48

Весна – пора любви, и я ничего не могу с собой поделать: лечу за мороженым, как верный паж, и тороплюсь обратно, с трудом перенося даже такую краткую разлуку. Ты вновь превратилась в мою милую, славную Бек, без нелепых прихотей и капризов. Еще три недели назад ты заставила бы меня рыскать по городу в поисках какого-нибудь новомодного джелато, а теперь тебе и обычное ванильное за счастье. Я хочу рассказать о забавном парне, которого видел в очереди, но когда наконец спускаюсь, забываю обо всем. Ты ждешь меня обнаженная, и я застываю как вкопанный.

– Бек…

– Иди сюда, – приказываешь ты. – С мороженым.

Покоряюсь. Твоя правая рука скользит по шее и опускается на грудь.

– Дай мне мой десерт.

Разрываю упаковку, ложечка падает на пол. К черту! Сдираю крышку, пленку. Мороженое мягкое, что не скажешь о моем члене. «Почему я счастлив, как ребенок, почему я как сбежавший из упряжки жеребец»? Нам нужна эта песня прямо сейчас – I’m in Love Again из «Ханны и ее сестер».

– Секунду, – бросаю я.

– Время пошло!

Включаю музыку на ноутбуке. Тебе нравится. Приказываешь:

– Поставь на повтор.

Подчиняюсь. А ты уже стоишь на коленях. Спрашиваешь, могу ли я вынуть ящик и сделать открытое окно. Да, могу. Приказываешь снять штаны. Снимаю. Протягиваешь обе руки мне навстречу, я беру мороженое и подхожу. Ты ласкаешь себя, твои пальцы блестят от влаги. Мороженое тает от жара наших тел. Ты опускаешь вторую руку вниз, к пульсирующему магниту, и не сводишь с меня глаз. Теперь обе твои руки покрыты манящей влагой, ты окунаешь пальцы в ванильную прохладу и дразнишь меня. Говоришь, что хочешь мои губы. Наклоняюсь, и ты даешь мне облизать сладкий нектар, пока другая твоя рука ласкает «(касаясь умело, загадочно) свою первую розу» – мой член. Твои руки – это «Код да Винчи», мое тело принадлежит тебе. Я пью жизнь из твоих пальцев; ты снова запускаешь их в ванильную прохладу, глубоко, почти по запястье, а потом кладешь на меня. Холод смешивается с жаром, и мне невыносимо нужна твоя мягкая упругость. Твои руки исполняют сладостный, томительный танец и передают черед губам. Я не могу сдержать стон. Да, мы целый мир. И я растворяюсь в нем, а когда открываю глаза, вижу, что ты смотришь на меня. Я хочу тебя. Всю. И ты хочешь меня всего. Ты знаешь все мои секреты, и у тебя есть острые зубки. Ты ласкаешь меня руками и молишь, чтобы я вошел к тебе.

Разум в смятении: я пока не уверен, можно ли тебе доверять, – но тело берет свое. Ты ждешь, лаская себя, пока я вожусь с замком. И наконец я вхожу – в твое пространство, в тебя. Ты не пытаешься сбежать, ты стремишься ко мне. Я обхватываю ладонями твою шею и дарю поцелуй. Я могу убить тебя, и ты это знаешь, однако тебя трясет от возбуждения. И ты такая сладкая на вкус, и мы можем продолжать бесконечно. Ты растворяешься во мне, а я изгоняю из тебя дьявола, ставлю восклицательный знак. И ты кончаешь по-настоящему, без обмана, ты бьешься и говоришь на непонятных языках. Бесы выходят из тебя, а я вхожу. Ты моя. И я твой. Выгибаешь спину – ого! Я показал тебе место более желанное, чем Верхний Вест-Сайд, более блаженное, чем Багамы, более благодатное, чем бежевый кабинет Ники. Я унес тебя во Францию, к Священному Граалю, к звездам. Ты наконец затихаешь, и радость разливается по всему твоему телу. Ты – цветок кувшинки, вбирающий солнце и тянущийся корнем к дну озера, в темноту, ко мне.

Дверь клетки широко открыта, я наполовину раздет. Вскочи ты сейчас и рвани вверх по лестнице, я бы тебя не поймал. Дверь в подвал не заперта, входная дверь закрыта, но ты работала в магазине и знаешь, как ее отпереть. Если б ты хотела, то могла бы выскочить голышом на улицу, крича о помощи. И тебе бы помогли, а меня бросили бы в клетку. Но ты не бежишь, а жмешься ко мне. И твое тело не может врать – оно все покрыто мурашками. Облизываешь губы, смотришь на меня и шепчешь:

– Ого!