– Где мой суп? Принесите мне суп!

Несмотря на то что голос был предельно тонким, а фургон сравнительно огромным – точнее, два фургона, соединенных вместе, – ей казалось, что слова старика всегда возникали рядом с ней. Хьяра произнесла молитву о терпении, обращенную к Травяному Громовержцу, ну и, на всякий случай, одному из мучеников обитателей каменных домов, Эйдону.

– Он еще не готов, – сказала она. – Суп еще не нагрелся.

– Мне все равно. Он уже достаточно теплый.

– Нет, нужно подождать. Ты сразу начнешь жаловаться, как только его получишь, так что жди.

– Мне бы следовало давным-давно вырвать твой язвительный язык.

Ей с трудом удалось заставить себя промолчать и не сказать что-то действительно неприятное. Она больше не опасалась старика, но побаивалась мужа, который мог ударить, а то и лягнуть ногой, и всегда принимал сторону отца. Ее старшая сестра заметила, что Хьяра сердится, и кивнула в сторону выхода из фургона.

– Выйди наружу. Налей им в чашки еще джерута. А я разберусь со старым дураком.

Благодарная Хьяра вытерла руки о грубый передник и вылезла из фургона.

Ее муж проверял загон, хотел убедиться, что все животные на месте, но остальные мужчины, его родственники и прихлебатели, закончили работу и собрались вокруг огня, дожидаясь возвращения тана. Кудбердж, кузен ее мужа, который сейчас был самым важным из всех, разглагольствовал о том, в чем – тут у Хьяры не оставалось сомнений – ничего не понимал. Ее муж иногда превращался в грубого зверя, и порой она мечтала, чтобы его прикончил бык или убили во время рейда на одно из эркинландских поселений, но он не отличался болтливостью, в отличие от своего кузена.

– А вот и ты! – крикнул Кудбердж, как только она вышла из фургона. – Принеси еще выпивки, женщина. Мои друзья испытывают жажду.

– Я послала за ней нашего сына, – ответила Хьяра. – Ты и твои друзья уже прикончили все, что было, а мой муж тоже захочет выпить, когда вернется.

На деревьях вокруг лагеря было полно воронов, Хьяра никогда не видела, чтобы их собиралось так много, и подумала, что они похожи на людей ее мужа, такие же шумные и бесполезные.

– Ну, тогда, – сказал другой мужчина, молодой идиот с усами, которые почти доставали ему до ключиц, – если у тебя нет джерута, поцелуй нас!

Кудбердж громко расхохотался:

– Надейся, что мой кузен тан не узнает, что ты это говорил его жене, или он порвет твои внутренности на стремена.

Хьяра не могла решить, что доставило бы ей больше радости в данный момент: не быть женой тана или посмотреть, как он делает стремена из внутренностей молодого придурка.

– Когда мальчик вернется с кувшином, – сказала она, – позаботьтесь о том, чтобы оставить моему мужу достаточно, иначе он вас всех на дерьмо изведет.

– Разве я тебе не говорил? – Кудбердж с довольным видом хлопнул себя по колену и сдавленно рассмеялся: – Разве я не говорил, что у нее острый язычок? А старшая сестра и того хуже. Женщины в этой семье наполовину змеи, я же тебе говорил!

Хьяра молча занялась сбором чаш и ложек, разбросанных вокруг костра. Все думали, что жене тана, живущей в самом большом фургоне и в самом большом лагере, следует завидовать. Но самые большие фургон и лагерь требовали больше работы, чтобы содержать их в приличном виде, а ее муж, его кузены и ее древний отец вели себя как избалованные дети, оставляя беспорядок и грязь всюду, где появлялись.

Пока она думала о бесполезных мужчинах, с которыми ей приходится иметь дело каждый день, Хьяра почувствовала, как тьма снова начала изливаться на нее, словно тучи поглотили солнце, хотя летний вечер оставался светлым, а небо – чистым. Иногда это ощущение становилось таким сильным, что она могла лишь упасть, лежать неподвижно и беспомощно плакать, дожидаясь, когда мужчины оттащат ее куда-нибудь в сторону и закончат ее бесполезные дни, словно она превратилась в лошадь со сломанной ногой. Ее сестра знала о страшной безнадежной темноте, хотя они никогда о ней не говорили. Они хранили свою тайну, и ничто не могло остановить тьму, но ей было немного легче, когда Хьяра вспоминала, что не она одна подвержена этой напасти.

Она встала, вложила поднятую чашу с земли в уже собранные и увидела, что к лагерю кто-то подходит – высокий мужчина, но слишком стройный, чтобы быть ее могучим мужем. Она прикрыла глаза ладонью от косых лучей садящегося солнца, но ей все равно не удалось его узнать, хотя что-то в манере двигаться привлекло ее внимание. Незнакомец не столько шел, сколько бежал, хорошо сбалансированное тело, уверенный взгляд, словно волк, спокойно преследующий стадо оленей.

Кудбердж также его увидел и встал, а его ладонь опустилась на рукоять топора, висевшего на поясе. Еще несколько мужчин заметили его неожиданное движение и стали оглядываться. Хьяра сразу почувствовала, как в воздухе повисло напряжение. Среди высоких тритингов редко появлялись незнакомцы.

Мужчина остановился в нескольких шагах от костра и принялся спокойно изучать полдюжины тритингов, сидевших возле него. Незнакомец был высоким и мускулистым, но не таким широким в плечах, как Кудбердж и остальные, и, вне всякого сомнения, не такой могучий, как ее муж, тан Клана Жеребца.

– Я ищу лагерь тана Фиколмия, – сказал он. – Я не ошибся?

– Зачем? – резко спросил Кудбердж, который вытащил топор из петли и теперь поглаживал его, словно успокаивая боевого скакуна. – Кто ты такой, чтобы так нахально входить в лагерь тана? Я не знаю твоего лица, как не знают его собравшиеся здесь мужчины, и на тебе нет знака клана.

– Мое имя не имеет значения, – сказал незнакомец. – До недавнего времени я был членом клана Журавля на юге от Перышка, рядом с озером Тритингс. Они называли меня Унвер. Но я их покинул. У меня нет клана.

– Нет клана? – Кудбердж покачал головой и сплюнул в огонь. – С тем же успехом ты мог сказать, что у тебя нет сердца или члена. Какой мужчина отказывается от своего клана?

– Мужчина, чей клан плохо с ним обращался. – У высокого незнакомца были темные волосы, и даже в сумерках Хьяра заметила, что у него необычно бледные глаза, как у людей с далекого севера, но в них больше серого, чем голубого. И еще что-то в нем привлекло ее внимание – его длинное лицо казалось ей почти знакомым. – Но мой уход получился не слишком приятным, – продолжал он, – и настроение у меня все еще отвратительное, так что не заставляйте меня стоять здесь, когда я задал вам вопрос. Это лагерь тана Фиколмия? – Он посмотрел мимо мужчин на фургон. – Его фургон? – И незнакомец сделал несколько шагов, но на его пути встал Кудбердж.

– Поворачивай, – сказал Кудбердж, поудобнее перехватывая топор. Возможно, он и не был ровней своему кузену тану, но оставался опасным воином. – Уходи, или я отправлю тебя обратно к твоим трусам из клана Журавля по частям.

Незнакомец не обращал на него внимания и продолжал идти дальше. Кудбердж зашипел от ярости, схватил незнакомца за руку, одновременно подняв над головой топор, чтобы нанести смертельный удар, однако темноволосый незнакомец перехватил запястье Кудберджа и резко повернулся, вывернув противнику руку, пока Кудбердж не закричал от неожиданной боли и не выпустил оружие. Через мгновение незнакомец ударил его в лицо, и Кудбердж рухнул на землю, словно получил удар кувалдой.

Остальные вскочили на ноги, чтобы наброситься на незнакомца, но очень скоро, Хьяре даже показалось, будто она наблюдает магическое явление, почти все они оказались на земле, голова одного застряла между спицами колеса ближайшего фургона, у другого была сломана челюсть после встречи с коленом незнакомца. Третий успел взмахнуть кривым мечом, но к тому моменту, когда клинок заканчивал движение, незнакомца уже не было на том месте, где он мгновение назад стоял. Он лягнул мечника под колено, ударил по второму, тот уронил меч и упал, воя от боли и сжимая поврежденные колени. Последний из спутников Кудберджа увидел вполне достаточно и не стал атаковать незнакомца, но побежал прочь от фургонов, вероятно, на поиски мужа Хьяры, тана.

Во время драки сама Хьяра поднялась на ступеньки фургона и теперь не давала незнакомцу войти.

– Ты намерен причинить вред женщинам и детям? – спросила она. – Мы будем драться с тобой, если потребуется.

– Я не трогаю женщин, – прорычал он. – И не обижаю детей. Мне нужны ответы, ничего больше. Я ищу свою мать, женщину по имени Воршева.

– Клянусь богами и всеми святыми Священной Матери Церкви! – Хьяра была так удивлена, что снова перепутала все молитвы. – Воршева? Ты сын моей сестры?

Он посмотрел на нее без особого интереса. Теперь знакомые черты стали очевиднее – сходство глаз, ястребиный нос, сильная челюсть, все говорило о родной крови.

– Так мне сказали. Она еще жива?

– Она жива, и она здесь, – ответила Хьяра. – Клянусь громовержцем, я не знаю, что сказать! – Тут ей в голову пришла новая мысль. – Но если ты хочешь поговорить с ней, поспеши. Они скоро приведут моего мужа, и он будет в ярости. Тебе следует уйти до его появления. Он ужасный человек.

– Нет, – заявил незнакомец, и его лицо неожиданно стало жестким. Казалось, Хьяра увидела призрак. – Твой муж сильный, возможно, жестокий или даже опасный, но это не одно и то же.

– Я не понимаю, – сказала она, однако отодвинула засов и распахнула дверь в фургон. – Что ты хочешь сказать?

От его взгляда ей вдруг стало не по себе – он стал таким холодным, таким ужасно безнадежно разгневанным.

– Я по-настоящему ужасный человек.

Он легко поднялся по ступеням и вошел в фургон.

Внутри уже стояла и ждала Воршева, и на ее лице появилось выражение, которого Хьяра никогда не видела прежде, смесь надежды и ужаса.

– Нет, – сказала она, как только увидела незнакомца, вцепившись в свои седые волосы, в которых даже после стольких лет еще оставались черные пряди. – Нет, уходи. Ты не можешь видеть меня такой, покрытой пеплом.

Сероглазый мужчина оглядел ее с головы до ног, и, как если бы лицо Воршевы хранило тайну, его взгляд стал еще более жестким.

– Ты моя мать, – наконец сказал он. – Почему? – В его голосе что-то дрогнуло, и Хьяра услышала в нем что-то новое. – Почему ты это сделала? – Он шагнул вперед и коснулся лица Воршевы, изучая его, словно редкий предмет, глядя в каждую морщину и складку, пока она стояла неподвижно – лишь глаза метались из стороны в сторону.

Она медленно подняла руку и сжала запястье незнакомца.

– Клянусь моей душой, это действительно ты!..

Он стряхнул пальцы Воршевы, а потом толкнул ее, и она ударилась спиной о стену фургона. Ее сбитый с толку и не до конца проснувшийся отец, Фиколмий, попытался сесть на стоявшей в углу кровати, но у него ничего не вышло.

– Скажите, что происходит! – потребовал старик. – Кто это?

Воршева и незнакомец продолжали стоять лицом к лицу. Хьяра боялась, что он убьет ее сестру – она видела, как дрожат его руки, которые прижимали Воршеву к стене, но прежде, чем она успела подойти к ним, незнакомец отпустил ее, его руки упали вдоль тела, и лицо стало пустым, лишенным каких бы то ни было чувств.

– Почему ты меня отослала? – спросил он. – Мне сказали, что ты и мой отец мертвы.

Воршева не стала пользоваться обретенной свободой и не попыталась бежать.

– У меня не было выбора. Отослать тебя или смотреть, как тебя убивают, – таким был его приказ. Это он! – Она указала на лежавшего на кровати старика, который переводил взгляд со своей дочери на внука, все еще ничего не понимая.

Фиколмий заморгал, потом посмотрел на Хьяру, и его лицо стало жалким от недоумения.

– Мне это не нравится. Где мой ужин?

– Заткнись, старый дурак! – закричала Воршева. – Это мой сын, ты слышишь? Мой сын! Он вернулся, чтобы тебя убить. – Ее покрытое морщинами лицо вдруг вспыхнуло от сильного возбуждения. – Мой Деорнот вернулся и теперь все исправит. – Она снова повернулась к незнакомцу. – Это твое имя, твое настоящее имя – Деорнот! Тебя назвали в честь героя.

Ее сын оскалил зубы, как собака.

– А это еще что за имя? Имя обитателя каменных городов? Не важно, оно не мое. Я Унвер и Унвером останусь.

– Но твой отец был принцем!

– Перед смертью мой отец бросил нас ради другой женщины – ты сказала мне много лет назад! И где моя сестра, Дерра? Что ты с ней сделала, выдала замуж за одного из самодовольных животных?

Казалось, старый Фиколмий наконец понял, что происходит. Его глаза широко раскрылись, и практически беззубый рот разошелся в довольной улыбке.

– Клянусь Громовержцем, это несчастный сын обитателя каменных городов? Неужели бастард принца Джошуа вернулся? – Он рассмеялся от приятного удивления, но почти сразу смех перешел в глухой кашель.

– Где моя сестра? – потребовал ответа Унвер.

– Ее здесь нет, Деорнот, сын мой. – Обычно настороженное лицо Воршевы стало совершенно беззащитным, таким ранимым, что Хьяра не могла на нее смотреть. – Она сбежала из семьи, которая ее взяла к себе. Двадцать лет назад, и я оплакивала ее каждый день, как оплакивала тебя. – Она протянула руку к Унверу, но он отступил назад. – Нет, не вини меня! Когда твой отец нас покинул, я пыталась увести тебя в безопасное место, но в степях шла война, и нас пленили…

– Воршева, сейчас ты не можешь об этом говорить, – вмешалась Хьяра. – Гардиг может вернуться в любой момент. Я слышу, как его ищут в загонах. Если это и вправду твой сын, он должен уйти до того, как появится мой муж.

– Сбежать? – Унвер бросил на нее короткий презрительный взгляд. – После того, как меня выбросили словно хромого жеребенка или больного пса? Нет. Я останусь здесь до тех пор, пока не получу ответы. – Он повернулся к Воршеве: – Где мой отец? Почему он нас оставил?

– Потому что был трусом, – прохрипел со своей постели Фиколмий. – Он всегда был трусом. И сделал твою мать своей шлюхой.

Воршева схватила с полки чашку и швырнула ее в отца, но та попала в стену и разбилась. Фиколмий рассмеялся, довольный разразившимся хаосом, словно слабоумный ребенок.

– Закрой рот! – крикнула старику Воршева. – Ты с самого начала пытался нас разлучить. – Она повернулась к Унверу: – Она обманом увела его отсюда, ведьма Файера из Пердруина, Хранительница манускрипта, она украла у нас твоего отца. Он ушел к ней и не вернулся. И его благородные друзья ничего не сделали, чтобы нам помочь. – Воршева обвела фургон диким взглядом, потом поспешно направилась к сундуку, на котором были сложены одеяла. На глазах у всех она сбросила их на пол и подняла тяжелую крышку сундука, так что сухожилия ее худых рук напряглись, и вытащила наружу что-то длинное и черное. Это были ножны, и, когда они полностью показались, Хьяра их узнала – меч мужа Воршевы, изящное оружие даже по сравнению с клинками жителей городов.

– Вот! – сказала Воршева. – Это его меч! Теперь ты мне веришь, что Джошуа околдовала демоница из Пердруина? Иначе почему он оставил свой меч? Именно этим клинком он убил Утварта и завоевал меня.

Шум снаружи стал заметно сильнее, и Хьяра слышала, как кричат люди.

– Я вас предупреждала, – только и успела она сказать – это Гардиг!.. – Дверь фургона распахнулась с такой силой, что затрещали петли, в дверном проеме появился высокий широкоплечий мужчина, и на мгновение темнеющие небеса и пламя костра у него за спиной сделали его похожим на демона.

«Не так уж далеко от правды», – подумала Хьяра, у которой внутри все похолодело.

– Где чужак? – взревел ее муж, но не стал ждать, пока кто-то ответит на вопрос.

Гардиг пересек фургон так быстро, что Унвер едва успел поднять руки, прежде чем тан с размаху ударил его кулаком – в результате тот рухнул на шкаф с посудой, который перевернулся. Дверца распахнулась, и на пол посыпались тарелки и чашки, но пока Унвер пытался подняться на ноги, Гардиг, превосходивший его в весе на центнер, схватил его за тунику и вышвырнул из фургона, а затем выскочил вслед за ним наружу.

– Убей его, Гардиг! – выкрикнул старый Фиколмий, похрюкивая от удовольствия и пытаясь подняться с постели, чего не делал уже много лун. – Да! Убей щенка обитателя города!

– Но в одном я клянусь, – сказала Воршева, и ее голос стал ледяным. – Чем бы это ни закончилось, тебе не придется злорадствовать, старик.

Хьяра в ужасе смотрела, как ее старшая сестра схватила длинную вилку для мяса и вонзила ее в морщинистую шею. Старик пронзительно закричал, глаза у него закатились, как у запаниковавшей коровы, и пока он метался под смятым одеялом, а его трясущаяся борода медленно становилась красной с одной стороны, Воршева взяла огромный нож для нарезания мяса и приставила его конец к ночной рубашке между ребрами.

– Когда-то я обещала себе это сделать, – сказала она, наклонившись вплотную к лицу объятого ужасом старика, и вонзила нож ему в живот по самую рукоять.

Крики Фиколмия превратились в бульканье. Несколько мгновений он бессмысленно размахивал руками, точно ребенок, не умеющий контролировать свои конечности, потом завалился на бок в своей постели, и вокруг него стало расползаться красное пятно.

Хьяра выскочила из фургона, словно за ней гнались демоны.

Сначала из-за сгущавшихся сумерек она с трудом смогла разглядеть, что происходит снаружи. Полдюжины человек повалили Унвера на землю, и Гардиг наклонился над ним точно медведь, пытающийся вытащить рыбу из реки. Дюжины других начали собираться в лагере и окружили дерущихся, что-то крича и возбужденно ругаясь. Вороны, которых вспугнул шум, взлетели и принялись кружить над местом схватки точно грозовая туча, издающая пронзительное карканье.

Благодаря огромному превосходству в числе члены клана Жеребца одолели незнакомца и теперь с громкими криками били и лягали его, и некоторые из них смеялись, словно это была какая-то грубая игра. Хьяре вдруг ужасно захотелось их всех сжечь – жестоких членов клана, своего мужа, фургон и весь лагерь, – а потом улететь прочь, словно птица.

– Прочь от него! – взревел Гардиг. – Прочь, пожиратели дерьма! Он мой!

Ее муж был очень крупным мужчиной с ужасающим характером, о чем прекрасно знали все члены клана Жеребца; и они быстро отскочили от Унвера на несколько шагов. Последние двое поставили незнакомца на ноги и подтолкнули к Гардигу, который повалил Унвера на землю одним ударом кулака.

– Как ты посмел силой вторгнуться в фургон тана? – спросил Гардиг, стоя над ним. – Из какого ты клана?

Унвер посмотрел на него снизу вверх, и его глаза сверкнули из-под маски из крови и грязи.

– У меня нет клана. Я пришел, чтобы получить то, что по праву принадлежит мне.

Один из приспешников Гардига протянул ему изогнутый меч.

– Тогда умри безымянным, – сказал тан и сплюнул на землю. Гардиг повернулся к своим людям, образовавшим неровный круг, в центре которого находились они с Унвером. – Кто-нибудь дайте ему клинок, чтобы на меня пало чуть меньше стыда за его убийство.

Хьяра почувствовала, как кто-то задел ее плечо, едва не столкнув со ступенек фургона, и в следующее мгновение увидела Воршеву, которая бросила что-то в сторону Унвера – длинный, тонкий прямой меч ударился о землю рукоятью. Оружие обитателей каменных городов.

– Возьми меч! – крикнула Воршева. – Твой отец называл его «Найдел».

– Так вот как он назвал свой меч? – Гардиг закинул голову назад и захохотал, так что затряслись обе косицы его бороды. – Хорошо! Очень хорошо! Дать оружию мужчины, в особенности такому ничтожному, имя иголки, которыми орудуют женщины, это правильно.

Унвер посмотрел на меч, не обращая внимания на кровь, продолжавшую течь по его подбородку, но не поднял оружие.

– Я не хочу ничего из того, что принадлежало ему, – сказал он.

Тан Гардиг снова засмеялся.

– Тогда я дам тебе кое-что, принадлежащее мне! – сказал он, прыгнул вперед и взмахнул своим огромным мечом, описав широкую горизонтальную дугу, чтобы сразу обезглавить противника.

Унвер успел откатиться в сторону, и Гардиг по инерции пролетел мимо, но клинок прошел совсем рядом.

Тан клана Жеребца повернулся, и на губах у него появилась волчья ухмылка.

– Я вижу, в тебе еще осталось немного воли. И это хорошо, клянусь Травяным Громовержцем! Значит, сегодня вечером мне будет чем развлечься!

Он направился в сторону Унвера, заставляя противника отступать в сторону ямы с костром.

– Следи за костром! – крикнула Воршева.

– Жена! – закричал Гардиг. – Скажи своей сестре, чтобы помалкивала, или я заткну ей рот раз и навсегда, как только разделаюсь с этим конокрадом.

В первый раз на лице Унвера отразились чувства, отличные от отвращения и покорности судьбе.

– Я не вор. Я пришел за тем, что принадлежит мне.

– Но здесь все мое, маленький человечек, – сказал Гардиг и нанес новый удар.

Унвер прыгнул назад, через костер, но приземлился неудачно; и когда повернулся, то едва устоял на ногах. Несколько воинов подтолкнули его обратно к Гардигу, но тан махнул им, чтобы они не вмешивались, и пошел в наступление, хотя их разделял огонь.

На деревьях вокруг собралось множество воронов, их пронзительные голоса почти заглушали крики людей Гардига, и, несмотря на стремительно развивающиеся события, Хьяра почувствовала, как ею овладевает суеверный ужас. Период гнездования для черных птиц закончился. Откуда они взялись? Это было как в знаменитой легенде об Эдизеле Шане, когда вороны слетелись со всего мира, чтобы отсалютовать рождению героя. Правда, иногда они появляются, чтобы возвестить о катастрофе.

Несколько долгих мгновений Унверу удавалось двигаться так, чтобы их разделял костер, но Хьяра знала, что это скоро закончится: молодой мужчина спотыкался, а ее муж имел преимущество не только в размерах, но и не был покрыт синяками и многочисленными кровоточащими порезами, как его противник. Казалось, Гардигу наскучило преследование, он сделал вид, что собирается сдвинуться влево, потом вправо, затем перепрыгнул через костер и с громким грохотом, окутанный каскадом искр, приземлился с другой стороны. Теперь его и Унвера разделяла лишь примятая трава. Снова и снова размахивая клинком, как косой, Гардиг заставлял своего противника отступать к кольцу зрителей, но они лишь делали несколько шагов назад и снова смыкали ряды. Когда Унвер подошел к ним вплотную, грубые руки толкнули его обратно к Гардигу.

– Я пришел не для схватки, – сказал Унвер, который тяжело дышал, а в уголках его рта пузырилась кровь. – Но ты и твои люди встретили меня враждебно.

– Мне плевать, даже если бы ты приехал в фургоне с золотыми колесами. – Гардиг уже находился на расстоянии своего длинного клинка от него. – Ты силой вошел в фургон тана. Ты ударил моего кузена. Этого достаточно, чтобы заслужить смерть и могилу в желудке у стервятника, Не-Имеющий-Клана.

– Тогда нанеси свой удар, – сказал Унвер и опустил руки. – Я буду счастлив расстаться с этим миром.

Внезапно воздух наполнило громкое хлопанье крыльев и пронзительные голоса воронов, черная туча поднялась в воздух над ближайшими деревьями, однако птицы не улетели, а принялись кружить над лагерем, крылья и клювы заполнили небо, их карканье заглушало все остальные звуки. Зрители испуганно закричали, пытаясь руками защитить лица, когда черная туча устремилась прямо на них, некоторые не выдержали и бросились бежать; другие повалились на колени, однако самая большая часть стаи опустилась на Гардига и Унвера. Тан, внезапно ослепленный крыльями и блестящими глазами, взмахнул тяжелым клинком, словно лошадиным кнутом, сбивая на землю черные тени. Некоторые падали рядом с ним, но небольшая часть рухнула в огонь.

– Незнакомец призвал птиц, – выкрикнул кто-то. – Он колдун!

– Нет! – взревел Гардиг. – Он мое мясо!

Мужу Хьяры под натиском атакующих, пронзительно каркающих черных теней пришлось отступить к самому костру. Меч, который Воршева бросила сыну, лежал у ног Унвера, в том месте, где упал, но он все еще к нему не прикасался. Яростные взмахи клинка Гардига заставили ближайших воронов отлететь в сторону. Другие поднялись в небо, и теперь кружили над лагерем, едва различимые в вечерней синеве, но продолжавшие громко каркать, словно охваченные яростью или предупреждавшие о чем-то.

Унвер находился всего в нескольких шагах от Гардига, но не делал никаких попыток себя защитить, только смотрел на круживших в небе птиц. Свет костра превратил его лицо в лицо каменной статуи, маску покорности и, возможно, умиротворения. Его руки все еще оставались опущенными вдоль тела, когда Гардиг подошел к нему с занесенным для удара изогнутым мечом. И тут сияющая сфера из перьев, разбрасывая во все стороны искры, точно комета, вылетела из костра, резко свернула и устремилась Гардигу в лицо. Он вскрикнул от удивления и боли, а горящий ворон вцепился ему в бороду, и все попытки тана отбросить умирающую птицу приводили лишь к тому, что она крепче сжимала когти и кричала так же громко, как Гардиг, чья борода уже начала дымиться.

Через мгновение Унвер метнулся вперед, поднял тонкий меч с земли и вонзил узкий клинок на три ладони в мощную грудь тана.

Мертвый ворон упал на землю, его оперение полностью выгорело, птица больше не шевелилась. Глаза Гардига вылезли из орбит от удивления, и он перевел взгляд от ворона к сияющему Найделу, торчавшему из его груди. Тан открыл рот, собираясь что-то сказать, но на губах у него выступила кровь, он медленно опустился на колени и рухнул на землю лицом вниз, точно срубленное дерево.

Унвер стоял над ним с застывшим лицом, глядя в пустоту. Взлетевшие вороны начали садиться на деревья вокруг лагеря, их хриплое карканье перестало быть таким громким и резким, а ветви деревьев прогнулись под тяжестью множества птиц.

Никто из толпы не осмелился коснуться Унвера. Никто не решился подойти к тану или его убийце. Они лишь стояли, объятые благоговейным страхом. Кто-то крикнул: «Убийца», но другой ответил: «Вороны знали!»

«Как Эдизель Шан, – подумала Хьяра, ошеломленная и беспомощная. – Птицы собрались в момент рождения Эдизеля и улетели через огонь».

Она смотрела на тело мужа, на открытые глаза Гардига, уставившиеся в ночь, и ничего не испытывала. Он был ее миром, ужасно жестоким миром. А теперь он мертв. И она ничего не чувствовала. Совсем ничего. Она не могла понять, как все в ее жизни изменилось за те короткие мгновения, что отделяют сумерки от темноты.

Она все еще стояла на месте, когда Воршева повела сына к ступеням фургона тана. Он по-прежнему молчал, как ребенок, и позволил ей усадить себя на ступеньки. Часть членов клана собралась вокруг тела тана. Другие смотрели на сидевшего на ступеньках Унвера, истекавшего кровью и безмолвного, все еще сжимавшего в руке окровавленный меч.

– Мой отец мертв, – сказала Воршева. Она почти пропела эти слова, словно колыбельную песню. – Фиколмий мертв. – А потом она повысила голос, чтобы ее услышали все. – Тан Гардиг убит в честном поединке. Боги сказали свое слово – вы сами все видели. Теперь мой сын стал таном. – Она положила руку ему на голову, но он, казалось, ничего не почувствовал и даже не заметил. – И теперь, вернувшись ко мне, ты заставишь их заплатить за все, сын мой, – все кланы и всех обитателей каменных городов. Ты покажешь им кровь и огонь!

Унвер продолжал хранить молчание. А члены клана с широко раскрытыми глазами перешептывались между собой, поглядывая на труп тана и черных птиц, все еще сидевших на деревьях.

Наконец, словно проснувшись от одного долгого сна и погрузившись в другой, Хьяра подошла помочь сестре промыть раны Унвера и перевязать их чистой белой льняной тканью.