49

Через какое-то время я прекращаю притворяться, что сплю, и открыто любуюсь тобой спящей. Мы создали новый мир. Целую тебя и потягиваюсь. Мне надо принять душ. Я выхожу из клетки и не запираю ее – в новом мире в этом нет нужды. Забираю оба экземпляра «Кода да Винчи» с собой, как ребенок, который ни на секунду не в силах расстаться с новой игрушкой. Поднимаюсь по лестнице и поверить не могу, что наверху все осталось по-прежнему: книги, касса, табличка «Закрыто», туалет. Буря нашей страсти не оставила следов.

Щелкаю выключателем, и крохотную комнатку заполняют галогеновый свет и оглушительный шум вентилятора. Обещаю, Бек, завтра же заменю вентилятор. От него слишком много треска, да и толку, похоже, никакого. Боле того, он опасен, потому что нельзя включить свет, не включив его, а когда он включается, то за его шумом уже ничего не слышно. Ты права, Бек. Это опасно.

Нажимаю кнопку смыва, включаю воду и рассматриваю себя в зеркале. Выгляжу я отлично. Может, мне все-таки стоит завести профиль на «Фейсбуке», чтобы ты могла добавить меня в друзья. Надо сделать это раньше, прежде чем ты начнешь клянчить. Добавляю еще один пункт в список дел. Подставляю ладони под воду. Нет, все-таки соцсети не для меня. Я читал, что у современной молодежи набирает популярность игра «в правду» – настолько они все лживые. Суть в том, что ты заходишь к кому-нибудь на стену (чертово совпадение – нарочно не придумаешь) и пишешь там «Правда в том, что…», а дальше добавляешь какой-нибудь неизвестный правдивый факт о себе. По-моему, это очень грустно. Ты и твои друзья настолько заврались и отвыкли от правды, что ее приходится подавать очень дозированно и таким гротескным образам.

Однако теперь ты изменилась, и, возможно, перед тем как окончательно удалить свой профиль на «Фейсбуке», ты в последний раз обновишь статус:

«Правда в том, что я обожаю “Код да Винчи”».

Наступило время серьезных решений, Бек. Переедешь ли ты ко мне? Или я к тебе? Или мы вдвоем покинем Нью-Йорк? Конечно, жалко оставлять магазин, но, я знаю, ты мечтаешь о Калифорнии. И теперь, когда мы вместе, перед нами весь мир. Я смотрю на наши книги – моя поверх твоей. Они чудесно смотрятся вместе.

Беру кусок мыла и как следует намыливаюсь. Мне не хочется смывать с себя твой запах и ванильное мороженое, но ты же рядом. Я снова возбуждаюсь. И теперь я знаю, как с этим быть. Сейчас пойду и разбужу тебя своими губами, съем тебя живьем. Хорошо, что я держу здесь зубную щетку. Беру ее и улыбаюсь: в следующий раз она будет влажная, потому что ты не удержишься и воспользуешься ею. Я благочестив и верен, как Сайлас. Споласкиваю подмышки, брызгаю дезодорантом (тебе нравится этот запах). Приглаживаю волосы. Надо бы побриться, но я уже слишком соскучился по тебе.

Щелкаю выключателем, вентилятор наконец затыкается, однако дверь я не открываю. Что-то не так. Тишину взрывают ужасные звуки – топот босых ног по полу и пронзительный крик: «Помогите!» У тебя не получается справиться с входной дверью. Я хватаю книги и выскакиваю из туалета. Ты колотишь в витрину. Хвала Господу, сейчас четыре утра и на улицах никого. Только идиоты называют Нью-Йорк «городом, который никогда не спит». Я выхожу на середину зала. Ты мечешься перед дверью, с всклокоченными волосами, в майке моей матери, настолько поглощенная своей бессмысленной суетой, что даже не замечаешь меня. Я двигаюсь тихо, как кот. Кладу книги на прилавок. Ты ничего не слышишь и не видишь мое отражение в зеркале. Хватаю тебя сзади.

– Нет! Отпусти, извращенец!

Ты чувствуешь, что я хочу тебя, но продолжаешь брыкаться и извиваться, как дикий звереныш, как ущербный монстр. Глупая, что ты трепыхаешься, все равно не вырваться. Я оттаскиваю тебя за прилавок и опускаюсь на пол. Теперь нас никто не увидит.

Наконец, как и в прошлый раз, гнев иссякает. Ты обмякаешь и превращаешься в мою новую куклу – Грустную Бек. Ничего не говоришь. Только плачешь. И больше не вырываешься – значит, еще есть надежда. Целую тебя в шею. Тебе не нравится. Сейчас не время для поцелуев, я понимаю. Нам предстоит многое осознать и многое поменять. Я смотрю на твои обнаженные ноги поверх моих. Так и выглядит любовь. Я знаю. Молчу и жду. Думаю, ты уже успокоилась и готова стать хорошей девочкой. Можно начинать тест.

– И что же нам теперь с тобой делать?

Правильный ответ: ты должна молить о прощении и говорить, что жутко испугалась, проснувшись одна, и подумала, что я бросил тебя – так же, как твой отец и остальные мужчины в твоей жизни. Я пообещаю никогда не оставлять тебя, ты начнешь осыпать поцелуями мои руки и в конце, так и быть, получишь прощение, и я разрешу тебе направить мои руки туда, к мягкому магниту. Я пошел ради тебя на убийство. Я тебя заслужил.

Но ты молчишь, и я не вижу твоего лица. Спрашиваю снова:

– Что дальше, Бек?

Правильный ответ: любовь.

Ты отвечаешь каким-то чужим безжизненным голосом:

– Я исчезну.

– Нет.

Нет!

– Послушай, Джо, – начинаешь ты, упираясь в меня ладонями без всякой страсти. – Мне плевать, что ты сделал с Бенджи и Пич. Давай скажем так: у него действительно были проблемы с наркотиками, а у нее – с головой.

– Она была обманщицей, Бек.

– Знаю. Меня просто забавляла ее любовь.

– И что же ты хочешь теперь?

Правильный ответ: меня.

Вздыхаешь и говоришь, что не хочешь быть писателем, а мечтаешь уехать в Лос-Анджелес и стать актрисой.

– Может быть, если не получится найти там работу, буду пописывать что-нибудь для себя, – добавляешь ты.

Это ужас. Я не ослабляю хватку. А ты начинаешь рассказывать, какая ты ленивая и как права Блайт:

– Больше половины моих историй – не более чем дневниковые записи. Я просто меняю имена и выдаю их за литературу. Вот насколько все плохо.

Я не ослабляю хватку. Пока ни одного правильного ответа.

– Я не нужна тебе, Джо, – говоришь ты и рассматриваешь свои ноги, которые Пич самозабвенно ласкала в Литтл-Комптоне. – Ты думаешь, что я необыкновенная и возвышенная? Черта с два! Ники был прав: я сука. Я ведь даже не любила его, просто хотела, чтобы он ради меня бросил жену и детей. Да, Джо, такая я испорченная.

Нет!

– Ты не испорченная.

– Я ведь видела тебя, Джо, на моих чтениях в том баре в Бруклине. Я знала, что ты за мной следишь.

Я не ослабляю хватку и целую тебя в затылок. Мы с тобой похожи. Мы – и дом, и мышь, и ты это знаешь.

– Я догадывался. Надеялся.

Ты сжимаешь пальцами ног мои брючины.

– Тогда ты понимаешь, Джо, что я тебя не выдам. Я – связующее звено. Я – главный виновник. И мне не с руки идти в полицию. Выпусти меня, и я исчезну. Навсегда.

Даю тебе еще один шанс.

– Я не хочу, чтобы ты исчезала навсегда.

– Да ладно, прекрати, – говоришь ты мне как другу, а не как любимому. – Найдешь себе другую девочку и будешь с ней читать «Код да Винчи».

– Прекрати, Бек.

Ну же, скажи, что хочешь меня.

– Я выйду из магазина и даже не обернусь. Клянусь тебе, Джо.

– Прекрати, Бек.

Но ты не слушаешь.

– Джо, клянусь. Я исчезну, как будто меня и не было. Отпусти, и обещаю, ты больше никогда меня не увидишь. Я клянусь.

Ты провалила тест. И я хватаю тебя за горло, чтобы выдавить оттуда всю ложь и мерзость, которую ты только что говорила. Как? Как ты могла подумать, что я хочу от тебя избавиться? После всего, что я сделал для тебя!.. И оказалось, что реальность кусается похуже, чем в одноименном фильме. И ты не просишь у меня золотое кольцо с бриллиантом. Как я мог так ошибиться в тебе? Значит, все это правда: ты манипулировала Ники, соблазняла Пич, следила за Бенджи… Ты – монстр, ужасный, коварный, солипсический, и единственное, что тебе нужно, – это

ТЫ.

Я опускаю руки. Ты затихла. Черт! Что же я натворил? Трясу тебя за плечи и не слышу дыхания. А я не могу без твоего дыхания. И «Реальность кусается» – глупейший в мире фильм, и Пич ты все-таки оттолкнула, и Бенджи все-таки тебя обманывал, и Ники нарушил правила. Да, ты говорила глупости, но ведь и я не без греха. И я прощаю тебя. Осторожно опускаю на пол. Ты так тиха и неподвижна… так прекрасна. Все плохое ушло, осталось лишь хорошее, глубоко внутри, под закрытыми веками. Прости меня, Бек. Ты не виновата, что другие сходили по тебе с ума. И проснись, потому что я хочу дарить тебе любовь.

Прижимаю руки к твоей груди. Может, ты все-таки дышишь. Ты должна дышать. Такая прекрасная оболочка не может быть пустой. У нас же были абсолютношения. Ты слишком сильна и наполнена жизнью – правилами халатов, оргазмами, пирогами и карамельными яблоками, – чтобы вот так уйти. Я люблю тебя, а себя ненавижу. Наклоняюсь, прикасаюсь к твоим губам… Ты не отвечаешь. Я молю тебя вернуться. Сжимаю твои крохотные ладони. Заглядываю в неподвижные глаза. В конце пьесы «Близость», по которой был снят одноименный фильм, героиню Натали Портман сбивает машина. Насмерть. В фильме она просто идет по улице, и этот финал мне нравится больше. Ты не должна умереть, Бек. Тебе ведь даже не исполнилось двадцати пяти, ты не принимала наркотики, жила в безопасном районе, училась. Я прижимаюсь ухом к твоим губам. Когда ты начнешь дышать, я хочу слышать это, чувствовать это. Я жду. Я жду шестнадцать веков и восемь световых лет и выпрямляюсь.

Кончено.

Встаю и хватаюсь за голову. Будь моя воля, я оторвал бы ее, потому что ты больше не поцелуешь меня, не погладишь мои волосы. Впрочем, может, я не прав. Падаю на колени и прижимаюсь лбом к твоей руке. Ну давай же, Бек, пожалуйста… Увы, твои пальцы неподвижны. Я выпрямляюсь. От тишины звенит в ушах. Она ужасная, злобная, осязаемая – не то, что в уютном подвале. И ты не встаешь, чтобы простить меня и прервать тяжелое безмолвие, с каждой секундой давящее все сильнее.

Твои глаза закрыты. И ты не можешь помочь мне, потому что ты ушла, покинула меня – как и хотела, исчезла навсегда. Грехи твои неисчислимы. Ты украла у меня «Любовную историю». Я подбираю твой «Код да Винчи». Как так может быть? Некоторые страницы даже не разлеплены. Похоже, ты пропускала целые абзацы. Вот маленькая безмозглая лгунья! Когда ты спрашивала, на какой я странице, ты просто жульничала. Самые романтичные моменты моей жизни оказались фальшивкой. Это открытие так потрясло меня, что я не замечаю, как ты возвращаешься к жизни.

Ты обманула меня, лживая сука! Хватаешь меня за лодыжку и дергаешь, я падаю на бок и тут же получаю от тебя в пах. До чего же больно! Ты не исчезла навсегда. Ты здесь, порочное, дьявольское отродье, и осыпаешь меня ударами, пока я в мучениях катаюсь по полу.

– Ты же сдохла, подлая сука!

Вместо ответа ты набрасываешься на меня с новой силой. Но я не испорчен, как ты, я больше и отважнее, и Бог дает мне силы оправиться от твоих отчаянных ударов. Теперь я хватаю тебя за ногу, и ты летишь на пол. Прижимаю тебя, ты пытаешься укусить, но не дотягиваешься, пытаешься пнуть, но не можешь, пытаешься оцарапать, но я сжимаю твои запястья. Я пригвоздил тебя к полу. И тогда ты плюешь мне в лицо, грязная ведьма. Впрочем, силы уже оставляют тебя, я отпускаю твои руки и сжимаю шею. Пытаешься ударить меня, но твои крохотные кулачки только сотрясают воздух. Порок в тебе перевесил добродетель. Краска сходит с твоих щек. В паху у меня все ноет от боли. Ушибленный бок пульсирует. Твои глаза вылезают из орбит, ты отвратительна. Футболка моей матери перемазана твоими выделениями и липким мороженым. Испорчена безвозвратно.

– Ты была права, Бек, – говорю я тебе. – Ты убиваешь людей.

Крепче сжимаю твою шею и благодарю тебя за твои подлости и удары. Пытаюсь сморгнуть твою слюну с ресниц. Я благодарю тебя за то, что ты наконец раскрыла свою злобную, порочную натуру. Тебе не нужна любовь, не нужна жизнь. У нас не было ни единого шанса.

Ты из последних сил хватаешь ртом воздух.

– Что такое, Бек?

Из твоих губ вылетает лишь одно слово:

– Помогите…

И я помогаю тебе. Правой рукой хватаю «Код да Винчи», зубами вырываю несколько страниц и сжимаю их в кулаке.

Мои последние слова к тебе:

– Открывай, Джиневра.

И я затыкаю так и не прочитанным тобой Дэном Брауном твой подлый рот. Зрачки начинают метаться, спина выгибается. Это музыка смерти. Ломаются кости. Появляются слезы. Они сочатся из левого глаза на белую фарфоровую щеку. Взгляд замирает «где-то, где я никогда не бывал, за пределами любого познания, в твоих глазах есть свое безмолвие». Теперь ты просто кукла. И страницы у тебя во рту багровеют от крови.

Неожиданно я сознаю, что скучаю по тебе, а ты скучаешь по мне. Зову тебя, трясу за хрупкие плечи и не могу поверить, что ты больше не сопротивляешься. Ты же сильная. Ты прекрасная. Ты – остров. Я лишил тебя жизни, но теперь больше всего на свете хочу вдохнуть в тебя жизнь.

– Бек, это я. Вернись.

Ты не отвечаешь. У тебя оказался точно такой же недостаток, как и у книг вокруг. Ты вдруг закончилась. Оставила меня. Исчезла навсегда. Теперь тебе уже не оставить меня в темноте в одиночестве, а мне не ждать твоих ответов. Твой свет потух безвозвратно. И я беру тебя на руки.

Нет!

Я хочу броситься под «поезд, поезд номер ноль». Как я мог? Я ведь так и не испек тебе оладьи. Что со мной? Я не могу дышать. Ты – моя любовь, моя особенная, яркая девочка. Но тебя уже нет.

Я плачу.