ГЛАВА 23
— Смерть в большинстве случаев приходит без приглашения. Вам ли не знать.
Он убрал оригинал документов в шкап. Сам же завязал ленточки на копии, подвинул ко мне.
— Вы слышали, что с Соней приключилось несчастье…
— Я слышал, что вы ее убили?
— Неужели?
— Так говорят…
— А что еще говорят?
— Что вы сделали это из мести, поскольку она отбила у вас жениха…
— Но у меня нет жениха!
И не было никогда, за исключением одного давнего случая, когда я была еще молода, неопытна и наивна. Но тот жених уже давно попал в брачные оковы, составив чужое личное счастье, и Соня была ни при чем.
— Слухи тем и хороши, что факты им без надобности, — заметил Аарон Маркович. — Я полагаю, на самом деле вы не имеете к этой смерти отношения, однако… боюсь, общественное мнение уже сложилось.
И не в мою пользу.
— А все-таки… в последние пару лет не случалось ли иных смертей… — Сформулировать, что я пытаюсь узнать, было непросто. — Среди людей молодых… славившихся легкостью характера и… полагаю, предпочитающих праздное препровождение. Смертей не то чтобы подозрительных, но… скажем так, неправильных?
Можно будет, конечно, заглянуть в городскую библиотеку и полистать газеты, почитать некрологи, но с Аароном Марковичем как-то надежней. И быстрее.
— И возможно, незадолго до смерти люди эти, допустим, менялись… становились нервозны или тревожны… может быть, готовились к скорому отбытию или предпринимали иные действия, которые могли бы быть трактованы подобным образом…
Аарон Маркович снял очки. Сложил. Убрал в кожаный футляр. Провел пальцем по золотому тиснению и тихо произнес:
— То, что вы уже умерли, еще не значит, что вас нельзя убить.
— Это я уже поняла, — я склонила голову.
Он поднялся.
Промолчит? Если в деле замешан кто то из его клиентов… нет, хотелось бы верить, что Аарон Маркович в достаточной мере благоразумен, чтобы не связываться с подобной мерзостью, но в жизни всякое бывает.
— Когда я пятьдесят лет тому обратился к вашему деду с предложением… я не имел ничего, кроме этого дома и худой практики. Мои родители имели несчастье родиться бедными… Мне же, полагавшего себя в достаточной мере предприимчивым, многого пришлось добиваться самому.
Уважаю. И не мешаю человеку делать вид, что мне изливают душу. В прилив откровенности не верю, не та у него натура.
— Я получил разрешение на практику, но… выяснилось, что мир закона, во-первых, весьма узок, во-вторых, хорошо обжит. И чужакам там не слишком рады… мне было позволено брать мелкие дела, тяжбы, за которые платили сущие гроши, но хуже того, что были они по сути своей скучны и однообразны. Что же до большего, то… у меня ушло десять лет, чтобы понять: куда бы я ни подался, я так и останусь забавным чужаком, полагающим, будто острого ума и знания закона достаточно, чтобы достичь успеха… именно тогда я и отправился к вашему деду. Он как раз обратился в одну весьма известную контору за консультацией и получил ее, но ответ его не удовлетворил. А я… я сумел ознакомиться с делом. Я явился в ваш дом и заявил, что сумею отстоять его интересы…
— И он вас принял.
— Выслушал. И счел мои доводы разумными… то дело мы выиграли, опираясь на один малоизвестный прецедент… Вы же понимаете, что малая известность закона не отменяет его обязательности к исполнению? Как бы там ни было, я получил кое-какую известность, а заодно уж предложение, от которого отказываться счел неразумным. Так началось наше сотрудничество…
Он потер переносицу.
— Ваш род… дал мне не только поддержку… и не буду лукавить, отчасти благодаря вашему деду я стал тем, кем являюсь ныне… я в курсе многих тайн, пусть большинство их утратило свою актуальность. А еще чувствую себя обязанным. И когда меня известили о вашей смерти, признаться, я был немало огорчен, хотя и продолжал надеяться… Я хочу, чтобы вы не сомневались. Ваша смерть никоим образом не повлияла на клятву. Я по-прежнему всецело предан вам…
— Не роду?
— Пока ваша сестра официально не включена в число действительных членов рода и не прописана в книге наследования, вам…
Обожаю его пространные уточнения.
— …и потому я бы настоятельно советовал не вмешиваться в то дело, в которое вы, судя по всему, уже вмешались.
Я наклонила голову. Увы, сдается мне, в покое меня не оставят. После того как инквизиторы всколыхнут наше болотце, вони здесь будет изрядно. А я… как ни крути, удобнее всего обвинить в смертях подобного толка злую нежить…
Аарон Маркович присел за стол и, вытащив белый лист, принялся писать.
Я не мешала. Я пыталась вспомнить.
Так уж вышло, что в последний год я много внимания уделяла делам, в результате несколько выпала из светской жизни. Я имею в виду той, которая выходит за рамки нескольких мероприятий, обязательных к посещению.
Но что-то ведь слышала…
Спешный отъезд Патрика. Парень отличался на редкость легким нравом и умением влипать в неприятности. И потому отъезд его в колонии сочли лишь способом избежать нежеланной свадьбы… или долгов?
Не помню. Что-то такое говорили, но мы с Патриком приятельствовали и только.
Смерть Гертруды, девицы мрачноватой, решительной, даже в опиумном дурмане сохранявшей на редкость мрачное выражение лица.
Кажется, у нее случилось несварение. Или приступ аппендицита, который не сумели распознать вовремя. Разлитие желчи? Версии разнились, а я…
Аарон Маркович протянул листок. Пять имен. И Патрика — первым.
— Мне казалось, он уехал…
— Его семья, — Аарон Маркович потер переносицу, — сочла, что подобная версия будет более уместна, нежели правда.
— А правда?
Молчание.
— Он ведь не сам умер…
Взгляд в сторону и осторожное:
— Его семья полагает, что сам. И смерть его была на редкость безобразна…
Настолько безобразна, что, полагаю, на некролог они не расщедрились.
Гертруда…
— У девушки остановилось сердце… — Аарон Маркович позвонил в колокольчик. — Ее родные предположили, что произошло это… скажем так, не случайно, однако в жандармерии их уверили, будто смерть эта всецело естественна.
— Вы не верите?
Судя по тому, сколько она пила, не пьянея, Гертруда была здоровее всех нас вместе взятых. Да и… высокая девица мощного телосложения. И никакой тебе бледности, никакой слабости… помнится, как-то, будучи в легком подпитии, она поспорила… с Соней? Со мной? Проклятье, не помню. Главное, что Гертруда взвалила на плечи Адама и трижды пробежалась с ним по залу. Нет, могло статься, конечно, что образ жизни несколько подорвал здоровье…
Вспомнился вдруг зеленый шар целительского амулета. Неужели не отреагировал бы на проблемы с сердцем?
Я молчу. И Аарон Маркович тоже. А его домоправительница же входит без стука. И я удостаиваюсь в высшей степени неодобрительного взгляда.
— Чего?
— Принесите, будьте любезны, кофе… с коньяком. На двоих, — уточнил Аарон Маркович. — И постарайтесь не расплескать.
Берта вышла, громко бухнув дверью.
— Почему я ее терплю?
Меня мучил тот же вопрос, но его я оставила при себе. Следующее имя. Некий Конрад Бруттельшнайдер. Не знакома… вернее, скорее всего, знакомство это носило характер случайный, а потому не запомнилось.
— Покончил с собой… — прокомментировал Аарон Маркович. — Теоретически из-за несчастной любви… правда, его сестра уверяла, что никакой любви не было и брат ее отличался, скажем так, некоторым непостоянством, но…
— Она к вам приходила?
Легкий наклон головы.
— Увы, я не берусь за расследования… а мой старинный друг, к которому я направил девушку, не так давно исчез… бесследно… и меня это несколько опечалило.
Именно поэтому, надо полагать, Аарон Маркович делится своими соображениями. Нет, он не нарушает слова, не выдает чужих тайн и не выдаст, даже ради старого друга — репутация его безупречна — но вот свои мысли…
И еще одно имя. Вновь незнакомое.
— Девушка покончила с собой. И сомнений в том нет…
— Но?
— Прислуга упоминала, что перед смертью Марта вела себя крайне… необычно. Она боялась. Запирала комнату. Отказывалась выходить из нее. Говорила что-то о скорой смерти… и просила отвезти ее в отделение Инквизиции. К сожалению, это было сочтено за нервическое расстройство…
Что ж, инквизиция у меня имеется.
Берта вплыла с подносом в руках, который был столь стар, что оставалось удивляться лишь тому, как он вовсе не развалился в руках Берты. На подносе стоял щербатый кофейник, темный, с пятнышками грязи сливочник и пара чашек, причем обе со сколами.
Тарелка мне досталась треснутая. А сливки явно были прокисшими.
— Невозможная женщина…
Последнее имя. Адлар.
Смуглокожий блондин, чья внешность была в достаточной мере экзотической, чтобы заподозрить примесь чужой крови. Он отличался на редкость уравновешенным нравом, и я, пожалуй, даже рассматривала его кандидатуру на роль супруга. Нет, речь не шла о любви, но…
Взаимная симпатия имелась. Да и в целом мы с ним легко находили язык. Вот только когда он исчез, я этого не заметила. И теперь… пожалуй, теперь я ощущала что-то, что можно было назвать угрызениями совести.
— Неосторожное обращение с неизвестным артефактом, — Аарон Маркович достал из ящика стола флягу. Коньяку он плеснул щедро, наверное, надеясь перебить мерзковатый вкус пережаренного кофе. — Тело было сильно изуродовано… и есть подозрение, что смерть наступила далеко не сразу, но… его нашли на третий день, когда прислуга забеспокоилась, что молодой человек так и не покидал лаборатории.
Неосторожное? Более осторожного человека я не помню. Он и пил-то мало, скорее просто чтобы не выделяться из компании. А вот опиум не употреблял вовсе и мне не советовал. Несколько раз мы оказывались в одной постели, но и там он проявлял редкостное для мужчины благоразумие. На меня оно навевало тоску, но… Посторонние артефакты? Он бы в силу характера и не прикоснулся бы к подобному…
…Аарон Маркович поднял флягу.
— В последние несколько лет ко мне обращались с… предложениями сомнительного свойства, и всякий раз все более настойчиво.
— Кто?
Он развел руками.
— Знаю лишь, что они могут позволить себе амулеты хорошего качества… незадолго до происшествия с вами мне было сказано, что мое упрямство… может иметь некоторые весьма печальные последствия. И если я надеюсь на защиту, которую дает мне кровная клятва, то весьма скоро это препятствие… исчезнет.
Надо же.
И даже так… и не стоит ли мне вписать еще одно имя? Хотя видит Кхари, я не имею отношения к безумству того дома.
— Вам стоит уехать.
Аарон Маркович отмахнулся.
— Мне за мою жизнь угрожали столько раз, что я уж со счету сбился… и нет, я понимаю, что угроза угрозе рознь, однако же моя совесть — мой судья. Да и дело затевается прелюбопытнейшее… если позволите, я дам вам совет: не связывайтесь с местечковой жандармерией. Там умных людей нет, а вот глупые и при честности своей многое испортить способны…
