Граф Эолейр помнил имя Кендрайа’аро из историй, рассказанных королем Саймоном, но никогда не слышал, чтобы этот вздорный родственник отдавал приказы. Во время войны Короля Бурь Эолейр неплохо разбирался в иерархии ситхи: Ликимейя и ее муж являлись королевской четой, а их дети, Джирики и Адиту – принцем и принцессой, следующими в линии наследования. Получалось, что либо он ошибался, либо что-то изменилось.

– Вы сказали, что только благодаря нашему прежнему союзу мы еще живы, Кендрайа’аро, – проговорил Эолейр. – Если так, мы благодарны за вашу сдержанность, но должен признаться, что пребываю в недоумении. И прежде чем вы отошлете нас прочь, пожалуйста, расскажите, что я или мой народ сделали, чтобы заслужить ваши недобрые слова и презрение?

– Ты хочешь знать, что совершили вы, смертные? – ответил вопросом на вопрос Кендрайа’аро. – Вы лгали. Предавали. Убивали. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить презрение?

– Но почему вы так говорите? – вмешался Морган. – Это неправда! Граф, что он имеет в виду?

– Я не знаю… – начал Эолейр.

– Вы видели Ликимейю, – воскликнул Иджа’аро. – Вы видели повелительницу Ежегодного Танца, погрузившуюся в Долгий сон! Это сделали ваши люди!

Адиту бросила на Иджа’аро взгляд, полный гнева и жалости.

– Не все смертные знают, что делают другие смертные, с’хью.

– Это были люди из королевства Сеомана Снежная Прядь! – Иджа’аро повернулся к Кендрайа’аро: – Дядя, ты сам говорил, что слова смертных не несут в себе никакого смысла, что они бесполезны – что этим существам вообще неизвестно, что такое правда.

Морган зашевелился и собрался что-то сказать, но Эолейр сжал его руку – немного сильнее, чем собирался, но сейчас им совсем не нужно было, чтобы разгневанный юный принц сделал ситуацию еще более тяжелой.

– Сказать можно все что угодно, слова не создают реальности, Иджа’аро, – перебил его Джирики. – Адиту и я, мы оба можем поклясться: несмотря на то что многие смертные не заслуживают доверия, перед вами те, чьи слова являются ростками правды, как у зида’я. Сеоман Снежная Прядь и его жена Мириамель именно такие смертные.

– Тогда скажите мне, – потребовал Кендрайа’аро, – как Снежная Прядь и его королева объясняют то, что их подданные напали на меня и едва не убили Ликимейю, которая все еще может умереть. И как насчет других наших посланцев? Сначала они расправились с Сиянди, теперь отравили Танахайю! – Рыжеволосый ситхи вдруг замер, словно сокол, заметивший на земле добычу. – Танахайа. Где чешуйка, которую она несла с собой?

Джирики выглядел смущенным.

– При ней не было чешуйки. – Он повернулся к Эолейру: – Ваши люди нашли ее вещи?

Эолейр покачал головой.

– Я спрашивал у лорда Пасеваллеса, человека, доставившего Танахайю в замок. Он сказал, что ее лошадь исчезла, а в сумке они нашли лишь еду, завернутую в листья. Чего не хватает?

– То, что ищет Защитник Кендрайа’аро – то, что интересует всех нас, – зеркало, настолько маленькое, что оно способно уместиться на ладони, – сказала Адиту. – Возможно, Саймон рассказывал вам о зеркалах, при помощи которых зида’я могут разговаривать друг с другом через большие расстояния. Чешуйки Великого Червя, так их называют, а иногда просто Свидетели.

– Я слышал истории о подобных вещах, в легендах мой народ называет их «стеклом червей», но среди вещей Танахайи зеркала не было, – сказал Эолейр. – Однако меня очень интересует другой вопрос. Вы сказали, что отправляли к нам посланцев?

– Несколько лет назад по вашему счету, – ответил Джирики. – Когда начались нападения на наших людей, мы подумали, что это дело рук нескольких невежественных смертных. Но когда они не прекратились и стали еще более яростными, но тщательно спланированными, мы решили отправить посланца к Саймону и Мириамель, чтобы выяснить, знают ли они об этом.

– Вы хотите сказать, что нападений было много? – спросил Эолейр, у которого появилось очень неприятное предчувствие.

– О чем они говорят? – хриплым шепотом спросил Морган. – Они утверждают, что мои дедушка и бабушка начали войну?

– Позвольте мне вести переговоры, ваше высочество, – быстро и тихо попросил Эолейр. – Я получу все нужные ответы. Но ситхи нельзя торопить.

– Могу я ответить на вопрос графа Эолейра, Защитник Кендрайа’аро? – спросил Джирики. – Возможно, для нас будет полезно выяснить, что известно смертным, раз уж они здесь. Но тогда нам придется поделиться с ними тем, что знаем мы, и это займет некоторое время.

Кендрайа’аро еще раз окинул взглядом Эолейра и Моргана. Из-за шрама над глазом он выглядел так, словно не верил ни единому услышанному слову, но в конце концов он кивнул и сделал широкий жест рукой.

– Проводите их, – сказал он. – И дайте им воды и пищи, если они в них нуждаются. Но не слишком много – они задержатся здесь совсем ненадолго.

Эолейра и Моргана повели от причала дальше, в лесной лагерь, к сооружению из кольца живых деревьев, которых каким-то образом уговорили вырасти вместе так, чтобы их ветви переплелись, образовав крышу из листьев. Между стволами висела паутина, за исключением тех, что служили воротными столбами, и хотя Эолейру показалось, что часть паутины должна быть старой или порванной, она повсюду выглядела новой и целой, и каждая нить оставалась на месте. Ситхи здесь казались более серьезными, чем те, которых они видели в первой Маленькой Лодке, словно они оказались в военном лагере, разбитом рядом с передовой. Эолейр не видел, чтобы кто-то пел или танцевал, и подумал, что они наблюдают за ним и Морганом более внимательно, чем первая группа ситхи.

«Или не считают нужным соблюдать нормы вежливости», – подумал он.

Им принесли фрукты, маленькие караваи хлеба на тарелках и чаши с водой, такой холодной и свежей, что на языке она ощущалась как крепкая выпивка; Эолейр посмотрел на принца и обнаружил, что Морган наслаждается трапезой гораздо больше, чем граф ожидал.

После того как они закончили, заговорил Джирики.

– Многое произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, на коронации Мириамель и Сеомана, граф Эолейр. Вскоре после этого нам пришлось решать, следует ли оставить Джао э-тинукай’и, наш последний дом, потому что его обнаружили хикеда’я и нас атаковали в год войны Инелуки.

– Инелуки – настоящее имя Короля Бурь, – объяснил Эолейр Моргану. – Когда-то он был ситхи. До того, как умер.

– Я знаю, – ответил Морган.

Эолейр порадовался, что Морган внимательно слушал уроки. По долгому опыту он знал, что молодые принцы редко обращают внимание на то, что им говорят другие.

– Несколько лет назад, – продолжал Джирики, – когда мы решали собственные проблемы, до нас стали доходить сообщения о нападениях на наших людей в юго-западной части Великого леса, неподалеку от заброшенного города Да’ай Чикиза, который всегда имел для нас огромное значение, и, как только мы узнали, что за этим стоят смертные – эркинландеры, судя по одежде и оружию – люди Сеомана и Мириамель, – мы испытали тревогу, но мы знали, что неприязнь, недоверие и даже ненависть, существовавшие между нашими народами веками, не могли исчезнуть мгновенно только из-за того, что трон смертных заняли другие король и королева. Поэтому, когда мы решили отыскать тех, кто совершал рейды, никто не обвинял вашего короля и королеву.

– Что было глупо, как показали дальнейшие события, – вмешался Кендрайа’аро, который пил из чашки, сделанной из рога, украшенного серебром. – О чем я вас предупреждал.

Джирики и Адиту обменялись едва заметными взглядами.

– Но шли годы, и количество нападений увеличивалось – многие из жертв были совершенно невинными, они лишь собирали растения вдоль границ нашего леса, и мы поняли, что происходит нечто очень неправильное.

– Могу я спросить, как обычные смертные могли ранить ситхи, – поинтересовался Эолейр, – в особенности если учесть, что ситхи вооружены и готовы вступить в схватку?

– Их заманивали, граф Эолейр, – объяснила Адиту. – Атаки смертных происходили не спонтанно, они нападали на наших соплеменников не из страха – это были вовсе не рассерженные крестьяне. В одном случае наши люди пошли выяснить, почему смертные рубят деревья в той части леса, которая по соглашению с Верховным Престолом принадлежала нам. Но дровосеки оказались приманкой. Другие смертные ждали в засаде, и, когда наши люди подошли, чтобы узнать, что происходит, в них начали стрелять лучники из укрытия.

– Элизия, Матерь Божья! – удивленно воскликнул Эолейр. – Кто-то действительно устраивал засады? Чтобы убивать ситхи? Как вы могли подумать, что в этом замешаны Саймон и Мириамель?

– Большинство представителей нашего народа в это не верили, – сказал Джирики. – Во всяком случае, поначалу.

– А некоторые не верят до сих пор, – добавила Адиту. – Потому что мы знаем истину.

Джирики кивнул, но Эолейру показалось, что он не разделяет уверенность сестры.

– Но потом мы послали к вам Сиянди из Долины Кинао, – продолжал Джирики, – когда-то он был спутником Сеомана Снежная Прядь, вашего короля Саймона, на горе, которую смертные называют Урмшейм. Сиянди отправился в Асу’а – Хейхолт на вашем языке, – чтобы узнать правду. Должен признаться, тогда я надеялся, что произошла какая-то ошибка.

– Просто рассказывай, кузен, – голос Кендрайа’аро наполнял гнев.

Очевидно, для него эти события выглядели иначе.

– Сиянди отправили к вашим королю и королеве, – продолжал Джирики, – смертным, обещавшим нам, что вражде между нашими народами будет положен конец, но с тех пор мы не получили от него вестей. Примерно через два года по вашему счету мы обнаружили сгнившие остатки седла и снаряжения на лугу к югу от леса. Чешуйка, которая была у Сиянди, священное зеркало, позволявшее связываться с нами, исчезла. В седельных сумках мы увидели отверстия от стрел. Больше никаких следов Сиянди нам найти не удалось.

Эолейр чувствовал печаль и гнев всех, кто собрался в этой странной комнате из деревьев. Ситхи были немногочисленным народом, и хотя по человеческим меркам они жили бесконечно, ситхи умирали, как и все другие существа. Кроме того, дети рождались у них очень редко, и каждая смерть имела огромное значение.

– Я сожалею о гибели Сиянди, – наконец заговорил граф. – Я не был с ним знаком, но не раз слышал о нем от короля Саймона, и готов без малейших колебаний поклясться, что ни Саймон, ни Мириамель не имеют никакого отношения к ужасным убийствам и ничего о них не знали. Я считаю, что наши общие враги норны больше всех выигрывают в сложившейся ситуации, и мне представляется, что это дело их рук.

– Неужели ты не слушал, смертный? – Иджа’аро вскочил на ноги. Насколько Эолейр знал ситхи, племянник Кендрайа’аро дрожал от с трудом сдерживаемой ярости, опасный и разгневанный, точно молодой бог, а его волосы походили на священное пламя. – Убийцы были смертными – такими же, как вы! Мы бы сразу узнали руку хикеда’я, если бы они имели отношение к любому из совершенных преступлений. Мы постоянно за ними следим, в особенности в Запретных Холмах…

– Молчать! – сказал Кендрайа’аро, и его гнев был направлен не против чужаков. – Ты больше не будешь говорить, Иджа’аро. Ты слишком часто открываешь рот, не подумав сначала.

Молодой ситхи снова присел на корточки, и его лицо с золотой кожей превратилось в маску.

Когда оба смолкли, дальше повела рассказ Адиту.

– Исчезновение Сиянди напугало нас всех, – объяснила она. – В результате споры о том, следует ли нам покинуть Джао э-тинукай’и стали особенно ожесточенными, ведь теперь мы знали, что его местонахождение перестало быть тайной. И, что еще хуже, о нем во время войны узнали хикеда’я, что привело к смерти нашей любимой Амерасу, матери всех зида’я.

Все ситхи сделали одинаковое текучее движение, означавшее скорбь. Эолейр знал о нападении и смерти Амерасу, потому что при этом присутствовал молодой Саймон, все еще остававшийся пленником.

«Какая ужасная потеря, – подумал Эолейр, – из-за одного предательского удара лишиться мудрости, накопленной за столько лет, – удара, направленного королевой Утук’ку, прабабушкой Амерасу!»

– О чем они говорят? – потребовал ответа у Эолейра Морган. – Я не знаю этих имен!

– Я объясню вам позднее, – спокойно ответил граф. – А до тех пор слушайте и запоминайте, мой принц. Эта история старше человечества.

– Затем, всего лишь год назад, когда наша мать Ликимейя, с’хью Кендрайа’аро и несколько ситхи, которые их сопровождали, разбили лагерь далеко на запад отсюда, – продолжала Адиту, – на них напал большой отряд смертных.

– А вы уверены, что это не были напуганные охотники? – спросил Эолейр. – Среди смертных ходит множество фальшивых слухов о ситхи…

– Невозможно, – заявил Кендрайа’аро.

– Боюсь, наш дядя прав, – сказала Адиту графу. – Восемьдесят смертных – чуть больше или чуть меньше – поджидало дюжину отправившихся на охоту зида’я. Они атаковали без предупреждения, сразу пустив в ход стрелы, и выбрали дневное время, зная, какое преимущество мы получили бы в темноте.

Кендрайа’аро указал на Эолейра. Изуродованное лицо ситхи делали каждое его слово ужасным.

– Знай, человек из Эрнистира. Убийцы подготовились к схватке с нами, их обучил тот, кому известны наши обычаи и умения. Эркинландеры устроили засаду на тропе, которую мы используем редко, поэтому им пришлось долго ждать. Они хорошо скрыли свой запах, а потом атаковали без предупреждения. Мы потеряли половину отряда после первого залпа. Это похоже на случайную встречу?

– Согласен, совсем не похоже. – Эолейр вдруг почувствовал тяжкое бремя возраста. Ситхи оказались правы: речь шла не о недоразумении, которое можно разрешить при помощи дипломатии и тщательно подобранных слов. Более того, эту загадку ему было не по силам разгадать здесь и сейчас, и он понимал, что, возможно, никогда не узнает правды. Кто мог совершить такое страшное злодеяние? И зачем, ведь причина могла быть только одна – раз и навсегда уничтожить дружбу между ситхи и смертными правителями, занимающими Верховный Престол. – Мои король и королева невиновны, даю вам свое слово, и я скорблю вместе с вами.

– Скорбишь? – Кендрайа’аро взмахнул рукой, быстро, словно нанес удар ножом. – Ты не знаешь, что такое скорбь, смертный. Владычица нашего Дома – наша королева, как ее назвали бы вы, – погибла у нас на глазах. Мои родичи умирали рядом со мной. Только мне одному удалось спастись и унести пронзенное тело Ликимейи на плечах, поливая равнодушную землю ее и своей кровью.

Рядом с Эолейром пошевелился Морган. Эолейр знал, что сейчас они ступили на очень узкую тропу, и катастрофа поджидает их со всех сторон. Он снова положил руку на плечо принца и сжал его.

– Я услышал все, что вы рассказали, – проговорил Эолейр, – и ваши слова пронзили мне сердце, Защитник Кендрайа’аро. Не забывайте, в отличие от большинства смертных я встречал Ликимейю. Я знаю о ее мудрости и силе. Но почему вы так уверены, что на вас напали эркинландеры? Вы слышали, как они говорили между собой?

– Ха. – Кендрайа’аро презрительно рассмеялся. – Они даже не разговаривали друг с другом, когда убивали нас. Еще одно доказательство, что это была западня, простое и очевидное.

– Но в прошлом ситхи конфликтовали с многими народами смертных – наббанайцами из Империума, а также в недалеком прошлом с риммерами, когда они пришли с запада. Почему вы уверены, что отряд, который вас атаковал, из Эркинланда?

– Потому что на теле вожака напавших на нас смертных, которого я убил прежде, чем остальные отступили и утащили его труп, мне удалось кое-что найти, – сказал Защитник.

– Я принесу, дядя. – Иджа’аро поднялся на ноги и спрыгнул с порога древесного дома.

Он довольно быстро вернулся с кожаным мешком в руках, который передал Кендрайа’аро, тот взял его, вывернул содержимое на пол, и на него со звоном пролился ливень золотых монет, оставшихся лежать возле его обутых в сапоги ног.

– Смотрите сами, – сказал Кендрайа’аро.

Эолейр шагнул вперед, и Морган последовал за ним. Граф наклонился, поднял несколько монет, оценил их тяжесть, обратил внимание на остроту ребер.

– Золотые троны, – сказал он.

– И дело не только в этом, – вмешался Джирики, заговоривший после долгой паузы. – Посмотри внимательно.

Эолейр поднес одну из монет к свету, пробивавшемуся сквозь паутину стен.

– Да укусит меня Багба, – пробормотал он. – Это Леди и Прядь.

Монеты были новенькими, и на каждой из сторон отчеканены портреты – на одной королевы Мириамель, на другой ее мужа короля Саймона Снежная Прядь. Золотые троны, выпущенные в Эркинланде по специальным правилам Верховного Престола, появились всего несколько лет назад. Граф перевел беспомощный взгляд с Джирики на Адиту, но те лишь молча смотрели на него, и тогда он повернулся к Защитнику Кендрайа’аро.

– Я не могу объяснить, откуда взялись монеты, – сказал Эолейр. – Но из этого еще не следует, что объяснения не существует.

– Не важно. Нам не нужны объяснения, – заявил Кендрайа’аро. – Как и все остальное, что может предложить ваш народ. Мы хотим, чтобы вы покинули лес и больше не попадались у нас на пути, смертный. И, раз уж ты так их ценишь, Джирики, можешь проводить их до границы наших земель. И вы, смертные, оставите Ти-туно, который вернулся к тем, кто его создал. Мне больше нечего вам сказать.

Моргану совсем не хотелось отправляться в путешествие в неизведанные места, но время шло, и у него появились новые ощущения. Он гордился тем, что сумел протрубить в древний рог ситхи, в то время как благородный граф Эолейр этого сделать не сумел; позднее его охватило невероятное волнение, когда именно ему довелось – из всех людей – призвать ситхи с помощью рога. Все эти приятные моменты привели к тому, что теперь он все больше злился: ведь Мастера Престола и будущего наследника не просто игнорировали, но и вовсе прогнали бессмертные, не говоря уже о том, что коварный Защитник Кендрайа’аро еще и рог забрал.

По мере того как Джирики вел их через лес в сторону лагеря эркинландеров, к Порто, троллям и солдатам, гнев Моргана усиливался. Ситхи не только сначала напугали его, а потом унизили, но и сделали их поиски бессмысленными. Несколько недель, проведенных в седле, ночи под открытым небом, множество вечеров, когда он был лишен обычных развлечений, а в качестве единственной награды – знаменитые бессмертные, о которых он столько слышал, отнеслись к нему как к нищему.

«А дома скажут, что наша миссия провалилась, – с горечью думал он. – Вне всякого сомнения, дедушка и бабушка будут винить меня, ведь они никогда не станут перекладывать ответственность на своих волшебных друзей ситхи или старого товарища Эолейра. Но кто такие ситхи, после всего сказанного? Они живут в лесу, у них даже домов нет, они бедны, как охотники или углежоги».

Морган взглянул на Джирики, и его уверенность слегка пошатнулась. Ситхи двигался, словно настоящее дикое существо, длинными, ровными и совершенно беззвучными шагами, в то время как Морган и Эолейр шумели и шуршали листьями, стараясь от него не отставать.

Они продолжали следовать за Джирики, хотя время перевалило за полдень и приближался вечер. В лесном воздухе танцевали яркие пылинки, блестящие точно крошечные звезды, но они постепенно становились матовыми, а по мере того, как солнце опускалось все ниже, первый туман начал подниматься над землей, делая Альдхорт похожим на русло реки, на которое смотришь сквозь текущую воду. Однако Морган обращал на это мало внимания: его переполняли гневные мысли, грудь заполняла тяжесть, он испытывал скорбь, хотя никто не умер.

– Почему мы оставили у них рог? – неожиданно резко спросил он. – Мой дедушка дал его нам! Рог принадлежал сэру Камарису, а он не имел к ситхи никакого отношения!

– Они сделали его много, много лет назад, – нахмурившись, ответил Эолейр, который пытался перебраться через оказавшееся у него на пути упавшее дерево. – Мы продемонстрировали элементарную вежливость – вернули ситхи то, что им принадлежало, ваше высочество. В любом случае Ти-туно наименьшая из наших проблем.

– Я бы принес извинения за своего дядю, – сказал Джирики, – но, полагаю, вина лежит на всех нас, в том числе на моей сестре и мне. Даже Сеоман и Мириамель не понимали, чего они хотели добиться, когда заключили новый договор о мире с моим народом. Мы не меняемся так легко и быстро, как, впрочем, и смертные, которые боятся и ненавидят нас. Необходимы годы осторожности и осмотрительности, но обеим сторонам этого не хватает. А теперь уже слишком поздно.

– Слишком поздно? – спросил Эолейр. – Но почему?

– Когда на Кендрайа’аро и нашу мать напали смертные, которых мы поддерживали, наш клан – Дом Ежегодного Танца – потерял уважение среди других зида’я. Кендрайа’аро как старейшина клана объявил себя Защитником до тех пор, пока угроза не исчезнет. Все кланы по-прежнему взаимодействуют… ну, в некоторых важных вопросах, скажем так, однако нашего прежнего общего дома, Джао э-тинукай’и, больше нет. Это имя означает «Дом на Океане Деревьев», если я не ошибаюсь, моя сестра вам это говорила. Наши кланы разделились на множество Маленьких Лодок. И так следовало поступить в соответствии с нашими древними традициями.

– Чего я боюсь… – начал Эолейр, но Морган устал слушать, как говорят другие.

– Почему все ситхи позволяют вашему дяде отдавать им приказы? – резко спросил он, обращаясь к спине Джирики. – Откуда нам знать, что ваш – как-там-его-зовут – Кендараро, Кенджиаро сам не совершал этих убийств, а потом свалил все на смертных?

– Принц Морган! – Графа потрясли его слова, но Моргану было уже все равно.

Неужели старик не подумал о такой возможности? В конце концов, Эолейр был мудрым дипломатом и прекрасно знал, как устроен мир.

– Ну, ведь он единственный вернулся, чтобы рассказать, что произошло, не так ли? А теперь он получил власть, которая прежде принадлежала королеве. – Морган считал, что это совершенно очевидно. – Ему оставалось лишь добыть мешочек с золотыми монетами и заявить, что выдуманные им враги имели золото при себе.

– Я приношу извинения за принца, – сказал Эолейр Джирики, что лишь еще сильнее рассердило Моргана. – Мы совершенно напрасно проделали долгий путь ради встречи с вами, и, конечно, он испытывает разочарование…

Ситхи махнул рукой:

– Успокойтесь, граф. Мы, зида’я, знаем, что такое обман, – более того, если вам известна история убийства отца, которое совершил Инелуки, то вы знаете, что предательства случаются и среди нас. Но я думаю, принц Морган судит нас, не разобравшись в нашей сути.

– Может быть. – Настроение Моргана не позволяло ему занять примирительную позицию, какого бы высокого мнения о фейри ни придерживались его дедушка и бабушка. – Или мы напрасно рассчитывали на помощь, которая не могла прийти к нам со стороны ситхи.

– Помощь? – сказал Джирики. – Вы уже что-то упоминали раньше, но я думал, что речь идет о пропасти, которая разделяет наши народы. Что вы имели в виду? Что произошло и почему вы только сейчас заговорили об этом?

– Потому что ваш Защитник, как вы его называете, даже не дал мне шанса открыть рот, – ответил Эолейр и рассказал о нападении на королевскую миссию на Северной дороге и о послании, которое они обнаружили, когда сражение закончилось.

– Корона из ведьминого дерева? – повторил Джирики. – Это очень старые слова.

– И что они означают? – спросил Эолейр. – Какое-то оружие или предметы силы вроде мечей, которые мы искали во время войны Короля Бурь?

Джирики сделал жест сжатыми пальцами, словно пытался схватить нечто невидимое.

– Я бы хотел, чтобы моя сестра была с нами. Адиту лучше меня знает историю нашего прошлого, и ей больше известно о таких вещах. Но «корона из ведьминого дерева» – кей-джайха на нашем языке – имеет несколько смыслов. Самый распространенный, во всяком случае, в древние времена, означал рощи ведьминых деревьев, посаженные, когда наш народ впервые появился в новых землях.

– Новых землях? – спросил Эолейр.

– В Светлом Арде, как его называют смертные. Мы дали им имя «новые» потому, что мы появились здесь после того, как сбежали из нашего прежнего дома – Сада.

– И таких рощ было много? – спросил граф. – Они имеют какое-то особое значение?

– Сейчас большая часть ведьминых деревьев мертва, – сказал Джирики, и Морган уловил горечь в его голосе. – Даже наши священные рощи в Джао э-тинукай’и начали погибать вскоре после поражения Короля Бурь. Все оставшиеся живые деревья сейчас находятся в Наккиге, так что намерения Утук’ку захватить корону из ведьминого дерева не имеют никакого смысла.

– Но вы сказали, что эти слова имеют и другие значения, – напомнил Эолейр.

Джирики колебался, и Морган подумал, что ситхи что-то скрывает.

– Когда-то мы хоронили наших умерших с короной, сделанной из ветвей ведьминого дерева – клали в гробы или надевали им на голову. Из-за этого появилось даже название хода в игре «Шент».

Эолейр с трудом поспевал за быстрым шагом Джирики, но Морган видел, что графа заинтересовали слова ситхи.

– Хода? Иными словами, стратегии? Значит, в послании, полученном нами, возможно, заложен специальный смысл?

Казалось, Джирики полностью сосредоточен на тропе, по которой он их вел. Морган пришел к выводу, что совсем ему не доверяет, и теперь уже не сомневался, что бессмертный что-то от них скрывает.

– И вновь, – наконец заговорил ситхи, – сомневаюсь, что это может быть как-то связано с целью Утук’ку. В игре «Шент» корона из ведьминого дерева означает преимущество при сдаче. А я не могу представить, чтобы королева хикеда’я собиралась сдаться.

– Значит, мы ничего не можем сделать с посланием, которое получили? – спросил Эолейр. – Планы норнов останутся для нас тайной, и ваш народ не может нам помочь? Не станет помогать? – Моргану показалось, что старый граф вызывает жалость, как человек, который просит денег у богатого родственника. – Что мы будем делать, если норны снова начнут войну?

– Тебе не нужно задавать вопросы ему, – сказал Морган. – Мои дедушка и бабушка решат, что следует делать.

Джирики повернулся к нему, и его суровые черты показались Моргану еще более чуждыми в свете умирающего дня. Просветы в деревьях позволяли путникам видеть алые отблески заката на небе, но, к полному смятению Моргана, запад вновь оказался в противоположной стороне по сравнению с той, что он ожидал. Ему вдруг пришло в голову, что он оказался невероятно далеко от всего, что знает, и ему вдруг захотелось поскорее оказаться дома.

– В таком случае, принц Морган, ваши дедушка и бабушка не только должны будут принимать собственные решения, – спокойно ответил Джирики, – но и приводить их в исполнение. Зида’я ничего не могут предпринять, потому что среди них нет согласия. – Он повернулся к Эолейру: – Граф Эолейр, скоро мы расстанемся, и я должен вам кое-что сказать, пока у меня есть возможность.

– Я слушаю.

– Моя сестра и я послали к вам Танахайю вопреки желаниям Кендрайа’аро, и он бы это запретил, если бы смог. То, что с ней случилось, ужасно, но сейчас меня тревожит более серьезная проблема. Как мы уже говорили, Танахайа взяла с собой одного из наших Свидетелей, как и пропавший Сиянди. Теперь исчезли оба зеркала. Но зачем эркинландским разбойникам воровать незначительные безделушки? Значит, им известно, насколько они важны.

– И насколько, Джирики? – спросил граф. – Я знаю, что с их помощью вы разговариваете друг с другом. У вас есть еще такие зеркала? И можно ли их использовать в качестве оружия?

– Боюсь, что в этом месте наши языки различаются. – Тени легли на лес, и в своем простом темном одеянии Джирики казался лишь плавающей бледной половинкой лица. – Может ли Свидетель быть оружием? Нет, в прямом смысле слова. Но они очень могущественны и, как и бесценное ведьмино дерево, исчезают из нашего мира. Мы используем их для того, чтобы узнавать мысли друг друга, когда находимся на значительном расстоянии, что в некотором смысле помогает побеждать время. Но в руках тех, кто будет обращаться с ними без должной осторожности, они могут стать порталами в неизвестные и очень опасные места. Дед этого ребенка однажды вполне невинно заглянул в мое зеркало и оказался лицом к лицу с самой королевой норнов.

Этого ребенка. Морган опустил плечи, пытаясь сдержать гнев. Этого ребенка!..

– Но зачем кому-то воровать такую вещь, Джирики? – спросил граф. – Как вы сами сказали, откуда простым разбойникам знать, что это такое?

– Я надеялся, что у вас могут появиться какие-то идеи. Быть может, среди смертных ходят слухи, что вещи ситхи можно хорошо продать, и у нападавших были самые обычные причины, чтобы их забрать. Но я все больше и больше боюсь, что те, кто напал на Сиянди и Танахайю, и даже те, кто атаковал нашу мать и дядю, на самом деле искали зеркала, а не просто хотели отнять жизни. – Внезапно Джирики замер на месте, беззвучно, точно кот. – Послушайте, мы уже рядом с тем местом, где вы нас вызвали. Вскоре вы встретитесь со своими людьми.

Морган видел, что они вернулись в ту часть леса, где он дунул в рог и вызвал ситхи, и было это примерно в такое же время, когда солнце опускалось за невидимый горизонт, а голубое небо быстро темнело между кронами деревьев.

– Значит, мы не в силах убедить ваш народ нам помочь? – спросил граф. – И, что еще того важнее, помочь вашим старым друзьям, Саймону и Мириамель?

Джирики помрачнел:

– Моя сестра прямо сейчас поет против ветра, пытаясь убедить Кендрайа’аро, что ваши тревоги нельзя отбросить из-за того, что он не любит смертных. А теперь, когда я услышал вашу историю о необычном риммере, путешествующем с норнами, и о странном послании, которое он вам отправил, я все больше убеждаюсь, что Адиту и я правы. Но если дядя и остальные наши соплеменники не изменят своего отношения, мы ничего не сможем сделать. Передайте нашим друзьям в Хейхолте, что мне очень жаль, граф Эолейр.

Морган подумал, что плохо быть отвергнутым, но когда на тебя не обращают внимания – это уже слишком, – такое он перенести не мог. Он почувствовал себя как ребенок, который стоит рядом со столом и ждет, когда взрослые закончат разговоры.

– Чьего ребенка носит ваша сестра, Джирики? – неожиданно спросил он.

– Принц Морган! – вмешался граф. – Проявите, пожалуйста, вежливость.

– Только не делай вид, что ты не задавался этим вопросом, Эолейр. Не нужно меня винить за то, что я набрался смелости и спросил.

– Но это не… – Эолейр смолк, услышав странные звуки, которые издавал Джирики.

Морган не сразу понял, что ситхи смеется, и это вызвало у него еще большее раздражение.

– Прошу меня простить, – сказал Джирики. – Нам следовало сказать раньше. Я забыл, что у смертных подобные вещи часто связаны со стыдом и смятением. Но по меньшей мере на сей раз принц Морган прав – это не тот вопрос, который следовало проглотить. Моя сестра действительно чиру – готова поделиться с рекой нашего народа. В иные, не столь сложные времена вы бы праздновали с нами, Эолейр из Над-Муллаха, потому что это редкое и замечательное событие. – Он повернулся к Моргану: – И хотя ваш вопрос не так важен, как вам кажется, вы получите на него ответ, юный смертный. Отец – Иджа’аро, наш клановый кузен.

– Они женаты? – спросил Морган.

Джирики улыбнулся:

– Нет, это было не такое – и есть не такое – создание пары. У нас бывает всего несколько рождений в каждом поколении, и в нашем доме оно будет первым почти за столетие, как вы называете такой промежуток времени, так что, естественно, все счастливы.

«И это любимые ситхи дедушки и бабушки, – с отвращением подумал Морган, – волшебные существа, о которых говорят так, словно они ангелы или даже боги, сошедшие на землю. Однако они живут в лесу, как разбойники, не могут защититься от нападения небольшого отряда смертных, а их королевские женщины вынашивают детей вне брака без стыда и опасений». Он чувствовал себя обманутым. Их миссия оказалась именно такой, как он опасался, – повод отослать его прочь, чтобы он не болтался под ногами у короля и королевы.

Когда они остановились у выхода на поляну, их встретил холодный ветер. Сквозь ветви деревьев пробивался свет заходящего солнца.

– Отсюда совсем недалеко до открытых земель, где вас ждут ваши друзья и солдаты. Прощайте.

– Прощай, Джирики, – сказал Эолейр. – Я бы хотел, чтобы наша встреча получилась более радостной.

– Не отчаивайтесь, никто, даже самые мудрые, не знают всех исходов. Быть может, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах.

Эолейр улыбнулся без особой убежденности.

– Я не думаю, что у меня осталось много времени, Джирики – мы живем не так долго, как вы, ситхи. Боги уже почти завершили мой жизненный путь на земле.

Мгновение Джирики молчал, потом протянул руку и сжал ладонь Эолейра.

– Как я уже говорил, никто не знает всех исходов. Я надеюсь, твои боги дадут тебе больше времени, чем ты рассчитываешь.

– Я буду молиться, чтобы твоя мать вернулась к жизни, – сказал граф. – И за благополучное рождение ребенка Адиту.

Джирики кивнул и повернулся к Моргану.

– Вера, – сказал ситхи.

Принц удивился.

– Что?

– Вера в других, принц Морган, – повторил Джирики. – Вера Эолейра в то, что у большинства смертных добрые намерения.

– Но вы же сами в это не верите!

– О нет, я верю, – сказал Джирики. – И верю в свой народ. В противном случае мы бы не вели этот разговор.

– Мир полон лжецов.

– Значит, у нас еще больше причин искать правду и ценить ее, когда найдем. И не забывайте о вере в себя! Вам не хватает именно веры, так я думаю, чтобы ваши дедушка и бабушка вами гордились. Удачи и прощайте, потомок хикка стайя.

Прежде чем Морган успел ответить или понять, что означают последние слова, Джирики повернулся и пошел прочь; через несколько мгновений он исчез в лесу, словно его никогда и не было.

– Что он имел в виду? Каким именем он меня назвал?

– Я не знаю, ваше высочество, – ответил Эолейр. – Но нам лучше обсудить это позднее. Теперь нам нужно побыстрее пересечь открытое пространство, пока еще не зашло солнце. Мы же не хотим провести ночь в лесу.

Морган содрогнулся, хотя и постарался это скрыть.

– Надеюсь, Порто хотя бы разжег костер.

К тому моменту, когда Морган и граф добрались до опушки леса, последние лучи солнца освещали лишь небо на западе. Морган и Эолейр вышли из зарослей высоких берез и дубов и оказались среди заросших кустарником холмов, уходивших вниз, к речным долинам, где они видели пятна костров на лугу и завитки дыма на фоне темнеющего неба. Они поспешили к свету, прислушиваясь к тихому шелесту высокой травы под ногами, а потом замедлили шаг и остановились.

– Но здесь никого нет, – сказал Морган. – Никто нас не ждет. Куда подевались все наши люди? Почему они ушли?

Эолейр оглядел равнину.

– Быть может, они начали нас искать – говорят, время среди фейри течет иначе. Возможно, мы находились с ситхи дольше, чем думаем. – Он наклонился вперед и прищурился. – Мои глаза слишком старые, чтобы видеть так далеко, – там есть какое-то движение?

– Ничего и никого.

Когда они приблизились к безмолвному лагерю, Морган почувствовал, как его тело сковал холод, хотя летний вечер был теплым, а на лугу царило безветрие. Он слышал шум реки, достаточно близко, хотя уже не мог разглядеть в темноте воду – лишь темную линию в траве. Тут и там на земле тлели кучи углей, но Морган ошибся, когда сначала подумал, что это костры оставленного лагеря.

Подойдя к первой, они увидели, как догорают разбитые колеса и сломанные шесты.

– Наш фургон с припасами, – сказал Морган, и собственный голос прозвучал в его ушах так, будто слова произнес мертвец, призрак из старой сказки, предсказывающей всеобщую гибель. – Клянусь Священным Деревом, что здесь произошло?

Эолейр обошел сгоревший фургон с дальней стороны, остановился и посмотрел вниз. Через мгновение к нему присоединился Морган и едва не наступил на лежавшее у ног графа тело.

– Да хранит нас Эйдон, – сказал принц и отвернулся. – У него кишки вывалились наружу.

– Всего здесь три мертвых тела. – Моргана поразило спокойствие в голосе старика – сам принц находился всего лишь в шаге от безумия и ужаса и чувствовал, как на него наступает окружавшая их со всех сторон голая степь. – И дохлая лошадь.

– Но кто мог такое сотворить? – спросил Морган. – Это же были эркингарды. – Он не мог поверить в реальность того, что видит. – И где остальные?

Однако Эолейр не ответил, принц заметил, что граф смотрит на север, повернулся и увидел отряд вооруженных всадников, не менее нескольких дюжин, которые вдоль опушки леса направлялись в их сторону.

– Это наш отряд? – спросил Эолейр, но в его голосе не было особой надежды. – Мои глаза слишком слабы. Ты что-нибудь видишь?

Морган прищурился и почувствовал, как пульсирует кровь в висках.

– Я не вижу никаких символов – или знамен. И у всех разное оружие и доспехи.

В этот момент ближайший из всадников их заметил, и отряд устремился к ним, размахивая топорами и луками.

– Да укусит меня Багба! – выругался Эолейр. – Это тритинги – или разбойники! – Он схватил Моргана за руку. – Бегите, мой принц. Бегите к лесу!

– Ты сошел с ума? – Морган уже обнажил меч. – Я не могу тебя оставить.

– Ты можешь и должен, будь проклято твое упрямство! Ты наследник Верховного Престола, юноша, и мой долг состоит в том, чтобы сохранить тебе жизнь. Моя жизнь не имеет значения. Если я уцелею, то приду в лес и позову тебя. Если нет – попытайся снова найти ситхи.

Беги!

– Нет! Я не побегу! – Стук копыт приближался, всадники мчались к ним точно гроза, им оставалось преодолеть два полета стрелы, и они быстро сокращали расстояние.

Эолейр снова толкнул Моргана – так сильно, что тот едва не упал. Теперь и граф обнажил свой длинный тонкий клинок.

– Клянусь кровавой культей Мурхага, если ты не побежишь, принц Морган, клянусь, я убью себя прежде, чем тритинги до тебя доберутся. Некоторые кланы сжигают пленников живьем!

Морган сделал шаг в сторону опушки леса, но он не мог представить, как сможет оставить старика умирать.

– Давай, бежим вместе.

– Я не успею, – сказал граф. – Я бегаю слишком медленно. А ты должен спастись.

– Но я принц!

– Огню все равно, – вскричал Эолейр, – как и копью тритингов. – В сумраке Морган плохо видел бледное лицо Эолейра. – Проклятье, беги, мальчик беги!

Объятый страхом и яростью перед необходимостью ужасного выбора, Морган наконец повернулся и побежал к лесу.

Оказавшись у линии деревьев и петляя между ясенями, он обернулся и посмотрел назад. Покрытую травой равнину почти совсем скрыли тени, но он сумел разглядеть, что всадники уже почти добрались до Эолейра. Старый граф терпеливо ждал, пока они его окружат, но Морган заметил, что несколько всадников отделилось от остальных, и они поскакали вверх по склону, в его сторону.

Несколько мгновений он размышлял о том, что должен их встретить и принять героическую, но бесполезную и никем не воспетую смерть. А потом вспомнил Лиллию, ее маленькое серьезное лицо, и не смог представить, как она перенесет эту новость. Она росла без отца, а теперь еще и ее брат погибнет. Он не мог так с ней поступить – во всяком случае, сознательно.

Морган повернулся и поспешил по склону, сквозь ясеневую рощу, налетая на кусты и спотыкаясь в густой траве, пока не оказался в темном лесу. Свет уже практически исчез, ему пришлось замедлить бег, и очень скоро он уже шел шагом. Однако Моргану рассказывали, что тритинги неплохо знают лес, поэтому он продолжал идти до тех пор, пока так сильно не расцарапал руки и ноги, что и подумать не мог о том, чтобы сделать еще один шаг.

Он стоял, пытаясь восстановить дыхание и не шуметь, и прислушивался к звукам погони, но слышал лишь громкий стук собственного сердца. Наконец он сообразил, что стоит под большим деревом, ствол которого в несколько раз шире него самого. Морган пощупал кору и понял, что это дуб.

«Если бы я сумел взобраться на него, то мог бы немного отдохнуть, – подумал он. – У тех, кто за мной гонится, нет собак – во всяком случае, я не слышал лая. Они меня не найдут, если я спрячусь среди ветвей».

Он подумал про Эолейра, что стало со стариком, который остался один на один с большим отрядом всадников, но воспоминания были слишком свежими и болезненными, поэтому он нащупал подходящую ветку и начал карабкаться на дерево.

Морган залез на высоту, дважды превышавшую его рост, когда добрался до первых ветвей расположенных рядом друг с другом, умудрился подняться еще немного, пока не нашел широкое пространство, где сходилось несколько крупных ветвей, и уселся, прижимаясь спиной к шероховатому стволу. Он снова прислушался, но до него не доносилось звуков погони, лишь невнятно кричал козодой и высоко над головой, в кронах деревьев, пел ветер.

Наконец, напуганный и измученный, он задремал, и ему приснилась туча черных бабочек, такая плотная, что она грозила его задушить. Когда он проснулся, сквозь ветви в далеком небе он сумел разглядеть лишь луну, достигшую трех четвертей, подобную маске летнего солнцестояния. «Интересно, сколько я спал, – подумал Морган, – и как оказался на дереве». Тут он все вспомнил, на него обрушилась ужасная правда, и на мгновение ему захотелось расплакаться, как ребенку, и чтобы кто-то его утешил. Но здесь не было никого, кто мог бы это сделать. Он остался один в темном лесу.

Что-то коснулось его затылка и лица – ветка или листья. А потом еще раз, и он понял, что это не листья и не сучки, а нечто совсем другое, что-то живое. Он замер, опасаясь, что к нему подобралось какое-то ядовитое существо – паук или змея, но когда сообразил, что это ни то, ни другое, его сердце не успокоилось, а забилось еще быстрее, подобно отчаянному стрекоту козодоя.

Рука исследовала его покрытую мурашками кожу – рука с тонкими щекочущими пальцами – такими длинными и холодными, что они могли принадлежать голодному ребенку.