ГЛАВА 24
Любезнейший мейстер Виннерхорф, в отличие от Аарона Марковича, несмотря на показную бодрость свою, преисполненный самых мрачных предчувствий, лучился энтузиазмом.
— Дорогая, с твоей стороны было бы весьма любезно предоставить мне некоторые образцы, — он дернул меня за кудряшку, которая захрустела — все же патентованный воск имел ряд существенных недостатков. — Во имя науки.
— Обойдется.
Уговаривать меня не стали, но пару вырванных волосков мейстер Виннерхорф убрал в карман широкого халата. Надеюсь, воск не помешает науке продвинуться вперед в изучении разумной нежити.
— Как мои…
Я запнулась. Кто? Гости? Или слуги? Или кого я там подобрала? Источники свежей и горячей крови, от одной мысли о которой рот мой наполнился слюной? Слюну я торопливо сглотнула.
— Прекрасно… просто прекрасно. — Мейстер Виннерхорф взял меня за руку и, поднеся к лицу, обнюхал. — Знаете, от вас совсем не пахнет разложением… мертвая плоть, как правило, имеет весьма специфический запах…
И это было произнесено задумчиво, с толикой недоумения в голосе.
Я и сама понюхала руку. Пахло розовой водой и самую малость коньяком, которым со мною поделился Аарон Маркович. Разложения мне только не хватало…
— Позволите? — Он надавил на ладонь и из пальцев моих выдвинулись когти. — Какая невозможная прелесть!
В коготь потыкали пальцем, проверяя его остроту.
— Прекратите…
— Вашим… гм, домашним я бы настоятельно рекомендовал покой, хорошее питание и отдых… в остальном… основные повреждения я залечил. И с позволения вашего оформил должным образом… мало ли… практика показывает…
Он мял мою руку. Крутил ладонь, словно проверяя, достаточно ли прочно держится сустав. Шевелил моими пальцами, заставляя их сгибаться и разгибаться. Цокал. И продолжал говорить:
— …показывает, что некоторые вопросы приходится решать в судебном порядке…
Судов я не боялась, тем паче пока у меня имелся Аарон Маркович…
— Вы позволите?
И прежде чем я успела что-то сказать, у меня отщипнули кусочек кожи. Было не больно, но я зарычала…
— Простите… — раскаяния в голосе было ни на грош.
А я вздохнула.
— Крови вам нацедить? Точнее, не совсем, чтобы крови…
Глаза Виннерхорфа вспыхнули.
— Взамен?
Вот за что его люблю, так это за тонкость чувств и понимание.
— Моя смерть…
— Печальное событие…
— Вы присутствовали?
— Не имел чести… к сожалению. — Мейстер Виннерхорф отпустил мою руку. — Я вынужден был покинуть город…
— Причина?
— Очень личная.
— И все-таки?
Как-то вот подозрительным мне кажется обстоятельство, что я преставилась именно тогда, когда семейный целитель, единственный, кому я более-менее доверяла, уехал из города. Не то чтобы он не имел права, но… прежде мейстер, если куда и удалялся, то в пригород.
Он вздохнул. Потарабанил по столу. И тихо произнес:
— В городе неладно…
В этом городе всегда что-то да неладно, будь то стихийный выброс темной энергии, провоцирующий мигрени, зубную боль и вспышки ярости, несанкционированные ритуалы на старых погостах или появление провидиц, предвещающих очередной конец света… в общем, неладность — это нормально. Ненормально, когда она такая.
— Моя сестра… попала в затруднительное положение… мы давно не виделись, но получив от нее телеграмму, я не мог остаться в стороне… однако оказалось, что на деле все не так уж и печально, более того… она клялась, что не отправляла телеграмм…
И это еще более подозрительно. Настолько, что мейстер Виннерхорф тяжко вздыхает, и в том мне видится признание вины. Впрочем, полагаю, если бы я находилась при смерти, он отложил бы поездку. Но я была здорова… и здоровой умерла.
— От чего?
— Что? Ах да… мне сказали, что острый приступ почечной колики… подобное, к сожалению, случается…
— И кто… поставил диагноз?
Посмертный, к слову.
— Мой коллега… я всецело доверяю его мнению, — правда, сказано это было несколько неуверенно.
— Мне бы хотелось с ним побеседовать…
— Боюсь… он покинул город.
Как мило…
— Если бы мне было позволено провести вскрытие, — сказал мейстер Виннерхорф, глядя на меня печальными синими очами. — Я бы мог сказать точнее…
— Спасибо, но… пожалуй, воздержусь.
За своими домашними я отряжу Гюнтера, пусть заодно уж закажет одежды и чего там еще надо. А я…
Инквизитор был зол. Тот, серенький.
Диттер сидел, вытянув ноги, прислонившись спиной к ржавому фонарному столбу. Кристалл в нем то ли перегорел, то ли вовсе никогда не работал. Стеклянный колпак был разбит и скалился в небеса парой-тройкой пустых зубов. Монк сидел рядышком, обнявши знакомый кофр. А вот серенький метался по улице с видом в высшей степени возбужденным.
— Что ты себе позволяешь?! — рявкнул он, бросаясь едва ли не под колеса. Это хорошо, что у меня реакция отменная, а то пришлось бы возвращаться теперь к мейстеру Виннерхорфу с его маниакальным желанием покопаться в моих внутренностях.
Крови — теперь она была темной и густой, что деготь, — ему было маловато.
И по глазам я видела, что мысль о вскрытии прочно поселилась в светлой его голове, вытеснив иные, несколько неудобные для мейстера и его совести мыслишки.
— Пирожные, — скромно сказала я, разглядывая серенького сквозь ресницы. — Два со сливками, еще пара эклеров… если бы вы знали, какие здесь готовят эклеры… Я слышала, что мертвые не полнеют, поэтому и позволила еще несколько.
Он пыхтел. Кривился. И… видел груду пакетов на заднем сиденье. А что… раз уж время выдалось свободным, отчего б не прогуляться по магазинам? Зато я знала, кто похудел на два размера почти и это отнюдь не благостно сказалось на внешности, а кто поправился. Кто перестал заглядывать в храм.
И кажется, вот-вот грядет свадьба, поскольку платья стали тесноваты в груди и на талии… и судя по выражению лица потенциального супруга, свадьба будет отнюдь не добровольной. Во всяком случае со стороны жениха.
Я заглянула и в маленькую лавку, где взяла несколько пар перчаток. Веера. Сумочки. Пудра, помада и новый, весьма активно расхваливаемый девушкой-продавщицей крем для лица. Кажется, с полдюжины шелковых чулок. Пара поясочков. Кружево — есть у меня одно платье, которое явно нуждается в доработке… пуговицы. Иголки.
Милая шкатулочка ручной работы.
Серьги с аметистами.
Два кристалла для записи неплохой емкости — а вот заказ на десяток прибудет лишь послезавтра, все же в нашем захолустье не самый популярный товар… кое-что для лаборатории. Обновленный справочник ингредиентов, подлежащих особому учету… не помню, что еще, но в багажник пакеты не помещались, не говоря уже о трех шляпных коробках. Мода на вуали и вуалетки дошла и до нас.
— А я вам шарфики купила… — Я вытащила шарфик из свертка и протянула Вильгельму… да, кажется, все-таки Вильгельму, но надо будет уточнить и записать. Впервые меня настолько подводит память. — А то ведь у нас тут сквозняки гуляют.
И ресницами хлоп-хлоп. Ротик округлить. Бровки чуть приподнять. И побольше наивного восторга во взгляде. Он мне давался тяжело, но долгие тренировки, должно быть, возымели свое дело, иначе ничем не могу объяснить, что инквизитор шарфик таки взял. Приложил к костюму.
— Это мне? — поинтересовался он как-то обреченно. — Розовенький?
— Это бледный коралл! — возмутилась я почти искренне. — У розового совсем иная насыщенность.
У него нервно дернулся глаз. И Вильгельм оглянулся на Диттера, словно спрашивая, как быть.
— Примерьте, — подсказала я. — Коралловый очень к серому идет, а то вы такой… ску-у-учный… невыразительный…
— Я, к слову, предлагал за извозчиком сходить, — заметил Диттер, поднимаясь. И по тому, как скупы и осторожны были его движения, я поняла: дело плохо.
Серый, кажется, это тоже почувствовал и помрачнел еще больше.
— Возьмем, — буркнул он, покосившись на стремительно темнеющее небо. — Этого идиота отвези к целителям… авось еще помогут.
Шарфик он намотал на шею.
Надо же, а коралловый ему и вправду идет. И, кажется, серый не такой уж засранец, каким активно пытается казаться.
— Я за вами Гюнтера отправлю… ему все равно в город надо будет.
Диттер молчал. Кусал губы. Смотрел на дорогу. А я… я мысленно проклинала себя за затянувшуюся шутку. Почему-то она больше не казалась забавной, и… и пусть я не виновата, а я действительно не виновата, что им было лень дойти до перекрестка и свистнуть…
Ему было плохо. И мне, кажется, тоже… и я утопила педаль газа. Взревел мотор, а о лобовое стекло разбились первые капли дождя. Небо стало темным. Воздух сгустился и задрожал. А я… Я опаздывала. Я пропустила момент, когда Диттера скрутил приступ боли и он, не способный усидеть, сполз на пол. Он закусил грязный рукав куртки, чтобы сдержать стон.
Я же… Я смотрела на дорогу. Не хватало нам еще разбиться… ливень. Небеса прорвало, и вода хлынула на землю. Ее стало так много, что свет фар увяз в ней. А в машине стало трудно дышать. Дорога исчезла. И аллея тополей. И все, кроме серой дрожащей пелены.
Разумно было бы остановиться. Переждать. Надеюсь, инквизиторы додумаются в дом зайти, а то ж… Я закрыла глаза, сосредотачиваясь на ином своем видении. Все было… расплывчатым. Не вещи — лишь тени их. Тень дороги и тень тополей. Далекая звезда дома, где меня ждут и…
Подобные ливни не длятся долго. Ветер алыми мазками летит, кружит… поднимает грязь и крепнет, крепнет, превращаясь в вихрь. Он ударил наотмашь, словно приноравливаясь. Того и гляди, перевернет. Не это ли пытается сделать? Нет уж. Я справлюсь. Я сбросила скорость. Аккуратней. Осторожней. Сейчас главное — не сесть в лужу и не увязнуть в грязи. А ветер — это мелочи… и не отвлекаться, что бы ни происходило, отвлекаться нельзя.
Мы крались в круговерти дождя, и я старательно гнала прочь неудобные мысли. А потом были ворота. И аллея. И парадное крыльцо. Дверца машины, которая открылась с трудом. И другая… кажется, ее я выдрала. Был пронизывающий ветер, вода, которой приходилось дышать. И я дышала, отплевываясь…
Надо было купить зонтик. Все приличные леди имеют как минимум дюжину зонтиков. А я… Я тащила Диттера. Он пытался идти, но ноги его разъезжались, и поэтому пришлось схватить его за шиворот… и кажется, я его тащила прямо по лужам, а потом еще по ступенькам. И в холл мы ввалились. И захлопнув за собой дверь, я опустилась на паркет. Надо же… опять воды нанесла… прислуги же мало, помнится, Гюнтер жаловался, что к нам не слишком хотят идти.
Дурная слава…
Пусть поднимет плату. Деньги — лучший способ побороть предвзятое отношение.
Диттер сидел рядом. Дышал. Пока еще.
— Где флакон? — Я легонько хлопнула его по щеке. — Куда ты его дел, бестолочь…
В комнате. Выбрасывать не стал бы, а там… найду… ведьма я или так?
Я скинула туфли, отметив, что на левой каблук сломался. Да и вовсе выглядели они так, что становилось очевидно: восстановлению не подлежат. Платьице промокло и испачкалось, зато кудряшки лежали, как свежесозданные. Вот что значит патентованное средство.
В комнаты Диттера я ввалилась, походя отмахнувшись от маленького маячка. Потом объясню и вообще… это мой дом, где хочу, там и хожу… а теперь сосредоточиться.
Свет. Света много. Его следы повсюду, и дому это не слишком нравится. Нет, свет сам по себе боли не причиняет, но в родовом гнезде некромантов ему не место… что-то светилось ярче, особенно выделялась маленькая шкатулка на столике, что-то совсем тускло.
Свет мне не интересен. А вот тьма… Жалкие ошметки в углах — догорающее проклятье… надо будет пройтись по дому, пока никто из незваных гостей не вляпался в какой-нибудь сюрприз. А то ведь с дома станется… еще одно в дальнем углу и под ним, кажется, заброшенный тайник. Позже посмотрю, что в нем. А вот этот темно-лиловый сполох мне знаком.
Флакон обнаружился в ящике стола. И в руки дался, что можно было счесть невероятным везением — со старухи могло статься зачаровать его на дознавателя. Ложечка… обойдемся и так.
В холл я возвращалась бегом, опасаясь, что все-таки не успею. Успела. Дознаватель скорчился на полу, в луже, натекшей с собственной его одежды, и мелко дрожал. Он был в сознании, что хуже всего, и даже нашел в себе силы просипеть.
— Не… надо…
— Надо, — у меня имелось собственное мнение. Я подняла его рывком. Кое-как усадила, всунув между дверью и бронзовой стойкой для зонтов. Благо изготовленная лет триста тому, та отличалась должной внушительностью и немалым весом.
Пробку вытащила. Принюхалась. Смесь трав и волшбы не самого приятного свойства. Кровь и… еще одно проклятье. Но… или верить, или нет… я решилась.
Я задрала этому бестолковому упрямцу голову и прижала флакон к губам. А потом зажала нос… нехорошо? Зато вполне эффективно. Благо сил на сопротивление у него не было. А что лекарство противное… Нечего шляться там, где проклятья раздают.
Он держался. Долго держался, слабо трепыхаясь в моих руках. Но потом сделал-таки глоток.
— Вот и умница.
Я убрала флакон.
— Еще раз проигнорируешь бабушкины рекомендации, я тебя к ней на перевоспитание отправлю, — я погладила Диттера по мокрым волосам.
— Все… равно…
Он закашлялся, но… зелье действовало и, видят боги, быстро.
По телу Диттера прошла судорога. Он согнулся, захрипел и пробормотал:
— Ненавижу…
— Это пройдет, — я похлопала его по спине и заткнула флакон пробкой.
Он только вздохнул. И кое-как сел. Попытался оттолкнуть от себя подставку для зонтов, но зря она, что ли, на этом самом месте две сотни лет простояла? Успела прирасти…
— У него… вкус мерзкий… ничего не чувствую…
И губы потрогал.
— На месте, — успокоила я.
— А… где?
Он взмахнул рукой, но поняв нелепость своего вопроса, вновь вздохнул:
— Он этого не забудет…
Это про серого, что ли? Будет над моим дознавателем издеваться, я ему еще один шарфик прикуплю и самолично завяжу на тощей его шее тугим узлом.
— Он… на самом деле… отличный… специалист… — дыхание Диттера выравнивалось, да и бледность сходила.
Меж тем над нами возникла тень.
— Горячий шоколад, — объявил Гюнтер, опуская поднос на пол.
Вот за что его ценю, так за исключительное понимание момента. Шоколад сейчас более чем к месту, да и…
— Скоро прибудут гости, — я протянула чашку Диттеру и помогла удержать. — Не самого приятного свойства…
— Полезные?
— Именно… еще… надо найти няньку. Или кормилицу. Или кого там положено… — сложно отдавать распоряжения, сидя на полу в грязной луже, но я справилась. А Гюнтер, выслушав, лишь слегка склонил голову и уточнил:
— Ужин накрывать на четверых?
— Да…
— Он ненавидит брокколи. — Диттер пил, громко прихлебывая, но меня это — удивительнейшее дело — не раздражало. — И вареную рыбу…
Что ж, парной лосось с пюре из брокколи очень полезен для здоровья. А мы заботимся о наших гостях.
