Глава XXI

КОМУ: «Майские матери»

ОТ КОГО: Ваши друзья из «Вилладжа»

ДАТА: 17 июля

ТЕМА: Совет дня

ВАШ МАЛЫШ: ДЕНЬ 64

Когда у вас рождается ребенок, все вокруг так и лезут с советами (Ха! Кто бы говорил!). Как с этим быть? Прежде всего, ни в коем случае не воспринимайте это всерьез! Если вы будете прислушиваться к каждому совету, это может всерьез расшатать вашу уверенность в себе. И поймите, что это все из лучших побуждений. Мы с вами любим своих малышей больше всего на свете, но ведь и другим (да-да, бабушка, мы о тебе!) тоже хочется играть роль в жизни малыша.

Колетт смотрела на солнечные зайчики у Чарли на щеках. Он обнимал ее за талию.

— Мы вместе уже пятнадцать лет, знаешь, как редко ты при мне плакала?

Она кивнула и закрыла глаза. Она не переставая думала о Уинни, о том, как ее вчера вели в участок. Ее вновь охватила тоска.

— Жаль, что мы не поговорили об этом раньше, — сказал Чарли, притягивая ее к себе.

Накануне вечером, увидев новости про Уинни, Колетт потеряла самообладание и обо всем ему рассказала. Рассказала, как отксерила документы из дела и забрала флешку. Как старалась не распускаться, как она тревожилась за Поппи, пристально наблюдала за ней, надеясь хоть на какие-нибудь признаки улучшения. Как тяжко ей сохранять равновесие между тем, чтобы быть хорошей женой, хорошей матерью, успешной писательницей.

— А чего тебе хочется сейчас? — теперь Чарли задал ей вопрос.

— Не знаю.

Она услышала в видео-няне хныканье Поппи и поднялась, чтобы пойти за ней, но Чарли положил ей руку на спину.

— Пусть она секундочку попробует справиться сама.

Колетт расслабленно вернулась в его объятья.

— На самом деле, я сказала неправду. Я знаю, чего мне хочется. Я хочу проследить, чтобы с ней все было в порядке. Хочу какое-то время побыть просто мамой. А потом снова буду писать. Уже что-то свое, — она вытерла слезы уголком наволочки. — Хотя мозг у меня больше не работает, и мне не о чем писать.

Чарли улыбнулся:

— Сделай, как все матери. Напиши о том, каково это, иметь ребенка.

— Пойду возьму ее, — сказала Колетт, когда Поппи снова заплакала.

— Я сам, — он сел и стал искать на полу возле кровати свои трусы. — Сегодня суббота. Не вставай, поспи еще.

Колетт выключила видео-няню и нырнула обратно в постель, вдыхая запах Чарли, оставшийся на ее подушке. За окном у кормушки, которую она несколько дней назад повесила на пожарной лестнице, собрались скворцы. Она закрыла глаза, ей хотелось провести так весь день, не думая о своей печали, об Уинни, которую вели в участок, не готовясь каждую секунду к тому, что обнаружат тело Мидаса.

Ее телефон, лежавший на столике возле кровати, зазвонил. Она хотела не брать трубку, но понимала, что не сможет удержаться.

Она села и взяла телефон:

— Алло.

— Ты идешь?

Колетт ответила не сразу:

— Нет.

— Уже почти девять. Ты же придешь, да?

Колетт потерла глаза:

— Нэлл, я не знаю, я…

— Нет, Колетт. Не поступай так. Ты обещала, что будешь. Мы обе обещали, — Нэлл на секунду замолчала. — Я не шучу, Колетт. Мы должны это сделать. Мы же ей обещали.

Чарли варил кофе, Поппи умиротворенно ворковала, лежа в детском стульчике, который стоял у его ног. Колетт вошла в кухню, одетая в желтый сарафан: — Мне нужно уйти ненадолго.

— Ты не говорила. А куда?

— Есть одно маленькое дело, я быстро, — она поцеловала его. — Скоро вернусь. Угадай, чем мы займемся сегодня вечером?

Он обнял ее за талию и прижался к ней бедрами:

— Дай угадаю.

Она рассмеялась:

— Правильно. Я забронировала нам столик.

— На троих?

— Нет, позвала няню.

— Правда что ли? А кого?

— Соню со второго этажа. Ты знал, что она два года работала няней в семье с близнецами?

Он вздернул голову:

— Конечно, знал. И спасибо тебе. Будет здорово, — он поцеловал ее длинным поцелуем. — Не забудь зонтик, кажется, будет дождь. И возвращайся поскорее.

Нэлл ждала ее у «Спота», держа над головой влажную от дождя газету. В руке у нее был кофе со льдом.

— Прости, что опоздала.

— Пошли, — Нэлл допила кофе и выбросила стаканчик в мусорку. — Фрэнси мне уже три раза звонила.

Колетт едва успевала за Нэлл. Она понимала, что поступает правильно. Вчера вечером к ней пришла Фрэнси с опухшими глазами и на одном дыхании выпалила, что вчера к ней приходил Одди, он встречался с Уинни, когда они учились в школе. Фрэнси рассказала ему, что на последней встрече «Майских матерей» Скарлет сказала, что у Уинни депрессия. И что она почти уверена, что тогда, стоя с Уинни на террасе, она видела именно Скарлет.

— Он считает, мне нужно с ней поговорить, — рассказала Фрэнси. — Говорит, это отличная мысль. Я ей много имейлов отправила, она не отвечает. Одди говорит, надо довериться своей интуиции и не сдаваться. Я хочу ее отыскать. Мы с Одди считаем, что это может быть наш последний шанс найти Мидаса и помочь Уинни.

— Фрэнси, это безумие, — сказала Колетт.

— А вот и нет. Мы даже не знали, что у Уинни депрессия. Тем более, что Скарлет из тех женщин, которые всегда знают, что делать. Точно тебе говорю, надо с ней встретиться.

Колетт не могла забыть, сколько отчаяния было в глазах Фрэнси, она вспоминала об этом, с трудом поспевая за Нэлл вниз по холму.

— И какой план? — спросила Нэлл.

— Пусть она оставит это письмо. А потом предлагаю выпить кофе и поговорить с Фрэнси. Скажем, что очень за нее волнуемся.

— Хотелось бы сразу перейти к кофе. Представляешь, что подумает Скарлет, когда прочтет письмо?

— Согласна, это глупо, но я больше ничего не могла поделать.

Они услышали раскаты грома, дождь усилился. Колетт придвинулась к Нэлл, чтобы та тоже шла под зонтиком чтобы укрыть ее под зонтиком.

— Я поговорила с издателем Чарли. У нее было похожее что-то подобное после рождения первого ребенка. Она дала номер своего психотерапевта.

— Отлично. А если Фрэнси откажется идти, мы позвоним Лоуэлу. Пусть знает, что все серьезней, чем кажется.

Они свернули за угол и увидели, что Фрэнси ждет их у здания в самом конце улицы. Кто-то стоял вместе с ней под зонтиком.

— Это Лоуэл? — спросила Колетт.

Нэлл прищурилась:

— Нет, Одди. Ты знала, что он придет?

— Нет, я думала, мы будем втроем.

— Вы опоздали, — сказала Фрэнси, когда они подошли. Она подняла руку с конвертом. — Хотите прочесть? Одди, — она посмотрела на него — то есть, извини, Дэниел сказал, что нормально.

— Уверена, что нормально, — сказала Колетт. — А что ты написала?

Фрэнси лизнула конверт и запечатала его:

— Все то, что я тебе вчера сказала. Я спросила, не знает ли она чего-то, что может помочь.

— Отлично, — сказала Колетт.

Фрэнси глубоко вздохнула и поднялась по лестнице. Одди подошел к Колетт.

— Вы не против? — спросил он, кивнув на зонтик.

Он прижался к Колетт плечом, она почувствовала на своей шее его дыхание. Они смотрели, как Фрэнси под зонтиком склонилась к почтовым ящикам и читала написанные на них имена.

— Я так и думала! Это ее квартира! — сказала она. Из дверей вышла женщина и толкнула Фрэнси в бедро.

— Простите, — сказала она. — Вы будете заходить?

Фрэнси посмотрела на них, Колетт покачала головой:

— Нет, просто оставь письмо в…

Фрэнси взялась за ручку: — Да, спасибо.

— Черт побери, — пробормотала Нэлл.

— Пошли, — сказала Колетт, увидев, что Фрэнси вошла в дом.

Она взбежала по ступенькам и успела остановить дверь, до того как та закрылась. Нэлл поднялась за ней.

— Ты с нами? — спросила она у Одди.

— Нет, — сказал он, натягивая капюшон. — Лучше я тут постою. На всякий случай.

— Да, стой на стреме, — сказала Нэлл и перешла на драматический шепот. — Если мы не вернемся через три дня, вызывай полицию.

Колетт и Нэлл вошли в подъезд.

— Фрэнси, — сказала Колетт, остановившись у покрытой ковром лестницы. — Оставь письмо и пойдем отсюда.

— У меня нет на это времени, — сказала Нэлл, поднимаясь по ступенькам. — Мама сегодня уезжает.

Колетт стала подниматься за Нэлл на третий этаж и увидела зонтик Фрэнси, стоявший у стены возле открытой двери. Колетт вошла в квартиру и прошла в маленькую кухню. В коридоре аккуратно стояли картонные коробки с вещами, на них ровными печатными буквами было написано: КАСТРЮЛИ И СКОВОРОДКИ. ПОСТЕЛЬНОЕ БЕЛЬЕ. ПОСУДА. Барная стойка на кухне была завалена детскими бутылочками, витаминами для беременных, коробками с китайскими травами и упаковками чая для повышения лактации.

Фрэнси стояла в гостиной, которая была отделена от кухни широкой барной стойкой, покрытой белой плиткой. Она осматривала комнату.

— Как ты вошла? — спросила Нэлл.

— Дверь… была не заперта.

Колетт посмотрела на дверную ручку, она оказалась старая и расшатанная. Заметив на полу отвертку, она спросила:

— Фрэнси, ты что, взломала дверь?

— Нет, просто ручка сломана.

— Так, это уже слишком, — сказала Колетт. — Оставь письмо снаружи.

— Я оставлю, — рассеянно сказала Фрэнси, прошла мимо Колетт, мимо коробок в коридоре, и направилась в спальню. — Погодите минутку.

Колетт вздохнула и заметила, что Нэлл листает тетрадь, которая лежала на столешнице.

— Гляди, — сказала Нэлл. — Это таблица кормлений и смены подгузников. — Она перевернула страницу. — Господи, она делает отметку всякий раз, когда ребенок срыгнет.

— А ты нет? — спросила Колетт.

— Конечно, я все записываю. Но только если рыгает Себастьян. У меня целый склад с такими записями.

Фрэнси вернулась в кухню и прошла мимо них. Не говоря ни слова, она открыла стеклянную дверь и вышла на большой балкон. На перилах стояли горшки с цветами и маленький томатный куст. Она несколько секунд осматривала двор, а потом вернулась, кудри у нее были влажными от дождя. Она заглянула в кладовку рядом с кухней:

— Как думаете, могло у нее быть видеонаблюдение или скрытая камера, чтобы следить за няней?

— Нет, — ответила Колетт. — Она подошла к кладовке и захлопнула дверь. — Абсолютно точно нет. — Колетт положила руку Фрэнси на плечо. — Оставь ей письмо. Больше ты ничего не можешь сделать.

Нэлл подошла к ним:

— Фрэнс, Колетт права. Пойдем, посидим в «Споте». Неделя выдалась непростая. Пойдем, маффины за мой счет, — она ущипнула себя за складку на талии. — Вернее, за счет моей фигуры.

Фрэнси высморкалась:

— Думаете, она позвонит, когда прочтет письмо?

— Да, — сказала Колетт. — Ты правильно поступила. Но сейчас пора идти.

Фрэнси кивнула:

— Я забыла в спальне сумку. — Она пошла к спальне, а Колетт в гостиную, чтобы закрыть дверь на террасу.

Нэлл посмотрела в коридор:

— А странно будет воспользоваться ее туалетом? Не надо было столько кофе пить.

Но подойдя к двери, она изменилась в лице.

— Что случилось? — спросила Колетт.

Нэлл подняла руку:

— Послушай.

Колетт прислушалась и уловила далекий детский плач.

— Это же не она? — прошептала Колетт.

— Нет, она же уехала, да?

— Тихо, маленький, тс-с-с, — на лестнице послышались торопливые шаги. — Мы почти дома.

— Господи боже, — прошептала Нэлл и схватила Колетт за руку. — Она вернулась.

Колетт пошла за Нэлл в спальню и закрыла дверь. Они услышали, как Скарлет вошла на кухню.

— И что теперь? — спросила Нэлл.

— Не знаю.

Нэлл поспешно подошла к окну:

— Тут нет пожарной лестницы или чего-то такого?

— Фрэнси, — сказала Колетт. — Где ты витаешь? Она вернулась.

Но Фрэнси словно не слышала ее. Она стояла у стола в углу комнаты и рылась в одном из ящиков с отсутствующим выражением лица. Скарлет пела на кухне:

«Спи, малюточка, не плачь. Мама тебе купит новый мяч».

— Ну что, мой хороший, — сказала она. — Пора обедать. Тс-с-с. Мама с тобой. Сейчас только переоденусь в сухое.

Дверь распахнулась, и спальню заполнил пронзительный крик Скарлет.

— Колетт, — мокрые волосы Скарлет свисали по спине, лицо перекосилось от страха. Она посмотрела на Нэлл с Фрэнси и обеими руками обняла ребенка, защищая его. Он юлил в кенгуру под чехлом от дождя. — Что ты тут делаешь?

Колетт издала нервный смешок:

— Скарлет, боже, до чего неудобно вышло.

Фрэнси вышла вперед:

— Мы пришли поговорить об Уинни.

— Уинни? Не понимаю, это связано с теми имейлами, которые ты мне слала?

— Да. Ты не отвечала. Нам оставалось только прийти самим, — в голосе Фрэнси проскальзывали подозрительно резкие нотки, глаза были безумные.

Колетт вдруг подумала: куда делся Одди? Почему он не предупредил их, что Скарлет вернулась?

— Честно говоря, Фрэнси, если бы я тебе ответила, то попросила бы больше мне не писать. Ты прислала мне возмутительное количество писем.

— Я на днях была у Уинни и видела, как ты вышла на балкон.

— На балкон? Меня же не было дома.

— Нет, я тебя видела. У тебя в руках была лейка.

Скарлет покачала головой:

— Так, ну ладно…

— Уинни доверилась тебе, — сказала Фрэнси. — Ты сама так сказала на последней встрече. Она призналась, что у нее депрессия.

Ребенок Скарлет тихонько захныкал от голода, она стала укачивать его:

— Да, и…

— И ты в тот вечер была дома? — голос Фрэнси звучал сурово. — С родителями мужа?

— Я рассказала полиции все, что мне известно, — Скарлет перевела взгляд на Колетт и Нэлл. — Извините, но вы перешли все границы: забрасываете меня письмами, вломились ко мне в квартиру, — голос ее клокотал от злости. — Уж не говоря о том, что это все противозаконно.

У Колетт от стыда горела шея:

— Скарлет, прости нас. Мы хотели просто оставить письмо…

— Как вы сюда попали?

— Дверь… была не заперта, — сказала Фрэнси.

— Не заперта? — покраснела Скарлет. — Как глупо с моей стороны.

— Мы не собирались… — Колетт пыталась говорить спокойно. — Мы…

— Мы не планировали заходить внутрь, — сказала Нэлл, подошла к Фрэнси и положила ей руку на плечо. — Давай мы просто уйдем и оставим тебя в покое, чтобы ты спокойно занялась своими делами?

Младенец на руках у Скарлет плакал все громче. Она повернулась и пошла к кухне:

— Хорошая мысль.

Колетт выдохнула:

— Пойдемте.

Нэлл потянула Фрэнси к двери, но та высвободила свою руку и вернулась к столу.

— Фрэнси, — прошипела Нэлл, — это не смешно, пойдем же.

Фрэнси молча достала из ящика стопку бумаг и показала им.

«Натуральные средства от закупорки молочных протоков», «Как уложить ребенка: 6 бесценных подсказок».

— Фрэнси, хватит, пошли…

В ответ Фрэнси показала распечатки:

Фрэнси взглянула на следующую распечатку. Это был имейл от Нэлл. «„Веселая лама“, 4 июля, 20:00. Приходите все, особенно Уинни. Ответ „нет“ не принимается».

Фрэнси дрожащими руками открыла тетрадь, и они вместе стали читать:

Фрэнси перелистнула страницу, к их ногам упала стопка сложенных бумажек. Нэлл подняла их и развернула.

Это была та фотография Одди. В трех экземплярах.

Колетт закрыла глаза, она слышала только, как капли дождя барабанят чердачному окну.

— Господи, — чуть слышно сказала Нэлл.

Колетт открыла глаза. Давай, одними губами сказала Фрэнси.

В дверях появилась Скарлет. Ребенок плакал все сильнее.

— Он, кажется, голодный, — сказала Фрэнси. — Я могу тебе как-то помочь?

— Ты можешь уйти. Муж уже паркуется, он сейчас поднимется. Поверь мне, он без всякого понимания отнесется к вашему визиту.

Колетт подошла к Скарлет, представила, как сбежит по лестнице на улицу и под дождем понесется домой к Чарли и Поппи. Все это казалось ненастоящим. Но тут она встретилась взглядом с Нэлл и Фрэнси и почувствовала, что придвинулась к Скарлет поближе.

— Что ты делаешь? — спросила Скарлет, закрывая голову ребенка ладонями.

Колетт потянула за чехол от дождя. Скарлет отпрянула, но Колетт мельком увидала волосы и лицо ребенка.

— Мидас, — сказала Фрэнси из-за плеча Колетт, а Скарлет поспешила на кухню. Колетт пошла за ней на подгибающихся ногах.

Он кричал все громче, Колетт догнала Скарлет. Она сунула руки в кенгуру и обхватила ими ребенка. Она почувствовала, как Скарлет тянется к раковине, и увидела, что в руке у нее зажат нож.

Потом все почернело.

Я кладу нож на стол.

Фрэнси не двигается, Нэлл стоит на коленях около Колетт, которая упала на пол. Ребенок у моей груди кричит.

— Посмотрите, что вы натворили, — говорю я, посмотрев на него. — Вы расстроили Джошуа.

— Скарлет, что же ты… — Фрэнси подходит поближе. — Отдай его мне. Отдай мне Мидаса.

— Мидаса? Он мертв. Это Джошуа, — я вижу в его глазах ужас и шепчу ему на ухо: — Не бойся, милый, все будет хорошо.

Перед глазами все кружится. В воздухе блестит пыль. Они пришли в гости.

Я принимаю «Майских матерей» у себя дома.

Нэлл плачет, у ее уха телефон. Нужно соображать быстрее. Я подхожу к ней и вырываю телефон из рук.

— Нет, отдай, — она не в себе. — Нужно вызвать скорую.

Я спокойно кладу телефон в раковину и включаю воду:

— Дамы, на наших встречах запрещены телефоны. Это же невежливо, — я поворачиваюсь к Фрэнси. — И твой тоже.

— Мой?

— Да, — я протягиваю руку. — Отдай телефон.

Фрэнси роется в заднем кармане шортов. На ней все те же светло-зеленые, покрытые пятнами от молока, плохо на ней сидящие шорты из «Олд Нэйви», которые она, бедняжка, надевает на все встречи:

— Телефон? Я не…

Я перешагиваю через Колетт, разворачиваю Фрэнси, впившись ногтями в ее мягкие бицепсы, и достаю телефон у нее из кармана. Бросаю его в раковину рядом с телефоном Нэлл, сверху выдавливаю голубое средство для мытья посуды и смотрю, как они исчезают под пеной. Бросаю взгляд на свое отражение в буфете, замечаю, что под глазами мешки, а волосы в жутком состоянии. Я выгляжу ужасно.

Я щиплю себя за щеки, чтобы к ним прилила кровь, и взбиваю волосы пальцами. Нужно получше готовиться к этим встречам и хорошо выглядеть. Я же знаю, как много значения эти женщины придают внешности.

— Прошу прощения, — говорю я, поворачиваясь к Фрэнси. — Не хотела грубить. Просто у Джошуа последнее время не очень хорошее настроение, я немножко устала от этого. Ну, вы сами знаете, как это бывает, да ведь?

Я иду к входной двери, вкручиваю дверную ручку на место и закрываю дверь на цепочку. Становлюсь на колени и, собравшись с силами, подпираю дверь коробками с вещами. Когда я встаю, голова слегка кружится.

— Когда так льет, нет смысла идти в парк, — я направляюсь к холодильнику. — Давайте устроим встречу здесь, так удобней. И ребенка надо кормить.

Я достаю из морозилки бутылочку с грудным молоком, одну из последних, которую я успела сцедить до того, как у меня ушло молоко. Я понимаю, что стоило отнестись к этому серьезней, ставить будильник ночью и продолжать сцеживаться, пить больше трав и отвратительного чая для лактации. Я опять не справилась.

— Садись, — говорю я Фрэнси и ставлю бутылочку в микроволновку. — И не надо, пожалуйста, говорить, что в микроволновке молоко теряет все свои полезные качества. Я в курсе. Я те же книжки читала. И я выбрала для себя свой собственный подход к материнству, называется «Матери: да пошли вы в жопу». — Я смеюсь и обращаюсь к Колетт, которая лежит в луже крови на плиточном полу. — Может, напишешь для кого-нибудь книжку об этом?

Я беру бутылочку и сажусь на диван. Окидываю их взглядом и замечаю что-то странное:

— Постойте. А где же ваши дети?

Фрэнси молчит, но меняется в лице. Она, кажется, взяла себя в руки.

— Сегодня же у нас девичник, — говорит она и садится рядом со мной, не спуская глаз с Джошуа. — Ты что, забыла? Мы же договорились, что придем без детей. Скажи, Нэлл?

— Девичник? — я слегка отодвинула верхнюю часть кенгуру и вставила соску от бутылочки Джошуа в рот. — Здорово. Я, наверное, не увидела письмо. Надеюсь, вы не голодные. Просто наша встреча случилась спонтанно, я не успела подготовиться.

На полу стонет Колетт, я вижу, что Нэлл прижимает к ране на ее боку хорошее полотенце для рук.

— Ты принесла маффины? — спросила я у Колетт.

— Маффины? — Нэлл бледна, как мел.

— Разве это не ее фишка? Она приносит маффины, а все остальные привносят тоску.

Я чувствую, что Джошуа зашевелился, и убираю бутылочку. Он рыгнул. Очень тихо, но все равно считается. Я встаю, чтобы сделать отметку в таблице, потом решаю вернуться на место. Отмечу потом, когда они уйдут.

— А может, выпьем кофе? — спросила Фрэнси.

— Кофе? А как же твои молочные протоки? Я же говорила, от кофеина будет только хуже.

— Знаю, я больше не кормлю грудью. Только смесь.

— Да ты что? Смесь? Как грустно.

Джошуа смотрит на меня, и я понимаю, что невозможно бесконечно избегать его взгляда. Я вижу, что он осуждает меня. В этот момент он так похож на своего отца. Он как будто спрашивает меня, как я могла такое допустить, почему не постаралась избежать этого, ведь я же обещала. Я отвела глаза:

— Кофе? Сейчас поищу.

Я вернулась в тесную кухню и открыла буфет:

— Ой, а кофеварку я уже упаковала. Придется пить чай для лактации. Куда же подевались кружки?

Я ставлю чайник и роюсь в коробке у двери, нахожу кружку с безвкусной надписью «Кейп-Код — рай для влюбленных», которую мне подарил доктор Г. Он шутки ради купил ее у обочины на заправке, когда мы два года назад впервые уехали вместе на выходные. Мы тогда в первый раз занимались сексом не у него в кабинете, включив машину белого шума на полную громкость (на случай, если следующий пациент придет пораньше). В те дни он впервые сказал, что влюблен в меня, это было задолго до того, как я поняла, какое он чудовище.

В глубине буфета я нашариваю закрытую банку с солеными огурцами и банку черной фасоли. Я открываю банку с огурцами, кладу фасоль в чистую миску и когда вода закипает, ставлю чай и закуски на кофейный столик.

— Выглядит аппетитно, — говорит Фрэнси, но по ее лицу видно, что она не оценила мои усилия по достоинству.

Я ее хорошо знаю, уверена, она осуждает меня за то, что я ничего не испекла. Она берет свою кружку:

— Как ты помнишь, мы обычно начинаем встречи с традиционной истории.

— Ты имеешь в виду историю рождения? — смеюсь я. — Это же я придумала, нет?

Фрэнси кивает:

— Ты хозяйка, тебе и начинать.

Я умоляю Джошуа взять соску, которая пристегнута к его футболке:

— Ну что ж, я родила в День матери. Я легла поспать…

— Нет, — прерывает меня Фрэнси. — Начни раньше. С беременности.

— А, хорошо. Дай-ка вспомнить. Доктор Г. не хотел больше детей. Он говорит, я его обманула, но я же пила противозачаточные. Я тот самый один процент, — я смеюсь. — Не то, что ты подумала. Я имею в виду, тот один процент вероятности, о котором пишут на упаковке.

— Доктор Г.?

— Мой психотерапевт. Отец Джошуа. Я однажды назвала его своим бойфрендом.

Когда я вспоминаю о том эпизоде в баре в Куинсе, внутри все сжимается. Мы зашли в бар неподалеку от отеля, где мы иногда встречались. «А моему бойфренду, пожалуйста, виски сауэр», — сказала я барменше, женщине лет семидесяти. На растянутых мочках висели пластиковые сережки, за ней среди пыльных бутылок с ароматизированной водкой стоял пластиковый стаканчик с окурками.

Она отвернулась, чтобы приготовить коктейль, а он сидел рядом со мной и кипел от злости: «Не смей больше так меня называть, — прошептал он мне на ухо, вцепившись мне в бедро. Когда я позднее перед ним раздевалась, я заметила, что на бедре осталось пять фиолетовых синяков. — Мы не какие-то сраные подростки».

— Он женат, — рассказываю я Фрэнси. — Но мы были вместе два года. — Я закатила глаза. — Ну, то есть то расставались, то снова сходились.

Фрэнси кивнула:

— Это он сейчас паркуется? Он твой муж?

— Что? — А, точно, я же сама так сказала. — Нет, я не замужем.

— И что же, доктор Г…

— Мы уже много месяцев не говорили, с тех пор как я сказала, что решила оставить Джошуа. Он слегка сумасшедший. Я бы сказала, что у него нарциссическое расстройство личности. Таким как он сложно любить других людей. Я от него про это расстройство и узнала, кстати. «Твой отец мог любить только одного человека — самого себя». Доктор Г. все время это повторял, но, клянусь богом, он мог точно так же сказать о себе.

Я с удивлением отмечаю, что у меня в комок в горле. Об этом непросто рассказывать.

— В общем, родители мои были не лучшим примером для подражания, я не собиралась заводить детей. Но тут появился Джошуа, и в моей жизни не было ничего более желанного. С тех пор как он появился — в виде розового крестика на пластиковой полоске, — я уже знала его.

Я глажу Джошуа по спинке и вспоминаю о тех счастливых днях, когда я чувствовала, что он растет внутри меня. Я читала ему книги, сидя в ванной. Ходила с ним гулять по утрам на новую детскую площадку, обещала, что когда-нибудь приведу его сюда. Я ходила босиком по песочнице, представляла, как он будет собирать камни и учиться лазить по деревьям. Делать все, что обычно делают дети.

— Он был такой активный, все время толкался. Сообщал, чего хочет. — Я смеюсь и насыпаю в чай еще сахару. — Помнишь, как они разговаривали с нами изнутри?

Фрэнси не реагирует, и я понимаю, что ушла от темы.

— Извини. Доктор Г. вечно твердил, что я слишком много говорю и могу до смерти наскучить, — я прижала пальцы к вискам, пытаясь привести мысли в порядок, сосредоточиться на своей истории, а не на том, как Джошуа на меня смотрит.

— Скарлет, сосредоточься, — говорю я и улыбаюсь Фрэнси. — Я четко спланировала роды. Понимаешь, никакой эпидуралки, телесный контакт, обсыпать его всякой органической волшебной пыльцой, дать мне его сразу, не очищая. Но, кажется, всем было наплевать на мой план. Я не успела даже взять его на руки, как они положили его на маленький столик со всякими лампами и проводами.

— Не помню, как звали врача, но я слышала, как она кричала, раздавая указания всем вокруг. Потом она прицепила к нему какие-то трубки, вывезла из комнаты, я даже лица его не увидела. Не увидела, так ли он выглядел, как я себе представляла.

Там был еще один врач, он говорил, что надо наложить швы на разрывы. «Лягте, мама, дайте нам о вас позаботиться».

— Хочешь огурец? — предлагаю я Фрэнси. — Нет? А ты, Нэлл? — У нее опухшие глаза. Она качает головой. — Ну и вот, гипоксически-ишемическая энцефалопатия. Так сказал кто-то из врачей. Другими словами, он задохнулся при родах. Или вот, еще формулировка: гибель плода. Хорошее название для женской панк-группы, вам не кажется? — Я смеюсь и понимаю, что мне сложно остановиться. — Извините, — говорю я в какой-то момент. — Я вообще не думаю, что это смешно. По правде говоря, меня терзает чувство вины. Я была так осторожна во время беременности, делала все возможное, лишь бы не навредить ему. Не знаю, что произошло. Я не хотела ему навредить…

Фрэнси дотрагивается до моей ноги:

— Скарлет, ведь это не твоя…

— Ну и вот, — я встаю и ухожу подальше от жалости, написанной на ее лице. — Потом пришла еще какая-то женщина и спросила, хочу ли я подержать своего сына перед тем, как его заберут. Я не знала, хочу ли я. «А что, люди так делают?» — спросила я ее. «Да, — ответила она. — Чтобы проститься». Так она сказала. Когда его мне принесли, на нем была шапочка, кто-то надел. Как будто мы могли позволить себе эту роскошь — чувствовать холод.

Я замолкаю и прямо рукой отправляю в рот горсть бобов. Я только поняла, как я голодна. Не помню, когда в последний раз ела.

— Они сказали, что мне нужно зарегистрировать его смерть в течение сорока восьми часов. Я не стала. Сказать по правде, я немного из-за этого переживаю. Как думаете, это преступление?

Укачивая Джошуа, я подхожу к двери на балкон и открываю ее. Мне нужно подышать свежим воздухом. Я беру с книжной полки бинокль и смотрю через мокрый двор на дом Уинни. Интересно, чем она занята. Я ее уже два дня не видела, с тех пор как к ней приходил Дэниел. Я видела, как он раздвинул занавески, приготовил ей поесть, сидел с ней рядом на диване, доставал из коробки на коленях бумажные платочки. На кофейном столике стояла ее тарелка с нетронутой едой.

Ах, да, вспоминаю я и кладу бинокль на место. Ее же нет дома. Она в тюрьме.

Я повернулась к Фрэнси:

— Ну, вот и все, — смеюсь я. — Моя история «рождения». Я рада, что до меня дошла очередь. Я хотела вызваться в тот вечер, когда Уинни отказалась. Но не знаю, что-то я засмущалась.

— В какой вечер? — спросила Нэлл.

— Четвертого июля в «Веселой ламе».

— А ты там была?

— Да. Сначала я сидела внутри, у бара, и наблюдала за вами. Я собиралась к вам присоединиться, но мне было неловко. Я никогда не чувствовала себя полноправным членом вашей группы. А потом я, конечно же, познакомилась с парнем.

Я вспоминаю, как он стоял и смотрел на меня. Я знала, чего он хочет. Я только что видела, как он пытался подкатить к Уинни. Сначала он откровенно рассматривал меня со своего места за баром. Потом улыбнулся. Потом подошел и притянул к себе мое тело. Уинни ему сразу отказала, но я не смогла устоять.

— Я согласилась с ним выпить, — рассказываю я Фрэнси. — А потом все само закрутилось. — Я вспоминаю, как мы стояли в туалетной кабинке, его руки были под моим платьем, он умолял меня пойти к нему. Если бы я только согласилась. Я вздыхаю и качаю головой. — У меня давно никого не было.

Фрэнси не двигается:

— На нем была красная кепка?

— Заметный персонаж, да? Он такой привлекательный. Но да, на нем была эта дурацкая кепка.

— Я не понимаю, — говорит Нэлл. — Как тебе удалось забрать ребенка. Ведь Альма…

— Альме повезло.

— Повезло? — спрашивает Нэлл.

— Да. Когда ты отдала мне ключ и я ушла из бара, я думала, что, возможно, придется с ней разбираться. Но она избавила меня от множества хлопот. Она крепко спала.

У Нэлл по подбородку текут слезы:

— Я дала тебе ключ?

— Да. Ты что, забыла, что мы говорили тогда у бара?

Нэлл зажмуривается:

— Вроде помню, по крайней мере, мне так казалось. Но все сказали, что тебя не было. И что я говорила с Джеммой.

— А вот и нет. Погоди-ка, — я встаю и иду к кладовке, достаю с верхней полки белый парик и ковбойскую соломенную шляпу. Я надеваю парик, но он сидит не очень. Я обшариваю полки, оттуда выпадает телефон Уинни: — Ах, вот он где. А я-то думала, куда я его засунула, — я снова надеваю парик и поворачиваюсь к Нэлл. — Узнаешь?

— Это и вправду была ты.

— Да. Я так удивилась, что ты меня не узнала. Колетт и Дэниел — ой, простите, Одди — стояли совсем рядом со мной в течение десяти минут и даже не заподозрили, что это я. Им, конечно, было не до того, они ведь таращились друг на друга влюбленными глазами. Помнишь, Колетт? Ты тогда еще рассказала Дэниелу, что работаешь на мэра. Заставила его поклясться, что это строго между вами. В какой-то момент я решила попытать счастья, подойти поближе, послушать, о чем вы говорите. Я стояла у перил, уткнувшись в телефон. А потом я тебя сфотографировала, Нэлл. У тебя был такой дикий, необузданный вид, — я не удерживаюсь и хмыкаю. — Когда я отправила эту фотографию детективу Хойту, реакция превзошла все ожидания. Я думала, что фотография просто направит Хойта по твоему следу и я выиграю время. А получилось так, что она отвлекла всех от того, что происходило на самом деле. От того, что полиция не сумела найти ребенка. — Я выуживаю из банки еще огурец. — Я видела все: Уинни оставила телефон. Ты удалила приложение. И убрала ее телефон к себе в сумку. А потом мы с тобой столкнулись по дороге из туалета, когда я уже собиралась домой, и ты сказала: «Давай-ка выкурим по сигаретке, я уже сто лет не курила». Мы вышли во дворик для курения, там какой-то милый молодой человек угостил тебя сигаретой. У меня в руках был бокал красного, у тебя — сигарета «Кемел лайт» и джин-тоник, куда я положила свои последние четыре таблетки транквилизаторов. Через полчаса у меня был телефон Уинни и ключ от ее дома. Уж поверь мне, я и подумать не могла, что мы с Джошуа снова окажемся вместе. Я продолжала ходить на встречи, но не думала, что он ко мне вернется.

— На встречи? — спрашивает Фрэнси. — А, точно. Но ты приходила с ребенком.

— Нет, — я поднимаю брови. — Да вы что, у меня в коляске лежала фарфоровая кукла. Спасибо, кстати, что никогда не просили подержать ребенка. В нашей группе все настолько поглощены собой, что мне это сыграло на руку.

— Господи, ты… — Нэлл не может договорить и разражается рыданиями.

— Я пошла за тобой в туалет. Ты пыталась сопротивляться, но, по правде говоря, ты уже почти ничего не соображала. Постойте-ка, слышите? — на лестничной клетке раздается шум. — Другие тоже придут?

— Нет, — говорит Фрэнси и кивает на свою кружку. — У меня чай остыл. Сделаешь мне новый?

— Почему бы и нет, — я кладу Джошуа на плечо, перешагиваю через Колетт и иду на кухню.

— Так что, вы с Джошуа переезжаете в Вестчестер? — спрашивает Фрэнси, пока я включаю плиту. — Как вам там будет хорошо.

— Вестчестер? Да я в жизни туда не поеду… — я постепенно вспоминаю. — Я тогда опять соврала. Ой, какая же я ужасная. Я пока не знаю, куда мы поедем. Мама уже давно умерла, а к отцу я ни за что не поеду. Мы провели несколько дней за городом, у Уинни дома, но туда возвращаться нельзя.

Фрэнси широко распахивает глаза:

— Постой, то есть…

— Ты думаешь, Уинни об этом знала? Нет, конечно. Но в Интернете можно найти все, что угодно, нужно только захотеть. Например, фотографии Дэниела при аресте. Или информацию о том, кто ты на самом деле, Нэлл. Нужна лишь хорошая память на лица и доступ к Lexus Nexus. Адрес загородного дома Уинни я легко нашла в полицейском отчете о смерти ее матери. Я была уверена, что никакого ключа там не будет, но — вот так сюрприз — он лежал под цветочным горшком. Моя мама так же прятала ключ от нашего дома. — Мое лицо омрачается, я вспоминаю те мирные четыре дня, которые мы с Джошуа провели в том доме. — Будь у меня выбор, мы бы там и остались. Но потом Гектор пришел стричь газон и все испортил.

— Гектор? — строго говорит Фрэнси. — Скарлет, ведь ты не…

— Мне больше ничего не оставалось. Он нас увидел. Я была просто в шоке: я стояла и готовила нам омлет на кухне, и тут он вошел. «Вы же вроде в Бруклине», — сказала я. Я ведь за ним следила. После того как черные души журналистов разбредались по домам, Гектор приходил к Уинни. Он покупал ей продукты. Прибирал в доме. Он не собирался за город — это произошло не по плану. Но он приехал, и ему пришлось за это поплатиться, как сейчас случилось с Уинни.

Я иду закрыть дверь на балкон, чтобы нам не так мешал раздающийся повсюду звук сирен. Беру кружку Фрэнси и иду на кухню, кладу новый чайный пакетик и заливаю кипятком.

— Скажу честно, я совсем не хотела, чтобы Уинни попала в тюрьму. Бедняжка и так столько всего пережила. Я пыталась свалить вину на других. Знаете, сколько раз я звонила в полицию и подкидывала подозреваемых? Белый мужчина на скамейке. Сексуальный маньяк, который живет неподалеку. Альма. Бедненькая. Ведь ее-то скоро депортируют.

Я ставлю чайник на плиту и слышу за спиной какое-то движение. Нэлл двигает коробки, Фрэнси возится с замком. Я не успеваю понять, что происходит, как вдруг Дэниел, навалившись на дверь, проникает в квартиру.

— Дэниел! Мне так и показалось, что кто-то стучал. Ты опоздал.

— Я тебе писал, — говорит он Фрэнси. — Я видел, что она пришла. Я пытался попасть в дом, но… — он видит на полу Колетт и замолкает. Его лицо бледнеет.

— Дэниел, — тихо говорит Фрэнси. — Мидас у нее.

Он смотрит на меня со странным выражением лица. Подходит ближе и внезапно кажется очень большим. Я чувствую, как меняется освещение: в комнате становится серо, словно солнце исчезает за тучами. Ноги слабеют, я опираюсь на стойку, придерживая головку Джошуа. В последний раз так нехорошо мне было во время первого триместра беременности.

— Ты украла Мидаса? — говорит Дэниел.

— Его зовут Джошуа.

— Джошуа?

— Дэниел, будь добр, отойди от меня. Пойди, присядь. Там есть фасоль.

Фрэнси стоит за ним:

— Скарлет, мы хотим тебе помочь. Ты устала. Тебе никто не помогает с ребенком.

— Да, устала. Это непросто.

— Понимаю, — Фрэнси положила руку на спину Джошуа. — Это очень, очень непросто.

Я смотрю на Дэниела, и, несмотря на его жесткий взгляд, ощущаю сочувствие:

— А уж тебе-то, как непросто. Ты же мужчина, — я выдавливаю из себя смешок. — С одной стороны, богатый белый парень с хорошим образованием. Как нам сложно, ой-ой-ой. Но серьезно, одному сидеть дома с ребенком наверняка тяжело.

— Отдай ребенка, — говорит Дэниел и хватает меня за руку.

Кожа у него гладкая, а пальцы сильные, я так себе и представляла его руки на женском теле.

— Нет, не отдам, у тебя свой есть.

Звук сирен все громче, я прижимаюсь спиной к стене, слышу, что кто-то поднимается по лестнице. Это, наверное, Джемма или Юко с ковриком для йоги под мышкой. Опять опаздывают. Но тут дверь выбивают, в комнату вбегают мужчины в черном.

Фрэнси произносит имя Мидаса, Дэниел пытается забрать Джошуа. Все так кричат, что я перестаю понимать, что происходит.

Пахнет дождем. Я на лестничной площадке, неуклюже спускаюсь по ступенькам и тащу свой живот на тротуар. Я молюсь, чтобы машина, которую я заказала, уже была здесь. Я чувствую сильную боль в спине, вижу, как на меня смотрит таксист. Из меня что-то течет, я лежу на больничной койке и мечтаю, чтобы рядом оказался доктор Г. Медсестра Грейс говорит, чтобы я дышала.

Я чувствую боль и темноту, я чувствую, происходит что-то плохое. Очень плохое. Я понимаю, что потеряю Джошуа. Опять.

— Подождите, — кричу я. Фрэнси хватает меня за руку, Дэниел пытается отнять у меня Джошуа. — Я вам его не отдам. Я хочу посмотреть на него, я хочу знать, как он выглядит.

— Руки за голову, — кричит Грейс.

Но это не Грейс. Это женщина в полицейской форме.

— Пожалуйста, не надо его мыть. Я хочу сначала взять его на руки. Очень важно, чтобы у новорожденного с мамой был тактильный контакт, — я чувствую, что мне сдавило грудь. — Просто очень важно.

— Руки за голову, — еще громче говорит Грейс, ее пистолет направлен прямо в мое сердце.

— Я кладу руки на стену и закрываю глаза.

Проститься.

Я бегаю пальцами по стене, нащупываю на магнитной полоске нож. Чувствую гладкое, холодное металлическое лезвие, обхватываю пальцами рукоятку и тяну на себя. Чувствую, как разделяются магнитные поля, как они становятся свободными друг от друга.

Это ощущение сохраняется, когда я слышу крик Фрэнси, вижу, как тонкий солнечный луч, проникший через открытую дверь на балкон, отражается на лезвии.

Я закрываю глаза и перед тем, как вонзить в себя нож, зову его в последний раз.

Джошуа.