ты с ним встречалась.
– Ах да, конечно. Теперь вспоминаю.
– Он приезжает в пятницу, а потом еще раз на следующей неделе. Я назначил двадцать второе.
– Двадцать второе? Это же твой день рождения, да?
– Боже праведный, только вообразите, ты еще помнишь.
Он явно был польщен.
– Лиза говорила, она планирует устроить праздник, поскольку все мы тут будем и Жюли тоже.
– Да. Семейное сборище. Самое оно.
Я вскинула голову. Веселье куда-то пропало.
– Дедушка…
– Да?
– На этом самом семейном сборище, – медленно произнесла я, – ты собираешься сказать нам, кто на что может рассчитывать?
– Славное старомодное сборище стервятников над телом старика? Как ты думаешь, мне нравятся все эти разговорчики о том, что будет, когда я умру?
Я усмехнулась:
– Ты сам его завел, и кто, как не ты, учил меня быть реалисткой. Но послушай, дедушка… – Я отчаянно старалась, чтобы голос звучал не так настойчиво. – Если ты собираешься… сделать Кона своим наследником… может, ты ему скажешь? Ну пожалуйста.
– С какой это стати?
– Тогда… тогда мне будет гораздо легче.
– Тебе станет легче? Что ты имеешь в виду?
– Только то, что он… будет меньше ревновать ко мне. Ты же не можешь винить Кона за то, что и он тоже реалист? Ты должен знать, что он питает некие надежды.
– Если питает, – сухо отозвался дедушка, – то он оптимист. – Заметив выражение моего лица, он засмеялся. – Что мне делать со своим имуществом, я решу сам, Аннабель, и если мне нравится позволять людям самим себе морочить голову, это уж их беда. Я понятно выразился?
– Понятнее некуда.
– Вот и славно. Ты понимаешь, что я собираюсь хранить свои дела в секрете.
– Да. Что ж, ты имеешь на это полное право.
Наступила пауза. Казалось, дедушка подбирает слова, но когда он заговорил, то довольно прямо.
– Знаешь, я всегда хотел, чтобы ты вышла замуж за Коннора.
– Да, знаю. Мне очень жаль, дедушка.
– Мне всегда казалось, что это будет наилучшим решением.
– Для Уайтскара. Да, я знаю. Но не для меня. А на самом-то деле и не для Кона, дедушка. Честно-честно, ничего хорошего из этого не получилось бы. Никогда.
– Ни даже после… нет. Я же сказал, что больше не заговорю на эту тему, – и не заговорю.
– Ни даже после того, что было. – Я улыбнулась. – Знаешь ведь, для брака подходит не любая пара. Не думаю, что Кон сейчас придерживается того же мнения, что и восемь лет назад.
Старые глаза внезапно сделались пронзительными и острыми.
– Даже если за тобой пойдет Уайтскар?
– Ну конечно нет! – Однако я растерялась и не сумела этого скрыть. – Не будь таким средневековым, дедушка.
Он все еще смотрел на меня яркими глазами.
– А если он пойдет с Коннором?
– Это угроза или подкуп?
– Ни то ни другое. Ты же дала мне понять, как мало эффекта это возымело бы. Я думаю о твоем будущем, если ферма перейдет Кону. Ты осталась бы?
– Как я могла бы?
– Это задумывалось как выстрел мне прямо в сердце?
– Боже праведный, нет. Тебе вовсе нечего обо мне волноваться. У меня есть мамины деньги.
– А Уайтскар?
Я промолчала.
– Тебе было бы все равно?
– Я… я не знаю. Ты сам только что указал, что глупо с моей стороны рассчитывать вот так запросто вернуться домой через восемь лет.
– Что ж, и то правда. Я рад, что ты это осознаешь. Я ведь, знаешь ли, буду здесь не вечно.
– Знаю. Но, по крайней мере, я могу быть здесь, пока здесь есть ты.
Он хмыкнул:
– Подлещиваешься, детка. Это тебе ничего не даст. И не гляди на меня так, я не растаю, не ледяной! Так ты ждешь, что я возьму да и вычеркну тебя, оставлю Жюли на произвол судьбы и передам все гуртом – землю, скот и прочее – молодому Коннору? Так?
Я оттолкнулась от ворот и выпрямилась.
– Дедушка, ты всегда был невыносим и в жизни не играл по правилам. С какой стати, черт возьми, ты ждешь, чтобы я отгадала, что ты задумал? Ты все равно поступишь по настроению, не важно, честно это или нет, а нам с Коном остается только принять то, что придет. – Я добавила: – Это очередная цитата. И не говори, что я тратила время понапрасну, потому что она из псалмов.
В лице дедушки ничего не изменилось, но в глубине глаз появилось что-то похожее на усмешку.
– Не дразни меня, Аннабель, девочка моя, а не то я не посмотрю, сколько тебе лет, и надеру уши.
– Прости.
Мы улыбнулись друг другу. Наступило молчание.
– Хорошо, что ты вернулась, дитя. Ты и не представляешь, как хорошо.
– Наверное, я могу не говорить тебе, как же хорошо вернуться.
Старик положил руку на щеколду ворот.
– Пойдем на луг к реке. Там есть однолеточка, тебе понравится.
Мы направились вниз по дорожке между живыми изгородями, шепчущими побегами расцветающей таволги. Над ней шелестел боярышник, цветы на его ветвях уже засохли и начали твердеть ягодки.
В конце дорожки калитка открывалась на поле, поросшее лютиками и кукушкиным цветом. К нам грациозной походкой, распустив хвост поверху, направлялась кобылка, лоснящиеся бока ее вздымались. Жеребенок мягкими и настороженными, как у оленя, глазами следил за нами из тени большого бука.
– Он просто чудо.
– Правда? – В голосе старика слышались удовольствие и любовь. – Лучший ее жеребенок. Форресты держат трехлетку от нее и того же жеребца, но им совсем не занимаются. Да, кобылка великолепная, я купил ее у Форрестов три года назад, когда они распродавали всех лошадей. Полегче, Блонди, полегче. – Это было сказано лошади, которая тыкалась мордой ему в грудь, пока он открывал калитку и придерживал ее для меня. – Заходи. Трава довольно сухая. Придется тебе завтра подыскать какую-нибудь обувь получше.
Я прошла за ним на поле.
– А что не так с трехлеткой?
– Что? А, с конем Форрестов? Да ничего, кроме того, что всем там недосуг им заниматься. Я думаю, его держат просто из сентиментальности, как одного из лучших среди потомков старого Маунтина. Он от Эвереста – помнишь Эвереста? Теперь он перешел к Чоллерфордам, стал кусачим, старый чертяка, но детишки его не хуже, чем прежде, погляди только на этого однолеточку. И Форрестов жеребенок тоже мог бы стать победителем, если бы у них нашлось время его учить. Роуэн, вот как они его назвали. – Он хмыкнул и похлопал кобылу по шее. – От Эвереста и Аш Блонд.
– Маунтин Аш?
– Именно. Форрест всегда оставлял в именах всю эту чушь. Ты знаешь, что их конюшня пропала?
– Да. А как вы назвали этого? Ты сказал, он от тех же родителей.
– Мы его еще никак не назвали. Пусть называет будущий хозяин.
Кобылка вскинула голову, чтобы увернуться от ласкающей руки, и чуть отпрянула, нервно подергивая хвостом. Прижав уши, она протянула ко мне любопытную морду.
– Так, значит, он продан? – спросила я, не обращая на нее внимания.
– Да. Боюсь, тебе будет не на ком поездить. Блонди, как видишь, тяжела на ногу, а жеребенка увезут в следующем месяце. – Дедушка засмеялся. – Разве что попытаешь счастья с трехлеткой Форреста. Не сомневаюсь, он тебе разрешит, если ты его попросишь.
Кобылка придвигалась все ближе ко мне. Жеребенок с заинтересованным видом побежал к ней. Сзади, где-то на дорожке, послышались приближающиеся шаги. Я все пятилась от лошади, пока не прижалась спиной к воротам. Она снова протянула морду и стала шумно обнюхивать мое платье.
– Если попрошу кого? – еле дыша, спросила я.
– Да Форреста, разумеется. Какого дьявола с тобой творится, Аннабель?
– Ничего. А что со мной должно твориться?
Шаги слышались ближе.
Дедушка с любопытством разглядывал меня.
– Да ты вся белая как полотно! Можно подумать, боишься лошади!
Я ухитрилась выдавить из себя смешок:
– Боюсь? Какая нелепость! Ну-ка, Блонди…
Я потянулась к голове кобылки, надеясь, что дедушка не заметит, как дрожит поднятая рука. Кобылка покусывала кончик моего пояса. Жеребенок стоял у нее за плечом и таращился на меня. В любой миг он мог тоже полезть ближе…
Я отвернулась от задумчивого, недоумевающего взгляда дедушки и быстро произнесла:
– А мне казалось, мистер Форрест в Италии.
– Он приезжает на этой неделе, мне Джонни Рудд сказал. Они его не ждали так скоро, но, наверное, продать итальянский дом удалось быстрее, чем он рассчитывал.
Я попыталась оттолкнуть голову кобылы. С таким же успехом я могла бы пихать слона.
– А я думала, – нетвердым голосом сказала я, – что он уехал навсегда. В смысле, теперь, когда Холл сгорел и… все пропало.
– Нет-нет. По словам Джонни, он собирается поселиться в Уэст-лодже, а Рудды будут вести там хозяйство. Он вернулся в прошлом году, чтобы разобраться с остатками имения, и они с Джонни взялись за работу и начали восстанавливать старые сады. Сдается мне, этим он и собирается теперь заниматься.
– Да, Кон говорил…
Голос Кона раздался из-за поворота тропинки:
– Дядя Мэтью? Аннабель?
– Мы здесь! – отозвался дедушка.
Кобылка покусывала мое платье, и, отступая все дальше от нее, я так прижалась к воротам, что перекладина больно врезалась в спину. По лицу дедушки пробежала тень.
– Аннабель…
– Так я и думал! – раздался милосердный голос Кона как раз у меня за спиной. – Мне следовало догадаться, что ты приведешь ее прямо сюда!
Должно быть, выходя из-за поворота, он с первого же взгляда оценил ситуацию: дедушка, чье внимание разделилось между жеребенком и моим странным поведением; я, прижавшаяся спиной к воротам, что-то лепечущая и пытающаяся бессильными трясущимися руками оттолкнуть Блонди – и она, ласково дующая мне в грудь.
В глазах Кона вспыхнул веселый огонек, но он тут же перегнулся через ворота рядом со мной и одним энергичным шлепком отогнал назойливую кобылку прочь.
– А ну-ка брысь!
Блонди шарахнулась в сторону, прижав уши и разметав хвост по ветру. Жеребенок вскинул прелестную головку и поскакал за матерью. Я облегченно выдохнула, а Кон толкнул воротца и вошел в загон.
По счастью, дедушка все еще следил за жеребенком, который легким галопцем скакал в тени дерева.
– Отлично движется, правда? – ласково проговорил он.
– Да, красивый малыш, – согласился Кон.
– Малыш? – дрожащим голосом повторила я. – Он же выглядит просто огромным!
Искорка в глазах Кона показала мне всю неуместность подобной реплики в устах того, кто якобы большую часть жизни провел среди лошадей. Затем он, точно умелый актер, бросился исправлять положение, тайная нотка смеха была запрятана в его голосе так глубоко, что была слышна только мне.
– Да, здорово вымахал, учитывая, что ему всего-навсего год.
И Кон без проблем пустился в различные технические подробности с мистером Уинслоу – наверняка чтобы дать мне время прийти в себя.
– Я как раз говорил Аннабель, – скоро услышала я дедушкины слова, – что, если захочет прокатиться верхом, придется ей обращаться к Форресту.
– Форресту? Так он вернулся?
– Еще нет. Приедет на неделе. Джонни Рудд сказал, они не ждали его раньше осени, но, по-видимому, он продал виллу, так что приезжает жить в Уэст-лодже.
Кон облокотился о воротца рядом со мной и кинул на меня насмешливый взгляд из-под ресниц.
– Вот повезло-то, Аннабель. Он разрешит тебе покататься на том жеребенке от Маунтина.
Меня все еще трясла внутренняя дрожь, но я не намеревалась позволить Кону развлекаться за мой счет.
– Ты правда так думаешь? – откликнулась я с энтузиазмом в голосе. – Вот здорово!
Глаза Кона расширились.
– Конечно позволит, – заверил дедушка, – если только ты не растеряла вконец былую хватку! Хочешь пойти и взглянуть на него прямо сейчас?
– С удовольствием.
– А нельзя подождать? – вмешался Кон. – У тебя усталый вид.
Я посмотрела на него с легким удивлением:
– Ничуть не устала.
Кон выпрямился с той ленивой грацией, которая казалась напускной, но на самом деле была для него столь же естественной, как дыхание. От этого движения, хотя и медленного, лошадь, пощипывавшая травку рядом с нами, закатила обведенные белым глаза и потрусила прочь.
– А ты ей не нравишься, – заметил Мэтью Уинслоу. – Тогда пойдем, дорогая. Ты с нами, Кон?
Тот покачал головой:
– Нет, у меня еще пропасть работы. Я пришел просто спросить, не можешь ли ты отправиться со мной на семнадцатый акр и взглянуть на косилку? Она что-то барахлит, а я никак не разберусь, в чем там дело. Могу подвезти тебя на машине.
– Косилка? Боже праведный, ты что, сам не мог все наладить? – Однако старик повернулся и вид у него при этом был весьма довольный. – Что ж, в таком случае… – Он посмотрел на меня. – Может, в другой раз? Или сходи одна. Жеребенок на лугу, два поля за мостом, ты знаешь это место, за лесом.
– Да, – сказала я. – Знаю. Тогда я схожу.
Единственное мое желание состояло в том, чтобы уйти, остаться одной, даже не возвращаться вместе с ними к дому. Но уже с этими же словами, полуобернувшись, чтобы направиться прочь, я заметила на лице Кона тень, похожую на искреннее беспокойство.
И вдруг до меня дошло, что это своевременное появление на сцене было отнюдь не случайным. Он пришел вовсе не затем, чтобы спросить насчет косилки, а заодно подразнить меня, – его приход был настоящей спасательной экспедицией.
Кон догадывался, что меня приведут в паддок, догадывался и о том, что тут может произойти и что затянувшаяся беседа с дедушкой может оказаться для меня слишком большим напряжением. Он явился лишь для того, чтобы выручить меня, отвлечь мистера Уинслоу. По всей вероятности, с косилкой вообще все в полном порядке…
И если он все же поддался искушению подразнить меня, то, учитывая все обстоятельства, имел на это полное право. Сейчас он стоял, с мрачным терпением выслушивая язвительную тираду о некомпетентности молодого человека, который не может за двадцать секунд выявить и распознать любую неполадку в любом механизме, используемом на ферме.
Что ж, честность за честность. Не буду давать ему дальнейших поводов для беспокойства. Я прервала дедушкину тираду:
– Все-таки, наверное, я никуда не пойду. Вернусь лучше в дом. Я… с меня на сегодня хватит.
Мэтью Уинслоу взглянул на меня озадаченно; казалось, от удивления у него прибавилось морщин.
– Детка, все-таки ты чем-то расстроена. Что такое?
Как ни глупо, но мне вдруг захотелось плакать.
– Ничего, правда. Ничего. Кон прав. Я просто устала. – Я пожала плечами. – Было так здорово разыгрывать возвращение блудного сына, и все были ко мне так добры… слишком добры. Но знаешь, это ужасно выматывает. Столько всего произошло, что мне кажется, я вернулась уже год назад.
Мы вышли назад на тропинку. Закрыв за мной воротца, Кон взял меня под руку, словно в знак ободрения.
– Ну конечно, такое напряжение. Мы все это понимаем. Знаешь, лучше всего иди-ка и отдохни до ужина.
Он говорил, как и прежде, самым нежным голосом. Я заметила, как взгляд дедушки быстро скользнул с лица Кона на мое и обратно. Было вполне очевидно, что заступничество Кона являлось совершенно искренним, и я-то знала причины этого, но вовсе не собиралась давать Мэтью Уинслоу повод для ложных выводов.
Я быстро выдернула руку:
– Пожалуй, так и сделаю. – И тут же повернулась к старику. – А у тебя еще сохранилась доска для игры в криббидж?
На лице его появилась ухмылка.
– Конечно. Ты еще помнишь, как играть?
– Как я могла забыть?
«Она часто играла с ним: это такая старомодная игра. Вы ее знаете? Отлично».
Я добавила:
– Помнится, ты задолжал мне несметную сумму.
– Вздор. Я всегда разбивал тебя наголову.
– Ну и пусть, – весело произнесла я. – За восемь лет я сильно усовершенствовалась. Вот увидишь, еще выиграю у тебя и дом, и земли, так что следи за каждым своим шагом.
По сухому смешку я почувствовала, как напрягся Кон рядом со мной.
– Ну, – отрывисто произнес он, – надеюсь, сегодня-то вечером, во всяком случае, вы играть не будете.
– Нет-нет. Детке надо будет пораньше лечь. Кроме того, я, наверное, останусь с тобой на семнадцатом акре. Как ты туда добираешься?
Кон ответил, и остаток дороги до двора, где стояли машины, они беседовали между собой. Обращение Кона с его двоюродным дедушкой было совершенно очаровательным: непринужденное, легкое и дружеское, однако ровно с тем намеком на почтение, который должен был льстить старику, исходя от столь деятельного и полного жизни человека, как Кон, по отношению к тому, кто, несмотря на все свое обманчивое впечатление силы, являлся лишь хрупкой оболочкой, которую сдует любой ветерок.
– Ерунда! – говорил дедушка. – Я вполне могу вам помочь, когда мы наладим как следует эти косилки.
Кон подарил ему ослепительную улыбку, полную любви.
– Ну уж нет. Приходи сколько угодно и надзирай за нами, но, боюсь, ничего другого мы тебе не позволим.
– Что ты со мной нянчишься! Я еще не одряхлел и не дам обращаться с собой, как с девчонкой.
Кон ухмыльнулся:
– Пожалуй. Да и в любом случае девчонка-то нам и поможет, когда чуть оглядится. Ты умеешь водить трактор… по-прежнему, Аннабель?
– Знаешь ли, да, даже если и утратила навыки общения с лошадьми, – ровным голосом ответила я.
Мы достигли ворот главного двора. Дедушка с некоторым трудом забрался в стоящий наготове большой «форд». Кон захлопнул за ним дверцу.
Вдалеке, за полем близ Хай-Риггса, раздавалось ровное бархатистое жужжание косилки. Если я не очень крупно ошибалась, то с ней было решительно все в порядке. Когда Кон захлопнул дверцу и повернулся, мы встретились с ним взглядом. В его глазах сияла улыбка.
– Вот так вот, – очень тихо произнес он, а потом спросил: – А кстати, ты и вправду водишь трактор?
– Приходилось.
– А машину? – продолжил он.
Я несколько секунд смотрела на него, а потом улыбнулась. В конце-то концов, он это заслужил.
– Да, у меня была машина в Канаде, я как раз только что сожгла разрешение на вождение и не знаю, где мои права, но это не важно. Если понадобится, могу водить и английскую.
– Ага, – кивнул Кон. – А теперь, если не возражаешь, закрой за нами ворота…
