Солнце погрузилось в фиолетовую и алую гущу под мерцающими звездами. Вася пошла на вечернюю службу вместе с молчаливым братом, Дмитрием Ивановичем и вереницей бояр и их жен. В праздничные дни женщины могли выходить на сумеречные улицы и с родней ходить на службу, закрыв лицо вуалью.

Ольга не пошла в церковь: близились ее роды, и Марья осталась в тереме с матерью. Но другие благородные женщины Москвы шли в церковь по дороге, изрезанной колеями, неуклюже ступая в расшитых сапогах. Со своими слугами и детьми они казались зимними цветами, роскошными и полностью скрытыми за вуалью. Вася, задыхаясь в толпе бояр Дмитрия, с любопытством и ужасом наблюдала за ярко одетыми людьми, пока насмешливый локоть не ударил ее по ребрам. Какой-то мальчишка из процессии великого князя сказал ей:

– Лучше долго не смотри, незнакомец, если не хочешь жену или снесенную голову.

Вася не знала, смеяться ей или сердиться, поэтому отвела взгляд.

Башни собора сияли волшебным пламенем в свете заходящего солнца. Двойные ворота, отделанные бронзой, были высоченными, в два человеческих роста. Когда они вышли из притвора в огромный гулкий зал, Вася на мгновенье замерла с открытым ртом.

Она никогда не видела ничего красивее. Васю изумила лестница, аромат благовоний…позолоченный иконостас, разрисованные стены, серебряные звезды в синеве на своде… хор голосов…

Вася по привычке свернула налево, где молились женщины, но затем опомнилась. Она, с восхищенным видом, смешалась с толпой позади великого князя.

Впервые Вася жалела отца Константина. «Вот что он потерял, когда приехал в Лесной Край, – подумала она. – Блеск его рая, мир драгоценностей, где он мог молиться и быть любимым. Неудивительно, что все свелось к угрозам, горечи и проклятьям».

Служба стала самой долгой в жизни Васи. Песнопения сменились речью, а затем молитвой. Девушка стояла в полудреме, пока великий князь и его компания не покинули собор. Вася, пресытившаяся красотой, была рада уйти. Ночь выпустила их на желанную свободу после трех часов серьезного ритуала.

Процессия великого князя направилась в его терем. Люди шли по улицам, и епископы благословляли толпу.

Они пересеклись на миг с другой процессией, стихийной, идущей по снегу с Масленицей, куклой-чучелом на высоком шесте. Во всем смятении юные бояре окружили Васю.

Светлые волосы и широко посаженные глаза, пальцы, усыпанные кольцами, и перекошенные кушаки: то были очередные двоюродные братья князя. Вася скрестила руки. Бояре толкались, словно стая собак.

– Я слышал, ты любимец великого князя, – сказал один. Его еще тощая бородка выделялась на худом лице.

– Почему бы и нет? – спросила Вася. – Я пью пиво и не проливаю его, и на коне катаюсь лучше тебя.

Один из юных бояр толкнул ее. Она изящно уклонилась от удара и удержалась на ногах.

– Сильный ветер сегодня, да? – спросила она.

– Василий Петрович, не слишком ли ты хорош для нас? – спросил другой мальчик, улыбаясь гнилыми зубами.

– Может быть, – ответила Вася. Легкомысленность характера, усмиренная в детстве, нашла поддержку в новом грубом мире и внезапно ожила в ее душе. Вася улыбнулась юным боярам и почувствовала, что не боится.

– Слишком хорош для нас? – рассмеялись мальчики. – Ты всего лишь сын деревенского человека, никто, выскочка, последствие неравного брака.

Вася ответила на это изобретательными оскорблениями. Со смехом и криками бояре рассказали ей, что собирались дважды оббежать терем Дмитрия Ивановича. Победителю достался бы кувшин с вином.

– Как пожелаете, – согласилась Вася, проворная с детства. Она отмахнулась от мыслей о разбойниках, тайнах, неудачах: ей хотелось насладиться этим вечером. – Откуда начнем?

С кувшином вина в руках, уже навеселе, Вася оказалась в зале Дмитрия Ивановича с волной новых друзей. Часть ее тревоги утонула в триумфе. Она увидела, что главные участники ее лживой истории уже были в зале великого князя.

Дмитрий, как полагалось, сидел в центре. Рядом с ним сидела женщина. Ее накидка спадала с плеч, а круглое лицо выражало кислое самодовольство. Его жена…

Касьян… Вася нахмурилась. Он был как всегда спокоен, роскошно одет, но выглядел очень задумчивым. Между рыжими бровями пролегла морщинка. Вася подумала, не получил ли он плохие новости. Внезапно брат подошел к ней и схватил за руку.

– Ты все слышал, – смиренно сказала Вася.

Саша отвел ее в угол, помешав игривой парочке, к их общему недовольству.

– Ольга сказала, что ты вывезла Марью в город.

– Да, – ответила Вася.

– И что ты выиграла коня у Челубея.

Вася кивнула. Она слышала, как брат заскрипел зубами.

– Вася, ты должна покончить с этим, – заявил Саша. – Показывать себя всем и втягивать в это ребенка? Ты должна…

– Что? – перебила его Вася. Она очень любила своего сильного ясноглазого брата, но раздражение ее росло. – Тихо уйти в ночи в запертую комнату в тереме Оли, подготовить приданое, молиться по утрам и своим слабым очарованием соблазнять ребячливых бояр? А Соловей будет чахнуть в загоне? Ты хочешь продать моего коня или взять его себе, когда я уйду в терем? Ты монах. Я не вижу тебя в монастыре, брат Александр. Разве ты не должен растить огород, петь и молиться без остановки? Вместо этого ты здесь, главный советник великого князя Московского. Почему ты, брат? Почему ты, а не я? – Плечи Васи упали. Она подивилась силе, с которой говорила.

Саша ничего не ответил. Вася поняла, что он сам спрашивал себя об этом в тишине монастыря, спорил и не находил ответов. Он смотрел на нее с неприкрытой печалью и растерянностью, которая терзала его сердце.

– Нет, – возразила Вася. Ее рука нашла его, сильную и худую, на своем плече. – Мы оба понимаем, что я не могу уйти в терем, как не может настоящий мальчик. Я здесь и здесь же останусь. Или ты хочешь выставить нас лжецами перед всеми?

– Вася, – начал Саша. – Это не может длиться вечно.

– Я знаю. И я покончу с этим. Клянусь, Саша. – Ее рот мрачно дернулся. – Но не сейчас. Давай пировать, брат, и врать.

Саша вздрогнул, и Вася ушла, не дав ему ответить. Она шла, высоко подняв голову в своем угасающем гневе, пот тек по ее вискам под ненавистной шапкой. В ее глазах застыли слезы, потому что ее брат любил маленькую Василису. Но как можно любить женщину, которая так похожа на того ребенка, но так неуправляема и бесстрашна?

«Я должна уйти, – внезапно поняла Вася. – Я не могу ждать конца Масленицы. Я раню его своей ложью, и мне нужно уйти».

«Завтра, брат, – подумала она. – Завтра».

Дмитрий махнул ей рукой, как всегда улыбнулся. Лишь его холодная трезвость давала понять, что, возможно, князь вовсе не был спокоен. Его город и бояре болтали, татарский посол приехал в их город за данью, а сердце велит ему сражаться, но разум советует подождать. И то, и другое требовало денег, которых у него не было.

– Я слышал, ты выиграл коня у Челубея, – сказал Дмитрий Васе, с привычной легкостью прогнав тревоги со своего лица.

– Да, это так, – выдохнула Вася. Слуга толкнул ее тарелкой в спину. Уже стояли первые блюда, слегка припорошенные снегом в пути по двору. Мяса не было, зато были всевозможные вкусности из муки, меда, масла, яиц и молока.

– Молодец, мальчик, – похвалил ее великий князь. – Хотя я не могу одобрить твой поступок. Все же Челубей – гость. Но таковы мальчики. Можно подумать, посол справился бы с кобылкой лучше, – и Дмитрий подмигнул ей.

До этого момента Вася ощущала боль из-за того, что Саша лгал великому князю: сама она не испытывала вины. Но теперь она вспомнила обещание служить и почувствовала угрызения совести.

Что ж, хотя бы один секрет она могла раскрыть.

– Дмитрий Иванович, – внезапно сказала Вася. – Я должен вам кое-что сказать… об этом после.

Касьян пил вино и слушал, но теперь резко вскочил с места и смахнул с лица свои рыжие волосы.

– Неужели мы не будем развлекаться на празднике? – пьяно проревел он на весь зал, заглушив Васю. – Разве мы не хотим веселиться?

Он повернулся к Васе с улыбкой. Что он делал?

– Предлагаю развлечение, – продолжил Касьян. – Василий Петрович – отличный наездник, мы в этом убедились. Что ж, я хочу проверить. Примете ли вы участие в скачках завтра, Василий Петрович? Перед всей Москвой? Я бросаю вам вызов, и эти люди тому свидетели.

Вася замерла. Скачки? При чем здесь?..

Довольные шепотки пронеслись по толпе. Касьян странно смотрел на нее.

– Я согласен, – растерянно ответила Вася. – Если позволите, Дмитрий Иванович.

Дмитрий довольно откинулся на спинку стула.

– Я не против, Касьян Лютович, но не припомню у вас коня, который бы сравнился с Соловьем.

– И все же, – с улыбкой ответил Касьян.

– Значит, мы тому свидетели, – закричал Дмитрий. – Завтра утром. А теперь ешьте и благодарите Бога.

Слышались разговоры, пение, музыка.

– Дмитрий Иванович… – начала Вася.

Но в это мгновенье Касьян споткнулся и упал на скамью рядом. Он закинул руку на ее плечи.

– Я подумал, ты можешь совершить оплошность, – прошептал он ей в ухо.

– Я устал от лжи, – прошептала Вася. – Дмитрий Иванович сам решит, верить мне или нет. На то он и великий князь.

Сидевший с другой стороны Дмитрий выкрикивал тосты за своего будущего сына, обнимая плечи почти улыбающейся жены, и бросал хрящи собакам у его ног. Огонь сиял все ярче с приближением полуночи.

– Это не ложь, – возразил Касьян. – Только пауза. Правда похожа на цветы: лучше срывать ее в подходящий момент.

Вася почувствовала на плечах жесткую хватку.

– Ты мало выпил, мальчик, – продолжил он. – Мало. – Он плеснул вина в чарку и протянул ей. – Вот, это тебе. Завтра утром мы поскачем, ты и я.

Вася взяла чарку и отхлебнула. Касьян медленно улыбнулся.

– Нет. Пей больше, чтобы мне было проще победить. – Он подался вперед и прошептал: – Если я выиграю, ты мне все расскажешь.

Его волосы почти задевали ее лицо. Вася замерла.

– Все, Вася, все о себе и твоем коне – и том хорошем голубом кинжале у тебя на боку.

Вася открыла рот от удивления. Касьян выпил залпом свое вино.

– Я уже был здесь, – сказал он. – В этом тереме. Много лет назад. Я искал кое-что, что потерял. Потерял для себя. Почти. Но не полностью. Как ты думаешь, я найду это снова, Вася?

Его глаза были блестящими и далекими. Он притянул Васю к себе. Ей стало не по себе.

– Послушайте, Касьян Лютович… – начала она.

Она почувствовала, как он напрягся и слушал, но не ее. Вася замерла и медленно поняла тишину: старую тишину за ревом и голосами на пиру, тишину, которая медленно заполнялась дуновением зимнего ветра.

Вася забыла о Касьяне. С ее глаз словно спала пелена. В вонь, дым и шум боярского пира в Москве тайком пробирался новый мир, чтобы праздновать со своими людьми.

Существо под столом, в роскошных лохмотьях, пузатое и с длинными усами, деловито собирало крошки. «Домовой», – подумала Вася. Это был домовой Дмитрия.

Крошечная женщина с лохматыми волосами сновала между тарелок и изредка опрокидывала чарки неосторожных бояр. Это была кикимора: иногда у домового была жена.

Сверху раздался шорох крыльев. Вася взглянула в немигающие глаза женщины, прежде чем она исчезла в дыме высоких стен. Васе стало не по себе, ведь птица с головой женщины была воплощением судьбы.

Вася чувствовала на себе взгляды тех, кого видела и не видела. «Они смотрят и ждут… но чего?»

Вася посмотрела на дверь и увидела Морозко.

Он стоял в тусклом свете ламп. Отблески огня за ним утопали в ночи. Своим видом и цветом Морозко мог бы сойти за человека, если бы не непокрытая голова, отсутствие бороды и нетающий снег на одежде. Он был одет в синее, словно зимние сумерки, одежда покрылась инеем и льдом. Его черные волосы дрожали на ветру с запахом сосен, который плясал и понемногу уносил дым из зала.

Музыка стала свежее, мужчины в зале выпрямились на скамьях. Но никто не видел Морозко.

Кроме Васи. Она смотрела на ледяного демона, как на призрака.

Черти обернулись. Птица над головой расправила огромные крылья. Домовой перестал собирать крошки. Его жена тоже остановилась. Все они замерли.

Вася вышла в центр зала мимо шумных столов, мимо наблюдающих духов. Морозко смотрел на нее, его рот был слегка изогнут.

– Как ты оказался здесь? – прошептала она. Она подошла так близко, что чувствовала снег, время и ясную дикую ночь.

Морозко кивнул в сторону наблюдающих чертей.

– Разве я не могу присоединиться к толпе? – спросил он.

– Но зачем? – удивилась Вася. – Здесь нет снега и диких мест. Разве ты не повелитель зимы?

– Праздник солнца старее этого города, – ответил Морозко. – Но он не старее меня. Когда-то в эту ночь люди душили девиц, чтобы задобрить меня и прогнать, чтобы настало лето. – Он внимательно смотрел на Васю. – Теперь они не приносят таких жертв. Но я все равно иногда прихожу на пир. – Глаза Морозко были бледнее, дальше звезд, но по-прежнему смотрели на раскрасневшиеся лица с холодной нежностью. – Они все еще мои люди.

Вася ничего не ответила. Она думала о мертвой девушке из сказки, поучительной истории для детей в холодную ночь, которая скрывала кровавую историю.

– Этот пир означает угасание моей силы, – тихо добавил Морозко. – Скоро наступит весна, и я останусь в своем лесу, снег в котором не тает.

– Значит, ты пришел за задушенной девицей? – холодно спросила Вася.

– А что? – спросил он. – Такая будет?

Они молча смотрели друг на друга.

– Я верю, что в этом городе возможно все, – ответила Вася. Ее голос больше не был холодным, и она не замечала, каким древним он был. – Я больше тебя не увижу? Когда наступит весна, тебя не будет?

Он промолчал и отвернулся. Его хмурый взгляд бегал по залу.

Вася следила за ним. Ей показалось, что за ними наблюдает Касьян. Но Касьяна в зале не было.

Морозко вздохнул и отвел лучистый взгляд.

– Ничего, – сказал он сам себе. – Я вздрагиваю от теней.

Он снова посмотрел на Васю.

– Нет, ты меня не увидишь, – ответил он. – Потому что весной меня нет.

Вася заметила старую печаль на его лице и серьезно спросила:

– Присядете за стол с боярами в эту ночь, повелитель зимы?

Она испортила эффект, практично заметив:

– Бояре уже падают со скамей. Место есть.

Морозко рассмеялся, хотя Васе показалось, что он удивился.

– Я долго блуждал по залам людей, но меня давно – очень, очень давно – не звали на пир.

– Значит, я приглашаю тебя, – ответила Вася. – Хоть это и не мой зал.

Они повернулись к столу. Некоторые мужчины уже лежали на полу, похрапывая, остальные пригласили женщин. Их жены уже ушли спать. По обе руки великого князя сидели девушки. Он поймал широкой рукой грудь одной из них, и Вася покраснела. Морозко сказал, подавив смех:

– Пожалуй, я откажусь от пира. Прокатимся, Вася?

Вокруг них был шум и вонь, крики и громкое пение. Неожиданно Москва начала душить ее. Вася устала от затхлых теремов, жестких взглядов, обмана, разочарования…

Черти наблюдали за ними.

– Да, – ответила Вася.

Морозко изящно показал на двери и вышел за ней в ночь.

Соловей увидел их первым и звонко заржал. Рядом с ним стояла белая кобылица Морозко, бледный призрак на снегу. Зима жалась к ограде, глядя на гостей.

Вася пролезла между досок, ласково шепнула что-то кобылице и запрыгнула на знакомую спину Соловья, не думая о великолепной одежде.

Морозко взобрался на белую кобылицу и коснулся рукой ее шеи.

Их окружали высокие стены загона. Вася направила жеребца на них. Соловей перепрыгнул забор, белая кобылица прыгнула следом. Облачная дымка на небе рассеялась, и засияли живые звезды.

Они выскользнули за ворота князя Серпуховского, словно призраки. Ворота кремля все еще были открыты в честь праздничной ночи, и посад за ним был полон красных огней костров и приглушенного пения.

Но Вася не думала о кострах и песнях. Другой, более старый мир овладел ей, со своей чистой красотой, загадками, дикостью. Они с Морозко вышли незамеченными через ворота кремля, и кони повернули направо, мимо празднующих домов. Стук копыт лошадей изменился, и река развернулась перед ними, словно лента. Дым города остался позади: вокруг был лишь снег и чистый лунный свет.

Вася все еще была пьяна, несмотря на освежающий ночной воздух. Она крикнула, и Соловей ускорил шаг. Теперь они неслись вдоль Москвы-реки. Две лошади бежали вровень по льду и серебряному снегу. Вася улыбалась, стиснув зубы на ветру.

Морозко ехал рядом с ней.

Они мчались долго. Когда Вася вдоволь накаталась, Соловей перешел на шаг, а сама она со смехом бросилась в сугроб. Потея под тяжелой одеждой, она сорвала шапку и капюшон и подставила взъерошенную черную голову под свет ночи.

Морозко остановился рядом с Соловьем и легко спрыгнул на лед реки. Он скакал с безумным ликованием, как Вася, но теперь выглядел собранным и осторожным.

– Значит, теперь ты сын боярина, – сказал Морозко.

Беззаботная легкость Васи исчезла. Она встала, отряхиваясь от снега.

– Мне нравится быть господином. Почему я родилась девочкой?

Из-под век демона выходило голубое сияние.

– Ты не такая уж плохая девочка.

Вино – только вино – ударило Васе в голову. Ее настроение переменилось.

– Это все, что мне остается? Быть призраком – кем-то настоящим и ненастоящим? Мне нравится быть юным господином. Я могла бы остаться и помогать великому князю. Я бы обучала лошадей, управляла людьми, овладела мечом. Но не могу, иначе мой секрет раскроют.

Вася резко развернулась. В ее распахнутых глазах сиял звездный свет.

– Если я не могу быть господином, я по-прежнему могу странствовать. Я хочу повидать весь мир, если Соловей возьмет меня. Я бы увидела зеленые земли на закате, остров…

– Буян? – пробормотал Морозко за ее спиной. – Где волны бьют о скалы и ветер пахнет холодными камнями и апельсиновыми цветами? Которым правит царевна-лебедь с серыми, как море, глазами? Землю из сказок? Ты этого хочешь?

Жар от вина и дикой езды теперь остывал. Все вокруг замерло перед рассветным ветром. Вася задрожала, обернутая в волчью шкуру, в свои черные волосы.

– Ты пришел за этим? – спросила она, не оборачиваясь. – Чтобы уговорить меня сбежать из Москвы? Или скажешь, что мне лучше жить здесь девушкой и выйти замуж? Почему черти пришли на пир? Почему там была гамаюн? Да, я знаю, что означает эта птица. Что происходит?

– Разве нам нельзя праздновать с людьми?

Вася не ответила. Она расхаживала, словно зверь в клетке, несмотря на холод льда, леса и неба.

– Я хочу свободы, – сказала она самой себе. – Но еще я хочу свое место и цель. Я не уверена, что могу получить хотя бы что-то одно. И я не хочу жить во лжи. Я расстраиваю брата и сестру, – Она резко остановилась и повернулась. – Ты можешь решить эту загадку за меня?

Морозко выгнул бровь. Рассветный ветер поднял вихри снега у ног лошадей.

– Разве я оракул? – холодно спросил он. – Разве я не могу праздновать, скакать в лунном свете, не выслушивая жалоб русских девиц? Какое мне дело до твоих мелких тайн или совести брата? Вот мой ответ: не слушай сказки. Я уже говорил, что твоему миру нет дела до твоих желаний.

Вася сжала губы.

– Моя сестра сказала то же самое. Но что скажешь ты? Тебе есть дело?

Морозко молчал. Облака сгущались на небе. Кобылица дрожала на ветру.

– Ты можешь насмехаться, – продолжила Вася. Она шагнула к нему, разозлившись. – Но ты живешь вечно. Возможно, ты ничего не хочешь и тебя ничто не волнует. И все же… ты здесь.

Он ничего не ответил.

– Должна ли я остаться ненастоящим юношей, пока мой секрет не раскроют, а меня не отправят в монастырь? – спросила она. – Должна ли я бежать? Вернуться домой? Никогда не увидеть своих братьев вновь? Где мое место? Я не знаю. Я не знаю, кто я. И я ела в твоем доме и почти умерла в твоих руках, и ты скакал со мной этой ночью, и… Я надеялась, что ты знаешь ответ.

Слова прозвучали глупо. Вася прикусила губу. Тишина затянулась.

– Вася… – начал Морозко.

– Нет. Тебе все равно, – сказала Вася, отвернувшись. – Ты живешь вечно, и это лишь игра…

Морозко молчал, но его руки говорили за него: кончики пальцев нашли пульс у нее на шее. Вася замерла. Его глаза были холодными и спокойными – бледными звездами, в которых она потерялась.

– Вася… – прошептал он тихо и почти грубо. – Возможно, я не так мудр, как ты думаешь, несмотря на годы, проведенные в этом мире. Я не знаю, что ты должна выбрать. Когда ты выбираешь путь, нужно помнить об остальных: о жизни, которую ты не выбрала. Выбери то, что считаешь нужным, один путь или другой. Каждый отдаст свою горечь и сладость.

– Это не совет, – возразила Вася. Ветер мазнул ее локонами по его лицу.

– Это все, что я знаю, – ответил Морозко. Он запустил пальцы в ее волосы и поцеловал.

Она издала звук, похожий на рыдания, там были гнев и желание одновременно. Затем ее руки обвились вокруг него.

Она никогда так не целовалась. Не так долго и не так… неспешно. Она не умела, но он ее научил. Нет, не словами: ртом, пальцами и чувством, для которого не найти слов. Она ощущала темное тонкое прикосновение на своей коже.

Вася прильнула к нему, и все ее тело расслабилось и вспыхнуло холодным огнем. «Даже твои братья назовут тебя обреченной», – подумала она, но ей было все равно. Легкий ветер унес остатки облаков, и над ними засияли звезды.

Когда Морозко отстранился, она стояла с распахнутыми глазами, покрасневшая, горящая. Его глаза сверкали идеальным голубым пламенем, и он мог быть человеком.

Он резко отпустил Васю.

– Нет, – сказал он.

– Я не понимаю…

Вася закрыла рот ладонью, ее тело дрожало, как у той девочки, которую он когда-то забросил на свое седло.

– Нет, – повторил Морозко. Он провел рукой по своим темным волосам. – Я не хотел…

Понимание ранило. Вася скрестила руки.

– Чего ты не хотел? Зачем ты тогда пришел?

Морозко стиснул зубы. Он отвернулся и с силой сжал кулаки.

– Потому что хотел сказать…

Он резко замолчал и посмотрел Васе в глаза.

– Над Москвой нависла тень, – признался Морозко. – Но сколько бы я ни пытался вглядеться в нее, меня отгоняли. Я не знаю, в чем причина. Разве ты не…

– Что я? – спросила Вася. Она ненавидела свой голос, который болезненным криком вырывался из ее горла.

Молчание. Голубое пламя вспыхнуло в глазах Морозко.

– Неважно, – ответил он. – Но, Вася…

На миг показалось, что он действительно хотел сказать что-то, раскрыть некий секрет. Но он вздохнул и сомкнул губы.

– Вася, будь осторожна, – сказал Морозко наконец. – Что бы ты ни выбрала, будь осторожна.

Вася не слушала его. Она стояла рядом, замерзшая, напряженная и пылающая. «Нет? Почему нет?»

Если бы она была старше, то заметила бы борьбу в его глазах.

– Хорошо, – ответила она. – Спасибо за предупреждение.

Вася резко развернулась и запрыгнула на спину Соловья.

Она уже скакала прочь, поэтому не видела, что Морозко еще долго стоял, смотря ей вслед.

Позже, гораздо позже, в холодный и горький предрассветный час красный свет пронесся по небу вспышкой огня. Те немногие, что видели его, посчитали это предвестием. Но многие не видели. Люди спали, видя во снах летнее солнце.

Касьян Лютович видел. Он улыбнулся и вышел из терема Дмитрия во двор, чтобы закончить приготовления.

Морозко узнал бы ту вспышку. Но он не видел ее, потому что мчался один по диким местам мира, подставив напряженное лицо одинокой ночи.