Глава 4
Меня отведи ты на край скалы —
Любовь моя, иди за мной вслед —
И сбрось в поток, где ревут валы,
А я не вернусь уж в Нортумберленд.
Баллада «Прекрасный цветок Нортумберленда»
Это заняло три недели. К концу этого срока Лиза Дермотт поклялась, что я справлюсь. Она сказала, что теперь я знаю об Уайтскаре и Аннабель столько же, сколько они с Коном.
Даже мой почерк выдержал испытание. Лизу больше всего мучила проблема подписи, но она принесла мне несколько старых писем, написанных до исчезновения Аннабель, и когда я показала ей груду листков, покрытых тщательно отработанными надписями, она в конце концов признала, что сойдет и так.
– Кроме того, Лиза, – я звала ее и Кона по имени и привыкала называть Мэтью Уинслоу «дедушкой», – мне ведь не придется много писать. Главное – это дедушка, а ему писать не нужно. Что же касается банков, там нужна лишь моя подпись, а с ней, признайтесь, я справляюсь вполне хорошо. В любом случае за восемь лет подпись могла слегка измениться, это без труда объяснит любые легкие расхождения, всякий поймет.
Мы сидели вдвоем в гостиной другого пансиона – на этот раз большого здания в путанице деловых улиц к востоку от Хеймаркета. Я выехала из прежнего жилища на следующий же день после первой встречи с Лизой и по ее совету сняла эту комнату под именем Уинслоу.
– Потому что, – пояснила Лиза, – хотя я ни на миг не предполагаю, будто нас может увидеть вместе кто-нибудь, кто знает меня или знал Аннабель, если все же нас кто-нибудь увидит до вашего приезда в Уайтскар или если вдруг начнут наводить справки, то, по крайней мере, никто не сумеет выяснить, что Лизу Дермотт и Кона Уинслоу видели в обществе Мэри Грей как раз перед тем, как «Аннабель» вернулась домой, чтобы полакомиться упитанным тельцом.
– Похоже, вы на все сто уверены в этом упитанном тельце, – сухо заметила я. – Будем надеяться, вы правы. Вам придется быть совершенно откровенными со мной, вам обоим, рассказывая о реакции дедушки, когда он узнает, что я приезжаю. Если он проявит хоть легчайшее подозрение или сомнение, если хоть вскользь упомянет, что надо бы навести справки, – скажите мне, и…
– Мы еще раз все обдумаем, это ясно. Не воображаете же вы, будто мы будем проводить это расследование тщательно? Вы ведь знаете, мы о вас позаботимся. У нас нет выбора. Разоблачение бьет по обеим сторонам.
Я рассмеялась:
– Не думайте, будто я этого не понимаю! Возможности для взаимного шантажа безграничны и поистине завораживают.
Лиза улыбнулась своей обычной слабой, непонятной улыбкой.
– Вся суть как раз в том, что он взаимен, верно? – Она похлопала по книге, лежавшей на подлокотнике ее кресла. «Брэт Фаррар» сделался для нее настольным руководством всей нашей затеи. – В этой книге происходило то же самое… только у вас меньше причин для волнений, чем у здешнего самозванца. Вы ведь вернулись не для того, чтобы отнимать чье-то состояние, и вам легче придумать историю причины вашего бегства и возвращения, чтобы в ней сходились концы с концами.
– Правда? Знаете, Лиза, есть в этой истории одно место, где концы с концами не сходятся совершенно.
Мне показалось, будто моя собеседница насторожилась.
– Где?
– Ну, если только Кон не сумеет привести какие-либо крайне веские причины для той жуткой ссоры ночью, когда Аннабель пропала, я не могу поверить, что обычная ссора влюбленных, пусть даже самая сильная, заставила бы девушку сбежать из родного дома навсегда, пусть даже дедушка не принял бы ее сторону. Мне почему-то кажется, что скорее на дверь указали бы Кону.
Прежде чем мисс Дермотт ответила, прошло несколько секунд. Наконец она медленно произнесла:
– Думаю, Кон намерен рассказать вам в подробностях, что именно произошло, после того как он… когда узнает вас получше. Я сама не знаю всего, но уверена, что – как вы сказали? – концы с концами все-таки сходятся.
– Хорошо. Предоставим это Кону. По крайней мере, – бодро произнесла я, – мне можно расслабиться и рассказать правду о своих странствиях за границей. Правда – всегда, когда возможно… Никогда не было лучшего алиби. Давайте снова займемся делом, идет?
И мы в пятидесятый раз начали все сначала.
Мисс Дермотт, с ее упорядоченным умом и почти полным отсутствием воображения, была наилучшим возможным учителем для этой цели. Я не переставала изумляться ее терпению и почти немецкой усидчивости, а спокойная уверенность начала оказывать на меня свое действие. В обществе Лизы любые мои сомнения начинали казаться просто капризами, моральные колебания едва ли стоили хоть минутной мысли, опасения были совершенно безосновательными – туманами, что рассеиваются под ровным напором здравого смысла.
В эти вечерние занятия за время моего трехнедельного ученичества Лиза, взяв за modus operandi методы, обрисованные в «Брэте Фарраре», вдалбливала в меня все факты касательно Уайтскара, его окрестностей и самого дома. И скоро, подобно герою-самозванцу из книги, я обнаружила, что не только увлечена, но даже захвачена предстоящими трудностями обмана. Все это было приключением, вызовом, и, твердила я себе (стараясь не задумываться, с какой долей самообмана), ведь вреда-то никакого и никому. Что же до Жюли… Но я не позволяла себе думать о Жюли. Я закрыла свои мысли перед будущим и сосредоточилась на теперешней задаче, соревнуясь с Лизой смекалкой день за днем, час за часом этих нескончаемых перекрестных допросов.
– Опишите гостиную… кухню… вашу спальню… Что ест на завтрак ваш дедушка? Как звали вашу мать? Цвет ее волос? Где стоял ее дом? В тот день, когда погиб ваш отец и в дом принесли эти известия, – где вы были? Пройдите из кухни на сеновал… Опишите садик перед домом. Что вы там посадили? Ваши любимые цветы? Оттенки? Еда? Имена лошадей, на которых вы катались на конюшнях у Форрестов? Собак? Вашего старого кота? Имя фермера в Низер-Шилдсе… главного скотника Уайтскара… конюха у Форрестов?.. Опишите миссис Форрест… ее мужа…
Но как правило, оживлять для меня действующих лиц нашей игры предоставлялось Кону.
Несколько раз (однажды, когда Лиза была со мной, но обычно в одиночку) ему удавалось выбраться из дома на часок-другой, пока его двоюродный дедушка отдыхал после обеда.
Первый раз он пришел, когда Лиза провела со мной уже пару часов. В тот день мы ждали его и прислушивались, не раздастся ли внизу, на тихой улочке, звук его автомобиля. Когда же наконец Кон вошел, я была всецело поглощена тем, что за чашкой чая описывала Лизе земли старого Форрест-холла, какими она описала их мне и как их могла бы вспоминать Аннабель – до того, как дом сгорел, а Форресты уехали за границу.
Я полностью сосредоточилась на своей задаче и не слыхала, чтобы кто-нибудь поднимался по ступенькам. Лишь внезапная перемена в бесстрастном, внимательном лице Лизы сказала мне, кто стоит в дверях.
Это она позвала: «Заходи» – прежде, чем я успела хотя бы повернуть голову, и это она вскочила на ноги, когда он вошел в комнату.
Тогда я поняла, почему мы не услышали машину. Должно быть, Кону пришлось немного пройтись от места, где он припарковался. Волосы и твидовый жакет его были в мелких капельках дождя.
Я впервые встретилась с ним после нашего странного столкновения у римской Стены и слегка побаивалась этой встречи, но, как оказалось, могла бы и не тревожиться. Он приветствовал меня с невозмутимым дружелюбием и той же безоговорочной уверенностью в моем желании сотрудничать с ними, которую я уже отмечала в его сестре.
Если мое приветствие прозвучало слегка робко, то это прошло незамеченным за восклицанием Лизы:
– Кон! Дождь идет?
– Кажется, да, я что-то не обратил внимания. Да, думаю, накрапывает.
– Думаешь, накрапывает! Да ты весь промок! И без куртки. Ручаюсь, ты оставил машину за три улицы отсюда. Ну в самом деле, Кон! Милый, подходи к огню.
Я с трудом сдержалась, чтобы не уставиться на нее в полном изумлении. Эта Лиза разительно отличалась от той, которую я знала до сих пор. Молчаливая, тяжеловесная наблюдательница из кафе «Касба», одержимая одной мыслью фанатичка из моей квартиры на Уэстгейт-роуд, собранная, умелая учительница последних нескольких дней – все они исчезли. Их сменила наседка, трясущаяся над своим цыпленком, тревожная пастушка со слабым ягненочком…
Она бросилась навстречу брату через всю комнату, смахнула дождинки у него с плеч и притянула поближе к огню – дверь не успела закрыться. Она усадила его в лучшее кресло, которое поспешила освободить сама, а потом (даже не подумав спросить моего разрешения) заварила для него свежий чай. Кон воспринимал всю эту суету, словно бы даже не замечая: терпеливо стоял, пока Лиза хлопотала вокруг, совсем как стоит воспитанный ребенок, пока мама приводит ему одежду в порядок, потом сел, куда она ему указала, и взял чай, который она для него приготовила. Это была совершенно новая для меня грань Лизы – и неожиданная. А заодно, подумала я, все происходящее как нельзя лучше дорисовывало тот образ Кона, который уже успел сложиться у меня в голове.
Он, на свой собственный лад, оказался таким же хорошим учителем, как Лиза. Ему выпало обрисовать мне общую картину жизни в Уайтскаре во времена Аннабель и в своей яркой и образной манере расцветить два самых важных портрета – Мэтью Уинслоу и самой девушки.
Я ждала, чтобы он упомянул последнюю ссору и ночь бегства Аннабель. Однако, дойдя до этого, Кон почти ничего не прибавил к тому, что я уже слышала от Лизы. Я же не задавала вопросов. Для них хватит времени, когда он узнает меня лучше. Ему все равно придется рано или поздно заговорить об этом, потому что я должна войти в жизнь дедушки юной Аннабель ровно в том месте, где она из этой жизни вышла. Однако я со все возрастающим интересом гадала, какими причинами он может объяснить мне столь сильную «ссору влюбленных», чтобы девушка сбежала за три тысячи миль и много лет не подавала о себе никаких вестей.
Собственно говоря, объяснение было оставлено на мой последний «урок» с Лизой.
Дело происходило в четверг третьей недели, и я не ждала свою наставницу. Когда дверь отворилась и на пороге показалась Лиза, мне почудилось, будто ее обычное хладнокровное спокойствие сегодня чем-то нарушено, однако она с обычной педантичностью сняла пальто и перчатки и уселась перед огнем.
– Я не ждала вас, – обратилась я к ней. – Ничего не случилось?
Она бросила на меня беглый взгляд исподлобья. Во взгляде этом мне померещилось беспокойство и даже злость.
– Жюли приезжает. Вот что случилось. На следующей неделе.
Я присела на краешек стола и потянулась за сигаретой.
– В самом деле?
– Как легко вы к этому относитесь, – кисло произнесла она.
– Ну, вы ведь говорили, что ее ждут домой летом.
– Да, но она взяла отпуск гораздо раньше, чем мы ожидали, и у меня такое чувство, будто это старик попросил ее приехать и она получает специальное разрешение. Он так прямо не говорит, но я-то знаю, что первоначально она собиралась приехать в августе… Понимаете, что это означает?
Я старательно раскурила сигарету и бросила спичку в огонь. (Золотая зажигалка с предательской монограммой лежала на дне моего саквояжа.)
– Понимаю, что это может означать.
– Это означает, что если мы не начнем действовать прямо сейчас, то Жюли вползет в Уайтскар и он оставит ей все до последнего пенни.
Я ответила не сразу. На ум мне пришло, что Кон, даже ломясь напрямик, никогда не опускался до грубости.
– Так что сами понимаете, – продолжала Лиза.
– Да.
– Кон говорит, это, скорее всего, означает, что старик тревожится о своем здоровье чуть сильнее, чем признается в этом. Судя по всему, Жюли за то время, что он болел, несколько раз писала ему, и я знаю, что он тоже ей отвечал. Уверена, он сам попросил ее приехать пораньше, а теперь рад-радешенек, что она будет здесь так скоро. Она написала, что появится на следующей неделе, но еще перезвонит и уточнит. Если бы все шло нормально, у нас было бы время до июля или августа, а пока мало ли что может случиться, – с горечью произнесла Лиза. – Как будто…
– Послушайте, – успокаивающе сказала я, – не стоит выискивать всякие особые причины и саму себя запугивать. Возможно, он просто хочет видеть Жюли, а возможно, просто она хочет видеть его. Все может объясняться совсем незамысловато. И не глядите так недоверчиво. Знаете, в большинстве своем люди действуют довольно прямо, пока только кто-нибудь не начнет докапываться до запутанных побуждений, а тогда – бог ты мой – до чего запутанными они могут быть!
Лиза улыбнулась мне своей обычной еле заметной улыбкой сквозь сжатые губы, – улыбкой, которая скорее служила уступкой моему тону, чем знаком настоящего веселья.
– Что ж, нам нельзя рисковать. Кон говорит, вам надо объявляться немедленно, прежде чем приедет Жюли, не то одному богу известно, что может выкинуть мистер Уинслоу.
– Но, Лиза, послушайте…
– Вы ведь справитесь, правда? Ох, хотелось бы мне иметь в запасе еще неделю, просто для большей уверенности.
– Я-то справлюсь. Дело не в этом. Просто хотела сказать, что в случае с Жюли Кон явно облаивает не то дерево. Не понимаю, какую опасность она может для него представлять, вне зависимости от того, в Уайтскаре она или нет.
– Все, что я знаю, – угрюмо отозвалась Лиза, – это что она похожа на Аннабель как две капли воды, а старик день ото дня становится все больше себе на уме… Бог весть что придет ему в голову. Разве вы не понимаете, чего боится Кон? Он почти уверен, что сейчас Жюли всего-навсего запасная наследница, но если мистер Уинслоу изменит завещание раньше, чем Аннабель вернется домой, и сделает Жюли основной наследницей…
– А, понимаю. В таком случае мне можно будет уже не беспокоиться. Но разве такое хоть сколько-нибудь вероятно, Лиза? Если дедушка наконец вычеркнет Аннабель и перепишет завещание, то уж наверное теперь-то в пользу Кона. Вы же сами говорили, что Жюли приезжает в Уайтскар только на каникулы и в отпуск и она лондонской закваски. Какие виды она может…
– В том-то все и дело. В прошлом году, когда она приезжала сюда, ее часто видели вместе с одним из мальчиков Фенвиков из Низер-Шилдса. Все это возникло словно на пустом месте, и никто не успел и глазом моргнуть, а он уже заезжал каждый день и все отирался вокруг мистера Уинслоу и Жюли… А она никак его не отваживала.
Я рассмеялась:
– Допустим. Но, Лиза, сколько ей было? Восемнадцать?
– Я знаю. Все это лишь умопостроения и, надеюсь, чистая ерунда, но вы же знаете, Кон живет буквально на лезвии ножа, а со стариком всякое может случиться. Едва вы появитесь, все будет вполне безопасно – старик, несомненно, ничего не оставит Жюли через вашу голову, но пока – она ведь дочка его сына, а Кон всего-навсего дальний родственник… и старику нравится Билл Фенвик.
Я посмотрела на кончик сигареты.
– А Кон никогда не думал выступить в роли соперника этого самого Билла Фенвика? Казалось бы, самый очевидный ход. Он ведь уже пытался с Аннабель.
Лиза пошевелилась.
– Говорю же, никому и в голову не приходило, что девочка уже большая! Она ведь только окончила школу! Думаю, Кон считал ее еще ребенком. Уж мистер-то Уинслоу точно, и история с Фенвиком ужасно его рассмешила.
– А теперь Жюли провела год в Лондоне. Наверняка она уже переросла период увлечения соседскими мальчиками, – беззаботно заметила я. – Вот увидите, вы беспокоились из-за совершеннейших пустяков.
– Надеюсь. Но как только вы приедете в Уайтскар, Кону уже ничто не будет угрожать. Жюли перестанет стоять на пути.
Я несколько мгновений смотрела на свою собеседницу.
– Пожалуй, перестанет. Ну ладно. И когда?
Снова эта скрытая вспышка азартного возбуждения.
– В ближайшие выходные. Можете позвонить в воскресенье, как мы и договаривались. Если позвоните в три, старик будет отдыхать и я сниму трубку.
– Знаете, перед тем как объявляться, мне надо еще поговорить с Коном.
Моя собеседница замялась.
– Да. Он… он хотел сам сегодня прийти и повидаться с вами, но не смог освободиться. Понимаете, есть еще одна-две вещи… – Она помолчала, словно бы подбирая слова. – Которые вы должны узнать. Мы… оставили их напоследок. Нам хотелось сперва убедиться, что вы уже осознали, как легко будет провернуть наш план. Так что я… мы…
Она умолкла.
Я не помогала ей. Тихо курила и ждала. Ну вот, наконец. Я сухо думала, что Лиза могла бы и не беспокоиться – что бы она ни сказала, что бы я сама ни говорила себе, но я знала, что уже не отступлю. Тот миг, когда я согласилась сменить пансион и еще раз увидеться с Коном, был решающим, той точкой, откуда уже нет возврата.
– Это касается настоящей причины, почему Аннабель так поступила и сбежала из дому. – Слова давались Лизе с трудом. – Вы как-то спрашивали об этом.
– Да. Я уже начала гадать, а сами-то вы знаете ли.
– Не знала. До самого недавнего времени – не всю правду.
– Ясно. Что ж, но я должна знать именно всю правду, поймите сами.
– Конечно. Буду говорить с вами откровенно. Мы специально вам не все рассказывали до тех пор, пока вы как следует не втянетесь. Не хотели рисковать, что вы вдруг возьмете и бросите нас просто оттого, что есть одно обстоятельство, от которого все становится не то чтобы труднее, но слегка неловко.
– Слегка неловко? О боже, Лиза, я-то думала, тут, по крайней мере, убийство, коли его так тщательно скрывают от меня все это время! Признаюсь, я сгорала от любопытства. Скажите же, сделайте милость! Нет-нет, все в порядке, можете не волноваться. На этой стадии я уже ничего не брошу. Теперь я ни за что на свете не могла бы тихонько сложить вещички и уехать, не бросив хотя бы одного взгляда на Уайтскар. Кроме того, если бы вдруг все бросила, то чувствовала бы себя распоследней дурой и растяпой. Глупо, конечно, учитывая, что именно мы задумали, но так уж сложилось. Считайте, что я полностью увязла.
Лиза еле слышно вздохнула, руки на миг сжались у нее на коленях и снова расслабились.
– Именно это я Кону и говорила! Это прямая девушка, сказала я, она нас не покинет, особенно теперь.
Я приподняла брови:
– Именно. Прямая, как штопор. Испытайте меня. Что ж, давайте послушаем эти ваши «неловкие» новости. После таких предисловий, насколько я понимаю, та последняя размолвка с Коном была и впрямь из ряда вон. Верно? Так кто же, в конце-то концов, нарушил порядок вещей?
Снова та же полуулыбка – тайная, со сжатыми губами и (с удивлением подумала я) какая-то злобная.
– Аннабель, – произнесла Лиза.
Я замерла, не донеся сигарету до рта, и воззрилась на собеседницу. Пухлые руки неподвижно покоились на коленях, но отчего-то теперь в них мерещилось самодовольство.
– Аннабель? – резко повторила я. – Не понимаю.
– Боюсь, я неловко выразилась. Мне не следовало позволять себе подобных выражений. Я всего лишь имела в виду, что девчонка сваляла дурака и оказалась в положении.
– Что?!
– Именно.
Говорят, слова не играют никакой роли – неправда, они определяют все. Я обнаружила, что невольно вскочила на ноги и, надо полагать, выглядела такой же потрясенной, как себя чувствовала.
– О боже, это… это… – Я резко отвернулась, отошла к окну и остановилась спиной к Лизе. Чуть позже я ухитрилась выговорить: – Прекрасно понимаю, почему вы не рассказали мне раньше.
– Так и думала, что вы поймете.
Голос ее звучал хладнокровно, как всегда, однако через несколько секунд, обернувшись, я заметила, что Лиза наблюдает за мной с настороженностью, которая сама по себе была достаточным предупреждением.
– Вы так сильно шокированы?
– Еще бы не шокирована! Не то чтобы самим фактом – мне следовало ожидать чего-нибудь подобного после всех этих прелюдий, – но прямым осознанием, в какую же историю я ввязалась. Все это казалось каким-то нереальным, пока я не услышала от вас открытым текстом.
– Так, значит, вам уже приходило в голову нечто подобное? Я предполагала такую возможность. Строго-то говоря, даже надеялась на это.
– Почему?
– Мне следовало сказать, надеялась, что так оно и произошло на самом деле. Тогда я знала бы, что вы уже об этом думали и все равно решили не отступать.
– О боже, да, – повторила я почти устало. – Я же сказала, что не отступлю, можете не тревожиться. Правда, хорошо бы я выглядела, согласившись лгать и обманывать ради своей доли наследства, а потом в ужасе отдергивая руки перед грехом восьмилетней давности. – Закатное солнце опускалось у меня за спиной, Лиза не могла видеть моего лица – лишь силуэт на фоне окна. Через несколько секунд я сумела произнести довольно ровным голосом: – Что ж, продолжайте. Удалось выяснить, кто это был?
На лице Лизы отразилось удивление.
– Силы небесные, как это – кто? Разумеется, Кон.
– Кон?
– Ну конечно же! – Она смотрела на меня в слепом изумлении. Затем глаза ее опустились, но я успела заметить в них мимолетную вспышку страсти, еще более шокирующей, чем все, что произошло до сих пор. – Кто же еще? – спросила она ровным бесцветным голосом.
– Да, но, Лиза!.. – Я остановилась, и у меня вырвался протяжный тяжелый вздох. – Кон, – тихо повторила я. – Боже мой… Кон.
Наступила долгая тишина, которую Лиза даже и не пыталась нарушить. Она снова не отрывала от меня глаз, и в отсветах огня из камина они загадочно поблескивали и не выражали ровным счетом ничего. Я оставалась на прежнем месте, спиной к заходящему солнцу, невольно оперевшись на подоконник. Внезапно я ощутила, как болят заведенные за спину руки, впившиеся в деревянный край. Отдернувшись, я начала медленно растирать кисти.
– Вы так взволнованы? – наконец осведомилась Лиза. – Отчего вы молчите?
– Это, – произнесла я, – и называется тишиной, не выразимой никакими словами.
– Аннабель…
– И вы думали, что подобное обстоятельство может показаться мне «слегка неловким»? Ума не приложу, с чего бы вдруг.
Она почти живо подалась вперед:
– Вы хотите сказать, что не придаете этому значения?
– Значения? Такому пустяку? Дорогая моя Лиза, за какую же… вздорную дурочку вы, должно быть, меня принимаете!
– Можете не волноваться, что Кон будет смущаться, потому что он не будет. Он…
– Рада… рада слышать, – дрожащими губами выговорила я. – Н-н-нельзя смущать Кона, правда?
– Вы смеетесь! – внезапно вскинулась она.
– Нет, Лиза, нет-нет. Я… я просто стараюсь держать себя в руках. В смысле, мне кажется, кое о каких аспектах этого дела вы просто не подумали. Знаете, а я вполне понимаю, почему Кон так стеснялся сам сообщить мне всю правду.
– Не представляю, – произнесла она почти возмущенно, – что вы находите в этом смешного?
– Ничего, честное слово, ничего. – Я наконец оторвалась от окна, подошла к столу, придвинула себе стул и уселась. – Не думайте, будто меня рассмешило то, что произошло восемь лет назад, – ни на минуту. Вся смешная сторона заключается как раз в моей роли. Я-то думала, вы возблагодарите судьбу, Лиза, что я засмеялась, а не преисполнилась благочестивого ужаса при мысли о том, чтобы сыграть роль девушки, которая, по вашему выражению, сваляла дурочку.
Она негромко ахнула.
– Так, значит, вам все равно? Вы действительно не намерены отступать?
– Я же сказала. Хотя это не облегчает мне встречу с Коном, верно?
– Кон не придает этому никакого значения.
– Вы уже говорили. Крайне великодушно с его стороны. Но тут главное – дедушка. Он знает?
– Ох да. Кон ему признался.
– Кон признался ему?
– Да. Видите ли, после побега Аннабель ему пришлось объясняться перед мистером Уинслоу. Старик знал, что той ночью, перед тем как прибежать к нему, она была с Коном. Она сказала дедушке, что они с Коном снова поссорились и на этот раз всерьез, но когда он спросил почему, все, что она смогла сказать, – это что не желает больше оставаться с Коном в одном доме и просит дедушку отослать его прочь. Само собой, мистер Уинслоу захотел узнать причину. Он знал, что Кон мечтал жениться на ней и, когда она ничего не сказала, похоже, решил, что Кон вел себя… слишком настойчиво, мягко выражаясь. А потом, с утра, когда обнаружилось, что она сбежала, Кону, естественно, пришлось объясняться. Как вы сами сказали, просто «ссора влюбленных» не подошла бы. В конце концов Кон решил, что лучше сказать правду.
– В конце?
– Ну да. Кон, разумеется, не сразу рассказал все мистеру Уинслоу. Старик был в ужасном состоянии и запросто мог бы уволить Кона.
– Если не оставил бы его при себе, чтобы заставить жениться на ней, когда она вернется домой.
– Его не надо было «заставлять». Мистер Уинслоу это знал. Кон с радостью бы женился на ней. Не думайте, что все было совсем уж так.
– Верю. В конце-то концов, на чаше весов лежал еще и Уайтскар.
Лиза бросила на меня быстрый взгляд – как ни странно, без капли негодования.
– Да. Еще и Уайтскар.
– Так, значит, Кон признался мистеру Уинслоу не сразу? А когда именно он рассказал о ребенке?
– Гораздо позже, когда стало ясно, что она действительно уехала навсегда. Когда она наконец написала из Нью-Йорка и стало очевидно, что она не собирается возвращаться домой. Кон был в ярости. Это поставило его в такое глупое положение.
– Пожалуй, – отозвалась я сухо. – Я вижу, что вы имеете в виду. Значит, после этого он и сказал мистеру Уинслоу, что у Аннабель, скорее всего, будет ребенок и что он отец?
– Да. – Она пошевелилась в кресле. – Ему пришлось, разве вы не понимаете? Очевидно было, что дело тут не просто в сильной ссоре, а гораздо серьезнее. Он и прояснил все, сказал, что был ее любовником и по-прежнему хочет жениться на ней, когда она вернется домой. Само собой, скандал вышел страшный, старик кричал на Кона, можете себе представить как, но Кон твердо стоял на своем и клялся, что собирался жениться на ней и до сих пор готов это сделать. Так что в конце концов мистер Уинслоу смирился. Не думаю, что ему даже тогда хотя бы на миг приходило в голову прогнать Кона. Понимаете, ведь, кроме него, у мистера Уинслоу никого не осталось.
– Понимаю.
– Они ждали от нее хоть каких-то вестей, но безрезультатно. Я вам об этом рассказывала. Всего одна записка – что она, мол, нашла работу с подругой, которая уехала в Штаты, и больше никогда не вернется. Вот и все.
– И никакого упоминания о ребенке?
– Нет.
– И той ночью, когда она покинула дом, она ничего не говорила дедушке?
– Нет.
– Фактически все это исходило не от самой Аннабель?
– Она ведь сказала Кону.
– Ах да, – повторила я. – Она сказала Кону.
Быстрый взгляд из-под ресниц.
– Не понимаю…
– Не важно. Просто вдруг подумалось. Но остается еще кое-что, чего я не понимаю, и нам лучше выяснить это прямо сейчас. Вернемся к тому вечеру, когда она сказала Кону. Вечеру ссоры. Вам лучше рассказать мне все поподробнее.
– Сама точно не знаю, что именно произошло, – сказала Лиза. – Кон не говорит. Возможно, он расскажет вам – теперь, когда вы уже знаете худшее. – Губы ее снова сжались в тонкой пародии на улыбку. – Я расскажу вам все, что знаю, все, что он рассказал мне. Он говорит, она сама только в тот день выяснила насчет ребенка. В тот день она ездила в Ньюкасл к доктору, и ей сообщили, что она беременна. Она вернулась поздно, уже в темноте, и направилась в Уайтскар через поля – там есть тропинка, которая ведет к пешеходному мостику за садом. Там-то она случайно встретилась с Коном, где-то над рекой, где тропинка поднимается чуть выше и идет под деревьями. Думаю, Аннабель не успела прийти в себя и успокоиться – наверняка новости оказались для нее чудовищным потрясением, и когда она налетела на Кона, то сразу без предисловий все ему выложила, ну и, конечно, произошла сцена, Кон пытался убедить ее выслушать его. А Аннабель совсем обезумела от страха, как сказать дедушке, и ужасно злилась на Кона и просто отказывалась слушать его уговоры, что теперь они должны пожениться и в конце концов все будет хорошо.
– Знаете, меня больше волнует не конец этой истории, а ее начало, – произнесла я. – Судя по всему, что я слышала, просто не представляю, как это все началось.
Лиза кинула на меня взгляд, значения которого я не поняла.
– Правда? Когда Кон так красив, а Аннабель, насколько мне известно… – Крошечная пауза. – В конце-то концов, она была еще так молода. Полагаю, это было одно из тех безумных коротких увлечений, которые кончаются так же внезапно и бурно, как и начались. Она никогда не показывала на людях, что неравнодушна к нему, хотя, сдается мне, кое-кто догадывался. Но, по всей вероятности, она еще не была готова остепениться и завести семью – и с Коном. А когда все это произошло, обвинила во всем только его, сказала, что все равно за него не выйдет и не станет жить с ним в одном доме и теперь кто-то из них должен покинуть ферму… Ну, Кон тоже вышел из себя, а он ведь чертовски вспыльчивый, как все Уинслоу, так что, насколько я понимаю, скандал разгорался все сильней. В результате она убежала от него и помчалась в дом, крича, что расскажет мистеру Уинслоу все-все, что виноват один Кон и что она добьется, чтобы его вышвырнули отсюда.
– Но на самом деле она вовсе не рассказала мистеру Уинслоу «все-все».
– Да. Наверное, как до того дошло, духу не хватило. По-видимому, она только плакала, бранила Кона и требовала, чтобы его прогнали. А мистер Уинслоу все еще хотел, чтобы она вышла замуж за Кона, и поэтому сказал только, пусть не валяет дурака и чем скорее она поладит с Коном, тем лучше. Думаю, он уже тогда подозревал, что они с Коном любовники. Вот и все, что мне известно. – Руки ее шевельнулись на коленях, как будто сметая что-то в сторону. – И должна признать, все, что я хочу знать. Но, думаю, и этого достаточно, не правда ли?
– Более чем достаточно.
Я смотрела на поверхность стола перед собой. «И я тоже кое-что знаю, – думала я. – То, чего не знаешь ты. О чем Кон никогда не говорил тебе. Я знаю, что произошло той ночью во тьме, над обрывом у глубокой реки…» Мне снова вспомнилось лицо Кона и ровный голос: «Разве обязательно нужна глухая полночь для нашей прогулки по краю обрыва над водой? Помнишь?» Я вспомнила выражение его глаз, когда он говорил эти слова, и ядовитые пузырьки страха у меня в крови. Интересно, как Кон собирается согласовать все это с версией, которую рассказал Лизе и мистеру Уинслоу?
Я поглядела на Лизу. Та опустила взгляд на руки. Да, для нее этого достаточно. Что бы Кон ни вытворил, Лиза на все закроет глаза. Даже если бы не пришло того письма из Нью-Йорка, удостоверяющего, что девушка еще жива после того, как исчезла из Уайтскара, Лиза все равно не захотела бы знать ничего больше.
Молчание длилось и длилось. Я смотрела, как играют язычки пламени на решетке. Уголек упал с сухим, трескучим звуком. Мимо него с шипением пронеслась и утихла струйка желтого огня.
– Это все? – спросила я наконец.
– Да. Пошли было разные слухи, но теперь уже все забыто, да никто и не знал ничего толком. Только Кон и мистер Уинслоу. Кон даже мне до сих пор ничего не рассказывал.
– Ясно. – Я выпрямилась и произнесла как ни в чем не бывало: – Что ж, так – значит так. Все в порядке, Лиза, я играю, но на своих условиях.
– Каких?
– Самых очевидных. Я принимаю все, кроме последнего утверждения, а его решительно отрицаю.
– Но… вы не можете!
– Вы имеете в виду, потому что это выставит Кона в глупом свете? Хорошо, а тогда ответьте мне, где ребенок?
– Умер. Родился мертвым. Усыновлен. Мы запросто выдумаем…
– Нет.
От моего тона глаза Лизы вновь вспыхнули, а лицо приняло прежнее настороженное выражение. Я медленно продолжала:
– Лиза, я сказала, что буду на вашей с Коном стороне. Но этого принять я не могу и не стану. Я не намерена придумывать себе трагедию, которая… которая совершенно выходит за рамки моего жизненного опыта. Помимо всего прочего, это чересчур трудно. Это очень… болезненная ситуация, и я не готова ее отыгрывать. Разве вы не понимаете? Я не готова притворяться перед дедушкой, будто родила ребенка – живого или мертвого – от Кона. Такого рода вещи слишком много значат. Кроме того, будь это правдой, я бы никогда не вернулась домой. Кон в роли бывшего любовника – да. Кон в… этой роли – нет. И дело с концом.
– Но как тогда объяснить?
– Очень просто – сказать, что вышла ошибка. Что к тому времени, как обнаружилось, что это не так, я уже находилась за границей и была слишком горда, чтобы вернуться домой, а вдобавок не хотела снова встречаться с Коном и дедушкой.
– А все остальное? Это вы принимаете?
– Что у меня был любовник? Я же сказала, да.
– А вы, – произнесла Лиза, пристально наблюдая за мной, – готовы, как вы сказали, «отыгрывать» это?
Я в упор посмотрела на нее:
– Если вы об этом, то у меня нет никаких возражений видеть Кона в роли бывшего любовника. Покуда остается определение «бывший».
Она снова опустила глаза, но я успела ясно заметить в них чувство, от которого эти бесцветные черты время от времени озарялись внезапным проблеском злобы – ревность, все еще живая и могучая, к несчастной девушке, которую Лиза уже много лет считала мертвой. И еще я наконец поняла, почему и сама Лиза, и ее брат не сомневались, что я готова очертя голову броситься с ними навстречу авантюре, которую, в лучшем-то случае, иначе, чем безумной и рискованной, назвать было нельзя. Да, им это диктовалось отчаянной необходимостью, но меня-то ничто не давило. И тот самый факт, что я, по выражению Лизы, была «прямой девушкой», делал меня удобной союзницей, но он же и должен был заставить моих сообщников призадуматься, отчего я согласилась связать свой жребий с ними. Я ни на минуту не сомневалась, что они в глубине души не причисляют меня к людям, готовым ради денег пойти на что угодно. Однако, по их расчетам, даже последнее разоблачение не должно было запугать меня. Лиза явно испытывала смущение, даже неловкость, но не страшилась за исход разговора.
Однако теперь в ее глазах я прочла объяснение – самое что ни на есть простое и приводящее в ярость. Лиза не могла представить себе, как это любая женщина может хоть миг противостоять перспективе союза – любого союза – с чудесным, восхитительным, неподражаемым и обворожительным Коном Уинслоу.
А Кон? Что ж, насколько я могла судить, Кон думал ровно так же.
Да, не знаю, как насчет упитанного тельца, но возвращение Аннабель под отчий кров явно не обещало протекать гладко и безмятежно.
