Ножичек

ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ПО СЕВЕРНОМУ ТРАКТУ с тяжкими думами на сердце – опасно. К югу от Аркеска есть место, где деревья расступаются, птицы не поют, а на ветвях висят холодные тяжелые тени. На этом глухом отрезке дороги путники держатся ближе друг к другу, горланят песни и бьют в барабаны, ибо если кто здесь с головой погрузится в собственные мысли, тот непременно свернет с тропы и попадет в чащу. А уж того, кто не прислушался к окликам товарищей, ноги сами собой приведут к безмолвным улицам и заброшенным домам Велисьяны, про́клятого города.

Между булыжниками мостовой густо проросла сорная трава и цветы. В лавках пусто, двери на сгнивших петлях завалились, вместо них зияют черные проемы. Городскую площадь оплели побеги колючего кустарника, а купол церкви давно рухнул – теперь он лежит на боку среди разбитых скамеек и собирает дождевую воду; позолоту на нем либо стерло время, либо ободрал предприимчивый вор.

Вы можете узнать эту тишину, если встанете посреди бывшей Площади Женихов, окинете взором осыпающийся фасад некогда роскошного дворца и на самом его верху – маленькое окошечко, створки которого украшены резьбой в виде лилий. Это тишина остановившегося сердца. Велисьяна – город-мертвец.

В былые времена город славился двумя вещами: отличной мукой, из которой пекла хлеб каждая хозяйка на сто миль вокруг, и красотой Евы Лучовой, дочери старого герцога.

Герцог не ходил в королевских фаворитах, однако сумел разбогатеть и без этого. Он соорудил на реке плотины и отводные каналы, так что вода перестала затоплять его земли, построил знаменитую мельницу, на которой мололи всю велисьянскую муку, а чтобы огромное водяное колесо вращалось ровно и плавно, снабдил его крепкими стальными пластинами.

Споры о том, как Ева Лучова выглядела на самом деле, не утихают до сих пор. Волосы – цвета сияющего золота или черные, точно вороново крыло? Глаза – синие, будто сапфиры, или зеленые, как молодая трава? Подробности можно опустить, для нас важна лишь сила ее красоты, а потому достаточно знать, что Ева была прекрасна с самого рождения.

Настолько прекрасна, что повитуха, принимавшая роды у герцогини, схватила громко орущую малютку и заперлась с нею в кладовке для белья. Женщина отказывалась возвращать младенца матери и умоляла позволить ей еще немного полюбоваться прелестным личиком, покуда герцог не выломал дверь кладовки при помощи топора. Повитуху высекли, однако даже это не остановило целую череду кормилиц от попыток украсть ребенка. В конце концов герцог нанял для дочери слепую няньку, и во дворце воцарился покой. Разумеется, затишье продлилось недолго, ведь Ева с каждым днем становилась все краше.

Никто не мог найти этому объяснения: ни герцог, ни его жена не отличались завидной внешностью. Ходила молва, что герцогиня захаживала в шатер сулийской колдуньи, а самые отъявленные завистники шепотом рассказывали, будто Евину мать соблазнил прекрасный демон, проникший в ее опочивальню на полной луне. Большинство горожан, впрочем, со смехом отвергали эти предположения, ведь все знали Еву как самую добрую, послушную и благочестивую девочку. И все же когда она шла по улице, едва касаясь мостовой прелестными ножками, и ветерок шевелил ее волосы, трудно было сдержать изумление. Каждый год в Евин день рождения слепая нянька вплетала в косы своей подопечной цветы, а на самом деле дрожащими пальцами ощупывала голову девочки, со страхом ожидая почувствовать под руками проклюнувшиеся рожки.

Вместе с красотой Евы росла и отцовская гордость. Когда дочери исполнилось двенадцать, герцог заказал ее портрет в обрамлении лилий художнику из самой Ос Альты. Кроме того, изображение Евы смотрело с каждого мешка муки, намолотой на мельнице герцога. После этого женщины в городе стали носить прически, как у Евы, а мужчины со всей Равки приезжали в Велисьяну убедиться, что этакое чудо существует в действительности.

Художник, понятное дело, тоже влюбился в Еву. Он подлил красавице в молоко сонного зелья из омежника и вывез из города. Похититель успел добраться до Аркеска, прежде чем его поймали. Герцог обнаружил дочь мирно спящей в телеге между холстами и горшками с краской. Ева, живехонькая и здоровехонькая, ничего не помнила, однако на всю жизнь заработала отвращение к картинным галереям, а от запаха масляной краски ее с тех пор неизменно клонило в сон.

В пятнадцать стало понятно, что выходить из дома девушке более небезопасно. Она пробовала красить волосы и перемазываться золой, но это только давало простор воображению и еще больше распаляло мужчин, которые следили за ней во время ежедневной прогулки. Однажды Ева остановилась, чтобы вытряхнуть из туфли камушек, и на краткий миг невольно обнажила безупречную щиколотку. В толпе вспыхнули беспорядки, после чего герцог решил не выпускать дочь из дворца.

Девушка проводила время за чтением и вышивкой, для моциона гуляла по длинным коридорам – обязательно в вуали, дабы не отвлекать слуг. Каждый день, когда часы на колокольне били полдень, Ева показывалась в окошке своей комнаты: приветствовала собравшихся на площади людей и выслушивала признания в любви многочисленных воздыхателей, просивших ее руки. Женихи пели серенады, показывали фокусы и даже устраивали поединки, демонстрируя отвагу. Правда, дуэли не всегда заканчивались бескровно. После второй смерти отставной полковник, выполнявший роль распорядителя поединков, строго-настрого их запретил.

– Папочка, – обратилась к герцогу Ева, мечтавшая увидеть над головой синее небо, – почему я должна прятаться?

– Наслаждайся этой властью, – ласково похлопал ее по руке отец. – Пройдет время, ты состаришься, и, когда будешь идти по улице, никто даже не посмотрит в твою сторону.

Хотя такой ответ девушку не устроил, она поцеловала герцога в щеку и вернулась к пяльцам.

Утром ее шестнадцатого дня рождения ко дворцу в сопровождении сына явился Нестор Левкин – один из богатейших людей Велисьяны, второй после герцога. Нестор собирался устроить брак сына с Евой, однако едва вошел и увидел сидящую у камина девушку, как тут же заявил, что сам намерен на ней жениться.

Отец и сын принялись спорить, потом набросились друг на друга с кулаками. Для разрешения спора вызвали отставного полковника. Бывшему распорядителю дуэлей хватило одного лишь взгляда на красавицу; выхватив меч, он бросил вызов обоим женихам, старому и молодому. Герцог отослал Еву наверх и вызвал стражу, чтобы разнять дерущихся. Постепенно воздействие чар прелестницы развеялось, и все трое пришли в себя. Они вместе выпили чаю и, сидя за столом, от стыда не смели поднять голову.

– Так не может продолжаться, – высказался полковник. – С каждым днем толпа на площади растет. Мой герцог, тебе следует выбрать Еве мужа и покончить с этим безумием, пока люди не разорвали друг друга на куски.

Вообще-то герцог легко мог положить конец беспорядкам, просто поинтересовавшись у дочери, чего та хочет, однако всеобщее внимание к Еве ему льстило, да и муки благодаря ей он продал много. И вот герцог придумал план, который одновременно удовлетворял его алчность и тешил тщеславие.

Случилось так, что герцогу принадлежали обширные леса, которые он хотел вырубить и засеять расчищенные поля пшеницей. Назавтра в полдень он появился на балконе, выходившем на Площадь Женихов, и помахал рукой собравшейся толпе. Узрев вместо прекрасной Евы герцога, публика разочарованно вздохнула, однако, когда он заговорил, все навострили уши.

– Пришло время выдать мою дочь замуж. – Народ радостно загудел. – Но рука ее будет принадлежать лишь самому достойному. Ева – хрупкий цветок, который нужно держать в тепле. Пусть каждый из вас отправится в мой лес и принесет на паровое поле у его южного края кучу бревен. Тот, кто к завтрашнему рассвету сложит самую высокую кучу, получит мою дочь в жены.

Поклонники Евы не стали задумываться над этим странным заданием и ринулись за топорами.

Когда герцог захлопнул балконные двери, Ева спросила:

– Прощу прощения, папочка, разве так выбирают мужа? Дров завтра принесут целую гору, но хороший ли человек мне попадется?

– Ева, дорогая, – герцог коснулся руки дочери, – неужто ты думаешь, что я так глуп или так жесток? Разве ты не заметила принца, который всю неделю приходил на площадь, терпеливо дожидаясь той минуты, когда увидит тебя? Золота у него столько, что хватит нанять тысячу человек, готовых махать топорами. Он легко выиграет в этом состязании, а ты станешь жить в столице и до конца дней носить шелка. Все устроится лучшим образом, вот увидишь!

Ева сомневалась, что получила ответ на свой вопрос, однако же поцеловала герцога в щеку и похвалила за мудрость.

Чего она не знала, как не знал и ее отец, так это того, что их разговор подслушал Семен Рванина, прятавшийся в сумраке часовой башни. Семен был проливным из гришей, очень сильным, но бедным. Дело происходило еще до создания Второй Армии, когда на гришей почти повсеместно смотрели с подозрением и мало где привечали. Семен кочевал из города в город и зарабатывал свой хлеб, меняя русла рек во время засухи, сдерживая ливни, если зимние шторма налетали слишком рано, или указывая правильные места для рытья колодцев. С этим он справлялся легко. «Воде нужно лишь задать направление, – говаривал он в тех редких случаях, когда к нему обращались с вопросами. – Она любит, когда ей указывают».

Платили ему обычно зерном или снедью, и как только он выполнял свою работу, жители просили его уйти. Уставший от такой жизни, Семен давно хотел осесть на одном месте, завести дом и жену. Он мечтал о новых сапогах и дорогом кафтане, чтобы во время прогулки по городу люди смотрели на него с почтением. Еву Лучову он жаждал заполучить с того момента, как впервые увидел.

Семен добрался до южной границы леса, где претенденты на руку Евы уже вовсю рубили деревья и укладывали бревна в штабеля. Топора у него не имелось, как и денег, чтобы его купить. Семену хватило бы и ума, и дерзости, чтобы украсть инструмент, однако он видел принца под окном Евы, и план герцога был ему вполне понятен. При виде открывшейся картины сердце у Семена упало: целые бригады дровосеков складывали бревна по приказу принца, а сам принц, золотоволосый и улыбающийся, наблюдал за работой, вертя в ладони топор с рукояткой из слоновой кости и характерно поблескивающим лезвием из темно-серой стали гришей.

Семен спустился к реке. Здесь находилось его пристанище, здесь он держал груду лохмотьев, служивших ему постелью, и скудные пожитки. Сидя на берегу, он слушал размеренный шум воды, вращающей колесо гигантской мельницы. На людях Семен был молчаливым и хмурым, но на пологом речном берегу, где мягко шелестел камыш, он давал волю словам и облегчал душу, делясь с водой всеми своими тайными желаниями. Река смеялась его шуткам, внимательно слушала, умиротворенно бормотала, соглашаясь, или возмущенно ревела, если была против.

На закате далекий стук топоров прекратился. Семен знал, что с наступлением темноты дровосеки разойдутся по домам и состязание можно считать завершенным, не дожидаясь утра.

– Что мне делать? – спросил он у реки. – Завтра принц станет мужем Евы, а я останусь ни с чем. Ты всегда действовала по моей указке, но что мне толку с тебя сегодня?..

К его удивлению, река зажурчала, высоко и протяжно, точно поющая женщина. Волна ударила слева от Семена, потом справа; река бурлила и пенилась, словно во время бури. Семен попятился, башмаки ушли в грязь от подступающей воды.

– Река, что ты творишь? – закричал он.

Река взметнулась высокой, крутой волной и хлынула к нему, заливая берег. Семен закрыл голову руками, уверенный, что сейчас утонет, однако за миг до сокрушительного удара, волна расщепилась на два потока, огибая дрожащую от ужаса фигуру гриша.

Могучая река текла через лес, ломая ветви, с корнем вырывая из земли вековые деревья. В ночном сумраке она проложила себе дорогу к южной границе, где находилось паровое поле. Здесь вода забурлила, завихрилась водоворотами, и постепенно – ветка за веткой, бревно за бревном, – сооружение начало принимать форму. Всю ночь трудилась река, и взорам людей, пришедших на поле с рассветом, предстала огромная башня из бревен, рядом с которой штабель, сложенный работниками принца, казался сиротливой кучкой.

Принц в бешенстве отшвырнул свой топор с рукояткой из слоновой кости. Герцог также был страшно раздосадован: он не мог нарушить обещание, данное принародно, но мысль о том, что Ева выйдет замуж за такое чудище, как Семен, была ему невыносима. Герцог заставил себя улыбнуться и хлопнуть Семена по узкому плечу.

– Отличная работа! – провозгласил он. – Уверен, со вторым заданием ты справишься не менее блестяще.

Семен нахмурился.

– Но…

– Ты же не думал, что счастливчик получит руку Евы после первого же испытания? Согласись, моя дочь достойна большего!

Горожане и воспрявшие духом женихи – особенно принц, чья гордость пострадала сильнее всего, – не могли не признать правоту герцога. Семену, конечно же, не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто он оценивает Еву чересчур дешево. Подавив недовольство, он кивнул.

– Очень хорошо. Тогда слушайте внимательно. Такая девушка, как Ева, должна лицезреть собственную красоту. Высоко в Петразойских горах живет Баба Анежка, мастерица по изготовлению зеркал. Тот, кто добудет зеркало ее работы, получит мою дочь в жены.

Женихи бросились врассыпную, спеша выполнить задание. Принц отдал приказ своим людям.

Когда герцог возвратился во дворец и Еве стало известно о его решении, девушка промолвила:

– Прощу прощения, папочка, разве так выбирают мужа? Зеркало-то у меня будет, но хороший ли человек мне достанется?

– Дорогая моя Ева, – вздохнул герцог, – когда же ты научишься доверять родному отцу? У принца самые быстрые лошади во всей Равке, и только ему по карману зеркало Анежкиной работы. Он без труда победит в этом состязании, а ты станешь носить корону, усыпанную драгоценными камнями, и лакомиться черешней посреди зимы. Все устроится лучшим образом, вот увидишь!

Ева подумала, что отец, наверное, просто не расслышал вопроса, но все же поцеловала герцога в щеку и сказала, что обожает черешню.

Семен спустился к реке, сел на берегу и уронил голову в руки.

– Что мне делать? – жалобно проговорил он. – У меня нет ни лошади, ни денег, чтобы купить зеркало у горной ведьмы. Реченька, один раз ты уже помогла мне, поможешь ли и в другой?

Семен изумленно ахнул: река выплеснулась из берегов и, схватив его за ногу, потащила на глубину.

– Что ты творишь? – кашляя и отплевываясь, вскричал он.

В ответ река забулькала, с головой макнула Семена в воду, затем вытолкнула на поверхность и мощным, ровным потоком понесла по течению. Она влекла его на юг, через озера, заливы и пороги, потом на запад – через ручьи и притоки, милю за милей, пока не вынесла к северным склонам Петразоев. Тут Семен понял замысел реки.

– Быстрее, река, быстрее! – воскликнул он, вместе с волной поднимаясь вверх по горному склону.

Вскоре промокший, но радостный Семен стоял перед входом в ведьмину хижину.

– Ты была мне верным другом, речка, и за это я дам тебе имя, – сказал он, выжимая свой обтрепанный кафтан. – Я назову тебя Ножичком, потому что на солнце ты сверкаешь серебром, точно лезвие, и всегда готова меня защитить.

Семен постучался и крикнул:

– Я пришел за зеркалом!

Баба Анежка открыла дверь. Зубы у нее ничуть не истерлись, были ровными и острыми; желтые глаза смотрели, не мигая. Только тогда Семен вспомнил, что у него нет денег, но прежде, чем старуха-фабрикатор успела захлопнуть дверь перед его носом, водный поток поднялся к хижине, змейкой обвился вокруг ног ведьмы и отхлынул.

Баба Анежка поклонилась реке и вместе с Семеном последовала за потоком через крутой перевал по тропинке, скрытой меж двумя плоскими валунами. Пройдя между ними, гриши оказались на краю неглубокой каменистой долины, серой, голой и неприветливой, как все Петразойские горы. Однако в самом ее центре лежал пруд, почти идеально круглый, с гладкой, точно отполированное стекло, поверхностью. В пруду отражалось небо – так ясно и чисто, что, казалось, шагни в воду – и упадешь прямо на облака.

Ведьма ухмыльнулась, показав полный рот острых зубов.

– Вот это настоящее зеркало, – кивнула она. – Что ж, сделка честная.

Они вернулись в хижину, и когда Баба Анежка протянула Семену одно из своих лучших зеркал, он засмеялся от радости.

– Мой дар – не тебе, а реке, – сказала ведьма.

– Зеркало принадлежит Ножичку, а Ножичек сделает так, как я велю, – возразил Семен. – И потом, на что реке зеркало?

– Спроси у реки, – пожала плечами старуха.

Семен лишь отмахнулся. Он призвал Ножичек, вода вновь обвила его щиколотки, и они устремились вниз. Когда они с ревом пронеслись мимо каравана принца, устало тащившегося по горной дороге, стражники оглянулись, но успели заметить лишь огромную волну и шапку кудрявой пены.

В Велисьяне Семен надел лучшую рубаху – ту, на которой было меньше всего прорех, причесал волосы и, как мог, начистил башмаки. Посмотрел на свое отражение в зеркале и удивился собственному мрачному лицу и запавшим глазам. А он-то всегда считал себя красавцем, да и река его в этом не разубеждала.

– Знаешь, Ножичек, это зеркало какое-то неправильное, – сказал Семен. – Но раз герцог просил принести его, пускай висит у Евы на стене.

Выглянув в окно и увидев Семена, шагающего через Площадь Женихов с зеркалом в руках, герцог в ужасе отшатнулся.

– Ну, и чего ты добился своими глупыми заданиями? – спросил отставной полковник, вместе с герцогом дожидавшийся исхода состязания. – Надо было отдать Еву мне, когда я сватался. Теперь ее мужем станет последний голодранец, и никто из приличных людей не сядет за твой стол. Придумай, как от него избавиться.

Герцога охватили сомнения. Конечно, иметь в зятьях самого принца – очень хорошо, но Семен, должно быть, наделен большой силой, раз справляется с такими трудными заданиями. Нельзя ли как-нибудь использовать его магию?

Он отослал полковника прочь, и, когда Семен постучал в ворота дворца, встретил его со всей учтивостью. Герцог усадил гриша на почетное место, велел слугам омыть руки Семена душистой водой, затем принялся угощать его засахаренным миндалем, сливовым бренди, пельменями с бараниной в соусе из ароматных трав. Семен никогда не пробовал столь изысканных яств и, конечно, впервые чувствовал себя дорогим гостем. Когда наконец он откинулся на стуле, живот его раздулся, а глаза осоловели от вина и лести.

– Семен, – обратился к нему герцог, – мы оба – честные люди и можем говорить друг с другом начистоту. Ты – умный малый, но сможешь ли ты позаботиться о такой девушке, как Ева? У тебя ни денег, ни работы, ни дома.

– У меня есть любовь, – ответил Семен, едва не выронив бокал. – И еще Ножичек.

Герцог не понял, при чем тут нож, и возразил:

– За счет одной любви и столовых приборов не проживешь. Ева с рождения не знала забот, ей ничего не известно о трудностях и лишениях. Ты хочешь стать тем, кто научит ее страдать?

– Нет! – вскричал Семен. – Ни в коем случае!

– Тогда нам нужен план. Завтра утром я объявлю последнее задание. Справишься – получишь руку Евы и все блага, о которых только можно мечтать.

Семен заподозрил, что герцог опять попытается его обмануть, но условия были уж очень заманчивыми, поэтому он решил, что примет предложение, а сам будет держаться начеку.

– Договорились, – Семен протянул руку.

Герцог пожал ее, скрывая брезгливость, и сказал:

– Завтра утром приходи на площадь и внимательно слушай.

Молва о новом задании облетела город. На следующий день женихов собралось еще больше. Среди них был и принц – он стоял подле своих утомленных лошадей, и на его сапогах поблескивали крохотные осколки зеркала, которое он расколотил со злости.

– Где-то в недрах Равки спрятана древняя монета, отчеканенная великим магом, – объявил герцог. – Всякий раз, как ею расплачиваешься, она возвращается к тебе в двойном размере, так что карманы ее владельца всегда полны денег. Отыщите и добудьте эту монету, чтобы Ева до конца дней ни в чем не нуждалась. Тот, кому это удастся, получит мою дочь в жены!

Толпа рассыпалась: претенденты со всех ног побежали за кирками и лопатами.

Когда герцог вернулся с балкона, Ева промолвила:

– Прощу прощения, папочка, разве так выбирают мужа? Скоро я буду очень богата, но хороший ли человек достанется мне в супруги?

На этот раз герцог поглядел на дочь с сочувствием.

– Когда кошелек пуст, а в животе урчит от голода, даже хороший человек превращается в дурного. Кто бы ни победил в этом испытании, волшебная монета станет нашей. Мы будем танцевать в мраморных залах, пить из янтарных кубков, а если муж придется тебе не по сердцу, мы утопим его в золоте, а потом снарядим серебряный корабль на поиски нового. Все устроится лучшим образом, вот увидишь!

Ева устало вздохнула. Еще один вопрос без ответа… Она поцеловала отца в щеку и ушла к себе, чтобы помолиться.

Принц созвал всех своих советников. Придворный механик привез мощную бурильную машину; чтобы ее завести, требовалось пятьдесят человек. Приведенная в действие, эта машина могла прокопать в земле туннель на много миль. К сожалению, механик не знал, как остановить машину, и она вместе с пятьюдесятью работниками бесследно сгинула в глубине. Министр внутренних дел заявил, что, будь у него побольше времени, он сумел бы натренировать целую армию кротов, а главный шпион поклялся, что слыхал о волшебной ложке, которой можно проковырять скалу.

Семен тем временем вернулся к реке. «Ножичек, – позвал он, – мне нужна твоя помощь. Если я не найду монету, Ева выйдет замуж за другого, а я останусь ни с чем». Водная гладь подернулась испуганной рябью. Река принялась накатывать на берег снова и снова, стараясь прорвать плотину на мельничном пруду. Немало минут прошло, пока Семен догадался: разделенной реке не хватает силы, чтобы пробиться сквозь землю.

Он схватил топор с рукояткой из слоновой кости, прежде принадлежавший принцу и подобранный в лесу, и принялся наносить удары по плотине. Звон гришийской стали о камень эхом разносился над лесом, пока наконец плотина с ужасающим скрипом не раскололась. Река забурлила и вспенилась, вновь обретя полную силу.

– А теперь, Ножичек, просочись под землю и добудь мне монету, иначе какой с тебя толк?

Вода начала яростно размывать почву, оставляя за собой пустоты, впадины и пещеры. Она пересекла всю Равку от края до края и повернула обратно, на пути разбивая камни и брызгая землей. Чем глубже устремлялась река, тем делалась слабее, и когда от мощного потока осталось лишь крохотное облачко из водяных капель, монета – маленький, твердый кругляшок – нашлась. Какое бы изображение ни было выбито на металле, время давно его стерло.

Река схватила монету и понеслась наверх, приумножая силу, вбирая в себя жидкую грязь и дождевую воду, увеличиваясь в размерах с каждым впитанным ручейком. Она фонтаном взорвала плотину, рассыпав в воздухе радужный водяной туман, так и эдак играя монетой.

Семен плюхнулся в воду, чтобы забрать ее, но река вихрилась вокруг него и что-то тревожно бормотала. «А что, если герцог придумает новое задание после того, как я отдам монету? – задумался гриш. – Что, если он прикончит меня, едва завладеет ею?»

– Нет уж, не такой я дурак, – сказал Семен реке. – Придержи монету на мелководье до моего возвращения.

И вновь он причесался, начистил башмаки и отправился ко дворцу герцога. Громко постучав в ворота, крикнул, что выполнил последнее задание. «Позовите священника! – потребовал он. – Нарядите Еву в лучшее платье! Мы обвенчаемся у реки, и тогда я отдам волшебную монету».

Еву одели в платье из золотой парчи; прекрасное лицо закрыли плотной вуалью. Роняя слезы, слепая нянька обняла свою любимицу в последний раз и надела ей на голову кокошник, расшитый драгоценными камнями. Затем Еву в сопровождении герцога и священника отвели к реке. Вслед за ними шли все горожане, от мала до велика, а последним – угрюмый принц.

Семен ожидал их у разрушенной плотины, которая более не сдерживала реку.

– Что здесь произошло? – осведомился герцог.

Семен, по-прежнему одетый в лохмотья, с достоинством произнес:

– Я добыл для тебя монету. Отдай же мне мою невесту.

Герцог выжидающе протянул раскрытую руку.

– Покажи им, Ножичек, – приказал Семен клокочущей воде.

Ева нахмурилась.

– Ножичек? Разве эта река мала и слаба? – спросила она, но вопроса никто не услышал.

Монета взметнулась из глубины и заплясала на поверхности.

– Это правда! – вскричал изумленный герцог. – Клянусь всеми святыми, он ее нашел!

Герцог, Семен и принц одновременно потянулись за монетой, и река зарычала. Воды отпрянули и вздыбились, словно хищный зверь перед нападением, нависая над толпой рокочущим клином.

– Прекрати! – велел Семен.

Но река продолжала яриться. Водный поток изогнулся и вытянулся в небе над лесом огромным бурлящим столбом, в котором мелькали водоросли и камни. Закрывая головы руками, люди съежились от страха. Что же они увидели? Демона – позже говорили одни; бледные, разбухшие тела сотен утопленников – утверждали другие, но большинству запомнилась исполинская женщина с руками, точно прибойные волны, волосами из грозовых молний и белопенной грудью.

– Ножичек, что ты творишь? – крикнул Семен.

В ответ раздался голос, от которого в жилах застывала кровь. В нем слышалась мощь напоенных дождями водопадов, разрушительных штормов и наводнений.

– Я тебе не ножичек, чтобы резать твой жалкий хлеб! – загрохотал голос. – Я кормлю поля и уничтожаю посевы. Я – великое благо и жестокая погибель.

Люди упали на колени и заплакали. Герцог схватился за священника.

– Так кто же ты? – крикнул Семен. – Назови себя!

– Твой язык не способен произнести мое истинное имя, – пророкотала река. – Некогда я была духом Исенве, великого Северного моря. Я вольно текла по этим землям, пересекала Фьерду, несла свой поток к каменистому побережью и назад. А потом случилось несчастье, и мой дух попал в ловушку, запертый этой плотиной. Воды мои были обречены вечно возвращаться, чтобы крутить это проклятое мельничное колесо, вечно служить этому убогому городишку. Теперь плотины нет. Твоя жадность и топор принца сделали свое дело.

Только Ева нашла в себе смелость заговорить.

– Чего ты хочешь, река? – задала она простой вопрос.

– Это я сложила башню из дров, – отвечала река, – я выторговала зеркало у Бабы Анежки, я нашла волшебную монету. И теперь я спрашиваю тебя, Ева Лучова: хочешь ли ты остаться здесь со своим отцом, который пытался тебя продать, или с принцем, желавшим тебя купить, или с этим слабаком, не способным пройти ни одно испытание? Или пойдешь со мной и будешь невестой одному лишь берегу?

Ева посмотрела на Семена, перевела взгляд на принца, на своего отца, прятавшегося за спиной священника, а затем сорвала с лица вуаль, и глаза ее сияли, а щеки горели румянцем. Люди с криками заслоняли глаза, ибо в эту минуту девушка была столь прекрасна, что больно было глядеть. Ее красота повергала в трепет, слепила, точно яркая звезда, несущая смерть.

Ева прыгнула с берега в воду, и река подхватила девушку, удерживая на плаву. Пошел ко дну расшитый драгоценными камнями кокошник, колыхалось в волнах золотое платье. Ева покачивалась на поверхности, словно цветок, сорванный течением. Герцог в мокрых сапогах остолбенело таращился на воду, не в силах вымолвить ни слова, а река бережно заключила Еву в объятья и понесла прочь. Затопив лес и поля, ревущий поток ринулся дальше, оставив позади разбитую в щепки мельницу. Лишившись креплений, гигантский мельничный жернов сорвался с места и покатился вдоль берега. Прежде чем исчезнуть в густых зарослях, безумное колесо успело раздавить принца и всю его свиту.

Горожане в страхе жались друг к дружке. Когда последняя волна скрылась из виду, им лишь осталось глядеть на опустевшее русло и влажные камни, блестевшие на солнце. На месте мельничного пруда теперь чернела яма, полная жидкой грязи. Мертвую тишину нарушало лишь кваканье растерянных лягушек да шлепанье бьющихся в жиже, безмолвно разевающих рты рыб.

Река была сердцем Велисьяны, и когда оно прекратило биться, город ждала смерть. Нет воды – нет мельницы; нет мельницы – нет денег. Герцог разорился, а когда стал молить короля о помощи, принц предложил ему пройти три испытания, ценой ошибки назначив его собственную голову. Герцог покинул столицу – с позором, но с головой на плечах.

Лавки и дома Велисьяны опустели, огонь в очагах потух. Часы на городской башне исправно отбивали время, но этот бой уже никто не слышал. И только герцог оставался в своем ветшающем дворце. Из окна Евиной комнаты он взирал на брусчатку опустевшей Площади Женихов и проклинал Семена. Если притаиться, то можно разглядеть, как герцог стоит у окошка в обрамлении каменных лилий и ждет, когда вернется вода.

Но его прекрасную дочь вам не увидеть. Река унесла Еву к самому морю, там девушка и осталась. Каждый день она тихо молилась в крохотной часовне, дверь которой лизали волны, каждый день садилась у кромки воды и смотрела на морские приливы и отливы. Проведя жизнь в счастливом уединении, Ева состарилась, нисколько не переживая об увядшей красоте, ибо неизменно видела в отражении свободную женщину.

Бедного Семена изгнали из города, возложив на него всю вину за горькую судьбу Велисьяны. Впрочем, несчастья его продолжались не долго. Совсем скоро он иссох и умер от того, что не позволял себе ни одной капли влаги – так боялся, что вода его отравит.

Итак, если вы по глупости все же сошли с тракта, шанс вернуться еще есть. Идите на оклики ваших встревоженных спутников, и, может быть, на этот раз ноги уведут вас прочь от ржавого остова мельничного колеса, покоящегося на лугу, где, по правде, ему не место.

Если повезет, вы отыщете своих товарищей. Они похлопают вас по плечу, их добродушный смех развеет ваше смятение. И все же, оставляя за спиной темную прогалину между деревьями, помните: пользоваться чем-либо не значит этим владеть. А если когда-нибудь надумаете жениться, внимательнее прислушивайтесь к вопросам своей избранницы. В них вы можете расслышать ее истинное имя, как слышите глухой рокот убежавшей реки или вздох океана.