ГЛАВА 30
Спускались мы куда дольше, чем поднимались.
И уже внизу Диттер, разбуженный весьма недружеским тычком в ребра, поинтересовался:
— Что случилось?
— Продали тебя… — буркнул Вильгельм, пытаясь удержать стопку книг. Нет, я могла бы взять одну… или две… или даже три, но мне нравилось смотреть, как он пыхтит, сопит и бросает косые взгляды, не решаясь меж тем попросить о помощи.
А на Диттера, который сунулся было к книгам, рыкнул так, что и я вздрогнула.
Хочет сам? Пускай. Не в моих привычках препятствовать чужим подвигам.
— Хорошую цену взяли?
— За тебя? Не смеши… — На лестницу, которая поднималась в подвалы, Вильгельм смотрел как на кровного врага.
— Она даст тебе отсрочку. До конца этого дела.
Он имел право знать, и Вильгельм с этим был согласен, но место, время и душевное состояние его не способствовали приросту любви к ближним. Вообще из него отличный темный вышел бы…
— Но потом, — я облизала губу. — Боюсь, тебе станет… совсем плохо.
— Ага…
Предупреждение, кажется, не слишком его впечатлило.
— Отсрочка… это хорошо… это… замечательно.
— А что потом сдохнешь, не пугает? — поинтересовался Вильгельм. И Диттер махнул:
— Отбоялся уже… и сдохну я в любом случае, тут без вариантов. Отсрочка же… — его улыбка была широка. — Это отлично… книги давай, не будь жлобом.
— Я не жлоб.
— Ты только учишься, я знаю…
— А ты…
— А я силой смерти ныне здоров, так что не надо мне тут…
— Не надо, — Вильгельм криво усмехнулся, — так не надо…
И книги отдал. Все. А Диттер только крякнул и…
Забавно наблюдать за ними. Мне кажется, бабушке они бы понравились, причем оба…
Наверху стояла ночь. Глухая. Черная. И беззвездная. Словно призывающая сотворить какое-нибудь приличное злодейство. Стрекотали цикады, но и в песне их чудились похоронные мотивы. Диттер остановился, задрал голову и меланхолично произнес:
— Опять дождь будет.
Я, прислушавшись к собственным ощущениям, согласилась: всенепременно будет. И уже совсем скоро. А потому есть смысл убраться из сада. Мы то дождь перенесем, а вот книги на самом деле древние, хрупкие и воду не жалуют.
Дома нас ждал ужин и герр Герман, расхаживающий по гостиной.
— Вы знаете, который час? — спросил он.
— Понятия не имею, — я ответила честно, все-таки ощущения после храма были несколько размытыми и восстанавливались медленно.
— Два часа ночи…
— Поздно.
— Издеваешься, девочка?
— Отнюдь. Действительно поздно… в это время я, как правило, спала…
Герр Герман, в отличие от утра, выглядел неважно. Мундир мятый. Волосы в беспорядке. И пахнет… о да, виски пахнет. Надеюсь, не моим, ибо мое гостеприимство так далеко не распространялось, чтобы всяких малоприятных типов угощать виски.
— И вы тут… что вам в городе надо? — он вытащил фляжку, прихлебнул и поморщился. — Никакого здоровья не хватит… сегодня убили Норму Ингвардоттер… вы ведь были знакомы?
Были. Норму, пожалуй, знали если не все, то многие. Старшая дочь графа Ингвардоттера, пусть и переселившегося в наши благословенные места лет триста тому, но все одно, по мнению местных, числившегося чужаком.
Норма была… Чересчур активной, пожалуй.
Комитеты, благотворительность… Ладно бы сама занималась, но она требовала, чтобы все участвовали в этих глупых ярмарках, устраивали званые вечера и… она была не слишком красива, но при этом умудрялась привлекать внимания той силой, которая горела в ней ровно и ярко.
Целительница.
Пусть отец и не позволил ей отправиться в Академию, но и домашнее образование она получила хорошее. Пожалуй, Норма могла бы практику открыть, однако разве графине это позволено…
Вот и тратила свои силы в городских лечебницах, где снискала славу едва ли не святой.
Она не пила. Не принимала наркотики. Не проводила вечера в сомнительных компаниях и, что совсем непонятно, не заводила любовников. Норме было двадцать два, но старой девой она себя не считала, жила в ожидании если не великой любви, то хотя бы одобренного батюшкой жениха.
Кому понадобилось убивать ее?
— И что? — Вильгельм подался вперед и длинный нос его шелохнулся. У меня возникло ощущение, что дознаватель с трудом удерживается, чтобы не обнюхать нашего гостя.
Принюхалась и я. Кровь. Темная, старая и дурная. А еще опиумный порошок, которым изрядно разило от одежды.
— И то… что есть свидетели, утверждающие, будто видели фройляйн Гретхен незадолго до… происшествия.
— Просто видели? — Вильгельм шагнул ближе.
Жандарм попятился. Правда, отступать ему было некуда, ибо спиной он уперся в стену.
— Вместе с покойной… и свидетель утверждает, будто имела места ссора… а ваша взаимная неприязнь многим известна.
Инквизитор оглянулся на меня. А я пожала плечами. Неприязнь? Сильно сказано. Мы… не приятельствовали, чистая правда. Но чтобы неприязнь… так, легкое недоумение.
Я не понимала ее. Она меня. Пересекались мы изредка, на благотворительных обедах в мэрии. Как-то Норма попыталась достучаться до моей совести, как ей казалось, или что вернее — чековой книжки… то ли на помощь юным проституткам, то ли на содержание приюта, то ли еще на какую то глупость… она вечно кому-то там помогала и при этом на отрез отказывалась понимать, что не всегда эта помощь была нужна.
В тот раз мы несколько повздорили, это верно. Она обозвала меня бессердечной стервой. Я ее — старой девой и еще нехорошим словом… но на этом все и закончилось. Ах да… разве что из попечительского совета Благотворительного общества меня исключили, как и вообще из общества, но это же ерунда…
Исключить исключили, а чеки ежегодные, которые я подписывала, получая за то налоговую льготу, принимать не перестали. Я ж и говорю, лицемеры…
— Ложь, — сказала я, постукивая когтем по столу.
Герр Герман дернул удавку галстука и, вздохнув, произнес:
— Я пришел сюда… по доброй воле… я понимаю, что одного свидетельства мало…
— Мало, — подтвердил Диттер, стоявший у стены.
Книги он сгрузил на туалетный столик, и герр Герман время от времени косился на зловещего вида стопку. Как по мне, выглядела она наиподозрительнейшим образом.
— Однако… пошли слухи… крайне неприятного для вас свойства. И на меня оказывают давление…
Уж не бургомистр ли, все еще не смирившийся с необходимостью делиться?
— …требуя вас задержать…
— Только задержать?
Герр Герман нехорошо усмехнулся и сказал:
— Некоторые… особо впечатлительные горожане не отказались бы и от костра.
— Костры находятся вне вашей компетенции…
— Именно. А вот беспорядки — вполне. Уезжайте, пока можете.
— Не могу, — вынуждена была признать я. — Но… клянусь тьмой…
И тьма вспыхнула на моей ладони, подтверждая слова.
— Сегодня я не покидала поместья… мы были в храме.
Инквизиторы кивнули.
А герр Герман устало опустился на стул и произнес:
— Это вы можете сказать мне, и я поверю, ибо я верный сын матери нашей Церкви, а потому не смею сомневаться в словах слуг ее…
— Похвально. — Вильгельм скреб кончик носа. Тот покраснел и, кажется, слегка распух. Но дознавателя это не смущало.
— Однако, подозреваю, найдется немало тех, кто поставит ваши слова… под сомнение…
— Свидетель кто? — прервал речь Диттер.
Кстати, весьма и весьма интересный вопрос. И Вильгельм, стянув со стола булочку, произнес:
— А сейчас сами и увидим… вы ведь понимаете, что это дело уже давно вышло за рамки вашей компетенции… к слову, что вы знаете о доме по… какой там адрес?
— Лудильщиков переулок… первый, который на перекрестке стоит.
— Вот-вот… об этом… что вы знаете?
Герр Герман знал немногое. Что дом этот был построен давно и знавал лучшие времена, некогда числился доходным для публики белой, после, когда появились иные, поновей, стал принимать жильцов поплоше. Менял хозяев, каждый из которых спешил извлечь выгоду, но не желал тратиться.
Дом разрушался. Жилье в нем дешевело, однако и эта дешевизна не способна была привлечь публику хоть сколько бы приличную. Приезжие предпочитали селиться в пансионатах или же снимать квартирки поближе к источникам, благо сей бизнес процветал давно. В доме же селились работяги, без которых не способен обойтись ни один самый богатый и приличный город. А также семьи их, дети…
Жандармерию там не жаловали.
Да, вызывали, но большею частью соседи, которые от этакого соседства время от времени претерпевали некоторый ущерб. Битые окна, украденное белье или же пьяная драка под окнами… да, дом доставлял головной боли, но…
— А ведь… уж пару лет как попритихли, — с немалым удивлением произнес герр Герман. — Точно… вот как продали в последний раз, так и…
— Кому продали? — Вильгельм убрал-таки руки от носа.
— Так… не знаю.
И это незнание, кажется, поразило его до самой глубины продажной его души. А инквизиторы переглянулись. И это тоже что-то да значило.
— Что ж… сюрприз будет, — довольно-таки мрачно произнес Диттер.
Сюрприз удался.
Я сидела в машине и делала вид, что крашу губы, краем глаза наблюдая за тем, как блюет в придорожных чахлых кустах начальник жандармерии. А с виду таким крепким мужчиной казался. Солидным.
Помада ложилась плохо, да и отсутствие света — единственный чахлый фонарь, который удалось зажечь далеко не с первого раза не в счет — сказывалось. Впрочем, на мою скромную особу внимания не обращали. Пока.
— Что ж это… — герр Герман вытер губы тыльной стороной ладони. — Что ж творится-то… опять…
В каком смысле опять?
Он втянул слюну. Сглотнул. И сунув зеленую шапку под мышку, добавил:
— Их всех же… всех прошлым разом… вычистили…
Красить губы стало совсем неинтересно. А дом… дом был, куда он денется-то? Запертый под двумя пологами, погруженный в вязкое состояние стазиса и проклятый божественной волей. Пожалуй, я могла его видеть и снаружи, и изнутри, и это новое умение совсем не доставляло радости.
Вот меловой след…
…Монк замирает у него и касается пальцами, запоминая именем света. А вязкая тьма колышется, подбирается к благословленному, то ли примеряясь, как половчей ухватить за пятки, то ли, напротив, испрашивая благословения.
Вот Диттер стоит, опершись обеими руками на подоконник. Он мрачен. И темен. И кажется, хочет кого-нибудь убить… главное, чтобы не меня. Я полезная. Я пригожусь.
Вот застыл посередине лестничного пролета Вильгельм. Он странно развел руки и голову запрокинул. Если присмотреться, то становятся видны тонкие нити поискового заклятья. Они расползлись по дому, от крыши до подвалов, в которых — это я тоже чую — немало костей…
Там стояли старые ванны, наполненные до краев буроватым раствором. Его используют некроманты для бережной очистки костей. Плоть он разъедает быстро, а вот костную ткань оставляет неповрежденной.
Кости здесь тоже имелись. Черепа аккуратно складывали в шкафы, остальное же просто ссыпали в короба. В огромные, мать его, короба, наполненные почти до краев…
Меня тоже замутило.
А у Вильгельма из носа кровь пошла, что заставило Диттера очнуться. Он успел подхватить тощее тело однокурсника, не позволив тому покатиться по ступенькам.
Что-то сказал… Жаль, звуки мне недоступны.
— Что же это… — герр Герман решительно отряхнулся и вытащил бляху. Посмотрел на нее, словно продолжая сомневаться, а потом сам себе сказал: — Все равно ведь скрыть не выйдет.
И я согласилась, что да, не выйдет.
Жандармы явились на зов, если не в мгновение ока, то почти.
Темные машины с характерной эмблемой, два патруля, прибежавшие быстрее машин, и черный грузовик экспертной службы.
Оцепление.
Красные веревки, которые раскатывали по ту сторону обожженного забора. И герр Герман, который устало оперся на мой автомобиль. Он бросил фуражку на капот и спросил устало:
— Давно?
— Нашли, когда Соню… убили… там убили, — я кивнула на дом, который наблюдал за происходящим равнодушно.
— И чего не сказала? Не верила?
— Не верила. — Жандармы подходили к подъезду и отступали. Даже штатный некромант, вполне себе толковый дядечка, с которым меня связывали отношения весьма напоминающие дружеские — насколько это вообще возможно между подобными нам, — морщился, стоило ступить на порог.
Дом не был готов явить свои тайны.
— Это правильно… — он потарабанил пальцами. — Значит, вот оно как… а я-то грешным делом… теперь тебе точно уехать надо.
Нельзя.
Дом меня не отпустит. Не этот, конечно, но собственный, родовой. Я связана с ним и храмом пуповиной силы, и, быть может, позже связь эта ослабеет или вовсе исчезнет, а я получу свободу, но пока…
— Не уедешь, — герр Герман сделал собственные выводы.
— Не уеду, — подтвердила я.
— Тогда держись этих… лучше двоих сразу… а то ж сама понимаешь, слухи пойдут… слухи, они как мухи, из любого дерьма родятся.
И в этом откровении была своя правда. Я кивнула и поинтересовалась, раз уж пошла у нас столь доверительная беседа:
— Значит такое случалось и прежде?
Пара некромантов вошли в дом. Их окружила мерцающая сфера, и местная тьма, заинтересовавшись новой игрушкой, коснулась ее. Осторожно. Пробуя на вкус. Всколыхнулось болото посмертных эманаций, поднялось, заставляя некромантов отступить.
Вот Вильгельм о чем-то спорит с Диттером, пальцами зажимая переносицу. Он машет второй рукой и, кажется, даже кричит. Только Диттера криком не испугать.
Он отвечает что-то тихо, спокойно, но даже мне становится ясно: не отступит. И платок протягивает. Заставляет Вильгельма сесть, зажать нос.
— Откуда…
— Слух хороший. — Я покусала губы. Помада все равно легла криво, но подозреваю, этого не заметят. — Так что… рассказывайте.
— А не…
— Рассказывайте, — произнесла я с нажимом, и, удивительное дело, герр Герман подчинился. Оглянулся на дом, вздохнул и…
