– Примите мои соболезнования…

Положенные случаю слова ускользали, будто он не повторял их сотни раз. То ли дело было в удушающей вони от цветов, что прислали Лайонеллам друзья и родственники, то ли морфий оказался плохой идеей. Очень плохой, признал сразу Виктор. Но боль он ненадолго снял. Без него Виктор работу точно не выполнил бы.

Мысленно отвесив себе затрещину, Виктор попытался сосредоточиться.

Или дело было в усталости? Впервые за несколько недель Виктор сумел не забыться на пару мгновений, а заснуть – прямо за письменным столом, вернувшись с обеденного перерыва. Верный Брэм, похоже, передал, чтобы его не тревожили. Очнулся Виктор через два часа. Жаль только, передышка эта мало что дала, кроме чувства, будто он вымотался еще сильнее.

Однако долг звал. Пришлось звонить барону Лайонеллу, отцу возможной самоубийцы. Втайне надеясь, что ему откажут, Виктор попросил о встрече – и теперь сидел напротив одетого в черное семейства, пытаясь начать разговор так, чтобы не причинить им еще больше боли – если, разумеется, это было возможно.

Им и так досталось: не добудиться дочери, вытерпеть отказ семейного врача выписывать свидетельство о смерти, узнать, что смерть эта не была естественной, и гадать, была ли доля их вины в том, что их милая маленькая Хэтти решила проститься с жизнью.

– Лорд Лайонелл, учитывая обстоятельства смерти, я вынужден спросить: существует хоть малейшая вероятность того, что леди Хэрриет выпила снотворное по незнанию?

– Вы имеете в виду, что она забыла, как выпила лекарство в первый раз?

– Я имею в виду убийство.

С тактичностью все-таки не сложилось. Леди Лайонелл побледнела и вцепилась в руку супруга, а младшая из дочерей впервые с начала беседы подняла на детектива пронзительно-синие глаза.

– Что вы! Все любили Хэтти…

Невозможно было сосчитать, сколько раз за свою карьеру Эйзенхарт слышал эту фразу. Каждую из жертв все обожали. Только потом выяснялись подробности, которые отвратили бы самого любящего человека. Обычно Виктор пропустил бы такой ответ мимо ушей, но в случае Хэрриет Лайонелл это могло быть правдой. Ничего в ее портрете не противоречило описываемому образу симпатичной, немного стеснительной девушки, с одинаковой восторженностью воспринимавшей и светские развлечения, на которые она была впервые допущена в прошлом году, и сентиментальные романы. Мечтавшей о сказочной любви – а нашедшей реальную смерть.

– Были ли у нее причины покончить с собой?

Это предположение также отвергли. Подобный ответ стоил, впрочем, еще меньше, чем предыдущий: большинство живых никогда бы не смогли представить достаточный повод, чтобы прогневать духов и пойти против Судьбы. Те, кто выбирал суицид, очевидно, были с этой точкой зрения не согласны. Но их о причинах уже нельзя было спросить.

– Я так понимаю, прошлый сезон прошел для леди Хэрриет успешно?

Неудачный первый сезон, не принесший ни помолвки, ни хотя бы определенных «проспектов», как говорила Викторова матушка, теоретически мог расстроить молодую леди в достаточной мере, чтобы она лишила себя жизни, только бы не испытать подобное унижение во второй раз. Теоретически. Виктор, видимо, общался не с теми леди – да и вообще не с леди, откровенно говоря. Ему было сложно такое представить.

– Хэтти привлекла внимание молодого Дегнарда.

Которого в этот трагический час здесь не было.

– Они были помолвлены?

– Нет, но мы все считали, что предложение скоро последует.

– Пока они не разругались, – встряла в разговор младшая из дочерей.

Чего-то в этом духе Виктор ожидал.

– Люси! – гневно воскликнула мать семейства. – Как тебе не стыдно! Детектив, – леди Лайонелл грузно повернулась к Виктору, – Джон действительно пришел к нам и сообщил, что они с Хэтти не могут продолжать отношения, однако все мы были уверены, что произошло недоразумение. Какие милые не бранятся! Мы все знали, что скоро он вернется и попросит прощения, ведь он так любил Хэтти!

Ее лицо сморщилось от боли, однако воспитание не позволило проронить ни слезинки. Не перед полицией.

– Леди Хэрриет была очень расстроена случившейся размолвкой?

Когда секрет вылез наружу, семья перестала отрицать очевидное. Какое-то время после разрыва леди Хэрриет держалась спокойно, однако последнюю неделю бедняжка была сама не своя. Чуть что бросалась в слезы, запиралась у себя в комнате, отказывалась разговаривать с родными. Должно быть, из-за нервов ее начала мучить бессонница, и…

Мотив для самоубийства был совершенно ясен. Посмотрев на лорда, Эйзенхарт увидел, что он тоже понимает это.

– И все же, мистер Эйзенхарт, возможно ли, что Хэтти действительно приняла снотворное во второй раз по ошибке? – заговорил отец покойной. – В последнее время из-за переживаний она была такой рассеянной…

Виктор прекрасно понимал, что тот хочет сказать. Время вспоминать мертвых прошло, настала пора думать о живых.

Как бы семья ни любила Хэтти, им надо было выдать замуж еще трех дочерей. Скромное приданое и отсутствие громкого имени создавали определенные проблемы, но репутация родственниц самоубийцы не оставляла девушкам ни шанса. Никто не станет связываться с семьей, которой больше не благоволят духи. А духи, мстительные сукины дети, не только не возвращали самоубийц, но и наказывали оставшихся за подобное неповиновение. И мстили им жестко.

Окинув взглядом комнату, потертые подлокотники дивана, платья, переживавшие не первый траур, Виктор решился:

– Я посмотрю, что могу сделать.

– Думаешь, суицид? – спросил комиссар Роббе, когда Виктор заглянул к нему вечером.

В заставленном старой мебелью кабинете, в котором начальник отдела убийств практически жил после смерти жены, чувствовался домашний уют. Не выдержав, Виктор развалился в потертом кожаном кресле и вытянул ноги к огню.

– Конечно. Молодая девушка, разбитое сердце, что может быть типичнее?

Вопрос остался без ответа, пока комиссар набивал трубку. Виктор последовал его примеру и полез за сигаретами.

– Меня смущает отсутствие предсмертного письма, – заметил начальник.

– Не все самоубийцы – поклонники эпистолярного жанра.

– И все же… Ты уверен, что это самоубийство?

– Если только в ближайшую неделю еще пара дебютанток не отравится снотворным, – устало пошутил Виктор. – Тогда можно будет сказать, что в городе орудует маньяк. Но, согласись, каковы шансы?