Было уже почти девять, когда Сестра Пег проводила Сару к выходу.

– Спасибо, что пришла, – сказала она. – Это всегда значит очень много.

Сто шестнадцать детей, от крохотных младенцев и до подростков, почти взрослых; у Сары уходило два дня целиком, чтобы всех их осмотреть. Приют был из тех обязанностей, от которых она могла бы уже давно отказаться. И Сестра Пег прекрасно поняла бы это. Однако Сара так и не смогла решиться на это. Если ребенка среди ночи затошнило, или температура поднялась, или он спрыгнул с качелей и неудачно упал, на вызов всегда приходила Сара. Сестра Пег всегда встречала ее с такой улыбкой, что будто и не сомневалась ни на секунду, кто будет стоять у ее двери. И как мир без нас жить будет?

По прикидкам Сары, Сестре Пег было уже под восемьдесят. Как ей в таком возрасте удавалось продолжать руководить таким хлопотным делом, сдерживая хаос, – просто чудо. С годами она стала несколько мягче, стала более сентиментально говорить о детях, как о тех, что еще были на ее попечении, так и о тех, что уже давно покинули приют; она следила за тем, как они живут, как устроились, с кем поженились, есть ли у них дети, будто была всем им матерью. Хоть она и никогда такого не говорила вслух, Сара понимала, что для нее все дети из приюта – как родные, точно так же, как для Сары Холлис, Кейт и Пим. Они принадлежали ей, а она – им.

– Не стоит благодарностей, Сестра, я рада, что могу сделать это.

– Что слышно от Кейт?

Сестра Пег была одной из немногих, кто знал, что случилось.

– Пока ничего, но я и не ожидала так скоро. Почта медленно ходит.

– Тяжело это было, с Биллом. Но Кейт поймет, что сделать.

– Похоже, она всегда всё хорошо понимает.

– Ничего, что я немного о вас беспокоюсь?

– Всё будет нормально, правда.

– Я знаю, что будет. Но всё равно буду беспокоиться.

Они попрощались. Сара пошла домой по темным улицам. Свет нигде не горел. Что-то случилось с поставкой топлива для генераторов, какая-то мелкая заминка на нефтеперегонном, согласно официальной информации.

Придя домой, она увидела, что Холлис дремлет в своем кресле, где он обычно читал. На столе горела керосиновая лампа, а у мужа на животе лежала книга пугающей толщины. Дом, в котором они жили последние десять лет, жители покинули с первой волной переселения – небольшой деревянный бунгало, едва не разваливающийся. Холлис два года его в порядок приводил, в то время, когда не работал в библиотеке, которую он теперь возглавлял. И кто бы мог подумать, что этот дюжий мужик теперь проводит дни, катая тележку между пыльных полок и читая книги детям? Однако ему это нравилось.

Она повесила куртку в шкаф и пошла на кухню, чтобы погреть воды на чай. Плита еще горячая, Холлис всегда так делал к ее возвращению. Сара дождалась, пока закипит чайник, а затем налила кипятка через сито, в которое положила трав, взятых из баночек, аккуратно стоящих на полке над раковиной, на каждой из которых аккуратным почерком Холлиса было написано, что в ней лежит. «Мелисса», «Мята перечная», «Лепестки роз» и так далее. Привычка библиотекаря, как говорил Холлис, внимание к мельчайшим деталям. Будь это всё в ведении Сары, ей бы полчаса пришлось искать нужную вещь.

Когда она вернулась в гостиную, Холлис проснулся. Потер глаза и сонно улыбнулся.

– Сколько времени?

Сара села за стол.

– Не знаю. Часов десять.

– Я, похоже, уснул.

– Вода горячая. Могу и тебе чаю сделать.

Вечером они всегда пили чай вместе.

– Нет, я сам.

Он побрел в кухню и вернулся с кружкой, от которой шел пар. Поставил ее на стол. Не стал садиться, а подошел к Саре сзади и взялся пальцами за ее плечи. Принялся разминать ей мышцы, постепенно усиливая давление. Сара уронила голову вперед.

– О, как хорошо, – простонала она.

Он помял ей мышцы у шеи еще с минуту, а затем обхватил ладонями плечи и начал двигать вращательными движениями. Один за другим зазвучали щелчки.

– Ой.

– Просто расслабься, – сказал Холлис. – Боже, какая ты зажатая.

– Ты бы тоже такой был, если бы сотню детей осмотрел.

– Ну ладно, рассказывай, как там старая ведьма?

– Холлис, не груби. Она просто святая. Надеюсь, что у меня будет хотя бы половина ее сил, когда я буду в ее возрасте. О, вот тут.

Холлис продолжил свое приятное занятие, и напряжение постепенно оставило Сару.

– Я тоже могу тебя потом размять, если хочешь, – сказала она.

– Давно бы так.

Сара вдруг почувствовала себя виноватой. Запрокинула голову и посмотрела на него.

– Наверное, я в последнее время мало на тебя внимание обращала, да?

– Это в порядке вещей.

– В смысле, стареем.

– По мне, так ты отлично выглядишь.

– Холлис, мы уже дедушка с бабушкой. У меня почти все волосы седые, а руки – как вяленое мясо. Не стану лгать, это меня угнетает.

– Слишком много разговариваешь. Наклонись-ка вперед опять.

Она опустила голову и положила ее на руки.

– Сара и Холлис, эта пожилая чета, – со вздохом сказала она. – Кто бы мог подумать, что мы такими станем?

Они выпили чай, разделись и легли в постель. Обычно с улицы доносился какой-нибудь шум – люди разговаривали, собаки лаяли, нормальные звуки городской жизни, – но когда отключили электричество, стало очень тихо. Уже некоторое время. И правда, сколько уже они этого не делали, месяц, два? Однако привычный ритм и мышечная память, после стольких лет брака, никуда не делись.

– Я вот думала, – сказала Сара, когда они закончили.

Холлис примостился рядом, обнимая ее. Будто две ложки в ящике, так они это называли.

– Я не удивлен.

– Я по ним скучаю. Мне грустно. Всё не так. Я думала, что нормально это перенесу, но не получается.

– Я тоже по ним скучаю.

Она повернула голову к нему.

– Тебе действительно это важно? Только честно.

– С какой стороны посмотреть. Думаешь, им в этих маленьких городках нужны библиотекари?

– Мы можем узнать. Врачи им точно нужны, а ты нужен мне.

– А что же с больницей?

– Пусть Дженни всем заправляет. Она уже к этому готова.

– Сара, но ты же вечно жалуешься на Дженни.

Сара опешила:

– Правда?

– Без конца.

«Интересно, неужели это так», – подумала Сара.

– Ладно, кто-нибудь найдется больницей руководить. Для начала можем просто к ним съездить, чтобы понять, что из этого получится. Прикинуть расклад.

– Сама понимаешь, может, они и не слишком хотят, чтобы мы к ним переехали, – сказал Холлис.

– Может, да. Но если всё будет нормально и все согласятся, можем и сами дать заявку на участок. Или что-нибудь построить в городке. Я могу открыть там практику. Черт, да у тебя у самого столько книг, что уже впору свою библиотеку открывать.

Холлис с сомнением нахмурился:

– Всем нам тесниться в том крохотном доме.

– Хорошо, сначала на улице поспим. Мне без разницы. Это наши дети.

Холлис глубоко вдохнул. Сара уже знала, что он сейчас скажет; вопрос был лишь в том, когда.

– Итак, когда ты хочешь, чтобы мы отправились?

– Вот и здорово, – сказала она и поцеловала его. – Я думаю, что уже завтра.

Луций Грир стоял на дне сухого дока в свете прожекторов, глядя, как у борта корабля раскачивается боцманская люлька с человеком в ней.

– Бога ради, кто такую хреновую сварку налепил? – заорала Лора.

Грир вздохнул. За последние шесть часов он почти не слышал от Лоры ничего одобрительного. Опустив люльку на дно дока, она вылезла наружу.

– Мне надо полдюжины рабочих прямо сейчас. И не тех шутников, которые всё это наляпали.

Она задрала голову.

– Вейр! Ты там?

У рейлинга появилось лицо Вейра.

– Цепляй еще три люльки. И найди Рэнда. К восходу солнца надо переварить эти швы.

Краем глаза Лора глянула на Грира.

– И не возражай. Я пятнадцать лет командовала заводом. Я знаю, что делаю.

– От меня ты жалоб не услышишь. Поэтому Майкл и хотел, чтобы ты здесь была.

– Потому что я упертая.

– Твои слова.

Лора стояла, откинувшись назад, уперев руки в бедра и скользя взглядом по корпусу корабля.

– Скажи-ка мне кое-что, – заговорила она.

– Хорошо.

– Ты никогда не думал, что всё это чушь собачья?

За что он любил Лору, так это за прямоту.

– Никогда.

– Ни разу?

– Не сказал бы, что такая мысль не приходила мне в голову. Сомнение естественно для человека. Играют роль наши дела. Я старый человек. У меня нет времени долго раздумывать.

– Интересная философия.

Вдоль борта «Бергенсфьорда» упали два каната, потом еще два.

– Сам понимаешь, – продолжила Лора, – все эти годы я думала, вдруг Майкл найдет себе подходящую женщину и остепенится. Даже в самых страшных кошмарах я не могла себе представить, что моей соперницей станут двадцать тысяч тонн стали.

У планшира появились Рэнд и Вейр и начали стропить люльки.

– Я тебе еще здесь нужен? – спросил Грир.

– Нет, иди спать.

Она махнула рукой Рэнду.

– Погоди, я сейчас поднимусь!

Грир поднялся из дока, сел в свой пикап и поехал по причалу. Боль становилась всё сильнее; скоро он уже не сможет ее скрывать. Иногда холодная, будто пронзающая ледяным кинжалом, иногда горячая, будто внутри него рассыпались тлеющие угли. Он уже с трудом мог сдерживать это; когда ему наконец удалось помочиться, это выглядело, как артериальное кровотечение. Постоянный привкус во рту, кислый, с оттенком мочевины. Последние пару месяцев он много чего сам себе говорил, но, насколько он понимал, у всего этого мог быть лишь один конец.

В конце причала дорога сужалась, по обе стороны от нее плескалось море. Здесь, в узком месте, дежурили с десяток человек с винтовками, когда Грир остановился рядом с ними, из кабины заправщика вылез Пластырь. Подошел к нему.

– Как там дела снаружи? – спросил Грир.

В ответ Пластырь втянул воздух сквозь зубы.

– Похоже, Армия патруль на разведку послала. Сразу после заката видели свет фар на западе, но с тех пор больше ничего.

– Тебе здесь побольше людей не надо?

Пластырь пожал плечами:

– Думаю, на эту ночь сойдет. Пока что они просто вынюхивают. – Он внимательно поглядел на лицо Грира. –  Нормально себя чувствуешь? Что-то лицо у тебя скверное.

– Просто надо ненадолго ноги протянуть.

– Ну, если кабина моего заправщика устроит, давай. Поспи немного. Как я уже сказал, вряд ли тут сегодня что-то случится.

– Мне еще кое-что посмотреть надо. Может, потом, когда вернусь.

– Мы здесь, если что.

Грир развернул машину и поехал обратно. Как только он оказался вне зоны видимости поста, то остановился у края причала, вышел из машины и согнулся, хватаясь за бампер. Его вырвало. Но из него мало что вылетело, немного воды и какие-то сгустки вроде яичного желтка. Он стоял, согнувшись, еще пару минут, пока не решил, что всё кончилось. Взял из кабины флягу, прополоскал рот, потом плеснул воды в ладонь и умылся. Самым худшим во всём этом было одиночество. Не сама боль, а то, что ее надо было скрывать. Интересно, что же будет. Растворится ли мир вокруг него, будто сон, пока он не перестанет осознавать его, или, напротив, всё виденное им в жизни, люди и вещи, встанут перед ним живыми образами, пока он не будет вынужден отвернуться, как от яркого солнца в ясный день?

Он запрокинул голову к небу. Звезды были слегка затянуты дымкой влажного морского воздуха и, казалось, колебались. Он сконцентрировал сознание на одной звезде, так, как давно уже научился, и закрыл глаза.

Молчание.

Да, Луций.

Эми, прости меня. Думаю, я умираю.

Весенний день. Питер работал в саду. Всю ночь шел дождь, но к утру небо расчистилось. Раздевшись до рубашки, он бил мотыгой в мягкую землю. Они не один месяц ели домашние консервы, глядя, как падает снег, пора уже снова свежие овощи вырастить.

– Я тебе кое-что принесла.

Эми тайком подошла сзади и теперь, улыбаясь, протянула ему стакан воды. Питер взял его и отпил. Холодная, аж зубы ломит.

– Почему домой не идешь? Уже поздно.

Действительно. Тень от дома уже стала длинной в лучах заходящего за хребет солнца.

– Много что сделать надо, – сказал он.

– Как всегда. Завтра снова за работу возьмешься.

Они поужинали, сидя на диване, а старый пес крутился у их ног. Пока Эми мыла посуду, Питер развел огонь. Дрова быстро занялись пламенем, потрескивая. Приятная нега в должный час – они лежали под плотным одеялом, глядя на языки пламени.

– Не хочешь, чтобы я тебе почитала?

Питер сказал, что это было бы здорово. Эми ненадолго оставила его и вернулась с толстой книгой в руках. Хрупкие страницы. Снова устроившись на диване, она открыла ее, прокашлялась и начала:

«Дэвид Копперфильд», Чарльз Диккенс. Глава первая. «Я родился».

«Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать последующие страницы. Начну рассказ о моей жизни с самого начала и скажу, что я родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю). Было отмечено, что мой первый крик совпал с первым ударом часов».

Как приятно, когда тебе читают. Когда тебя уносит из этого мира в другой, рождающийся из слов. И голос Эми, читающей книгу, – самое приятное. Он пронизывал его, как слабый электрический ток. Он мог бы слушать ее вечно, лежа вплотную к ней, его сознание одновременно находилось бы в двух местах, в мире книги, с его чудесной чередой ощущений, и здесь, с Эми, в доме, в котором они живут и жили всегда, так, будто сон и явь не были двумя разными состояниями с четкими границами, а являли собой лишь части чего-то непрерывного.

Через какое-то время он осознал, что рассказ окончился. Он уснул? Он уже не лежал на диване; каким-то образом, не осознавая этого, он уже оказался наверху. В комнате было темно, лица касался холодный воздух. Эми спала рядом. Который час? И что у него за ощущение – ощущение того, что что-то не так? Он откинул одеяло и подошел к окну. Лениво поднималась в небо половинка луны, освещая всё вокруг. Ему показалось или на краю сада что-то двигалось?

Человек в темном костюме. Он глядел в окно, запрокинув голову, держа руки за спиной, в позе терпеливого наблюдателя. Лучи лунного света коснулись его лица, резкого, угловатого. Питер ощутил не тревогу, а узнавание, так, будто он ждал этого ночного посетителя. Прошла, наверное, минута. Питер смотрел на человека в саду, человек в саду смотрел на него. А затем, вежливо дернув подбородком в еле заметном поклоне, чужак развернулся и ушел в темноту.

– Питер, что такое?

Он отвернулся от окна. Эми сидела на кровати.

– Там кто-то был, – сказал он.

– Кто-то? Кто?

– Просто человек. Он смотрел на дом. Но уже ушел.

Мгновение Эми молчала.

– Значит, Фэннинг, – сказала она. – Я всё думала, когда же он объявится.

Это имя ничего не значило для Питера. Знал ли он какого-нибудь Фэннинга?

– Всё нормально.

Эми откинула одеяло.

– Ложись обратно.

Он забрался под одеяло, и память об этом человеке почти сразу начала улетучиваться, как нечто несущественное. Тепло и вес одеяла, Эми рядом с ним; это всё, что ему нужно.

– Как думаешь, чего он хотел? – спросил Питер.

– А что всегда хочет Фэннинг? – спросила в ответ Эми и устало, почти что скучающе вздохнула. – Он хочет убить нас.

Питер внезапно проснулся. Он что-то слышал. Вдохнул и задержал дыхание. Снова звук. Скрип половицы под ногами.

Он перекатился на край и опустил правую руку к полу. Ощутил в руке тяжесть пистолета. Скрип доносился из коридора в передней, на слух – один человек; старается идти тихо, значит, не знает, что он проснулся; элемент внезапности на его стороне. Питер встал и медленно подошел к переднему окну. Его охраны, двоих солдат у крыльца, на месте не было.

Он снял пистолет с предохранителя. Дверь в спальню закрыта. Петли скрипучие. Как только дверь откроется, незваный гость поймет, что Питер здесь.

Открыв дверь, Питер быстро пошел по коридору. На кухне пусто. Не сбавляя шага, он свернул в гостиную, выставляя вперед пистолет.

В старом деревянном кресле-качалке у камина сидел человек. Его лицо было повернуто в сторону от Питера, он глядел на догорающие угли на решетке. Похоже, он вообще не заметил Питера.

Питер подошел сзади, опуская пистолет. Невысокий мужчина, крепкого телосложения, его широкие плечи заполнили кресло целиком.

– Покажи свои руки.

– Хорошо. Ты не спишь.

Голос человека был спокоен, почти что небрежен.

– Руки, будь ты проклят.

– Хорошо, хорошо.

Мужчина поднял руки, расставив пальцы.

– Вставай. Медленно.

Мужчина медленно поднялся с кресла. Питер сжал рукоять пистолета.

– А теперь лицом ко мне.

Мужчина развернулся.

Вот черт, подумал Питер. Черт, черт, черт.

– Не думаешь, что можно уже не наставлять на меня это?

Майкл постарел. Как и все они. Вся разница в том, что Майкл – тот мысленный образ, который остался в голове Питера, – резко перепрыгнул эти двадцать лет. Когда на себя каждый день в зеркало смотришь, перемен не замечаешь, зато очень хорошо видишь их у других.

– Что с охранниками?

– Не беспокойся. Правда, головы у них потом знатно болеть будут.

– В два смена караула, если тебе интересно.

Майкл поглядел на часы.

– Девяносто минут. Я бы сказал, уйма времени.

– Для чего?

– Для разговора.

– Что ты сделал с нашим горючим?

Майкл посмотрел на пистолет и нахмурился:

– Я серьезно, Питер, ты меня нервируешь.

Питер опустил пистолет.

– Раз уж речь зашла, у меня тебе подарок. – Майкл показал на лежащий на полу рюкзак. –  Не возражаешь?

– О, чувствуй себя как дома.

Майкл достал бутылку, замотанную в промасленную бумагу, всю в пятнах. Развернул и протянул Питеру.

– Мой последний рецепт. Голову тебе прочистит – мама не горюй.

Питер принес с кухни две стопки. Когда он вернулся, то Майкл уже переставил кресло-качалку к небольшому столику у дивана, и Питер сел напротив него. На столе лежала большая картонная папка. Майкл срезал воск с бутылки, наполнил стопки и поднял свою.

– За товарищей.

Запах ударил Питеру в нос так, будто он выпил чистого спирта.

Майкл удовлетворенно облизнул губы.

– Неплохо, если мне будет позволено себя похвалить.

Питер едва не закашлялся, у него заслезились глаза.

– Значит, тебя Данк послал?

– Данк? – Майкл скривился. –  Нет. Наш старый приятель Данк вместе со своими подручными отправился в очень долгий заплыв.

– Подозревал нечто подобное.

– Не стоит меня благодарить. Оружие получил?

– Ты забыл сказать, зачем оно.

Майкл взял в руки папку и развязал шпагат. Достал три документа – какой-то рисунок, лист бумаги с рукописным текстом и газету. «Интернэйшнл Джеральд Трибьюн», было написано на ней сверху.

Майкл наполнил стопку Питера и подвинул к нему.

– Выпей.

– Не хочу больше.

– Поверь, захочешь.

Майкл ждал, когда Питер что-нибудь скажет. Его друг стоял у окна, глядя в ночь, хотя Майкл и сомневался, что он что-то видит.

– Прости, Питер. Понимаю, что это плохие новости.

– Как ты можешь быть настолько уверен, черт побери?

– Тебе придется мне поверить.

– И это всё? Поверить тебе? Я статей пять нарушаю, просто разговаривая с тобой.

– Это случится. Зараженные возвращаются. Для начала, они вообще не исчезали на самом деле.

– Это… это безумие.

– Хотел бы я, чтобы так.

Майклу еще никогда-никого не было так жалко с тех пор, как он сидел на крыльце с Тео в прошлой жизни и рассказывал ему, что аккумуляторы выходят из строя.

– Этот другой Зараженный… – начал Питер.

– Фэннинг. Зиро.

– Почему ты его так называешь?

– Потому, что он сам себя так осознаёт. Субъект Зиро, Ноль, первый, кто был заражен. В документах, которые Лэйси отдала нам в Колорадо, описываются тринадцать подопытных. Двенадцать и Эми. Однако вирус должен был откуда-то взяться. Носителем был Фэннинг.

– Так чего же он ждет? Почему не напал на нас многие годы назад?

– Знаю только, что я рад, что он этого не сделал. Это дало нам необходимое время.

– И Грир знает это благодаря некоему… видению.

Майкл ждал. Иногда надо лишь ждать, он знал. Сознание отказывается воспринять некоторые вещи; приходится дать возможность рефлексу сопротивления исчерпать себя.

– Двадцать один год, как мы ворота открыли. А теперь ты сюда приперся и говоришь, что это было большой ошибкой.

– Я понимаю, что это тяжело, но ты не мог этого знать. Никто не мог. А жизнь должна была продолжаться.

– И что ты предлагаешь, чтобы я людям сказал? Старому человеку приснился плохой сон, и теперь, полагаю, мы все погибнем?

– Тебе незачем им что-то говорить. Половина не поверит, половина свихнется. Начнется хаос. Всё развалится. Люди сложат один к одному. У нас на корабле место для семисот человек, не больше.

– Чтобы отправиться на этот остров. – Питер небрежно махнул рукой в сторону рисунка Грира. –  Этот образ в его голове.

– Это больше чем образ, Питер. Это карта. Откуда нам знать, откуда это пришло? Это епархия Грира, не моя. Но он не просто так это увидел, это я знаю.

– Ты всегда был чертовски рассудителен.

Майкл пожал плечами:

– Признаюсь, сразу к этому не привыкнешь. Но всё складывается. Ты читал письмо. «Бергенсфьорд» шел туда.

– И кто будет решать, кто отправится? Ты?

– Ты президент – это твоя обязанность, ничья больше. Но я думаю, ты согласишься…

– Я не соглашаюсь ни на что.

Майкл глубоко вдохнул:

– Я думаю, ты согласишься, что нам нужны определенные специалисты. Врачи, инженеры, фермеры, плотники. Очевидно, нам нужны руководители, так что сюда и ты входишь.

– Не говори ерунды. Даже если то, что ты сказал, правда, что уже нелепо, я никак не могу отправиться.

– Я думал об этом. Нам понадобится правительство, и передача власти должна быть как можно более гладкой. Но это потом.

Майкл достал из рюкзака маленький блокнот в кожаной обложке.

– Я составил манифест. В нем есть имена, люди, которые нам подойдут, насколько я знаю, и их ближайшие родственники. Возраст тоже роль играет. Большинство моложе сорока. Также есть категории по видам работ.

Питер взял у него блокнот, раскрыл на первой странице и стал читать.

– Сара и Холлис. Благодарю тебя.

– Сарказм без надобности. Калеб тоже, если тебе интересно.

– А что насчет Апгара? Я его нигде не вижу.

– Ему сколько? Шестьдесят пять?

Питер с отвращением покачал головой.

– Я понимаю, что он твой друг, но мы ведем речь о том, чтобы заново выстроить человеческую расу.

– А еще он генерал Армии.

– Как я уже сказал, это только рекомендации. Но отнесись к ним серьезно. Я всё это долго обдумывал.

Питер дочитал до конца молча, а потом поднял взгляд.

– Что это за последняя категория, эти пятьдесят шесть мест?

– Это мои люди. Я обещал им места на корабле. Это не отменить.

Питер бросил блокнот на стол.

– Ты свихнулся.

Майкл наклонился вперед:

– Это случится, Питер. Ты должен принять это. И времени у нас не слишком много.

– Двадцать лет, а теперь вдруг большая спешка.

– Заново построить «Бергенсфьорд» заняло столько времени, сколько заняло. Если бы я мог сделать это быстрее, то сделал бы. И мы бы давно уже ушли.

– И как ты предполагаешь, мы загрузим людей на этот твой корабль, избежав паники?

– Возможно, никак. Поэтому и было нужно оружие.

Питер уставился на Майкла.

– У нас три варианта, – продолжил Майкл. – Первый – публичная лотерея. Я категорически против. Второй – мы выбираем сами, рассказываем выбранным людям о том, что происходит, и оставляем выбор за ними: уйти или остаться, параллельно изо всех сил поддерживая порядок, пока мы будем их отсюда вывозить. Лично я думаю, что это будет катастрофа. Нам вряд ли удастся сохранить это в тайне, и Армия вряд ли нас поддержит. Вариант третий. Мы не говорим будущим пассажирам ничего, только нескольким, тем, кому мы можем доверять. Остальных хватаем посреди ночи и вывозим. Как только они оказываются на перешейке, мы рассказываем, как им повезло.

– Повезло? Поверить не могу, что мы говорим о таком.

– Не заблуждайся, им именно повезло. Они будут жить дальше. Более того, они начнут жизнь сначала в по-настоящему безопасном месте.

– И эта твоя лодка действительно их туда доставит? Это ископаемое?

– Надеюсь, что да. Верю.

– Ты говоришь не слишком уверенно.

– Мы сделали всё, что смогли. Но гарантий не дадим.

– Значит, эти семь сотен могут отправиться прямиком на дно морское.

Майкл кивнул:

– Это вполне может случиться. Я никогда тебе не лгал и не собираюсь делать это сейчас. Но этому кораблю уже однажды удалось обойти вокруг света. Так что он сделает это еще раз.

Их разговор прервали громкие голоса и три резких удара в дверь.

– Что ж, – сказал Майкл и хлопнул себя по коленям. – Похоже, у меня время вышло. Подумай о том, что я тебе сказал. А пока что мы сделаем так, чтобы всё выглядело правдоподобно.

Сунув руку в рюкзак, он достал «Беретту».

– Майкл, что ты делаешь?

Майкл лениво наставил пистолет на Питера.

– Постарайся поправдоподобнее сыграть заложника.

В комнату ворвались двое солдат; Майкл встал, подымая руки.

– Я сдаюсь, – сказал он. За то время, что он это говорил, ближайший к нему солдат сделал два длинных шага, вскинул винтовку и ударил Майкла прикладом по голове.

Руди проголодался. Реально проголодался, мать их.

– Эгей! – крикнул он, прижимаясь лицом к решетке, чтобы его голос было лучше слышно в темном коридоре. – Вы обо мне забыли? Эй, придурки, я тут голодаю!

Орать было бесполезно, с полудня в конторе никто не появлялся, ни Фрай, ни Юстас. Руди побрел к койке, стараясь не думать о своем пустом желудке. Много бы он дал сейчас за одну из этих дурацких картофелин.

Он откинулся на койку и попытался устроиться поудобнее. Болело во многих местах, как ни повернись, где-нибудь да болеть будет. Окей, он сам на это напросился. Тут уж нечего сказать, но что случилось бы, если бы Фрай дверь не открыл? Сдох бы Руди, вот что.

Некоторое время он дремал. В животе бурчало. Непонятно, сколько времени. Наверное, поздно, но Фрай не принес еду вечером, и ритм сбился. Хорошо бы книжку, занять себя, будь здесь свет или умей он читать, а ведь он и не умеет, никогда не видел в этом смысла.

Долбаный Гордон Юстас.

Время шло. Его сознание пребывало на грани сна, когда он проснулся в ужасе.

Где-то снаружи вопила женщина.

Окно было высоко, и Руди пришлось встать на цыпочки и схватиться пальцами за решетку, чтобы поднять голову на уровень подоконника. Снаружи стало шумно – выстрелы, крики, вопли. Темный силуэт пронесся мимо окна, потом еще два.

– Эй! – заорал вслед им Руди. – Эй, я здесь!

Что-то происходит, что-то плохое. Руди еще покричал, но никто не остановился и даже не ответил. Вопли стихли, а потом возобновились с новой силой, кричало очень много людей. Может, показать, что он здесь, было плохой мыслью, подумал Руди. Отпустил решетку и попятился от окна. Что бы там ни происходило, он здесь в ловушке, как крыса в бочке. Так что лучше заткнуться.

Мир снова стих. Прошла, быть может, минута, когда Руди услышал, как открылась передняя дверь. Рухнув на пол, он заполз под койку. Скрип стула, шуршание, открывшийся ящик. Кто-то что-то ищет. А затем Руди услышал позвякивание ключей.

– Шериф?

Нет ответа.

– Заместитель Фрай? Это ты?

Коридор заполнил неяркий зеленый свет.

В это же время на самой окраине округа Мистик, штат Техас, из земли вылезли трое Зараженных.

Будто насекомые, вылезающие из куколок, три члена стаи появлялись постепенно: сначала перламутровые когти, потом длинные костлявые пальцы, потом земля вздыбилась, и при свете звезд стали видны их гладкие нечеловеческие лица. Они встали, отряхивая с себя землю, как собаки, и сонно потянулись всеми конечностями. Секунда, чтобы определиться с местонахождением. Они в поле. Земля свежевспаханная. Первым наружу появился вожак стаи, вдовец-лавочник Джордж Петтибрю; вторым появился городской коновал Джуно Бранд; третьей была четырнадцатилетняя девочка из округа Хант, которую взяли четыре ночи назад, когда она пошла в туалет на двор на ферме своих родителей. Но, конечно же, память об их прежних личностях была за пределами их сил что-то помнить, ибо таковых у них и не было. У них было лишь их дело.

Они увидели ферму.

Из дымохода лениво струились клубы дыма. Они обошли здание, оценивая обстановку. Две двери, передняя и задняя. Хотя не в их природе было полагаться на двери или придерживаться деликатной человеческой привычки поворачивать дверную ручку, именно это они и сделали, поскольку такова была их задача.

Они вошли. Их органы чувств впитывали окружающую обстановку. Звук наверху.

Кто-то храпел.

Первый Зараженный, альфа, тихо двинулся вверх по лестнице. Его движения были столь точны, что не скрипнула ни одна половица, даже воздух едва колыхнулся. Из комнаты наверху струился слабый свет светильника, по небрежности не погашенного обитателями дома, когда они ложились спать. На большой кровати спали двое, мужчина и женщина.

Зараженный наклонился к женщине. Она лежала на левом боку, засунув руку под подушку, вторая лежала поверх одеяла. В слабом свете фонаря ее кожа соблазнительно поблескивала. Зараженный распахнул челюсти и наклонился к ней. Легчайший укус, его зубы едва прокололи ее кожу, дело сделано.

Она проснулась, застонала и перевернулась. Возможно, ей приснилось, что она обрезала розы и укололась о шип.

Зараженный перешел к другой стороне кровати. Открытыми были только голова и шея мужчины. А еще Зараженный ощутил, что мужчина, звучно храпящий, спит не настолько крепко, как женщина. Наклонившись, он наклонил голову в сторону, будто для поцелуя.

Глаза мужчины мгновенно открылись.

– Мать твою так!

Он толкнул Зараженного ладонью в лоб, чтобы не подпустить к себе, а вторую руку тут же сунул под подушку.

– Дори! – заревел он. – Дори, проснись!

Зараженный был ошеломлен и замешкался. Всё должно было произойти не так. И это имя, Дори, оно будто пронзило его мозг. Знал ли он Дори? Знал ли он и этого мужчину? Возможно, они оба когда-то были его знакомыми в человеческой жизни? И что там мужчина под подушкой ищет?

Это оказался револьвер. Взревев, мужчина сунул ствол в рот Зараженному, уткнувшись им в нёбо, и спустил курок.

Громовой грохот, струя крови, мозг Зараженного, вылетевший кусками вместе с теменной костью и брызнувший в потолок. Его тело качнулось вперед, уже мертвое. Женщина проснулась, цепенея от ужаса и вопя во всё горло. Остальные Зараженные мгновенно вспрыгнули вверх по лестнице. Откинув труп в сторону, мужчина выстрелил в первого из них, как только тот влетел в комнату. На самом деле он никуда не целился. Просто спустил курок. Третий выстрел произошел как обычно, но на этом всё и кончилось. Еще два выстрела, и курок просто щелкнул по стреляному патрону. Один из Зараженных бросился к мужчине, и тот схватил первое, что ему в голову пришло – керосиновую лампу. И метнул ее в нападавших.

И попал. Зараженного охватило пламя.

А потом загорелось всё вокруг.

У Эми было ощущение, будто ей в живот ударили. Она согнулась пополам, садовый совок вывалился из ее руки, и она упала в грязь на четвереньки.

– Эми, ты в порядке?

Картер присел рядом с ней. Она попыталась ответить, но не могла, у нее перехватило дыхание.

– Ты поранилась? Скажи мне, что такое.

В тот же самый момент Калеб проснулся от запаха дыма, непривычного. Он просидел всю ночь в кресле у двери с револьвером Джорджа на столе рядом и с винтовкой на коленях. Первой мыслью было, что это его дом загорелся; он мгновенно вскочил, чувствуя, как его охватывает паника. Схватил револьвер и вышел наружу. Небо к западу от них, за хребтом, светлело от зарева пожара.

– Мисс Эми, умоляю, – сказал Картер. – Вы меня пугаете.

Она дрожала и не могла произнести ни слова. Такая боль, такой ужас. Так много людей, все разом. Дыхание вернулось к ней, воздух наполнил ее легкие.

– Началось.